- Твои братья - сильные мужчины, созданные для борьбы, для невзгод и лишений. Когда у отца родится сын, он не забывает, что должен будет вручить его родине, дочь же принадлежит ему почти безраздельно. Дочь - это ангел домашнего очага христианина, та статуя чистой, девственной любви, что заняла место античных пенатов. Суди же, дитя мое, о моих муках, когда каждый Божий день я думал об опасностях, подстерегающих тебя в этом злосчастном городе, и понимал, что бессилен тебя защитить. Но ты, дочь моя, что делала ты все это время?
- Отец, я все его отдавала молитвам и любви, - отвечала Луиза. - Я молила Бога за вас и любила Лоренцо.
- Так ты его любишь? - спросил Строцци, тяжко вздыхая.
- Страшно подумать, но, потеряй я Лоренцо, не знаю, удастся ли самому Господу Богу заменить его в моем сердце, - ответила его дочь.
- Но о вашей любви не знает никто, не правда ли? - нерешительно осведомился Строцци.
- Никто, отец.
- И где же ты видишься с ним? Как вы встречаетесь?
- До того момента как он сказал мне, что надобно уйти от тетушки, я встречалась с ним под ее кровом, но с тех пор мы видимся в домике на площади Санта-Кроче; он приходит туда то под одним обличьем, то под другим, но неизменно закрыв лицо маской. Каждый раз мы уславливаемся о новом сигнале для следующей встречи. Наверное, в его жизни существует какая-то великая тайна, но мне он ее не открывает. Он бывает то оживленным и торжествующим, то мрачным и удрученным; подчас он весел как ребенок, а порой плачет как женщина.
- А ты?
- Я? Я весела или грустна, смотря потому, грустен или весел он.
- А заводит ли он еще речь о вашей давно решенной свадьбе?
- О да! Очень часто, отец. При этом он загорается, начинает говорить о будущем, о могуществе, о короне, и я понимаю его тогда не больше, чем когда он отмалчивается: он такой скрытный, отец.
- Ах, дочь моя… дочь моя!
- Полно, отец, вовсе не Лоренцо вам надо бояться.
- Да, верно. Ты напомнила мне, что тебе грозит еще и другая опасность… Значит, ты нравишься этому негодяю-герцогу?
- Пока никто не заговаривал со мной об этом, но неоднократно - вот и сегодня утром опять - за мной следом увязывались какие-то личности в масках и с дрожью в сердце я чувствовала, что попала в беду.
- Он в неведении о том, где ты живешь?
- Ему это стало известно несколько часов назад.
- Милосердный Боже!
- Сначала я и сама страшно перепугалась, но потом Лоренцо сказал, что мне нечего бояться, и я успокоилась.
- Лоренцо! Так ты его видела?
- Утром, отец.
- А он сказал тебе, что мы с ним столкнулись вчера вечером?
- Сказал.
- Он сказал, что я предложил ему тебя в жены?
- Да, отец.
- И он сказал тебе, что ответил мне отказом?
- Он сказал мне все.
- Что же ты подумала?
- Я пожалела его, отец.
- Ты пожалела его?
- Да, поскольку догадываюсь, что он должен был пережить.
- Где же ты с ним встретилась?
- В его доме.
- Ты была у него на виа Ларга, в этом гнезде бесчестья и позора?
- Я подумала, что надо мной нависла опасность.
- И ты сама заговорила с ним обо мне?
- Нет, первым упомянул о вас он.
- Ему неизвестно, где я, правда?
- Простите меня, отец, но он знает.
- Кто же ему это сказал?
- Я.
- Несчастная, ты погубила меня и себя вместе со мной! - воскликнул Строцци.
- О отец, как можете вы даже помыслить?..
- Нет, как ты могла быть до такой степени слепой и легковерной? В этот час, Луиза, все уже известно герцогу Алессандро. В этот час я, ты сама, мои друзья - все мы у него в руках, и погубила нас твоя безрассудная любовь, твоя опрометчивая доверчивость! О несчастная, что же ты наделала! Да простит тебя Господь, как я прощаю…
И поднявшийся было на ноги Строцци опять бессильно упал на скамью, заломив руки.
