– Тогда скажи, как попасть в те края, где "золото валяется под ногами"?
– Скажу. И покажу. Но только после того, как твои люди, сеньор капитан, возьмут Сантьяго и моя дочь займет подобающее ей место у костра племени.
Черты лица Конуко закаменели.
– М-да… Ты меня заинтриговал… – Тимко исчез, а на его месте появился капитан буканьеров Тим Фалькон, готовый на любую авантюру, лишь бы она закончилась удачей.
Похоже, Конуко не врал. Ведь аравак хорошо знает, что с ним сделают, если он обманет пиратов. А что касается Сантьяго, то город вел весьма оживленную торговлю. И не исключено, что в нем и впрямь найдется, чем поживиться. Ведь к югу от города находилось богатое селение Эль-Котуи, вокруг которого раскинулись плантации какао, имбиря и табака, а кроме того, в тех местах добывали пользующуюся большим спросом жирную мылистую глину, необходимую при валке сукон и выделке кож.
– Что ж, – сказал Тим Фалькон, – я принимаю твое предложение. Но о золоте, валяющемся под ногами, должны знать только мы двое. Запомни это! И главное: для такого предприятия у меня маловато сил. Значит, надо договариваться с другими капитанами, чтобы их люди присоединились к моим буканьерам. А ты пока поживешь на моем корабле. Ведь в Пти-Гоав тебе некуда податься.
– Пусть сеньора капитана это не волнует. Когда ты будешь готов отправиться в поход, меня не нужно будет звать. Я сам приду.
На том они и попрощались. Индеец ушел – исчез с глаз, словно привидение, едва ступив на землю, – а Тимко, не откладывая дело в долгий ящик, нанял небольшой шлюп, чтобы не гонять впустую бриг, на котором меняли изрядно обветшалую оснастку, и отправился вместе с десятком своих людей на Тортугу, искать встречи с Мишелем де Граммоном. Тимко знал, что тот имеет опыт военных действий против испанцев на суше, а сейчас пропивает пиастры, которые достались ему после дележа добычи. Француз захватил небольшой, изрядно потрепанный штормом голландский галеон, нагруженный серебряными слитками и пряностями, что было не просто удачей, а славным дельцем, ведь флибустьеры очень редко решались нападать на галеоны.
Город Сантьяго-де-лос-Кабальерос лежал в восьмидесяти пяти милях от побережья, на реке Яке-дель-Норте. Дорога к нему шла по равнине, через покрытые высокой травой саванны и участки густого леса. Примерно в пяти милях от места, где высадились корсары Мишеля де Граммона и буканьеры Тима Фалькона, они наткнулись на сахарное предприятие, еще через три мили им встретилось второе, где работали в основном негры и мулаты, а пройдя еще две мили, они оказались на берегу реки с мелким бродом. Как рассказал Конуко, кроме реки в этой местности пиратам не найти иных водных источников, пока они не доберутся до индейского селения, расположенного в двух милях от Сантьяго; от селения до самого города вела отличная песчаная дорога…
Тимко и два буканьера из самых опытных следопытов затаились на вершине поросшего лесом холма над долиной, откуда Сантьяго был виден как на ладони. Дома в городе были большие и прочные, построенные из глиняных кирпичей, в основном одно– и двухэтажные, крытые красной коньковой черепицей, с обширными дворами. Все городские строения окружали сады и цветочные клумбы. Сантьяго был защищен невысокими, еще недостроенными, каменными стенами, на которых стояли орудия небольшого калибра; по обе стороны массивных ворот высились сторожевые башни.
На одной стороне "парада" – так испанцы называли главную площадь города, даже если он был малых размеров, – стоял кафедральный собор, а на другой – двухэтажные дома знати с галереями. Обычно парад предназначался для обучения солдат разным военным премудростям, в том числе строю и владению холодным оружием. Вот и сейчас на главной площади Сантьяго испанские кавалеристы занимались выездкой лошадей.
