– А, чтоб тебя! – боцман грязно и витиевато выругался. – Кальмарьи кишки тебе на обед! – закончил он длинную фразу. – Ладно, деньги получишь… завтра. Но только попробуй меня обмануть!
– Сеньор, я умею держать слово, – с достоинством, которого трудно было ожидать от прожженного негодяя, ответил Агуара.
– Тогда пей свой ром и уходи, не мозоль глаза честным людям!
Агуара едва не расхохотался. Уж он-то хорошо знал, чего стоит "честность" пиратов…
Длинный Гастон очень удивился бы, услышав историю вожака крыс. Агуара родился, как это ни странно, по любви, на асьенде, в семье испанца-колониста, который сделал наложницей рабыню. Когда ребенок появился на свет, испанец так проникся отцовскими заботами, что даже выучил Мигеля – так назвали мальчика – читать и писать. А уж владеть разным оружием – тем более. Ведь на Мейне это было главным условием выживания.
Возможно, Мигель стал бы настоящим испанцем, пусть и полукровкой, но тут в его судьбу вмешалась банда караибов. Индейцы на его глазах зарезали отца и мать, а мальчика почему-то пощадили. Они дали ему новое имя – Агуара – и растили вместе со своими детьми как караиба. Да вот беда – воспитатели мальчика даже не предполагали, насколько крепка память у нового члена племени и как он ненавидит тех, кто убил его родителей.
После посвящения, во время которого ему довелось пережить много испытаний, в том числе прыжок в яму, наполненную змеями, в качестве экзамена на быстроту реакции и проверку на нечувствительность к боли – его посадили голым в муравейник – Агуара стал воином. Он выбрал момент, когда караибы почти до бесчувствия упились кашири, убил всех, кто участвовал в нападении на асьенду, и ушел к белым, но не к испанцам, как можно было ожидать, ведь его отцом был идальго, а на Тортугу – в береговом братстве национальность не имела значения.
Покинув "Хромого пса", Агуара вышел за околицу Бас-Тера и канул в заросли. Его занятие предполагало скрытность, поэтому свое жилище он обустроил в лесу, в такой чаще, где черт ногу сломит. Чтобы пробраться к хижине, нужно было знать потайные тропинки.
Впрочем, мало у кого из жителей Бас-Тера возникал соблазн отправиться на пикник в сельву или просто прогуляться по лесным дебрям. Они не без веских оснований предполагали, что там таятся разные опасности, – от свирепого ягуара до не менее злобных и жестоких бандитов. Поэтому французские колонисты предпочитали развлечения на воде, а если им хотелось поохотиться, то обычно собиралась большая компания с собаками и загонщиками-рабами, и шум от них был такой, что не только хищные звери разбегались в разные стороны, но и отряды караибов, которые иногда рыскали по округе и нападали на плантаторов. Индейцев интересовали в основном рабы; они продавали живой товар испанцам, за что получали от них железные изделия и даже старые ружья, которыми владели только вожди.
Хижина Агуары была просторной. Она напоминала жилище индейцев племени таино – бохио. Ее соорудили круглой, из жердей, плетеных циновок и пальмовых листьев. Обычно у таино в таких проживало несколько семей, но шайка Агуара тоже была немаленькой. Когда он вошел, бандиты спали – кто на полу, на пальмовых матах, а кто в гамаках. Судя по тяжелому спиртовому духу, подручные Агуары выпили несколько калебасов кашири; пустые сосуды валялись по всему полу.
– Поднимайтесь, бездельники! – яростно возопил Агуара и начал поднимать бандитов пинками. – Вам бы только хлестать кашири, жрать да спать! Почему не выставлена охрана?! Или вы хотите, чтобы вас взяли тепленькими? Сучье племя…
– Мы только прилегли… – начал оправдываться один разбойник.
– Заткнись! Где Мадо?
– Ушел на охоту.
– Единственный стоящий человек среди вас!
Наверное, разнос продолжался бы и дальше – Агуара кипел от ненависти к наглому Бом-брамселю, которому приходится служить, пусть и по найму, – но тут появился Мадо, который принес крупную водосвинку-капибару. Пререкания тут же затихли, и все дружно принялись готовить обед.
