Усач нежно гладил уснувшую любовницу.
Первый луч солнца скользнул по его лицу, и он вскочил как ошпаренный. Ему поручили обучать новобранцев! Бедняги собрались еще до рассвета и, верно, уже заждались его. А прославленный вояка опаздывал! Хотя отлично знал, что царица не терпит нарушений воинской дисциплины.
Усач поспешно опоясался кожаной набедренной повязкой и бросился вон, даже не побрившись и не умастив себя благовониями.
Прибежал, огляделся: кругом ни души.
Тишина. Лагерь опустел. Только часовые стоят на дозорных башнях.
Усач вернулся и постучал к Афганцу, который на этот раз вел сражение не в поле, а в постели. Он сжимал в объятьях черноволосую красотку с искусно подведенными глазами. Старшая дочь распорядителя зерновых складов оказалась такой же сговорчивой, как ее сестра.
- Прости… Это я, Усач.
- Поверь, я тебя узнал. Ты что, свалился с ложа любви?
- Не знаю, что и думать! Я должен учить новобранцев, а там ни единого человека!
- Здорово ты вчера набрался! Я же тебе говорил, что учения отменяются, воины отдыхают семь дней по случаю празднества - коронации фараона Камоса.
Усач ударил себя кулаком по лбу:
- Ну я и болван! Забыл начисто!
- А теперь, друг, не пора ли тебе уйти?
- Пора, конечно, пора. Мне тоже нужно закончить одно важное дело.
14
Секненра при коронации увенчали золотой диадемой, поскольку в то время у жрецов Карнака не было ни красной короны Нижнего Египта, ни белой короны Верхнего - ту и другую, по слухам, уничтожили гиксосы.
Но верховный жрец, знаток древних рукописей, опроверг это предположение.
- В недавнем прошлом, царица, красная корона хранилась в святилище Мемфиса, а белая - в старинном городе Нехене. К несчастью, теперь он разграблен и выжжен захватчиками. Остались одни руины, искать корону бессмысленно. И все же, если ты поедешь в Нехен…
Нехен, город, расположенный на другом берегу Нила, напротив Нехеба, пострадавший от бесконечных вражеских набегов! Именно там юная Яххотеп встретила старика-мудреца, приручавшего голубей. Ныне гиксосы отброшены, путь в Нехен открыт, но что из его былых сокровищ могло уцелеть?
- Я отправлюсь туда, - твердо решила царица.
С тех пор как градоправитель Эмхеб очистил ном от неприятеля, жизнь вернулась в Нехен. Узкие улочки наполнились людьми, жители заново отстроили разрушенные дома и, согласно обычаю, выбелили стены, хотя никто бы не мог сказать, что ждало их в будущем. Так же как в Эдфу, в Нехене оставили небольшой отряд воинов, способный в случае нужды отразить нападение нубийцев или гиксосов.
Яххотеп прибыла в город в сопровождении верного пса, Весельчака Младшего, и двадцати телохранителей, тщательно отобранных Хиреем. Первым делом царица направилась к древней крепости - врагу не удалось сокрушить гордые стены. Но от храма богини Нехбет, изображавшейся в виде коршуна, чье имя вошло в титулатуру фараонов объединенного Египта, остались одни лишь камни.
- Не ходи в разрушенный храм, царица, - предостерегал градоправитель Нехена, - там опасно. Воров, что пытались укрыться в развалинах, нашли мертвыми. Подожди, пока уляжется ярость богини.
- У меня нет времени ждать.
- Умоляю, остановись.
- Дорогу!
Едва Яххотеп ступила на гулкие плиты, как у нее из-под ног брызнули черные скорпионы. Силы тьмы завладели оскверненным святилищем, где некогда фараоны Верхнего Египта венчались на царство, испрашивая благословения богини Нехбет.
Нехен не до конца очистился от скверны. Яххотеп предстояло умилостивить разгневанную богиню, во власти которой находилась судьба будущего фараона.