Мишель де Граммон на предложение Тимка принять участие в нападении на Сантьяго ответил немедленным согласием. Он давно собирался провернуть нечто подобное, потому что испанцы, опасаясь пиратов, стали снаряжать целые флотилии для отправки сокровищ на родину. Десять, а то и двадцать хорошо вооруженных галеонов представляли собой подвижную крепость, которую нельзя взять ни под каким видом.
Небольшие юркие суда корсаров, приватиров, флибустьеров могли лишь слегка покусывать громадины галеонов, а грузовые корабли, с которыми можно справиться, им попадались только в случае большой удачи – если шторм отделял их от каравана. Даже с тем небольшим галеоном, который Мишель взял как приз, пришлось здорово повозиться; он потерял почти половину абордажной команды.
Француз хотел общее командование взять на себя, но тут Тимко уперся, ведь это был его замысел, а главными исполнителями плана должны были стать буканьеры. Перед походом пираты обычно заключали особое соглашение, которое называлось шасс-парти. В нем указывалось, какую долю добычи должны получить капитаны и их команды и кто возглавит рейд.
Прежде всего определили суммы обязательных выплат, вне зависимости от того, какая будет добыча. Из общей суммы добычи договаривающиеся стороны обязались выделить по сто пиастров буканьерам-следопытам и двести – индейскому вождю; столько же причиталось и лекарю. Затем установили сумму выплат для возмещения ущерба раненым. За потерю руки или ноги – четыреста-шестьсот пиастров или рабы на такую же сумму. За выбитый глаз – сто пиастров или одного раба; столько же должны были заплатить и за потерю пальца. За огнестрельную рану полагалась компенсация в размере пятисот пиастров или пяти рабов. Лейтенантам причиталось по две доли, а остальные деньги должны были выплатить канонирам, рядовым матросам и юнгам в строго оговоренных суммах.
Что касается капитанов, то после вышеуказанных вычетов они получали от шести до восьми долей. Понятно, что восемь долей полагалось командиру, а шесть – его помощнику, поэтому Тим Фалькон принципиально не уступил эту "должность" Мишелю де Граммону. Впрочем, тот особо и не противился. Его больше привлекала сама авантюрная идея, нежели обогащение. Он и так уже был далеко не бедным.
Мишель де Граммон и Тим Фалькон, посовещавшись, решили добираться до Сантьяго по реке Яке-дель-Норте на каноэ, чтобы поменьше топать по земле, чего пираты очень не любили. Лодки вообще и каноэ в частности на Мейне достать было трудно, на Тортуге и в Пти-Гоав они шли нарасхват. И здесь им здорово помог губернатор Бертран д’Ожерон. Цель экспедиции капитаны сговорились никому не открывать, но этот хитрый лис сразу почуял возможность положить хороший куш в свой карман. Он быстренько конфисковал у кого-то несколько больших каноэ, сделанных из двух древесных стволов, и продал их пиратам за мизерную цену с намеком на то, что и ему причитается доля в их предприятии.
Ранним июньским утром Мишель де Граммон и Тим Фалькон оставили корабли примерно в шести лигах от берега под присмотром матросов, сели в каноэ, которых насчитывалось тридцать штук, и направились к заливу Монтекристи, куда впадала река Яке-дель-Норте. Стояла прекрасная погода, слабый ветер дул до самого полудня, но потом со стороны берега вдруг с громом, молниями и дождем налетел шквал, и на море началось такое волнение, что большие каноэ едва не пошли ко дну. Через полчаса свирепый ветер начал постепенно затихать, и к вечеру установился штиль, море стало похожим на озерную гладь.
На рассвете каноэ остановились в трех лигах от земли. Здесь предполагалось ждать до вечера, но в два часа пополудни на пиратов налетел еще один шквал, более мощный. К счастью, он оказался скоротечным. Когда его сила иссякла, корсары – они были более опытными гребцами, чем буканьеры, – стали грести к берегу, и в ту же ночь каноэ вошли в залив. В устье Яке-дель-Норте была не очень широкой, берега покрывали непроходимые мангровые заросли.
