- Нет… пока еще нет… но могу быть… и обязательно буду… Отвечай же мне так, словно суд уже позади. Подумай, ведь то, о чем я тебя попрошу, касается умиротворенности моих последних часов… Подумай о том, что осужденному остается не только умереть, ему должно принять смерть по-христиански, то есть не богохульствуя и не проклиная…
"Благодарю тебя, Господи, что привел сюда этого ангела, дабы вернуть этому человеку веру, которую он почти утратил", - тихо прошептал фра Леонардо.
- Что же должна я сделать, отец, чтоб вернуть вам умиротворенность? Скажите - с этой минуты я подчиняюсь любому вашему приказу.
- Луиза… - торжественно обратился к ней Строцци. - Поклянись мне, что, когда ты увидишь возведенный для меня эшафот, когда услышишь, что я иду на казнь, ты не сделаешь и шага к этому человеку, чтоб меня спасти, пусть даже он тебе пообещает сохранить мою жизнь!.. Клянись мне, что никакого соглашения не будет между твоей невинностью и его низостью!.. Ибо душой твоей матери, моей любовью, безграничной, как Божья любовь, клянусь тебе, Луиза, что этим ты меня не спасешь… Ввергнутый в пучину отчаяния, я не стану жить… И, потеряв меня на земле, бедное дитя, ты и на небесах не встретишься со мной!..
Луиза соскользнула на пол и на коленях, чтобы придать обещанию больше торжественности, произнесла, вложив в отцовские руки свои:
- Отец, отец, я клятвенно обещаю вам это, и, если я нарушу данную клятву, да покарает меня Господь!
- Это еще не все, - продолжал Строцци, кладя обе ладони на голову дочери и глядя на нее с безмерной нежностью. - Опасность, преследующая тебя до моего последнего издыхания, может меня пережить… Вполне возможно, что герцог, прибегнув к насилию, постарается получить то, чего не смог добиться устрашением.
- Отец!.. - перебила его Луиза.
- Он способен на что угодно! Он осмелится на все! - резко сказал старик. - Это негодяй без чести и без совести!
- Господи Боже мой! - прошептала девушка, пряча в ладонях зардевшееся лицо.
- Луиза, - настойчиво продолжал Строцци, - ты, верно, и сама согласна скорее умереть чистой и юной, чем влачить жизнь в стыде и позоре?
- Да! Да!.. Сто раз да!.. Тысячу раз да!.. Бог мне свидетель!
- Тогда… - невольно дрогнувшим голосом произнес Строцци. - Если когда-нибудь ты попадешь этому человеку в руки… если тебе не останется никакого иного средства вырваться от него… если само милосердие Божье оставит тебя своей надеждой…
- Договаривайте же… говорите, говорите, отец.
- У меня осталось одно сокровище, что я уберег от чужих глаз: последний утешитель, верный друг, что должен был сократить мне мучения и избавить от эшафота… вот этот яд…
- Дайте его мне, батюшка! - воскликнула Луиза, поняв, к чему клонит отец.
- Хорошо, хорошо, Луиза! - сказал Строцци. - Спасибо тебе. В этом флаконе - свобода и честь; возьми, Луиза, я отдаю его тебе… Помни всегда, что ты - дочь Строцци!
- Все будет выполнено согласно вашему желанию, отец, клянусь вам!
И, вытянув перед собой руку, она подкрепила жестом слова торжественной клятвы.
- Спасибо! - повторил Филиппо. - Теперь мне спокойно. А ты, Господи, слышавший эту клятву, упаси от ее исполнения!
В этот момент дверь камеры распахнулась и снова вошел фамильо, тот самый, что привел Луизу, только на этот раз с ним был мужчина в маске.
Переступив порог, неизвестный остался стоять в дверях.
- Оговоренные разрешением полчаса истекли, - обратился фамильо к девушке, - вам надлежит следовать за мной.
- О! Так скоро! - откликнулась девушка.
- Иди, дочь моя, и да будет с тобой мое благословение, - сказал Строцци.
- Еще хоть минутку, хоть секундочку! - упрашивала она, молитвенно соединив ладони.