В тот же миг монастырские ворота загудели под обрушившимися на них чьими-то сильными ударами.
- Ну вот и дождались, - сказал Строцци, указывая туда, откуда донесся шум.
- Что это? - едва дыша, спросила Луиза.
- Слышишь? А теперь, взгляни-ка и не верь глазам своим!
И подхватив дочь под руку, он увлек ее к оконцу кельи, из которого девушка разглядела за приоткрытыми воротами сверкающие на солнце кирасы.
- Сбиры!.. Солдаты!.. Герцог! - вскрикнула Луиза. - Отец, отец, убейте меня! Но, нет, этого не может быть! О! Вас выдали!
- Да, выдали, и, что всего ужасней, выдала моя родная дочь!
- О! Погодите, погодите, батюшка, прежде чем так нас клеймить.
Ожидание длилось недолго. На пороге кельи возник фра Леонардо.
- Готовы вы, брат, принять мученичество? - обратился он к Филиппо Строцци.
- Да, - холодно ответил старик.
- Это хорошо, - продолжал монах, - ибо идут ваши мучители.
По коридорам монастыря уже разносился голос герцога Алессандро, командовавшего:
- Останьтесь у этой двери и никого не впускайте. Вы двое - за мной!
И он сам появился в дверях в сопровождении Джакопо и Венгерца - двух сбиров, неизменных участников его тайных похождений.
- Ха-ха! - рассмеялся он. - Выходит, мне не солгали и волк угодил в капкан.
- Кто ты таков и что тебе здесь надобно? - воскликнул фра Леонардо, заступая герцогу дорогу и загораживая собой Строцци.
- Кто таков? - издевательски переспросил герцог. - Как видишь, преподобный отец, я благочестивый странник, обходящий дома Божьи, дабы воздать достойным либо покарать тех, кои в гордыне своей сочли себя выше воздаяний и кар. Что мне надобно?..
И он резко оттолкнул монаха.
- Надобно, чтоб ты посторонился: я хочу говорить с этим вот человеком.
Но фра Леонардо вновь своим телом заслонил Строцци, чтобы первым принять на себя герцогский гнев.
- Этот человек - Божий гость, - возразил он, - этот человек неприкосновенен, и до него доберутся только переступив через мой труп.
- Ну что ж, переступим, - взор герцога сверкнул молнией при этой угрозе. - Уж не возомнил ли ты, что тот, кто шагнул как на ступеньку, ведущую к трону, на труп целого города, остановится из страха наступить на тело какого-то жалкого монаха?
- Так что́, надо?.. - с готовностью выступил вперед Венгерец, поднеся руку к кинжалу.
- Нет, не надо, успеется еще - вечно ты спешишь!.. Ну, - повторил Алессандро, обращаясь к фра Леонардо, - дай дорогу твоему герцогу!
- Моему герцогу? - воскликнул доминиканец. - Не знаю такого. Мне известно, кто такой гонфалоньер, известно, кто такой приор, я готов повиноваться бальи; но я не признаю никакого герцога и не знаю никакого герцогства.
- Тогда, - сказал герцог Алессандро, скрипнув зубами от бешенства, - дай дорогу твоему господину!
- Мой господин - Бог! - с прежней решимостью ответил фра Леонардо. - У меня нет другого господина, кроме того, что на небесах, и меж тем, как голос внизу говорит мне: "Уйди!" - я слышу другой, свыше, и он велит мне: "Останься".
- И останешься! - многозначительно проговорил Венгерец.
Но герцог с силой топнул ногой и бросил на сбира взгляд, заставивший того отступить.
- Кому сказано ждать! - прикрикнул он. - Когда мне случается проявлять терпение, изволь потерпеть и ты. Не видишь разве, я не хочу пугать девушку. Что ж, монах, - продолжал он, - раз ты не признаешь ни герцога, ни господина, уступи дорогу силе!
И, повинуясь знаку герцога, Венгерец и Джакопо оттащили монаха, и открывшийся взглядам всех, Строцци оказался лицом к лицу с Алессандро.
