- Если бы я только мог поверить… - начал он и рассмеялся. - Нет, нет, Уилл. Ты упускаешь из виду другое объяснение ее поведения: ее горе могло быть вызвано тем, что она испугалась, что если я погибну, то она потеряет свое положение в обществе. Придет конец ее салону, полному дворян вперемешку с аббатами и любезничающих с ней шевалье; придет конец замку в Германде; конец лакеям, экипажам, негритенку и всему остальному. Я думаю, такая перспектива и встревожила Катрин с утра.
Уильям посмотрел на него с грустным упреком.
- Интересно, какое доказательство ты признал бы достаточным?
- И мне интересно, - сказал старший брат и невесело рассмеялся. На этом они закончили свой разговор, поскольку вошедший Лагийон объявил, что обед подан.
Уильям остался отобедать с ними, и разговор за столом в основном касался утренних событий на улице Кенкампуа. Катрин слушала рассказ, попеременно ужасаясь и радуясь.
Спокойная уверенность в себе мистера Лоу после этих событий несколько развеяла сомнения его брата. Когда Уильям уходил, он думал, что, пожалуй, был излишне недоверчив к Джону, что благодаря сегодняшнему стимулу и проницательности брата они выиграют время, в котором так сильно нуждаются.
Так и произошло. В последующие недели цена акций постепенно росла. К концу лета она достигла пятнадцати тысяч, и все теперь были уверены, что резкое падение ее тогда было не более, чем проявление безосновательной паники.
Однако на уровне пятнадцати тысяч цена замерла. Эта остановка была вызвана открытой кампанией, которую д'Аржансон продолжал непрерывно вести. Его силой было то, что он боролся оружием реальности против системы, построенной на иллюзии.
Осторожность и проницательность лежали в основе заявления канцлера, которое он умело распространял, что единственное спасение для держателей акций заключается в их реализации, потому что эта компания не может не рухнуть. Рост цены на акции д'Аржансон сравнил с последней вспышкой гаснущего пламени, и он прикладывал все усилия, чтобы доказать, что это так.
По мере падения курса акций росли цены на товары потребления, они влекли за собой рост заработной платы, а тот, в свою очередь, подталкивал рост цен дальше. Падение же цены на акции зловеще тянуло вниз стоимость банкнот.
Начиналось общее падение той веры, что была вложена в систему.
Несмотря на указы, ставящие бумажные деньги выше металлических, они продолжали тайно обмениваться по совсем иному курсу. Люди старались перевести свои бумажные сбережения в золото и серебро, которые не были подвержены колебаниям стоимости.
Новые указы, угрожавшие штрафами и даже тюремным заключением за хранение золота в количестве свыше пятисот ливров, тайком нарушались. Люди не хотели позволить себя бесцеремонно ограбить. Награды за доносы и обыски домов вызывали сильное возмущение политикой генерального контролера и попустительствующего ему регента.
Мистер Лоу не мог больше закрывать глаза на угрожающее положение дел. Не видя никаких реальных ценностей, в которые можно было бы инвестировать полмиллиарда ливров, которые оставались в виде выпущенных им банкнот на руках у государственных кредиторов, он понял, что последним остающимся у него оружием против надвигающейся катастрофы является насилие.
В отчаянии он сделал ставку на него. Он еще больше обесценил драгоценные металлы по отношению к банкнотам, сделал использование бумажных денег обязательным, установил еще большие ограничения на изготовление золотых и серебряных изделий любого рода и запретил ношение бриллиантов, в покупку которых вкладывалось особенно много денег.
В результате правительство запуталось в бесчисленных постановлениях, которыми оно пыталось регулировать естественный и свободный поток товаров.
Он видел, какую опасность влекли за собой принимаемые меры, но продолжал ставить на них с отчаянием игрока. Он отказывался бросить Индийскую компанию на произвол судьбы и освободить Банк от ее обязательств. Если бы, как его умолял Уильям, Банк избавился от этого вампира в лице компании, то он еще мог бы пережить надвигающуюся бурю.
Он страстно верил, что ему для спасения не хватает только времени и старался не замечать тех, кто уже ставил на его скорое падение. Когда цена за акции упала до десяти тысяч, его враги пошли в открытую атаку. Происходящая сумятица в экономике, имевшая следствием все растущее нежелание использовать банкноты в качестве платежного средства, вынудила созыв государственного совета для прояснения ситуации.
Встреча состоялась под председательством обеспокоенного регента в том же самом обитом гобеленами зале Пале-Рояля, где четыре года назад мистер Лоу впервые рассказал о системе мер, предложенной им для спасения Франции. Собрание имело почти тот же состав, что и тогда, включая даже герцога Ноая, который, хотя и не входил больше в совет финансов, оставался членом государственного совета.