Когда от капибары остались одни кости, Агуара сказал:
– Некоторое время я буду отсутствовать. Вместо себя оставляю Параито. Со мной пойдут трое: Мадо, Иримара и Гуарикота. Предупреждаю остальных в последний раз! Не будете соблюдать необходимые предосторожности, закончите свою жизнь на плантациях испанцев или на виселице, которую соорудят по приказу губернатора д’Ожерона.
Агуара взял с собой метисов. Они считались отличными следопытами, меткими стрелками и выделялись среди остальных жестокостью – сказывалась кровь индейцев-караибов. Вот только по-настоящему их звали не так. Почти все разбойники по примеру флибустьеров брали себе прозвища, в основном имена древних индейских вождей – уж чего-чего, а самомнения им было не занимать.
Сборы были недолгими. Ружье имелось только у Агуары, остальные вооружились луками и короткими копьями, упаковали припасы на дорогу. Другой одежды кроме тех лохмотьев, что на них, бандиты не имели, и это их совсем не волновало. Их больше заботила сохранность продуктов и чтобы фляжки были наполнены кашири. Из еды они захватили лишь пеммикан – смесь вяленого измельченного мяса быков, сала, растертых в порошок орехов и сухих ягод, среди которых были и те, что предохраняли от отравлений, со специями.
Пеммикан очень долго не портился даже во влажном тропическом климате и при малом весе был очень питательным. Он здорово выручал, когда не было возможности охотиться, ловить рыбу и разжигать костер. Пеммикан был походной едой, которой пользовались многие индейские племена.
Вскоре небольшая поляна возле хижины опустела; был потушен и костер, притом весьма тщательно, – дым и даже запах свежего пепла в сельве мог привлечь внимание нежелательных гостей. Жилище бандитов выглядело покинутым. Его построили давно, и конечно же не Агуара со товарищи; здесь когда-то жили охотники, отправившиеся в иной мир не без помощи разбойников. Только опытный следопыт мог заметить "гнездо" – наблюдательный пост на высоком дереве, представляющий собой крохотную хижину, сплетенную из ветвей, у которой была даже крыша из пальмовых листьев.
В "гнезде" сидел бандит и зевал так, что скулы трещали. Он завидовал своим товарищам, которые снова завалились на боковую. Но приказ вожака нужно исполнять. Разбойник хорошо знал, что с Агуарой шутки плохи. Однажды он зарезал на глазах всей шайки своего помощника, который посмел не выполнить его распоряжение и затеял по этому поводу спор.
Но оставим на время разбойников и поищем Тимка Гармаша, или капитана Тима Фалькона. Пока Длинный Гастон плел в "Хромом псе" свою интригу, Тимко беседовал с Матисом Дювалем. Тот был встревожен: Мишель де Граммон должен был давно вернуться, но до сих пор от него ни слуху ни духу.
– Какого дьявола он забыл на отмелях Силвер-Бэнкс?! – возмущался Дюваль.
– Значит, у него были на это причины… – рассеянно ответил Тимко; мыслями он уже был в шлюпке, которая должна доставить его к груде сокровищ, как обещал Конуко.
Он решил не откладывать это дело в долгий ящик и отправиться сегодня вечером, чтобы избежать расспросов и недобрых глаз. И потом, его сильно беспокоил индеец. После того как освободили его дочь, он стал очень мрачным и задумчивым. Казалось, ему бы радоваться, ан нет – Конуко пребывал в черной меланхолии. Неужели его так сильно потрясло то, что у него появился внук-метис, и он не смирился с этим позором?
Но ведь подобное после появления на Мейне испанцев стало обыденностью среди индейцев. Колонисты не только заводили себе наложниц-индианок, но и брали их в жены – когда те принимали христианскую веру. Многих индейских девушек просто изнасиловали солдаты, и те произвели на свет потомство, которое племена Вест-Индии ни в коей мере не отторгали.
