Пиратам повезло еще и в том, что место, указанное де Альварадо, напоминало каменную щетку, в зубьях которой застряли драгоценные слитки. Лишь местами углубления были заполнены песком, но ныряльщики каким-то образом умудрялись замечать ценности и под наносами и выковыривали их оттуда, как дятел – личинки из-под древесной коры.
Караибы и впрямь оказались великолепными ныряльщиками. Их смуглые мускулистые тела вспарывали прозрачную воду, словно дельфинья стая. Каждый слиток, поднятый на поверхность, вызывал радостные стоны у команды шлюпа – такие богатства! Все мысленно подсчитывали, сколько кому достанется, и от этих подсчетов кружило голову. Матросы, которым Мишель строго-настрого приказал стоять на местах и зорко следить за караибами, забыли про свои обязанности. Они сгрудились у того борта, где работали ныряльщики, и наблюдали за ними сквозь толщу вод.
Лишь один Мишель де Граммон чувствовал себя не в своей тарелке. Конечно, он, как и все, обрадовался такой невероятной удаче, но червь сомнения точил его, не унимаясь. Прежде всего ему не нравился испанец. Лицо Диего де Альварадо стало вдруг хищным и злобным. При нем был только длинный нож, но это не очень успокаивало Мишеля. Уж он-то знал, как умеют испанцы обращаться с этим оружием. Да и матросы неизвестно как себя поведут, глядя на груду сокровищ посреди палубы. Мишель де Граммон не сказал, зачем они идут на отмели Силвер-Бэнкс, и теперь боялся, что пираты не выдержат и захотят поделить все "по-честному", – то есть выбросят за борт и капитана, и испанца, а потом и сами передерутся.
Мишель не захотел подвергать искушению своих ближайших помощников. И потом, ведь кому-то надо оставаться на хозяйстве. А в качестве заместителя кого-то лучше верного Матиса Дюваля он и представить не мог. Только ему он сказал, куда и с кем направляется, – как раз Дюваль и покупал шлюп для похода, – но о цели экспедиции промолчал, а его первый помощник не страдал повышенным любопытством, он привык доверять своему капитану во всем. Не говорит, зачем отправляется к черту на рога, значит, так нужно. Мишель де Граммон набрал команду из опытных корсаров, которые, как ему казалось, готовы пойти за него в огонь и воду.
Была у него мысль привлечь к поиску сокровищ затонувших галеонов и Тима Фалькона, с которым он здорово сдружился. В его честности и порядочности он ни капельки не сомневался. Но тот уклонился от этой темы, сославшись на какие-то безотлагательные дела, требующие его обязательного присутствия, и неожиданно исчез с Тортуги. Не оказалось его и в Пти-Гоав, хотя корабли Тима Фалькона стояли у причала, а буканьеры гуляли в тавернах с таким размахом, словно по меньшей мере побывали в закромах мифического Эльдорадо. Впрочем, они и впрямь получили при разделе добычи кучу денег, и теперь весь пиратский Мейн только и говорил о походе на Сантьяго-де-лос-Кабальерос.
Немного понаблюдав, как работают караибы, Мишель удалился в свою каюту, в тень, – на открытой палубе стало жарко, как в раскаленной печи. Он всегда отличался предусмотрительностью, и на этот раз не изменил своим жизненным принципам. В углу каюты стоял большой крепкий сундук с закрывающейся на замок крышкой. Мишель погладил его и криво ухмыльнулся: знал бы Диего де Альварадо, да и остальные, какие "сокровища" в нем хранятся.
Там лежал последний довод де Граммона для взбунтовавшихся матросов – несколько мешков пороха, которым обычно пользуются буканьеры. Он действовал значительно сильнее, чем обычный, и посылал пулю гораздо дальше. Сбоку в сундуке было просверлено отверстие, откуда выглядывал кончик фитиля. Случись бунт, у капитана оставалось два выхода: если он не договорится с матросами по-доброму, то ему придется взорвать судно вместе с собой и командой, ведь, попади он в руки разъяренным пиратам, его смерть будет долгой, мучительной и страшной; или проделать то же, но самому спастись.