- Нет, иди, иди! Прощай, дитя мое, нам не надо милости от этих людей!
- Прощай, отец! - сказала Луиза.
- До встречи на небе, - прибавил фра Леонардо.
- О! - прошептал, ломая руки, Филиппо Строцци.
- Мужайся, бедный отец, мужайся! - прижав руки к сердцу, внушал ему фра Леонардо, пока фамильо уводил от них Луизу.
Когда она проходила мимо человека в маске, тот совсем тихо обронил:
- Луиза!
При звуке его голоса девушка встрепенулась.
- Лоренцино!.. - выдохнула она.
- По-прежнему ли ты веришь в меня? - задал вопрос человек в маске.
- Более, чем когда-либо!
- Тогда до вечера.
- До вечера, - еле слышно повторила девушка.
И она вышла из камеры, унося в сердце надежду и решимость.
Скрипнула затворяемая дверь; человек в маске очутился один на один с заключенными, притягивая к себе все взгляды, в которых удивление смешивалось с угрозой.
Поддерживаемый фра Леонардо, Филиппо Строцци в своем горе был единственным, кто не обращал внимания на пришедшего.
Первым подступил к этому человеку Витторио деи Пацци.
- Кто ты, что замаскированным появляешься среди нас? Один из фискалов Маурицио? Кто-нибудь из герцогских сбиров? - спросил он.
- Уж не пыточных ли ты дел мастер? Мы готовы к пыткам, - заявил Бернардо Корсини.
- Или ты палач? - подхватил Сельваджо Альдобрандини, с усилием держась на ногах. - Мы готовы к смерти!
- Говори же, недобрый вестник! С какой новостью ты пожаловал? - не унимался Витторио.
- Я пожаловал с известием о том, что вас всех приговорили к смерти, - сбрасывая маску, отчеканил Лоренцино. - Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете.
- Лоренцино! - в один голос воскликнули узники.
- Лоренцино! - вслед за другими повторили фра Леонардо и Строцци.
- Что тебе нужно здесь? - прозвучал вопрос Витторио деи Пацци.
- Чего ты добиваешься? - не отставал от него Бернардо Корсини.
- Разве вам не все равно, вам, кому только и осталось еще на этом свете, что помолиться да встретить смерть? - был ответ Лоренцино.
Но тут вперед выступил фра Леонардо.
- Лоренцо, ты сошел в катакомбы ради того, чтоб оскорблять мучеников? - с укором сказал он. - Что за дела привели тебя сюда?
- Сейчас узнаешь, монах, ведь именно ты мне и нужен.
- Чего же ты от меня хочешь?
- Вели всем этим людям отойти подальше и давай по возможности уединимся.
- Зачем это?
- Затем, что я должен открыть тебе одну тайну и, как и вы, находясь в преддверии смерти, хочу исповедаться тебе.
- Исповедаться? - отшатываясь от него, воскликнул фра Леонардо.
- Да.
- Мне исповедовать тебя? - в страхе переспросил монах. - Но отчего ж именно мне, и никому другому?
- Оттого, что часы твои уже сочтены, а от сохранения моей тайны зависит, жить ли тебе, и, наконец, оттого, что во всей Флоренции я не доверился бы никакому другому исповеднику.
- Все назад, братья! - сказал фра Леонардо, бледнея от догадки, которую он как-то высказал Строцци, догадки, что через минуту нечто ужасное коснется его слуха.
Заключенные послушно отошли. Фра Леонардо присел на цоколь колонны, а Лоренцино встал перед ним на колени.
- Святой отец, - заговорил молодой человек, - год назад я возвратился во Флоренцию, уже вынашивая в сердце замысел, который теперь намерен осуществить. Опасаясь, как бы не приписать по ошибке другим все те чувства, что наполняли меня самого, я тотчас по приезде в родной город побывал в разных его кварталах: искал ответа в домах бедняков и дворцах богачей. Я прибивался к компаниям мастерового люда и навещал заносчивых патрициев. Отовсюду, подобно неумолчному стенанию, возносился к Небу единый голос, обличающий герцога Алессандро. Кто-то требовал у него обратно свои деньги, кто-то - честь, этот - отца, тот - сына. Все плакали, все горевали, все обвиняли, и я сказал себе: "Нет, несправедливо, чтобы целый город так страдал от тирании одного человека".