– Какие причины?! Кто не знает на Мейне, что на Силвер-Бэнкс нельзя соваться?! Это место дьявола, там его охотничьи угодья. Сколько кораблей погибло на отмелях – не счесть. Но нашему капитану ежели ударит в голову какая-нибудь блажь, колом ее оттуда не вышибешь. И что мне теперь делать с людьми? Народ начал бунтовать. Их нельзя оставлять без дела больше чем на две недели. Деньги они уже спустили, а какой отдых без бутылки рома? Вот и бузят…
– Это серьезно… – Тим Фалькон по-прежнему витал в облаках.
Они сидели в салоне мадам Лулу, в полном одиночестве. Сегодня был не их день; со вчерашнего вечера после удачного рейда здесь гуляли команды капитанов Филиппа Бекеля и Лоренса де Граффа. Они оплатили все – и стол, и девушек. Всех. Другие корсары и флибустьеры, оставшись без приятного женского общества, мрачно наливались ромом и слушали, как музицировала одна из воспитанниц Бордельмаман.
У мадам Лулу, несомненно, была предпринимательская жилка. Она выписала из Франции девицу-музыкантшу и клавесин. Когда в салоне появилась живая музыка – притом какая! – народ повалил в заведение Бордельмаман толпами. Не у всех хватало денег на девушек, но бутылку рома мог себе позволить каждый. Доходы мадам Лулу выросли вдвое, а народ приобщился к "высокому" искусству. Нередко можно было наблюдать даже слезы на грубых обветренных физиономиях пиратов, когда звучала пасторальная музыка или когда девица пела: "Ах, мне ничто не мило, коль ты мне изменила. Я обошел весь свет, тебя ж все нет и нет".
– Вы слушаете меня, мсье, или нет?! – рассердился Матис Дюваль.
– Конечно, слушаю, капитан. Но чем я могу вам помочь? В конце концов, это личное дело сьёра де Граммона – плыть хоть на край света, если этого пожелает его душа. Так уж мы все устроены. Нам подавай новое, неизведанное… – тут Тимко рассмеялся. – И желательно, чтобы эта новизна хорошо оплачивалась.
– Вот и я об этом, – ловко ввернул Дюваль. – Не согласитесь ли вы возглавить рейд моих и ваших парней… ну хотя бы куда-нибудь? Чтобы они немного развеялись и им не лезли в голову дурные мысли.
– Прошу простить меня, мсье Дюваль, но сделать этого я не могу. У меня есть кое-какие неотложные дела… впрочем, не о них речь. Но я хочу высказать встречное предложение – чтобы охоту возглавили вы. К вашим судам присоединятся два моих – флейт и бриг. Это уже будет очень серьезная эскадра. Вы ведь морской офицер, в отличие от меня, так что вам и карты в руки. Договор между нашими командами мы можем составить хоть сейчас. Я лишь позову капитана Гуго Бланшара и лейтенанта Гийома Перра. А вы со своей стороны пригласите, кого пожелаете.
По правде говоря, среди буканьеров Тима Фалькона тоже началось брожение. Все они рвались в море. Но у него были другие планы, и Матис Дюваль со своими бедами подвернулся в самый раз.
– Что ж, коли так…
Хмурое лицо Дюваля просветлело: почему бы ему и впрямь не попробовать возглавить эскадру? Опыта у него хватает, а там уж как повезет…
– Я согласен! – сказал он решительно.
– Отлично! – обрадовался Тимко. – Тогда за дело!
Вечером того же дня от берега Тортуги отчалила шлюпка. В ней сидели Тим Фалькон и вождь Конуко. Дул свежий ветер, туго натянутый парус гнул тонкую мачту, и шлюпка резво бежала по волнам, держа курс на Эспаньолу. Вскоре ей вдогонку отправилось каноэ с Длинным Гастоном, Агуарой и его подручными. Зоркие метисы напряженно вглядывались в слабо освещенный горизонт, на котором парус суденышка капитана Фалькона был едва виден…
Тимко вторую неделю жил в селении племени гуахиро. Оно располагалось на берегу небольшой реки, в глубине Эспаньолы, среди таких дебрей, что до индейцев не могли добраться даже известные ловцы рабов караибы, не говоря про испанцев. Тим Фалькон готов был локти себе грызть от нетерпения: ему хотелось как можно быстрее добраться до того места, где, по заверениям Конуко, золота и драгоценностей столько, что можно купить весь мир. Конечно же вождь преувеличивал, тем не менее Тимко уже уверился, что большая доля правды в его словах есть, поэтому каждый день по нескольку раз надоедал Конуку вопросом: "Когда?!", а тот в своей обычной невозмутимой манере отвечал: "Как только великий Йокаху даст согласие".