Мишель приготовился ко всему – за поясом у него торчали заряженные пистолеты, а на столе в специальном закрытом сосуде с отверстиями для свободного доступа воздуха тлел фитиль. Он поднял крышку и, убедившись, что фитиль не погас, подошел к задней стене каюты. Там висел изрядно потертый гобелен, сделанный в парижской мануфактуре семейства потомственных ткачей Гобелинс и неизвестно какими путями попавший на Тортугу. Он прикрывал потайное окно, которое по приказу Мишеля де Граммона вырезал его корабельный плотник. Каюта находилась на корме, так что можно было прямо из окна сигать в воду – так, чтобы никто не заметил.
Налив себе вина, Мишель присел у стола и задумался. Нехорошее предчувствие постепенно переросло в тревогу, и, когда на палубе раздался подозрительный шум, он схватил шпагу и выскочил наружу. Увиденное поразило его до глубины души – его матросы были убиты, палубу заливали потоки крови. Воспользовавшись тем, что вся команда шлюпа столпилась у левого борта, караибы бесшумно, как они хорошо умеют, поднялись на судно по правому борту и беспощадно расправились с беспечными французами. В этой бойне участвовал и Диего де Альварадо, его нож был в крови. Увидев капитана, он злобно оскалился.
– Ты думал, французский пес, что можешь забрать ценности, принадлежащие испанской короне?! Ты наивен и глуп! Убейте его! – приказал де Альварадо караибам.
Индейцы гурьбой бросились на Мишеля. Он разрядил пистолеты, положив двоих, но врагов было слишком много, к тому же некоторые вооружились луками, и он не стал испытывать судьбу. Мишель заскочил в каюту и закрылся на засов. Град тяжелых ударов обрушился на дверь, но он был спокоен – плотник усилил ее металлической оковкой, так что какое-то время она выдержит натиск свирепых караибов.
Не теряя времени, де Граммон сорвал со стены гобелен и открыл окно, поджег фитиль, торчавший из сундука, подождал, пока он разгорится, и, с сожалением бросив взгляд на несколько золотых слитков, которые перенес в каюту, прыгнул в воду. Мишель нырнул поглубже и постарался отплыть как можно дальше от шлюпа. И все равно, страшный взрыв оглушил его, и он всплыл на поверхность, совершенно не сознавая, что происходит. Лишь спустя какое-то время де Граммон пришел в себя и осмотрелся.
Шлюп исчез, будто его и не было вовсе. Судя по тому, что над водой не торчала ни одна голова, никто из индейцев не спасся. Погиб и Диего де Альварадо, не ожидавший такого подвоха со стороны "наивного" французского корсара. Везде плавали обломки судна, и Мишель, выбрав кусок покрупнее, доверил свою судьбу своенравному океану. Как назло, на небе появились тучки и подул сильный ветер, который грозил перейти в шторм. Мишель начал грести в открытый океан, потому что в ветреную погоду оставаться вблизи отмелей Силвер-Бэнкс означало верную смерть.
Ему удалось отплыть от места, где он утопил свои мечты о быстром обогащении, на довольно приличное расстояние, когда разразилась сильная гроза. Волны играли им, как щепкой. Казалось, молнии били совсем рядом, огненные столбы вонзались в воду со страшным грохотом. Наверное, морской бог разгневался, что люди покусились на его законную добычу, и решил наказать последнего из них. Мишель уже хотел отпустить свое ненадежное плавательное средство и пойти на дно, чтобы не наблюдать весь этот ужас, не слышать залпы грозовых раскатов и рев непогоды, но природное упрямство заставляло его цепляться за обломок шлюпа из последних сил.