Вождь предупредил, что за деревьями, на твердой почве у берега реки, испанцы построили бруствер, чтобы не дать врагам высадиться. Сами они не принимали участия в защите укрепления – этим занимались индейцы-караибы, которые стали главными помощниками испанцев в деле поимки новых рабов. Кроме того, караибы служили в испанских войсках в качестве лазутчиков и следопытов, поэтому четыремстам пиратам пройти мимо них незамеченными не представлялось возможным. Индейцы сразу же донесут начальнику ближайшего испанского гарнизона, и тогда взять город с наскока точно не удастся.
Тогда Тимко решил тряхнуть стариной. Отобрав троих буканьеров, он ночью подкрался к индейской залоге с тыла, и ранним утром, едва начало сереть, напал на сонных караибов, прежде сняв часового. Этим он занялся лично – запорожские характерники научили его многим штукам. Индеец даже не успел ахнуть, как его душа вознеслась к древним богам.
И теперь Тимко очутился совсем рядом с настоящей сокровищницей испанцев, как утверждал вождь-аравак. В Сантьяго не подозревали, что городу угрожает страшная опасность. Пираты перехватили нескольких торговцев, направлявшихся в Сантьяго, и уничтожили небольшой отряд кавалерии – шесть человек, – который вышел из города. Похоже, испанцы хотели проверить, как себя чувствуют караибы, оставленные охранять бруствер и другие посты на океанском побережье.
Высмотрев все, что нужно, Тимко вернулся в лагерь пиратов, расположенный неподалеку, в густых зарослях. Там снаряжались мушкеты и пистоли, готовились абордажные веревки с крюками-кошками на конце, чтобы забраться на стены, а несколько корсаров, хорошо владевших испанским языком, переодевались в одежду убитых кавалеристов. У Мишеля де Граммона появилась интересная идея – войти в город через центральные ворота под видом своих. Так можно сохранить жизни многим пиратам и обеспечить эффект внезапности, который всегда помогал разбойникам побеждать более сильного противника.
– Сьёр, вы сильно рискуете, – нахмурившись, сказал Тимко, увидев Мишеля де Граммона, переодетого испанским кавалеристом.
– Не больше, чем любой из нас, – беззаботно отмахнулся Мишель: он уже весь был в предстоящем сражении. – И потом, меня никто и нигде не ждет.
Объяснение более чем убедительное. Собственно говоря, так долгое время считал и Тимко, пока не встретил красивую испанку. Образ Ядвиги вновь властно вторгся в его сознание. "Ладно, – думал он, – пусть ее и впрямь Тыш-Быковский не спрятал, а выдал замуж. Насильно!" В этом Тимко не сомневался. Но это ничего не значит. Они любили друг друга – нет, любят! – да и муж не крепостная стена, можно подвинуть. Наконец, не исключено, что Ядвига уже вдова, ведь Речь Посполитая постоянно с кем-нибудь устраивала грызню – с русскими, шведами, турками… Шляхтичи погибали тысячами, так почему бы среди покойников не оказаться и мужу Ядвиги?
После нападения на поселение в заливе Гонав Тимко начал копить деньги. Если он когда-нибудь и вернется к своей Ядвиге, то только не оборванцем без гроша в кармане. А еще Тим Фалькон уже не старался лезть к черту на рога, тем более в первых рядах. Капитан должен командовать, находясь в безопасном месте, ведь его гибель – это в большинстве случаев поражение для тех, кого он повел за собой. Руководить людьми, тем более такими, как морские разбойники, непросто, и не каждый может взвалить на себя огромную ответственность…
Мишель де Граммон насвистывал какой-то легкомысленный мотивчик. Но под внешней беззаботностью, предназначенной для едущих позади корсаров, скрывалось лихорадочное возбуждение. Лицо капитана пряталось в тени под шляпой, но глаза сверкали остро отточенной сталью – он оценивал обстановку у ворот Сантьяго. Из защитного облачения на нем была только кираса; остальные натянули на себя куртки из толстой бычьей кожи, выделанной особым способом. На Мейне испанцы отказались от тяжелых доспехов из-за жары, им вполне хватало кожаных курток, потому что стрелы индейцев их не пробивали; кирасы и шлемы надевали только офицеры – идальго не то чтобы сильно дорожили жизнями, но форс для них был превыше всего.