Коршун кружил в ослепительно синем небе, и царица догадалась, какая сила убивала непрошеных гостей. Догадалась, с кем ей предстоит встретиться лицом к лицу.
Должно быть, корону охраняли священные животные богини: коршун, символ ее небесной ипостаси, и змея, олицетворение земного могущества, огня, пожирающего врагов царской власти.
Из-за разбитого жертвенника навстречу царице взвилась, распуская капюшон, огромная кобра.
Яххотеп склонилась перед ней, молитвенно воздев руки.
- Мне не нужны сокровища, - проговорила она вслух. - Я пришла за белой короной. Ей увенчают моего сына, дабы он стал законным правителем Верхнего Египта. Умоляю тебя о милости, великая прародительница, пребывавшая до начала времен. Око Хора, солнечный глаз, ты объемлешь все мироздание, очищаешь от скверны, изгоняешь мрак. Великий Урей, прошу, храни фараона как встарь, возвышаясь над его челом.
Кобра замерла, словно бы прислушивалась.
Она была совсем близко и могла убить царицу всего одним смертоносным укусом.
Но Яххотеп не дрогнула. Змея скользнула по плитам и вдруг ослепительной молнией ушла в камень.
В том месте, где исчезла кобра, плиты обуглились и появился священный дар богини - золотая змея, урей, некогда обвивавший белую корону.
Царица опустилась на колени и подобрала его с величайшим благоговением. Затем бесстрашно продолжила путь вглубь святилища, которое неусыпно оберегала священная кобра.
Среди камней, почерневших после пожара, Яххотеп вдруг заметила один уцелевший, таинственно светившийся изнутри.
Надавила на него. Он подался. Под ним открылся тайник. Оттуда царица извлекла ларец, выточенный из древесины акации.
В ларце хранилась белая корона Верхнего Египта.
Омывшись в водах священного озера, Камос склонился перед статуей Осириса, бога постоянно возрождающейся природы, царя загробного мира, воплощения власти фараона на небе и на земле.
Затем юношу короновали, как некогда короновали его отца. Однако нынешняя церемония существенно отличалась от предыдущей. Секненра стал фараоном втайне, его сподвижники соблюдали все меры предосторожности, опасаясь, что шпионы донесут о коронации правителю Апопи. Зато вступление на престол его старшего сына, означавшее начало новой эры освободительной войны, сопровождалось шумным празднеством и пиром.
Юный Камос еще не был женат, и потому не супруга, а мать провозгласила, что отныне в нем Хор, владыка Нижнего Египта, и Сет, правитель Верхнего, - два бога, два противостоящих начала. Непримиримые, они постоянно сражались. Лишь фараон, наделенный свыше божественной силой, мог унять их вражду и объединить в истинном согласии и любви две стихии и две земли.
Яххотеп назвала сына всеми титулами: "Хор двух горизонтов, Восстановитель Истины, Защитник на престоле Амона, да живет он, да здравствует, да будет благополучен!"
- Будь достоин священных имен, и да приведут они тебя к победе! - промолвила царица, возлагая на голову сына белую корону с золотым уреем. - Пусть отец, воскреснувший бог, наставит тебя и вдохновит на подвиг!
Гиксосам не дано было понять, что Египет населен не только людьми, но еще и богами, и ушедшими предками, вникающими во все дела повседневной жизни. Апопи, уверенный, что Секненра мертв, ошибался.
Погребальные обряды и магические формулы воскресили его к вечной жизни. Его чистый дух странствовал между звезд и возвращался на землю, соприкасаясь с душами тех, кто был предан ему. Яххотеп призвала душу супруга, пребывавшего в царстве правогласных, и его присутствие на церемонии стало вполне ощутимым.
- Матушка, я бы так хотел…
- Да, Камос, понимаю. Ты хотел бы навсегда остаться здесь, в храме, и пребывать в несказанном умиротворении и покое. Но умиротворение еще нужно заслужить. Тебе придется сражаться без устали, чтобы мир и покой воцарились в нашей стране.