- Герцог Алессандро, - заговорил старик и, бросая оскорбление герцогу, инстинктивно прижал к себе свое дитя, - я полагал, что тебе хватает твоего канцлера, твоего барджелло, и твоих стражников, чтоб не играть самому роль сбира. Вижу, что ошибался.
Герцог расхохотался.
- А ты не учитываешь этого наслаждения - открыто сойтись с врагом? Или ты принимаешь меня за одного из тех, кто пробирается ночью в город, отсиживается днем по норам и терпеливо, по-предательски выжидает момента, чтобы, выбросив руку в темноте, исподтишка ударить в спину? Нет, я наступаю при солнечном свете и средь белого дня явился сказать тебе: "Строцци, мы разыграли с тобой роковую партию, где ставкой была наша жизнь; ты проиграл ее, Строцци, - плати!"
- Да, - ответил Строцци, - но не могу при этом не восхититься осмотрительностью игрока, приходящего требовать долг со столь сильным подкреплением!
- Уж не решил ли ты, случайно, что я чего-то боюсь? Думаешь, один я не стал бы разыскивать тебя повсюду, где только надеялся встретить? О! Ты впадаешь в довольно странное заблуждение и принимаешь меня за кого-то другого.
Обернувшись к двум сбирам, он приказал:
- Джакопо, Венгерец, выйдите, закройте за собой дверь и, что бы вы ни услышали, не смейте входить, пока я не позову вас.
Сбиры хотели было воспротивиться, но Алессандро топнул ногой; отпустив фра Леонардо, преклонившего колени на молитвенную скамеечку, оба вышли и затворили дверь.
- Ну вот я и один перед тобою, Строцци, - с беспредельным высокомерием заявил герцог, - один против вас двоих. Ах, да! Понимаю: я вооружен, тогда как вы безоружны. Обождите-ка. Смотри, Строцци, я бросаю шпагу.
И действительно, герцог вытащил шпагу и бросил ее себе за спину.
- На, Строцци, возьми этот кинжал. И он протянул свой кинжал Строцци.
- Воспрянь, древний римлянин… Разве не было в античные времена Виргиния, убившего дочь, и Брута, убившего царя? Выбирай же одно из двух. Нанеси удар, обессмерть свое имя, как они!.. Ну, бей! Да бей же! Чем ты рискуешь? Даже не головой: тебе и самому ясно, что она уже на плахе. А ты, монах, что удерживает тебя? Подбери шпагу и нанеси мне удар, зайдя со спины, если при взгляде мне в лицо у тебя дрогнет рука.
- Господь наш запрещает священнослужителям проливать кровь, герцог Алессандро, - со спокойной твердостью возразил на эти слова фра Леонардо, - а то я не передоверил бы другим рукам дело освобождения отчизны и уже давно ты был бы мертв, а Флоренция - свободна.
- Ну как, Строцци, думаешь, мне страшно? - спросил герцог Алессандро.
Последовала пауза, и ею воспользовалась Луиза.
- Нет, монсиньор, нет, - заговорила она трепетным голосом, - всем известно, что вы храбрец. Но будьте столь же добры, сколь вы отважны.
- Молчи, дитя! - вмешался Строцци. - По-моему, ты просишь его!
- Отец, - попыталась уговорить отца Луиза, пока Алессандро вкладывал шпагу обратно в ножны, а кинжал в чехол у пояса, - отец, не мешайте, Господь придаст силу моим словам. Монсиньор!.. - продолжала она с поклоном.
Но, оторвавшись от распятия, к ней бросился фра Леонардо с криком:
- Подымись, дитя! Никаких соглашений между невинностью и злодейством, никаких договоров у ангела с демоном! Встань!
- Ты не прав, монах, - сказал герцог с тем свирепым смешком, которого обычно страшились куда более его гнева, - она была так хороша при этом, что я чуть было не позабыл, как меня тут оскорбляли, чтобы помнить только, как я влюблен.
- Дитя! Дитя мое! - вырвался вопль у Строцци, и, схватив дочь, он судорожно обнял ее.