Гроза и шторм прекратились так же быстро, как и начались. Снова засияло солнце, бурный свинцово-серый океан успокоился и стал бирюзовым, и Мишель вдруг услышал шум прибоя. Еще не веря в спасение, он поплыл в ту сторону и очень скоро увидел остров, посреди которого высилась гора – давно потухший вулкан. Течение вынесло его прямо к бухте, и когда он наконец оказался на берегу, то первым делом в полном блаженстве зарылся в горячий песок и, несмотря на то что среди пиратов слыл безбожником, вознес краткую, но искреннюю молитву святому Николаю. Мишель считал, что если кто и заботится о моряках, то это Николай Мирликийский…
Мишель тряхнул головой, освобождаясь от тяжелых воспоминаний, поднялся и пошел к берегу. Голод на этом крохотном островке ему не грозил – здесь росло много кокосовых пальм, а по утрам на отмели выползали полчища крабов, которых он поджаривал на костре. Не страдал он и от жажды – с горы стекал быстрый ручей с холодной и вкусной водой. Огонь де Граммон добыл примитивным способом, подсмотренным у индейцев. Он сделал небольшой лук с тетивой из шнура, на котором держались его штаны, нашел две сухие палки – одну тонкую, другую потолще, в толстой выдолбил углубление, подсыпал туда древесной трухи, высушенной солнцем до состояния пороха, и с помощью своего приспособления быстро вращал тонкую палочку, заостренный конец которой упирался в углубление на второй. Вскоре появился дымок, затем труха начала тлеть, и спустя считаные минуты в тени под пальмой горел костер.
Судя по положению солнца, пришло время заняться рыбной ловлей. Она была необычной, как все на этом конце Земли. Испанцы называли этих маленьких рыбок "карлабадос", и Мишель не ловил, а собирал их… на берегу! Спасаясь от хищников, карлабадос выпрыгивали из воды на песок, чтобы потом уйти обратно в океан. Они умели ползать по земле юрко, как ящерицы, но Мишель был шустрее, и за час он обеспечивал себя провизией на целый день.
Наловив рыбы полную корзину – ее он тоже сплел из лиан, – де Граммон разжег костер, нанизал карлабадос на прутья и поставил их на огонь. Покончив с этим важным делом, он сел в тени, чтобы отдохнуть. Какое-то время Мишель смотрел на пламя, а потом поднял голову, взглянул на океан… и едва не потерял сознание. Неподалеку от острова бросил якорь фрегат, и от него отчалила шлюпка, которая взяла курс на бухту!
Не может быть! Де Граммон протер глаза, посчитав все это миражом, – такое часто случалось на Мейне. По его прикидкам, он попал на один из тех необитаемых островов, на которые никто не заглядывает. Они лежали вдалеке от проторенных морских путей, и причалить к такому острову капитана могла заставить только какая-нибудь срочная, безотлагательная надобность – к примеру, если корабль изрядно потрепал шторм, сильный ветер утащил его неизвестно куда, и нужно пополнить запасы воды и провианта.
Киль шлюпки с тихим шорохом прорезал золотой прибрежный песок, один из ее пассажиров, бросив взгляд на Мишеля, определил, что перед ним дворянин, судя по остаткам богатой одежды и по шпаге, которую тот воткнул в песок, и спросил:
– Que aqu? patin? senor? Qui? n eres?
Мишель де Граммон от неожиданности обмер – это были испанцы! К своему ужасу, он попал из огня да в полымя.
Глава 10. Храм древних богов
Таверна "Хромой пес" на Тортуге славилась дебошами. Здесь собирались самые отвратительные типы, в основном флибустьеры, которых сторонились даже видавшие виды корсары, не говоря уже о солидных и обстоятельных буканьерах, любителях дружеских бесед, хорошего табака и тишины, – им трудно было отвыкать от укоренившихся привычек вольных охотников, почти отшельников, собеседницей которых долгие годы была лишь немногословная сельва. Главным для клиентов "Хромого пса" была даже не выпивка, в таверне пираты искали случая показать свою удаль и отвагу в доброй драке или поединке.
Длинный Гастон угрюмо сидел в углу. Несмотря на несомненные достоинства опытного, немало повидавшего на своем веку моряка и отменного боцмана, в душе он был помесью лиса и хорька. Эти нехорошие особенности своей натуры Длинный Гастон скрывал, как только мог, потому как пираты не любили двуличных людей. Простота обычаев и нравов – вот главное правило жизни корсаров и флибустьеров Мейна. Пираты терпеть не могли гонор, а уж хитрецов и тех, кто в любой момент мог предать товарищей, на дух не выносили.