Оказалось, что он был еще и главным жрецом племени – амунау. И забот у него хватало. С утра Конуко отправлял женщин в поле, а мужчин – на охоту и рыбалку. Другие женщины занимались работой по дому, делали калебасы, глиняные горшки и миски, плели корзины и хамака – гамаки, которые полагалось иметь каждому араваку. Самые умелые из мужчин шли строить каноэ, что было весьма непросто с их примитивными инструментами. Из растений гуахиро получали краску "руку", которой разрисовывали тело, чтобы навести ужас на врагов, а заодно отогнать москитов.
Гуахиро были чрезвычайно суеверны. Если они плыли мимо места, где утонул человек, то непременно бросали за борт немного еды для утопленника, чтобы он не рассердился и не перевернул лодку. Перед рыбалкой они не ели мягкие фрукты и овощи, иначе рот у рыбы станет мягким, и поймать ее на крючок будет невозможно.
Солнце, песок, деревья, тьма, болезнь были для них живыми существами. Верховным богом у гуахиро-араваков считался Йокаху – "дающий маниоку". Богиня Атабейра отвечала за плодородие и деторождение, управляла движением воды и Луной. Весьма почитаемым божеством был Опиль Ваобиран – сын тьмы. Останки предков – выбеленные солнцем кости – араваки вешали в корзинах под потолками жилищ. Они полагали, что если будут присматривать за костями, то умершие присмотрят за ними.
Все это рассказала Тиму Фалькону дочь вождя Тариана. В родном племени ее красота расцвела еще больше. Многие холостые мужчины имели на нее виды, но она считала себя вдовой, хотя и не была официальной женой плантатора, и имела право выйти замуж только через два года после его смерти. Что касается ее ребенка, то индейцы приняли его благожелательно, и он целыми днями где-то бегал со своими сверстниками, купался в реке и играл в какие-то игры.
Тариану приставили к Тимку в качестве переводчицы. Глядя на нее, он ощущал огромное волнение. Женщина была не только красива, но еще и притягивала к себе со страшной силой. В ней, видимо, сидел какой-то демон. Пообщавшись с ней поближе, Тимко понял, почему испанец так увлекся индианкой. Таких женщин в его родном селе называли ведьмами. Перед их обаянием не мог устоять ни одни казак. Тимко крепился, чтобы не наделать глупостей, но, едва Тариана оказывалась рядом, его сердце начинало колотиться, как бычий хвост, когда на животное налетают слепни. Обычно она разговаривала с ним, опустив глаза, но, когда они иногда встречались взглядами, его обдавало жаром, и он едва сдерживался, чтобы не заключить Тариану в объятия.
А еще он понял, что женщина относится к нему отнюдь не безразлично. Тимко превратился в статного мужчину с орлиным взором, широкими плечами и незаурядной силой. Он был выше самых рослых араваков, а его походка, напоминавшая мягкую поступь ягуара, восхищала даже видавших виды воинов гуахиро. А еще они были поражены способностью белого господина исчезать на глазах. Эти штуки Тимко проделывал специально, чтобы внушить аравакам суеверный страх, – мало ли что может прийти им в голову…
Наконец настал день, когда, по словам Конуко, верховный бог араваков Йокаху дал добро на посещение места, где полно сокровищ. Они уходили очень рано, пока все селение спало, но, когда Тимко собирал пожитки в небольшой хижине, которая служила ему временным жилищем, откуда-то появилась Тариана и тихо прошептала:
– Берегись! Тебя ждет смертельная опасность.
И с неожиданной нежностью погладила его по щеке. А затем исчезла, будто ее и не было.