В этот миг в сердце юного фараона от прежних сомнений не осталось и следа.
Камос вышел из храма Карнака, обители светлого бога, куда заказан путь злу, насилию и неправде. Он пережил мгновение безграничного счастья и теперь был готов низвергнуть Апопи и возвести на трон Маат, Истину и Закон.
Воины и горожане, столпившиеся у дверей храма, приветствовали нового царя радостными криками.
Белая корона на голове Камоса сверкала так ослепительно, что было больно глазам.
Царица Яххотеп протянула сыну бронзовый серповидный клинок, посеребренный, изукрашенный узором из электра, с золотым лотосом на рукояти, символом победы божественного солнца над мраком и хаосом.
- Возьми меч Амона, как некогда взял его твой отец, и рассеки им тьму. Положи конец беззакониям гиксосов и вражде Двух Царств.
15
При свете изысканного светильника, прекрасного произведения мастеров Среднего царства, правитель Апопи выводил на папирусе магические письмена, насылая на Фивы погибель со всех четырех сторон света. С востока и запада на город обрушится покорный злокозненному Сету обжигающий ветер пустыни. Если египтяне побегут из Фив на юг, там их перебьют с превеликим удовольствием нубийцы, давние союзники гиксосов. А с севера к ним подкрадется зараза, смертоносная, как отравленные стрелы врагов. Благодаря своему умению наводить порчу, повелитель способен сам, без помощи прислужников и воинов, истребить немало подлых мятежников.
Самонадеянные дураки осмелились посмеяться над ним, нарочно прислали каменного скарабея с известием о коронации какого-то Камоса! Жалкое фиглярство! Козни проклятой Яххотеп, упрямой, как ослица. На этот раз дерзкая не уйдет от расплаты. Да будь она хоть семи пядей во лбу, ей не придумать, как спасти Фивы от ужасной напасти. Гибель неотвратима.
Внезапно правитель ощутил смутную тревогу. В страхе он отбросил кисточку и поспешил по тайному ходу проверить, не исчезло ли из Авариса главное сокровище дворца. Только Апопи знал, как отомкнуть хитрые засовы на окованной медью двери, за которой хранились отнятые у египетских жрецов реликвии, а среди них драгоценнейшая красная корона Нижнего Египта.
Апопи напрасно боялся. Его сокровище надежно укрыто, никто бы не смог его похитить. Без красной короны сыну Яххотеп не стать полноправным властителем Египта. Смутьянка зря тешит себя несбыточными мечтами, вскоре ее золотой сон обернется жутким кошмаром.
Ветреница нежилась на покрывалах из тончайшей и мягчайшей ткани, впервые привезенной восточными купцами в Аварис. До сих пор в Египте, земле фараонов, не слыхивали о шелке. Танаи, супруга правителя, сочла, что шелк слишком скользкий и холодный, а потому он весь достался своенравной красавице.
- Подойди поближе, - поманила Ветреница топтавшегося в дверях главного конюшего, угрюмого, неотесанного, пахнувшего навозом.
Трудно сказать, что заставило ее соблазнять пятидесятилетнего простолюдина, отнюдь не красавца. Наверное, она надеялась испытать что-то новое в его объятиях.
Потрясенный ее красотой и роскошью покоев, конюший не решался и шагу ступить. В зеркале, непривычно ясном, он увидел собственное отражение и застыл, разинув рот от удивления.
- Это я, что ли? - спросил он тупо.
- Лучше посмотри на меня, - подсказала сестра правителя, сбросив льняные одежды и раскинувшись перед ним.
Не веря своим глазам, конюший попятился.
- Не бойся, - проворковала она. - Иди же ко мне!
Послушный чарующему голосу, он приблизился. Обольстительница медленно развязала его набедренную повязку.
- Да ты силач! - воскликнула Ветреница. - Дай я тебя приласкаю.
Взяв бычий рог, наполненный благовонием, она окропила его мускулистую грудь и принялась умащать ласково и проворно. Ее прикосновения свели его с ума. Он бросился на нее.