Ворота охраняли всего три солдата и офицер. Они поняли свою трагическую ошибку лишь тогда, когда всадники оказались совсем рядом, так что корсарам не пришлось упражняться в знании испанского языка. Стражники спокойно смотрели на приближающийся отряд, ведь они проводили его утром. Солдаты сидели в тени, а их мушкеты были составлены в козлы. Под шляпами, исполнявшими роль зонтиков в жарком климате Южной Америки, лиц корсаров видно не было, поэтому они подъехали к воротам почти вплотную.
Сверкнула сталь, и солдаты пали, не успев даже подать сигнал об опасности. Лишь с офицером пришлось немного повозиться. В отличие от своих подчиненных, одетых в обычные кафтаны, гордый идальго был облачен в кирасу и шлем-морион. Поэтому де Граммон не стал мудрствовать лукаво, ведь убить опытного вояку, тем более в защитном облачении, непросто, а прыгнул на него из седла, как коршун на цыпленка. Конечно, можно было застрелить испанца из пистолета, но выстрел всполошил бы стражу на стене и на башнях, поэтому корсар орудовал ножом. Офицер все-таки умудрился вывернуться, но острый клинок де Граммона вспорол ему горло прежде, чем он смог что-либо сделать.
Мишель и его люди бросились к башням и ступенькам, ведущим на стену. Теперь нужно убрать стрелков, которые могли скрываться в башнях, а самое главное – не дать испанцам возможности пустить в ход орудия. В каждую башню капитан направил по одному корсару – из самых опытных вояк, превосходно владеющих холодным оружием, а сам поднялся на стену.
Увы, канониров не удалось застать врасплох. Видимо, жизнь приучила их всегда быть настороже. Они внимательно следили за зарослями и дорогой, но появление корсаров на стене оказалось для них неожиданностью. Тем не менее один из них успел все-таки разрядить свой пистолет в матроса из команды Мишеля, но лишь слегка ранил его. А затем корсары смели канониров со стены, как вихрь сухую листву. Мишель де Граммон не сомневался, что в городе услышали выстрел; он лишь надеялся, что ему не придадут особого значения. Он достал из сумки кусок красной ткани и помахал им. Это был знак, что путь открыт.
Заросли ожили, и четыре сотни корсаров и буканьеров ринулись к городу. Пушки на стенах молчали, но худшие опасения Мишеля де Граммона все-таки сбылись. Звук выстрела возле ворот всполошил испанцев, и губернатор, любовавшийся учениями на площади, послал полсотни кавалеристов прояснить обстановку. Едва пираты ворвались в город, как на широкой улице показался отряд всадников, сверкающих хорошо начищенными шлемами и кирасами.
– Буканьеры – вперед! – зычно скомандовал Тим Фалькон. – Стрельба поочередно, плутонгами, по двадцать человек! Пли!
До ворот добрались еще не все; матросы в беге не были сильны, и первыми к городу прибежали вольные охотники. Громыхнули мушкеты, и буканьеров, а также немногочисленных корсаров окутало пороховым дымом. Скачущие впереди всадники очутились на земле, закричали раненые, дико заржали лошади, раздались ругательства, проклятья, слова команд, и кавалеристы пришпорили лошадей, стараясь побыстрее оказаться в гуще врагов, чтобы затоптать их копытами и изрубить на куски. Испанский командир не видел всех пиратов, а небольшая кучка стрелков его не особо впечатлила.
Но буканьеры не прекращали стрелять. Залпы следовали один за другим почти без перерывов. Пока одни стреляли, другие перезаряжали свои чудовищные ружья, пуля из которых валила на бегу самого громадного быка.
– Цельтесь по лошадям! – снова прозвучала команда Тима Фалькона; он видел, что, несмотря на потери, испанцы упрямо скачут вперед.
Опять ударил залп, и тяжелые пули сразили около десятка лошадей. Среди всадников началась страшная мешанина; улица, хоть и широкая, ограничивала маневр, а раненые лошади, которые бились в конвульсиях, мешали скачущим позади.