- Святой Боже! - поддержал его фра Леонардо, скорбно воздевая руки к небу. - Если, узря подобные дела, ты не ниспошлешь громы небесные, скажу, что в милосердии своем ты велик куда более, нежели в правосудии.
- Джакопо! Венгерец! - крикнул герцог, помедлив с минуту, словно давая Всевышнему время поразить его.
Вбежали оба сбира.
- К вашим услугам, ваше высочество, - произнес Венгерец.
- Передайте этих двоих в руки стражи, - распорядился герцог, указывая на фра Леонардо и Филиппо Строцци. - Пусть их отведут в Барджелло.
- Монсиньор! Монсиньор! - взмолилась Луиза. - Небом вас заклинаю, не разлучайте отца с дочерью, не вырывайте пастыря у Господа.
- Молчи и останься, - велел ей Строцци. - Ни слова больше, ни единого шага за нами, не то я прокляну тебя!
- О! - прошептала сломленная горем Луиза, падая на колени.
- Прощай, дитя мое, - сказал Строцци, - отныне печься о тебе будет некому, кроме Бога; но никогда не забывай, что в смерти моей повинен Лоренцо.
- Отец, отец! - воскликнула девушка, протягивая руки вслед старику.
Но тот, глухой к ее моленьям, бросил ей последнее прости, в котором гнева было чуть ли не больше, чем нежности, и вышел.
- О монсиньор! Монсиньор!.. - не поднимаясь с колен, воззвала Луиза к герцогу. - Неужели я бессильна хоть как-то помочь отцу?
Герцог, который был уже подле двери, вернулся к ней.
- Отнюдь, малютка, - молвил он, - только ты одна и можешь его еще спасти.
- Что же я должна для этого сделать, монсиньор? - спросила она.
- Лоренцо тебе это скажет, - пообещал герцог.
И он вышел.
IX
БАРДЖЕЛЛО
Барджелло - возведенное Арнольфо ди Лапо огромное здание, служившее и уголовным судом и тюрьмой, где на одной из стен недавно обнаружен портрет Данте кисти Джотто, - со своей исполинской лестницей и стерегущим ее львом относится к тем архитектурным памятникам Флоренции, что наиболее ярко и величаво доносят до наших дней отголоски бурных, воинственных эпох, событиям которых были немыми свидетелями их камни.
Именно сюда, в Барджелло, были отведены не только Филиппо Строцци и фра Леонардо, но еще и Сельваджо Альдобрандини, хотя он был ранен, Бернардо Корсини, давший ему приют, и другие патриоты - те, кого герцог счел уместным к ним присоединить в качестве членов тайно затевавшегося против его особы заговора, те, кто участвовал в нем, по словам герцога, если не делом, то сердцем.
Их всех вместе заключили в одну большую камеру с решетчатыми окнами; стены ее были сплошь покрыты вязью надписей, нацарапанных на камнях их предшественниками - многими мучениками за общее с героями нашего рассказа дело.
В момент, когда мы вводим читателя в круг этих благородных жертв тирании великого герцога Флорентийского, фра Леонардо стоял, прислонясь к одной из опорных колонн свода, Строцци сидел, а подле него лежал на каменной скамье со скатанным плащом под головой Сельваджо Альдобрандини; остальные теснились около Бернардо Корсини, залезшего на табуретку и старательно выводящего ржавым гвоздем на полуобтесанном камне стены свое имя.
- Чем это ты там занят, Бернардо? - спросил его монах.
- Как видишь, святой отец, - ответил Бернардо, - пишу свое недостойное имя рядом с именами мучеников, предшествовавших мне на этом свете и теперь ждущих меня на небесах.
И он передал гвоздь Витторио деи Пацци.
- Я - следующий, - сказал Витторио. - Клянусь Иисусом Христом, последним Царем нашим, признанным всенародно! Когда-нибудь эти стены станут "Золотой книгой" Флоренции. Смотрите, вот имя старого Джакопо ди Пацци, моего прадеда, а вот имя Джироламо Савонаролы, вот - Никколо Кардуччи, Данте Кастильоне… Хвала Господу! У свободы отборная гвардия из благороднейших душ, вознесшихся в небеса!