– Куда запропастился этот проклятый индиос?! – гневно вопрошал Длинный Гастон сам себя после очередного глотка крепкого рома.
Наконец хлипкая дверь отворилась, и в изрядно прокуренное полутемное помещение вошел индеец-метис. Мрачный взгляд, который он бросил на белых, не сулил им ничего хорошего, как и всем, кто становился на его пути. Он не был пиратом, не работал, но денежки у него водились. Звали его Агуара, он принадлежал к индиос-бравос – так испанцы называли неоседлых и не обращенных в христианство индейцев, – и был вожаком банды "крыс", промышлявшей на Эспаньоле и на Тортуге обычным разбоем.
Его люди нападали на испанских колонистов и грабили их, присваивая скот и все ценное. Но чаще всего бандиты обирали до нитки пьяных пиратов, у которых в кошельке звенело серебро и золото. Члены банды – в основном метисы и мулаты – действовали по ночам и растворялись в темноте как призраки. Нужно отдать им должное – они старались никого из корсаров и флибустьеров не убивать. Вычислить бандитов не составляло особого труда, а за своего товарища пираты не просто лишили бы мерзавцев жизни, а сделали бы это изощренно, чтобы крысы подольше помучились, – в этом деле представители берегового братства изрядно поднаторели, под пытками вытягивая у пленных испанцев, где бедняги хранили золото и драгоценности.
Конечно, многие знали о существовании крыс Агуары. Но относились к этому философски. Пираты и сами отнюдь не были белыми и пушистыми, поэтому бандитское ремесло на суше считали ничуть не хуже морского разбоя. Каждый занимается своим делом – всего лишь. Тем более что бандиты Агуары, так же как и пираты, нападали на испанских колонистов и громко кичились удачами – так приказал вожак. Агуара был большим хитрецом; он понимал, что стычки с испанцами в глазах берегового братства, а главное, губернатора Бертрана д’Ожерона, служат ему и его людям чем-то вроде индульгенции.
– Где тебя носит, якорь тебе в зад?! – рявкнул Длинный Гастон, когда индеец, не дожидаясь приглашения, сел за его стол и щелкнул пальцами, подзывая слугу, чтобы тот принес еще один стакан.
– Дела, – коротко ответил Агуара, налил из бутылки Гастона рому и выпил почти полный стакан на одном дыхании.
Главным его недостатком было пристрастие к спиртному. Агуара грабил лишь для того, чтобы хватало на выпивку. Богатство как таковое его не интересовало.
– Дела, говоришь?! – с яростью процедил сквозь зубы Гастон. – А когда ты обстряпаешь мое дельце, за которое я заплатил тебе полсотни золотых монет?! Почему Тим Фалькон до сих пор не сдох?!
– Смею напомнить вам, сеньор, что я получил только задаток – двадцать пять пистолей.
– Мы договорились, что остальные деньги я выплачу, когда ты все обтяпаешь!
Поражение на дуэли от капитана Фалькона стало для Длинного Гастона сущим наказанием. Сам проигрыш был делом заурядным – со всяким может случиться, даже с самым выдающимся бойцом. Но то, что признанного силача и бретёра Бом-брамселя свалили в поединке не с помощью клинка, а ударом кулака по башке, словно быка на бойне, было чем-то из ряда вон выходящим.
При встрече с Длинным Гастоном почти все опускали глаза, опасаясь нарваться на скандал, который мог закончиться весьма печально, – все же Бом-брамсель был отличным рубакой и в бою ему мало кто мог противостоять. Но за спиной он постоянно слышал смешки. Пираты зло потешались над его неудачей, а записные остряки придумывали разные истории про то, как Длинный Гастон нюхал песок после схватки с Тимом Фальконом, который благодаря этому стал на Тортуге почти эпическим героем. А уж такого душа бедного Бом-брамселя не могла вынести.