Ветренице понравился его стремительный натиск. Но вскоре она ощутила разочарование: слишком уж быстро он ее отпустил. Она ожидала куда большего от звероподобного мужлана. И теперь с отвращением прислушивалась к его натужному сопению: конюший сильно запыхался.
- Чистить и холить лошадей, должно быть, никогда не наскучит, верно?
- Да, лошадь - славная животина. Ненавижу, когда всякая мразь ее мучает.
- Кто-то дурно обращается с лошадьми?
- Мне не велели болтать.
- Но я сестра повелителя. А вдруг я помогу тебе?
- Правда, поможешь?
Ветреница многообещающе улыбнулась.
- Конечно же, ведь мы с тобой так близки!
Главный конюший поднялся, присел на край ложа.
- Это гад Хамуди и его проклятая баба. Придут ко мне в конюшню, нагонят девок и вытворяют такие пакости! Только до них рукой не достать. Если бы повелитель знал…
- Не волнуйся, он обо всем узнает.
Конюший взглянул на Ветреницу с благоговением и благодарностью, думая, что само небо послало ее.
- Так Хамуди накажут? Припугнут, чтобы носа в конюшню не совал?
- Ну, разумеется! Повелитель строг и не терпит разврата.
- Вот хорошо! Значит, мне не придется самому с ними расправляться.
- А что ты задумал?
- Хотел заманить в ловушку. Скверной бабе нравятся жеребцы, так я приготовил ей одного. Всем хорош, но стоит подойти к нему сзади, лягается - страсть! Вот бы досталось шлюхе! И Хамуди я бы вилами угостил.
- Повелитель покарает виновных. Тебе не о чем беспокоиться, - пообещала Ветреница.
Пока что в силу обстоятельств ей было выгоднее предупредить распорядителя казны и его супругу о грозящей опасности. Апопи прекрасно знал об их пороках, но закрывал на все глаза. Главному конюшему суждено попасть на рога быку.
Но придет время, и она воспользуется тем, что знает грязные секреты отвратительных, ненавистных ей людей, дождется нужного момента и нанесет удар.
- Одевайся и уходи, - приказала она конюшему.
Тот расчувствовался не на шутку.
- Как отблагодарить тебя, госпожа? Ты так щедра ко мне! - его голос дрогнул.
Конюший ушел, а через мгновение в покоях Ветреницы появился художник Минос. Обнаженная красавица сейчас же бросилась ему на шею и жарко поцеловала в губы.
Из всех любовников она пощадила лишь его одного, поскольку по-своему дорожила критским художником. К тому же, как ни странно, Минос никогда не роптал на Апопи и не затевал против него заговоров, хотя по вине правителя был навсегда разлучен с родиной.
Для критянина в целом мире не существовало ничего, кроме искусства: он служил ему с удивительной преданностью, с невероятным постоянством. Благодаря его дивному дару и каждодневному труду дворец правителя в Аварисе не уступал по красоте дворцам Кносса. Он покрыл все стены фресками, изображая то пейзажи, напоминавшие ему родной остров, то ловких гимнастов, вскакивавших на спину разъяренному быку, то диковинные лабиринты, откуда мог выбраться только чистый сердцем.
Минос ни разу не упрекнул Ветреницу в том, что она непрерывно изменяла ему. Ему льстила сердечная привязанность самой красивой женщины Авариса. По простоте душевной он не догадывался, какие опасности таит в себе близость с сестрой правителя.
- Грубиян-конюший даже не смог удовлетворить меня, - пожаловалась красавица. - Может быть, ты меня утешишь?
Стоило ей прикоснуться к гладкой душистой коже юноши, как взыграло его мужское естество. Не было случая, чтобы она осталась им недовольна. Ветреница не находила равных критскому художнику. Он мог резвиться с ней в любое время и мгновенно возбуждался, словно мальчик.
Когда страсть немного улеглась, Ветреница почувствовала, что ее сердечный друг встревожен.
- Что с тобой стряслось?