Ошеломленный Тимко какое-то время стоял как столб; капитану буканьеров даже показалось, что Тариана привиделась ему. Но место прикосновения нежной женской ладони пылало так, будто нагрелось от близкого костра. Значит, ее предупреждение – не игра ума, разгоряченного приготовлениями к походу за сокровищами, а было на самом деле и имеет зловещий смысл.
Тимко подобрался, словно перед жестокой схваткой, и, переполненный недобрыми предчувствиями, направился вслед Конуко. Вождь сел в каноэ и жестом пригласил Тима Фалькона последовать его примеру. А затем сунул ему в руки весло, сам взял другое, и они начали быстро грести вверх по течению.
Река постепенно становилась уже, а течение – быстрее. Воды в верховье были прозрачными и холодными, потому что текли по каменистому ложу. Лишь в среднем течении вода приобретала желтизну из-за ила и делалась мутной, но зато там водилось много разных рыб – от небольших и быстрых, похожих на карлабадос, до настоящих гигантов, которые могли откусить человеку руку, если он, сидя в каноэ, забудется и нечаянно опустит ее в воду. По крайней мере так утверждали индейцы, хотя Тимко не очень верил их россказням.
По берегам реки копошилось множество птиц. Тимко, хотя и промышлял некоторое время на Эспаньоле, особо не присматривался к птичьему царству острова, тогда его больше интересовали быки и свиньи, да и река была далековато от места, где они жили с Гуго Бланшаром. В зарослях порхали рябчики и дикие голуби, роились, как большие шмели, колибри, среди ветвей диковинными цветками пестрели попугаи, на мелководье важно расхаживали фламинго и цапли, в заводях плавали стайки гусей, чирков и других водоплавающих, названий которых Тимко не знал. При появлении каноэ птицы взмывали в воздух, и казалось, что на солнце надвигается туча, так много их было.
Встречались и кайманы. Некоторые достигали семидесяти футов в длину и двенадцати в ширину. Если кого и следовало опасаться в водах острова, так это не каких-то зубатых рыб, которых, возможно, и в природе не существует, а кайманов. Обычно они охотились в местах водопоя, и Тимку однажды довелось наблюдать, как кайман затащил под воду корову. Бросок каймана, изображавшего бревно, плывущее по течению, захват за коровью шею, бурление в реке, и бедное животное вмиг исчезло под водой, успев лишь раз жалобно промычать.
Но вот речка сузилась до размеров ручья, и Конуко с Тимком вытащили каноэ на берег. Дальше им предстояло идти пешком через дикую сельву, где и звериные тропки встречались очень редко. Вскоре начался подъем, который становился все круче и круче. Сначала им попадались в основном пальмы, затем они вошли в кампешевый лес, да такой густой, что впору было вернуться и обойти его стороной, но где он заканчивался, Конуко не знал. "Давно здесь был, – признался он Тимку. – Совсем маленьким. Отец приводил…" И наконец путь им преградила стена из палисандровых деревьев.
Высоченные стволы в два-три обхвата стояли как крепостной частокол. Но идти стало легче, потому что в этом лесу почти не существовало низовой поросли, земля была ровной, местами каменистой, а расстояние между деревьями позволяло шагать свободно, не протискиваясь между ними и не оставляя на сучках и колючках лоскуты одежды.
И вдруг забор из палисандра исчез, и взору Тимка, пораженного до глубины души, явились развалины большого старинного храма или крепости с фигурами каких-то чудовищ, изрядно съеденными временем. Строения были сложены из огромных тесаных блоков, и он подивился: это какие же богатыри затащили их на высоту в четыре-пять саженей?! Тимко видел погрузочные механизмы, работающие в портах, но они могли поднять совсем небольшой вес. И потом, блоки вытесывали из какого-то плотного зеленого камня, который на Эспаньоле не встречался. По крайней мере в своих странствиях Тимко ничего подобного не замечал.
– Кто построил все это? – спросил он.
– Те, Кто Пришли Первыми, – каким-то загробным голосом ответил Конуко.
– Старые боги?
– Нет. Первые.
"Хороший ответ… – подумал Тимко. – Ну, пришли и пришли, но чего это Конуко посерел и дрожит, как осиновый лист?"