Наконец, не выдержав убийственного огня, немногочисленные оставшиеся в живых испанцы развернули коней и умчались обратно на площадь, где уже строились в боевые порядки солдаты. За ними с диким ревом понеслась лавина пиратов. Вырвавшись на площадь, они налетели на испанцев как ураган, и началась беспощадная рубка. Вскоре все было кончено. Многих солдат убили, некоторые бежали, а другие сдались в плен…
Ближе к вечеру из ворот выполз похожий на сытого удава караван, состоявший из тяжело нагруженных мулов, пленных испанских идальго и веселых, шумных пиратов. Индейский вождь не обманул – в городе скопилось ценностей, по самым скромным прикидкам, на сумму более трехсот тысяч пиастров. Идальго, среди которых был и незадачливый губернатор, пираты прихватили с собой, надеясь на богатый выкуп, так что сумма награбленного должна была значительно вырасти…
Конуко не отходил от Тима Фалькона ни на шаг. Он оказался умелым бойцом. Подогреваемый ненавистью, аравак дрался как тигр. Будь его воля, он вырезал бы всех испанцев до ноги. А когда они сдались, Конуко потащил Тимка за собой.
Богатый дом, куда вождь привел Тимка, принадлежал хозяину большой асьенды, который из соображений безопасности жил в городе. Плантатор как раз собирался бежать. Вещи и ценности уже были уложены в телегу, запряженную мулами, а испанец, вооруженный до зубов, нес маленького мальчика и тащил за руку женщину необычайной красоты. Она принадлежала к племени гуахиро, представители которого отличались приятным, почти европейским обликом, за исключением цвета кожи, и была очень похожа на испанку.
– Тариана! – вскричал индеец.
Дикая ярость исказила черты его лица, и он вихрем бросился на плантатора, сжимая в руках мачете. Испанец растерялся, и это стоило ему жизни. Сверкнул клинок, и голова плантатора слетела с плеч; Тимко невольно поежился – он не ожидал такой силы от человека со столь незавидными физическими кондициями. Ребенок упал рядом со своим отцом и заплакал. Индианка бросилась к нему и подхватила дитя на руки.
Конуко строго о чем-то спросил, и Тариана нехотя кивнула. На ее лице отразилась гамма чувств: счастье от освобождения из рабства, радость встречи с отцом и страх. Вот только чего она боялась, Тимко поначалу не догадался.
Объяснение пришло очень быстро. Вождь неожиданно вырвал ребенка из рук Тарианы, с брезгливым выражением на лице бросил его на труп отца и поднял мачете с намерением разрубить малыша пополам. Вскричав, как раненая чайка, женщина накрыла собой дитя и принялась скороговоркой причитать на своем языке. Тимко, конечно, ничего не понял из ее речей, но одно уяснил точно: она просила отца не убивать ребенка. Но Конуко был неумолим. Он оторвал ее от малыша и отшвырнул в сторону. Тариана больше не сопротивлялась; она села, закрыла лицо руками, и ее плач, похожий на вой зверя, поднялся к поблекшему от зноя небу. Вождь опять примерился… Но тут его мачете столкнулось с клинком Тимковой сабли.
– Ты что творишь, вождь?! – рявкнул Тим Фалькон. – Это ведь твой внук!
– Сеньор капитан, не суйтесь в наши дела! – окрысился аравак.
– А то что? – тихо, с угрозой спросил Тимко. – Уж не хочешь ли ты проверить, как я владею саблей? Успокойся и прими все как должное. Уже ничего не изменить. Лично я не собираюсь потакать детоубийцам. Пожалей свою бедную дочь. Мало того что Тариану обесчестил этот испанец, так ты еще хочешь принести ей страшное горе – убить ее ребенка. Она этого тебе никогда не простит!
Конуко опустил голову. Видно было, что в нем борются гордость, гнев и трезвый расчет. Какое-то время во дворе царила тишина; даже ребенок, словно сознавая важность момента, перестал плакать и затих на руках матери. Наконец после долгих раздумий вождь сказал:
– Твоя правда, белый! Пусть пока живет. Но его судьбу буду решать не я, а наши жрецы и совет старейшин!