Тогда он нашел Агуару и заплатил ему, чтобы тот со своими бандитами закопал капитана Фалькона на два метра вглубь. Еще раз сойтись с ним в поединке Длинный Гастон не решался. Когда прошла дикая ярость из-за поражения, Бом-брамсель по здравому размышлению понял, что на дуэли Тим Фалькон с ним не дрался, а играл. Капитан блестяще владел клинком и мог убить Гастона в любой момент, но не желал ему смерти, поэтому и оглушил ударом по голове. Как все мелкие, ничтожные душонки, Длинный Гастон вместо того, чтобы поблагодарить Тима Фалькона за возможность жить дальше, возненавидел его как своего злейшего врага.
– Оказалось, что все не так просто, господин, – холодно ответил Агуара.
– Почему?!
– С ним постоянно находится вождь племени гуахиро Конуко.
– Ну и что с того? Одним грязным индейцем больше, одним меньше – какая разница? Убей и этого Конуко, а я доплачу тебе еще два золотых.
Агуара зашипел, как потревоженная змея, обнажив крупные желтые зубы. Он ненавидел белых, а тут еще Длинный Гастон пренебрежительно назвал индейцев "грязными". Но вожак шайки бандитов сумел подавить гнев и спокойно ответил:
– Конуко не только вождь. Он еще и жрец Йокаху. Это очень сильный бог. Конуко обладает знанием, связываться с ним – себе дороже. Он может убить человека взглядом.
– Так подберитесь к нему сзади, морской еж тебе в печень!
– Убить Конуко можно. И мы это сделаем… белый, – последнее слово прозвучало как ругательство. – Но суть дела в другом – Конуко и капитан Фалькон что-то затевают.
– То есть?..
– Капитан тайком от всех купил небольшую парусную шлюпку и загрузил ее продуктами, порохом и оружием. Шлюпка спрятана в бухточке неподалеку от Бас-Тер, и Конуко сторожит ее как верный пес. Мои люди следят за капитаном Фальконом, и я думаю, что сегодня ночью он покинет Бас-Тер.
– И что все это значит? – несколько растерянно спросил Бом-брамсель.
– Сеньор, я удивлен, что до вас никак не дойдет смысл приготовлений капитана Фалькона… – Агуара ухмыльнулся. – Для чего белые прибыли в наши края? Чтобы стать богатыми. Значит, ваш друг… – в голосе метиса прозвучала ирония, – отправится на поиски клада.
– Какого клада, что ты мелешь?! Тим Фалькон и так богат. Зачем ему рисковать лишний раз? Тем более в компании с индейцем. С вашим братом ухо нужно держать востро… – тут Длинный Гастон посмотрел на Агуару таким страшным взглядом, что метиса невольно пробрала дрожь. – А капитан Фалькон далеко не дурак.
– Он освободил дочь Конуко из испанского плена, – сказал Агуара. – Значит, вождь гуахиро ему обязан. Видимо, он что-то пообещал капитану Фалькону. А Конуко всегда держит слово.
– В отличие от тебя… – проворчал озадаченный Бом-брамсель. – И что ты намереваешься делать?
По темной физиономии Агуары скользнула мрачная улыбка.
– Накрыть птицу в гнезде и взять не только ее тушку, но и золотые яйца, – ответил метис.
Длинный Гастон оживился:
– А что, интересная идея! Прикончить капитана Фалькона в сельве всяко легче, чем здесь. И потом, чем дьявол не шутит, – вдруг он и впрямь найдет клад? Получается двойная выгода.
– Именно так, сеньор, я и подумал, – ответил вожак разбойничьей шайки и скептически ухмыльнулся; в клады, зарытые пиратами, он не верил.
– У тебя есть надежные люди, которые могут держать язык за зубами? Нужно, чтобы они были хорошими следопытами.
– Найду.
– Возьми с собой еще троих. Но не больше! А я позабочусь о лодке. Мы пойдем вслед за капитаном Фальконом и Конуко.
– Это будет непросто, сеньор. Вождь гуахиро – опытный следопыт. Он может заметить, что его преследуют…
– Да понял я, понял! – с досадой воскликнул Бом-брамсель. – Еще двадцать пистолей тебя устроят?
– Вполне.
– Но ты получишь их только после того, как управишься с делом!
– Остальные двадцать пять я хочу получить сейчас! Я принес вам сведения, которые стоят гораздо дороже пятидесяти золотых монет.