Маркиз д'Аржансон скрывал свою злость под маской участия и даже сочувствия господину Ла, попавшему в такое положение, которое угрожало всей его системе, первоначально казавшейся очень обещающей. Он принес с собой разработанный до мельчайших деталей план, который позволил бы ускорить ее разрушение.
Он обрисовал ситуацию как зловещую и назвал две причины ее появления: искусственно раздутая стоимость акций Индийской компании и избыточное количество бумажных денег в обращении.
Употребляя обтекаемые выражения, он осудил принимаемые насильственные меры как еще более усугубляющие положение. Его предложения сводились к тому, что следует установить фиксированную цену за акции Индийской компании на уровне пяти тысяч ливров, а стоимость банкнот плавно, месяц за месяцем, опускать, так чтобы к концу года она составляла около половины их номинальной стоимости. При этом появлялась надежда на стабилизацию их курса.
Ужаснувшись от этого предложения, а еще больше от того, как оно было принято, и ощущая ту злобу, которой оно было продиктовано, мистер Лоу с большим трудом сдерживал свое возмущение, когда попросил слова для ответа.
- Канцлер, отклоняя наши принудительные меры, необходимые, чтобы поправить состояние дел, предлагает также принудительные меры, но намного более тяжелые для населения. Предупреждаю Ваше Высочество и всех вас, господа, что декрет, о котором просит сейчас канцлер, в случае его принятия вызовет катастрофу. Начнется паника, последствия которой могут быть ужасающими. Поскольку господин д'Аржансон достаточно проницателен, чтобы это предвидеть, то я осмелюсь прямо спросить его, не ее ли он и желает вызвать?
- Постыдный вопрос, - упрекнул его Ноай.
- И неприличный, - прошамкал старый Вильруа. - Это еще самое меньшее, что о нем можно сказать.
Потребовалось вмешательство регента, чтобы остановить поток оскорблений в адрес генерального контролера.
- Господа! Господа! - замахал полными руками регент. Потом он слегка упрекнул Лоу: - Дорогой барон, вы не должны, даже в пылу спора, подозревать, что господин маркиз имеет какие-то низкие мотивы для своих предложений. Он на это не способен.
Мистер Лоу наклонил голову.
- Я отвожу свой вопрос, раз Ваше Высочество уверяет меня, что я ошибаюсь, - он перевел дух, чтобы остыть. - Что касается акций Индийской компании, то, если установить на них фиксированную цену, как предлагает господин маркиз, доверие к ним будет подорвано окончательно. Оставьте их в покое, и акции сами найдут свою цену, а это цена со временем, - и даже раньше, как только работа новых колонистов даст плоды, - может быть и такой же высокой, какой ее сейчас держат спекулянты.
Кто-то рассмеялся. Мистер Лоу не обратил на это внимание.
- Что касается бумажных денег, то легко доказать ужасную по последствиям ошибку в предложении канцлера. Не стоит обманывать себя, что декрет преуспеет именно в постепенном снижении стоимости денег. Как только станет известно намерение правительства, банкноты обесценятся мгновенно и при этом не наполовину, как заявляется, а гораздо сильнее. А теперь подумайте, что произойдет. Ведь в обороте сейчас около двух миллиардов ливров. Из этого количества Банк обеспечивает золотом, торговыми кредитами и сбором налогов около полутора миллиардов. Без покрытия остается только полмиллиарда. Они должны были быть уничтожены, если бы попали в Банк после покупки акций Индийской компании. Но государственные кредиторы из-за вздутой цены на акции не стали их покупать.
- А кто виноват? - сердито спросил д'Аржансон.
- Я признаю в этом свою ошибку, - сказал мистер Лоу. - Это была моя единственная ошибка во всем этом деле.
- Единственная признанная вами ошибка, - поправил его Ноай.
- Как вам будет угодно, господин герцог, - презрительно ответил ему мистер Лоу. - Я не уклоняюсь от ответственности. Но позвольте указать вам, что из-за одной четверти избыточных банкнот предлагается снизить их стоимость в два раза. Спрашивается, кому это принесет выгоду? И имеет ли это смысл?
- Для меня нет, господа, - обеспокоенно сказал Его Высочество и обвел глазами зал в поисках поддержки, но нашел только Сен-Симона.
Строгий, но редко невежливый, герцог в своих воспоминаниях рассказывает нам, какими словами он осудил это предложение.
- Оно, - сказал он, - на языке финансистов называется montrer le cul и употребляется при банкротстве. Предлагаемым декретом мы покажем ее настолько явно, что все будет потеряно сразу.
Д'Аржансон в ответ прогремел, что лучше поступить так перед лицом реальности, чем если государство будет продолжать поддерживать эту аферу, искусственность которой быстро станет понятной всему остальному миру.