- Судьба Крита не дает мне покоя. Ходят слухи, что повелитель принял решение разорить его.
Ветреница тесно прижалась к любовнику, лежа у него за спиной и ласково обхватив его руками.
- Не тревожься, любимый. Флотоводец Яннас еще не справился с морскими разбойниками у побережья Киклад, так что он не скоро займется бунтовщиками на Крите. А когда перебьет всех недовольных, критяне поймут, что помощи им ждать неоткуда, и что остался единственный путь: добровольно и беспрекословно покориться гиксосам. Да, повелитель удвоит дань, коль скоро Крит не оказал Яннасу обещанной помощи, но, поверь, беда невелика.
- Так, значит, Крит уцелеет?
- Просто превратится в египетскую провинцию. Критяне станут нашими верными послушными союзниками.
- Как ты думаешь, повелитель когда-нибудь отпустит меня домой?
- При условии, что я скажу ему: "Работа Миноса закончена". Но ты должен непременно взять меня с собой!
Голубоглазый художник глядел на нее с детской наивной доверчивостью.
- Ты ведь вправду его попросишь? Вправду? Ветреница разглаживала шелковистые кудри юноши.
- Не сейчас, конечно, нужно подождать. Но отчаиваться не стоит.
- Мы с тобой на Крите… Большего счастья и не представишь!
- Приди ко мне снова, Минос. И никогда не покидай меня, никогда!
16
В конце года военный лагерь в Фивах отпраздновал сразу несколько радостных событий: коронацию фараона Камоса, создание боевой флотилии, а также поставку нового вооружения, в превеликом множестве изготовленного лучшими мастерами. Армия освобождения наконец-то была готова выступить в поход на север, тем более что ее ряды за последнее время пополнились молодыми воинами, отлично обученными Усачом и Афганцем.
Жители Фив, Коптоса, Эдфу, Дендеры и окрестностей этих городов боготворили Яххотеп и всецело ей доверяли. Возможность победы над гиксосами больше не вызывала у них сомнений: ведь боги способны творить величайшие чудеса и обязательно придут на помощь законному царю Египта.
Воины, закаленные постоянными упражнениями, рвались в бой и мечтали лишь об одном: истребить побольше гиксосов.
- Я тоже иду бить врагов, - заявил матери Яхмос.
- Тебе же всего семь лет, а маленьким мальчикам не место на поле сражения, - возразила Яххотеп сыну.
- Мой старший брат теперь фараон, ему одному не справиться. Если меня не будет рядом, враги одолеют. Я нужен брату! Я тренировался с деревянным мечом.
- И даже стрелял из лука, я знаю. Но всякой воюющей армии необходим надежный тыл. Об этом всегда заботится опытный стратег. Пока твой брат в походе, следи за порядком в Фивах.
Яхмос серьезно задумался о столь ответственном поручении.
- Я должен готовить брату подкрепление, посылать ему оружие и еду?
- Именно так.
Малыш с важностью взглянул на мать.
- Я один отвечаю за весь город?
- Мы с тобой отвечаем. А ты уверен, что справишься?
- Конечно, справлюсь!
Яххотеп следила за тем, как грузят на барки оружие и припасы. Внезапно ее окликнул Хирей.
- Царица, мне необходимо поговорить с тобой с глазу на глаз.
Яххотеп поспешно подошла к нему, поручив присматривать за Яхмосом воспитателю, обучавшему мальчика военному делу.
Она решила, что начальнику тайной службы удалось наконец обнаружить предателя, виновного в гибели Секненра. Но ее надежды не оправдались. Хирей принес недобрую весть.
- Выступление армии нужно отсрочить.
- Что случилось?
- Многие наши военачальники больны. И большинство гребцов занедужило.
- В лагере эпидемия?
- Нет, заболевания у всех разные, но излечить их трудно.
Сильный порыв ветра растрепал волосы Яххотеп.
- Как отвратительно пахнет! - поморщилась она. - Можно подумать, что где-то рядом разложившийся труп.
На лице Хирея отразился ужас.