Вот Мафра, где, судьбы узнав измену,
Царица Лузитании жила;
Там оргии обедням шли на смену
И дружбу знать с монахами вела.
Блудницы Вавилона светлый гений
Сумел такой воздвигнуть здесь чертог,
Что ряд ей совершенных преступлений
Забыт толпою; люди гнут колени
Пред блеском роскоши, что золотит порок.
XXX.
Гарольд вперед несется, очарован
Красой холмов, ущелий и долин…
Не горестно ль, что цепью рабства скован
Тот светлый край? Лишь сибарит один,
Поклонник ярый комфорта и лени,
Не знает, как отраден дальний путь.
Не мало нам дарит он наслаждений,
Глубоких дум и новых впечатлений;
Как свежий воздух гор живит больную грудь.
XXXI.
Уж Чайльд-Гарольд вершин не видит снежных
Высоких гор, что скрылись без следа,
В Испании среди степей безбрежных
Овец пасутся ценные стада;
Но близок враг; ему чужда пощада
И потому пастух вооружен;
В обиду своего не даст он стада;
Всем гражданам с врагом бороться надо,
Чтоб гордо властвовать не мог над ними он.
XXXII.
Что земли лузитанцев разделяет
С Испанией? Китайская ль стена?
Сиерра ли там скалы возвышает,
Иль льется Того светлая волна?
Разделены те страны не стеною,
Что их вражде могла платить бы дань,
Не быстро протекающей рекою,
Не цепью гор высоких, сходной с тою,
Что южной Галлии указывает грань.
XXXIII.
Нет, ручейком ничтожнейшим; со стадом
Является пастух порою там,
Презрительным окидывая взглядом
Места, принадлежащие врагам.
Простолюдины горды как вельможи
В Испании: понятна их вражда;
Ведь с ними лузитанцы мало схожи:
Они – рабы, при этом трусы тоже;
Рабов подлее их найти не без труда.
XXXIV.
Воспетая в балладах, Гвадиана,
Пугая взоры мрачною волной,
Близ этих мест течет. Два вражьих стана,
Когда-то здесь сойдясь, вступили в бой.
Здесь рыцари, чтоб счет окончить старый,
Настигли мавров. Долго бой кипел;
Удары наносились за удары;
Чалма и шлем, во время схватки ярой,
Встречалися в реке, где плыли груды тел.
XXXV.
О край, стяжавший подвигами славу!
Где знамя, что Пелаг в боях носил,
Когда отец-изменник, мстя за Каву,
В союзе с мавром, готам смерть сулил?
Ты за погром сумел отмстить жестоко…
Близ стен Гренады враг был побежден;
Померкла пред крестом луна пророка;
Умчался враг, и в Африке далекой
Стал мавританских дев звучать унылый стон.
XXXVI.
Тем подвигом все песни края полны;
Таков удел деяний прежних лет;
Когда гранит и летопись безмолвны,
Простая песнь их сохраняет след.
Герой, склонись пред силой песнопенья!
Ни лесть толпы, ни пышный мавзолей
Тебя спасти не могут от забвенья;
Порой историк вводит в заблужденье,
Но песнь народная звучит в сердцах людей.
XXXVII.
"Испанцы, пробудитесь!" Так взывают
К вам рыцари, кумиры дней былых;
Хоть копья в их руках уж не сверкают
И красных перьев нет на шлемах их,
В дыму, под рев орудий непрерывный,
Их грозный зов звучит: "Вооружась,
Воспряньте все!" – исполнен силы дивной,
Ужель утратил власть тот клич призывный,
Что в Андалузии сроднил с победой вас?
XXXVIII.
Чу! конский топот слышен средь проклятий;
Кого окровавленный меч настиг?
Ужель спасать вы не пойдете братий
От деспотов и от клевретов их?
Грохочут пушки; залпов их раскаты
Зловеще эхом гор повторены,
Они твердят о том, что смертью взяты
Ряды бойцов. Все ужасом объяты,
Когда является во гневе бог войны.
XXXIX.
Кровавыми сверкая волосами,
С горы на бойню смотрит исполин;
Он все сжигает гневными очами
И в царстве смерти властвует один.
С ним рядом разрушенья дух лукавый,
Что чествовать победы будет зла.
Сегодня три могучие державы
Сойдутся здесь и вступят в бой кровавый;
Как счастлив исполин, – ему лишь кровь мила!