- И следовательно, - с острым сарказмом сказал Лоу, - вы предлагаете представить ее даже большей аферой, чем она является на самом деле. Я думаю, эта мера может быть признана как весьма оригинальная в качестве способа борьбы с аферами.
Д'Аржансон с яростью возразил:
- Усмешки, сэр, это еще не аргумент, - его тяжелая челюсть выдавалась вперед. - Надо смотреть правде в глаза. От нее вы своим сарказмом не отмахнетесь. Мы стоим перед лицом естественной, неизбежной реакции, наступившей после временного процветания - временного из-за того, что оно строилось на иллюзии, - вызванного вашей системой. Ситуация отчаянная. Возможно, вы еще не понимаете, насколько. И бороться с ней следует также отчаянными мерами.
Поддержка Совета была горячей и единодушной, за исключением только Сен-Симона. Но даже Сен-Симон не настаивал на своих возражениях. Выразив их, он и так сделал все, что от него могли ожидать и что он считал позволительным для себя делать, так как не мог простить Лоу его вмешательство, как он считал, в казнь графа Орна.
Конец этого заседания был таков: регент, хотя и с большой неохотой, поскольку вера в генерального контролера была в нем лишь слегка поколеблена последними событиями, вынужден был все-таки подчиниться грозному единству совета, и мистер Лоу пошел домой с чувством горького отчаяния.
Это чувство оправдалось, как только стало известно, что указ с новыми мерами направлен в парламент на утверждение, и в чем суть этих мер.
Тот, кто вовремя понял, к чему идет дело, и обратил деньги в недвижимость или материальные ценности, чувствовал себя в безопасности. Но большая часть людей начала бурно протестовать против грабительской хитрости, выудившей из их карманов половину сбережений. И богатые, и бедные чувствовали себя обманутыми и обвиняли в этом Лоу, которого они считали настоящим автором этого проекта. Недовольство против него и стоящего за ним регента быстро приняло угрожающие размеры.
Толпа, состоящая из представителей всех слоев общества, большинство в которой составляли рыночные торговки, запрудила все подходы к Отель-де-Невер, но не для того, чтобы, как в прошлом, приветствовать господина Ла за богатства, которые он рассыпал на них, а для того, чтобы проклинать его имя и оглушать его воем, состоящим из угроз и обвинений. Здание не было взято приступом только благодаря высокой ограде. Отряд мушкетеров, высланный регентом, расчистил улицу и остался нести дежурство возле дома.
В это же время другая толпа окружила Пале-Рояль, выплескивая через железные прутья решетки свою ярость в адрес регента.
Ярость, вызванная этим указом, в последующие дни все усиливалась. Уличные сцены были столь опасными, осада Банка, также взятого под охрану, столь враждебна, фельетоны и статьи столь оскорбительны, что д'Аржансон сам начал пугаться вызванной им бури.
Когда и пять дней спустя эта смута не проявила никаких признаков затихания, он собрался с духом и пошел к регенту.
Он узнал, что парламент на последнем заседании отказался утвердить этот указ, с одной стороны, удовлетворив чувство мести по отношению к унижавшему его Лоу, а с другой, отведя себе благодарную роль народного заступника.
Регент принял канцлера в своем кабинете, где кроме него находился только изящный Ла Врийер. Его поведение было необычно суровым.
- Теперь, когда мы по вашей милости оказались в настоящем аду, вы, господин маркиз, надеюсь, убедились в своем безрассудстве?
Рослый маркиз низко поклонился. Возбуждение исказило черты его темного, морщинистого лица.
- Запущенная болезнь, монсеньер, требует сильных средств для ее лечения.
- Вы это уже говорили в совете. Боюсь, вам не хватает оригинальности. Вы думаете успокоить меня своими замшелыми афоризмами из Монтеня?
- Если бы это было все, что я хотел сказать, монсеньер, я был бы сейчас в меньшем отчаяньи, - и он рассказал регенту о том, что приготовил парламент.
Его Высочество зло рассмеялся.
- Так! Мои старые друзья в мантиях открыли способ заработать себе популярность у народа.
- Вы очень точно выразились, Ваше Высочество. Могу ли я почтительно посоветовать вам лишить их удовольствия, которое они предвкушают? Выбейте у них из-под ног почву сами, отменив указ.
- Вы мне это почтительно советуете, да? - Его Высочество затрясся от ярости. - Если бы вы наполовину были так почтительны, когда советовали издать этот указ, то мы бы сейчас избежали этих волнений. Позвольте сказать вам, маркиз, что я нахожу вашу почтительность наглой.
Д'Аржансон тоже затрясся.
- Ваше высочество поступит справедливо, если вспомнит, что мою точку зрения поддержал весь совет.