- Ах! - не удержался фра Леонардо, - выходит, все-таки правда то, на что мы уповали!
- Тогда, - продолжал Лоренцино, - я стал вглядываться в окружающих. Я увидел стыд на всех лицах, ужас во всех умах, растление во всех душах. Я искал, на что бы опереться, и чувствовал, как все ненадежно под моей рукой. И извне и внутри - повсюду одно доносительство: оно проникает в домашний уклад семей, оно гуляет и оттачивается на улицах и площадях, оно присаживается у семейного очага и в полный рост стоит на тумбах перекрестков! Вот тогда я понял, что не следует тому, кто в наши дни метит в заговорщики, брать иного наперсника, кроме своего помышления, иного сообщника, кроме собственной руки. Я понял, что, подобно первому Бруту, он должен покрывать лицо завесой настолько плотной, чтобы ни единому взгляду было не под силу пронзить ее. Лоренцо стал Лоренцино.
- Продолжай, сын мой, - затаив дыхание прошептал монах.
- Предстояло еще подобраться к герцогу, - снова заговорил молодой человек. - Нужно было, чтобы он, остерегающийся всех и вся, проникся доверием ко мне. Я сделался его прихвостнем, его лакеем, его шутом. И я не только повиновался его приказаниям, я предугадывал его прихоти, предупреждал его желания… Целый год вся Флоренция именует меня трусом, предателем, подлецом! Целый год я окружен таким презрением моих сограждан, какое потяжелей могильной плиты; за этот год от меня отвратились все сердца, кроме одного-единственного… Но, наконец, задуманное мною удалось: я достиг той цели, к которой стремился; наконец я прошел мой томительный, долгий путь… Отец, сегодня ночью я убью герцога Алессандро.
- Тише! Говори тише! - предостерегающе шепнул фра Леонардо.
- Однако, - продолжал Лоренцо, - герцог ловок, герцог силен, герцог храбр. Я могу пасть во время этой своей попытки спасти Флоренцию, и мне потребно от вас отпущение грехов in articulo mortis. Дайте же мне его, святой отец, дайте без колебаний. Слушайте, я достаточно натерпелся на земле, чтобы вы скупились на Небо для меня!
- Лоренцино, - сказал священник, - дать тебе полное отпущение - грех, знаю, но я возьму его на душу. И когда Господь призовет тебя держать перед ним отчет за пролитую кровь, я займу твое место, чтоб сказать: "Не ищи виновного, Господи… Виновный перед тобой".
- Вот и хорошо! Этим все сказано, - заключил Лоренцино. - Отныне герцогу, как и вам, вынесен приговор. Начиная с этой минуты его смерть - всего лишь вопрос времени… Святой отец, когда завтра за вами придут, хором кричите: "Герцог Алессандро мертв! Герцога убил Лоренцино! Откройте дом Лоренцино - труп там…" И палач содрогнется, толпы народа побегут к моему дому на виа Ларга, найдут тело, и, вместо того чтоб провожать на эшафот, вас с почетом вынесут отсюда на плечах сограждан.
- А ты?
- Что я?.. Я буду тем, кто откроет народу дверь в комнату с останками герцога. А теперь, когда все, что я имел вам сказать, сказано, прощайте, святой отец!
И, двинувшись прямо на остальных заключенных, ставших стеной между ним и дверью, коротко бросил:
- Дорогу, мессеры!
- А может, нам не угодно тебя пропускать? - сказал Витторио деи Пацци.
- Если нам пришла охота перед смертью поквитаться с тобой? - добавил Бернардо Корсини.
- Если мы решили задушить тебя собственными руками, удавить нашими цепями? - подхватил Филиппо Строцци.
И все, включая Сельваджо Альдобрандини, пытавшегося добраться поближе к молодому человеку, закричали наперебой:
- Смерть ему, продавшему всех нас! Смерть предателю! Смерть презренному!