- Напиши и мое имя, Пацци, - крикнул ему Сельваджо, - напиши его между своим и именем Строцци! Пусть узнают грядущие поколения, с кем я был, а если камень слишком тверд, возьми мою кровь и выведи ею, вместо того чтоб выцарапывать по букве… Моя рана еще не затянулась, и в чернилах отказа не будет. Пиши, пиши: "Сельваджо Альдобрандини, отдавший жизнь за свободу!"
- Теперь ты, Строцци, - сказал Витторио, нацарапав имя Сельваджо Альдобрандини под своим.
И он протянул ему ржавый гвоздь, сделавшийся в руках прославленных узников резцом Истории.
Филиппо Строцци взял гвоздь и там, куда доставала рука, написал одну итальянскую сентенцию, которую мы пытаемся перевести следующим двустишием:
Храни меня от тех, кого не стерегусь,
А от врагов моих я сам уберегусь.
Витторио рассмеялся:
- Совет хорош, - заметил он, - но, поданный стенами темницы, грешит некоторой запоздалостью.
Другие поочередно подходили расписаться на стене.
В этот самый миг фамильо государственной инквизиции вошел в камеру.
- Филиппо Строцци вернулся с допроса? - громко вопросил он.
- Да, кто его спрашивает? - отозвался Строцци.
- Какая-то девушка, имеющая разрешение на получасовое свидание с ним, - ответил фамильо.
- Девушка? - удивленно переспросил Строцци. - Если только это не Луиза…
- Да, она, отец! - крикнула с порога дочь Строцци.
- Тогда иди сюда, дитя, иди сюда! - открывая ей объятия, произнес Филиппо. - Я тебя простил; надеюсь, простят остальные.
И вновь почувствовав всю свою отцовскую нежность, он в отчаянном приступе страха прижал ее к груди, воскликнув:
- О! Дитя мое, ты вгоняешь меня в дрожь… От кого ты получила разрешение увидеться со мной?
- От самого герцога, - ответила Луиза.
- Как же ты его добилась?
- Просто испросив.
- Но где?
- Во дворце.
- В герцогском дворце? - воскликнул Строцци. - Ты была у этого негодяя?.. Дочь Строцци в доме незаконного сына Медичи!.. О! Уж лучше бы мне вовсе не довелось встретиться с тобой, чем увидеться при таком условии… Прочь, прочь от меня!
С этими словами он оттолкнул дочь.
- Строцци, не будь бесчеловечен… - укорил его фра Леонардо, поддерживая девушку.
Но старик вскочил с места и, меж тем как невинное дитя его взирало на отца, преисполняясь страхом и изумлением, застонал, вцепившись себе в волосы:
- Она была у него!.. Она ступила в это логово распутства, в этот вертеп похоти!.. Сколькими же годами невинности оплатила ты разрешение свидеться со мной? Ответь, Луиза, ответь!..
- Отец, - с кроткой нежностью ответила девушка, - видит Бог, я ничем не заслужила таких слов. И потом, я была там не одна: Лоренцо находился подле герцога и не оставлял нас.
- Так, значит, никаких постыдных уступок, Луиза?
- Ни единой, отец, ни единой, клянусь честью нашей семьи! Я бросилась к ногам герцога, попросила свидания с вами. Они с Лоренцо обменялись несколькими тихими фразами, потом герцог подписал бумагу, передал ее мне, и я вышла, испытывая неловкость под его упорным взглядом, но больше мне не за что краснеть.
- Как бы то ни было, Луиза, - покачал головой Строцци, - эта его милость оказана неспроста и таит в себе нечто ужасное. Но будь что будет: раз тебе дарованы полчаса, воспользуемся ими. Наверное, эти минуты последние, что мы проводим вместе.
- Отец!.. - слабо вскрикнула девушка.
- Господь наш укрепил тебя, дочь моя, - продолжал старик, - и с тобой можно говорить не как с ребенком, но как со взрослой женщиной.
- О Боже, вы пугаете меня, отец… - прошептала девушка.
- Ты знаешь, какой человек требует моей головы… Знаешь и каким судом меня судят…
- Так вы приговорены, отец?