- Но ведь вы ее защищали, господин д'Аржансон, даже не прислушавшись к аргументам господина Ла, который точно предвидел последствия. А панику он называл среди них, если помните. И она налицо. Разумный человек не должен был бы забывать о способности барона предсказывать события, которую он не раз нам демонстрировал. Будь я королем, я настоял бы на том, чтобы к Ла прислушались. К несчастью, я только регент. Но не будем тратить время. Этот ошибочный указ будет отменен. Будем надеяться, что это поможет остановить творящееся беззаконие. Ла Врийер, вас не затруднит немедленно передать это председателю де Мему?
Тогда же, чтобы ободрить Лоу, об отчаянии которого он догадывался, регент отправил ему записку о своих последних шагах: об отмене указа и о том, что банкнотам и акциям Индийской компании оставляют их текущую цену.
По мнению Лоу, эти меры должны были произвести эффект, обратный тому, который от них ожидался. В бешенстве он позвонил Лагийону и велел закладывать карету.
Услышав его распоряжение, Катрин подошла к нему. Бледная, осунувшаяся, с глазами, покрасневшими от плача, она выглядела сильно изменившейся за последние дни.
- Куда ты, Джон?
- К регенту.
Она испуганно попросила его не уезжать. Умоляла его не покидать сейчас дом.
- Эти люди ужасны. Они как дикие звери. Я боюсь за тебя, Джон. Сегодня утром я слышала через окно, как они, не боясь охранников, кричали: "Смерть Ла!"
- "Смерть Ла!"- повторил он и рассмеялся. - А месяц назад было: "Да здравствует господин Ла!" Не стоит обращать внимание на вопли этого сброда с его "Осанна!" сегодня и "Распни!" завтра.
- Я не пущу тебя, - заплакала она.
- Не пустишь? - он стал суров. Казалось, он стал еще выше перед ее умоляющими глазами. - Это просто глупо, Катрин. Если я не начну действовать, не остановлю прыжков этих лунатиков вокруг регента, то тогда уж точно господину Ла придет конец.
Он пошел к двери. Открывая ее, он обернулся. Она смотрела ему вслед дикими глазами, ее губы беззвучно дрожали, произнося слова молитвы.
Ее вид тронул его. В этот переломный момент, когда многие его сторонники отступили, оставив его один на один с бурлящей толпой, чья обманутая жадность требовала мести, он мог бы спросить себя, не осталась ли она с ним по велению своего чувства к нему, как в этом убеждал его Уильям, чувства, которое она сохранила под внешней ветреностью и капризностью, вызванными, возможно, лишь его холодностью к ней.
Чтобы ободрить ее, он уверенно улыбнулся и очень ласково произнес:
- Смелее, Катрин. Не бойся за меня. В этом нет необходимости. Я скоро вернусь.
Основания для ее опасений оказались очень серьезными. Если перед Отель-де-Невер улица была пустынна благодаря мушкетерам, то на площади перед воротами Пале-Рояля небольшая шумная толпа демонстрантов градом оскорблений обрушилась на мистера Лоу, когда его карету узнали. Чтобы попасть во дворец через главный вход, он должен был миновать эту толпу. Поняв, что это может быть слишком опасным, он приказал кучеру ехать на улицу Ришелье, чтобы проникнуть во дворец через боковой вход.
Кучер так и сделал, но толпа побежала за каретой, узнав, что главный виновник ее бед - господин Ла - находится в ней.
Полчаса спустя на заседании парламента его председатель де Мем объявил приятную новость. Карета господина Ла была найдена разнесенной на кусочки на улице возле дворца. Радость, однако, угасла, когда стало известно, что самого господина Ла в ней в тот момент уже не было.
В это время мистер Лоу находился у Дюбуа, требуя, чтобы тот немедленно пропустил его к регенту, поскольку ему нужно убедить его немедленно отказаться от отмены последнего указа, иначе, сказал он, начнутся еще большие беспорядки.
Дюбуа, который уже был не простым аббатом, а архиепископом Камбрейским, не видел причины для возмущения мистера Лоу. Если принятая мера оказалась негодной, значит, ее отмена принесет пользу. Регент и так очень расстроен. У него сейчас господин д'Аржансон, от которого потребовали ответа, и Дюбуа говорил, что он не испытывает никакого желания беспокоить Его Высочество еще раз по такому неприятному поводу.
Мистер Лоу пришел в бешенство.
- Вы называете этот повод неприятным? Знаете, архиепископ, если вы считаете, что к вашей выгоде будет рассориться со мной сейчас, то давайте рассоримся. Вы хотите быть с теми, кто благодаря мне разбогател. Золото, которым я их осыпал, застряло у них в горле, а они свою злобу хотят теперь сорвать на мне же.