Лоренцино сдвинул брови и положил руку на эфес шпаги, но услышал голос фра Леонардо, негромко прозвучавший над его ухом:
- Остановись, Лоренцо! Это последнее страдание на твоем крестном пути, последний терний твоего венца!
И монах, повысив голос, воззвал к узникам:
- Братья, дайте пройти этому человеку, ибо он - первейший меж нас!
Лоренцино вышел среди общего оцепенения изумленных узников: повинуясь приказанию фра Леонардо, никто не сделал ни малейшего движения, чтоб задержать его.
X
УБИЙСТВО
Вечером этого же дня началось пышное празднество во дворце на виа Ларга; герцог Алессандро, чтобы ознаменовать свое торжество над республиканцами, пригласил на него всех, кто числился в его друзьях и фаворитах; только одно место, по правую руку от него, пустовало за столом.
Это место предназначалось Лоренцино.
Кое-кто из гостей выразил обеспокоенность отсутствием любимца государя, но на все расспросы герцог с улыбкой отвечал:
- Не ваша печаль, что Лино нет с нами, мне-то известно, где он.
Ближе к полуночи Лоренцино вошел, занял место возле герцога и, наполнив кубок вином, поднял его, возгласив:
- За благоденствие, радость и исполнение всех желаний нашего возлюбленного герцога!
Пока все пили за здоровье хозяина, молодой человек, наклонившись к уху герцога, шепнул:
- Выпейте не один кубок, а два кубка, монсиньор: не пройдет и часа, как Луиза будет вас ждать у меня, готовая исполнить желания вашего высочества.
- Голубчик, так ты это устроил? - обрадовался уже порядком захмелевший герцог.
- Разве я не дал вам слова, монсиньор?
- Через час? И кто придет известить меня?
- Послушайте, монсиньор, никому из своих людей я довериться не могу. У вас же есть преданный как пес Венгерец, не так ли?
- Я в нем уверен, как в самом себе.
- Уступите мне его, чтоб сходить за нашей опечаленной красоткой.
- Нет! - возразил герцог. - Она узнает в нем моего человека и откажется следовать за ним.
- Это с маской-то на лице и письмецом от меня?.. Полно! И кстати, дитя знает, куда идет.
- Тогда из-за чего вся эта возня?
- Надо соблюсти благопристойность, монсиньор.
- Согласен, забирай Венгерца, он в твоем распоряжении.
- Позовите его, монсиньор, и сами скажите, что он во всем должен слушаться меня.
Герцог подозвал к себе сбира.
- Пойдешь с Лоренцино, - сказал он ему, - и будешь делать все, что он тебе прикажет. Головой отвечаешь!
Венгерцу было не привыкать к наказам такого рода, поэтому в ответ он ограничился поклоном.
Лоренцино поднялся из-за стола.
- Уже уходишь, голубчик? - спросил его герцог.
- Черт побери, монсиньор, мне еще нужно приготовить комнату для вас!
- Ты обещаешь, что я буду предупрежден, как только прибудет красотка?
- Венгерец сам явится сообщить, когда вам можно будет прийти… Недопустимо, чтоб вам, монсиньор, пришлось ждать.
Лоренцино сделал несколько шагов к выходу, но, тут же вернувшись к герцогу, потребовал:
- Обещайте, монсиньор, что никто из ваших гостей не узнает, куда вы направляетесь и ради кого покидаете застолье!
- Ручаюсь моим словом.
- И дайте слово, что пойдете окольным путем, чтобы сбить с толку тех, кто увидит вас выходящим.
- Считай, ты его получил.
- А вы не забудете, что клятвенно обязались в этом?
- Мой милый! - возвысил голос герцог.
- Молчу, молчу, - отозвался Лоренцино. - По-моему, два обещания верней одного. Значит, слово дворянина, монсиньор?
- Слово дворянина!
- Тогда все в порядке.
- Да что это с тобой, Лоренцино? - спросил вдруг герцог.
- Со мной? - переспросил молодой человек.
- Ты бледней мертвеца, однако лоб у тебя весь в поту.
- Я думаю! У вас тут задохнуться можно, - ответил Лоренцино, утираясь вышитым батистовым платочком, вроде тех, какими пользуются женщины.
И он поспешно вышел.
Лоренцино ступил на виа Ларга в тот момент, когда башенные часы собора били полночь.
Эта зимняя ночь, с 5 на 6 января, выдалась холодной и темной: уже за десять шагов перед собой ничего нельзя было различить.
Лоренцино медленно шагал, поглядывая то и дело по сторонам, как тот, кто кого-то разыскивает.
На углу виа делле Ланчи перед ним словно из-под земли вырос человек.
Схватившись за кинжал, Лоренцино отпрянул.
- Это я, монсиньор, - послышался голос.
- Ах, это ты, Микеле! - узнал Лоренцино сбира.
- Разве не вы сами велели мне поджидать вашу милость на виа Ларга, с одиннадцати до часу ночи?
- В самом деле, велел и рад убедиться, что ты не опаздываешь на встречи… Ты готов?
- Да.
- Тогда следуй за мной.
- Вы, видно, собрались-таки отомстить? - поинтересовался сбир.
- Надеюсь, через час со всем этим будет покончено, Микеле!
- Счастливчик вы, монсиньор!
Не ответив, Лоренцино пошел вперед, углубился в виа Ларга и открыл дверцу в стене.
- А-а! Это произойдет в вашем доме? - спросил Микеле.
- Да, в моем.
- А вы не боитесь, что звон клинков и крики услышат в герцогском дворце?
- За год соседи наслушались криков и бряцания оружия у меня, так что не придадут этому значения, будь спокоен, - сказал Лоренцино.
Поднявшись во второй этаж, он открыл одну из комнат и впустил Микеле.
Он уже готов был оставить там сбира одного, но тот удержал его за рукав.
- Монсиньор, - сказал он, - сейчас я принадлежу вам, но, со своей стороны, вы тоже дали мне обещание.
- Напомни-ка мне его.
- После расправы с вашим личным недругом вы не воспрепятствуете мне разделаться с герцогом.
- Так ты по-прежнему упорствуешь в этом намерении?
- Больше чем когда-либо.
- И ни серебром, ни золотом, ни уговорами, ни угрозами не склонить тебя отказаться от этого замысла?
- Я дал клятву, что от меня ему не будет ни жалости, ни помилования в смертный час.
- Значит, все, что ты тут рассказывал, - правда?
- Чистая правда, от начала и до конца.
- Не верится.
- Отчего же?
- Да оттого, что не сыщется человека, способного на такую жестокость.
- Герцог Алессандро - не человек!
- Эта девушка была хороша собой?
- О! Мила, как ангел!
- Я забыл ее имя. Как, ты сказал, ее звали?
- Нелла.
- Сколько же ей было лет, когда она умерла?
- Восемнадцать.
- Так рано!
- Слишком поздно - для той, в чью жизнь вот уже два года как вошли несчастье и позор!
- И ты говоришь, что, потешив тебя надеждой стать ее мужем, герцог Алессандро…
- О! Не продолжайте, монсиньор! - взмолился сбир, не вынеся воспоминаний, которые разбередил в нем Лоренцино. - Не продолжайте, а то я обезумею, чего доброго! Сейчас ведь дело не во мне, а в вас, верно?.. Вы привели меня, чтоб помочь вам убить кое-кого… Ну, так кто же он таков, этот человек, от которого Небо отвернулось настолько, что ценой его крови мне приходится покупать право на мое отмщение?.. Назовите мне его, я готов.
- Мне незачем его называть, ты сам его увидишь.
- Стало быть, я его знаю?
- У тебя скверная память, Микеле; ты назвал мне имена четверых мужчин, которые были в зеленой комнате в ту злополучную ночь, и я тебе сказал, что тот, кому я должен отомстить, - один из этой четверки.
- Правда ваша, монсиньор, большего не требуется.
- Ну, то-то же!.. Я оставляю тебя в этой комнате; держись наготове… думай о герцоге… лелей свою месть… а когда я приду за тобой, пусть я найду тебя со шпагой в руке.