XL.
Когда средь войск ни друга нет, ни брата,
Вас может восхитить сраженья вид;
Как рати разукрашены богато!
Как весело оружие блестит!
Подобно стае псов, что травле рада,
Несется войско бешено вперед;
Но будет ли для многих лавр наградой?
Храбрейшие погибнут в пекле ада:
Бог брани, с радости, всех павших не сочтет.
XLI.
Три армии стеклись сюда для битвы;
Внушителен знамен трех наций вид!
Звучат на трех наречиях молитвы.
Сюда сошлись: испанец, галл и бритт,
Союзник-друг, услужливый без меры
(Не лучше ли в своей отчизне пасть?).
Войска, являя храбрости примеры,
Удобрят только нивы Талаверы
И хищных воронов накормят кровью всласть.
XLII.
Здесь павшие сгниют; гнались за славой
Безумцы, что искали громких дел;
Они ж служили деспоту забавой.
Он пролагал свой путь чрез груды тел.
Какой же был тот путь? – лишь путь обмана.
Найдется ли на свете уголок,
Что был бы принадлежностью тирана?
Его лишь склеп, где, поздно или рано,
Предастся тленью он, забыт и одинок.
XLIII.
О, Албуэра! славу и кручину
Ты сочетала. Мог ли мой герой
Предвидеть, чрез твою несясь равнину,
Что скоро в ней кровавый грянет бой?
Пусть павшие вкушают мир забвенья!
Победный лавр пусть радует живых!
Великий день! До нового сраженья
Толпы ты будешь слышать прославленья
И воспоет тебя поэт в стихах своих…
XLIV.
Довольно воспевать любимцев брани;
Победный лавр их не продолжит дней;
Чтоб мир узнал о славе их деяний,
Должны погибнуть тысячи людей.
Пускай наемщик гонится за славой
И, веря ей, кончает жизнь в бою:
Он дома мог бы в свалке пасть кровавой
Иль, очернен разбойничьей расправой,
Тем опозорить бы отчизну мог свою!
XLV.
Гарольд затем направил путь к Севилье;
Она еще свободна от цепей,
Но ей грозят погибель и насилье,
И не спастись от разрушенья ей:
Враги уж в расстояньи недалеком…
Не пали бы ни Илион, ни Тир,
Когда б бороться можно было с роком
И, злобно издеваясь над пороком,
Пред Добродетелью склонялся б грешный мир.
XLVI.
Но граждане Севильи, бед не чуя,
По-прежнему разгулу преданы
И дни проводят, радостно ликуя;
Им дела нет до язв родной страны!
Звучит не бранный рог, а звон гитары;
Веселию воздвигнут здесь алтарь;
Грехи любви, что не боятся кары,
Ночной разврат и сладострастья чары
В Севилье гибнущей все царствуют, как встарь.
XLVII.
Не так живет крестьянин; он с женою
Скрывается, боясь взглянуть на дол,
Что может быть опустошен войною…
Прошла пора, когда он бодро шел
В вечерний час домой, покинув нивы,
И танцевал фанданго при луне.
Властители! когда б тот мир счастливый,
Что вы губить не прочь, вкусить могли вы,
Народ бы ликовал, не слыша о войне.
XLVIII.
Лихой погонщик, мчась дорогой ровной,
Поет ли песнь возлюбленной своей,
Кантату ль в честь любви, иль гимн духовный?
Нет, он теперь поет Viva el Rey!
Воинственны слова его напева,
Годоя он клянет за лживый нрав;
При этом вспоминает, полный гнева,
Что вверилась Годою королева,
Преступную любовь изменой увенчав…
XLIX.
Равнина, окаймленная скалами,
Где башни мавританские видны,
Была недавно попрана врагами:
Сроднились с ней все ужасы войны…
Здесь ядер след; там луг, конями смятый;
А вот гнездо дракона; у врага
Толпой крестьян те скалы были взяты,
С тех пор они для всех испанцев святы:
Над неприятелем победа дорога.
L.
Кого не встретишь здесь с кокардой красной?
Она убор отчизны верных слуг;
Взглянувши на нее, испанцу ясно,
Что перед ним не злобный враг, а друг;
Беда пренебрегать ее защитой, -
Кинжал остер, удар неотразим!
Давно б враги уж были перебиты,
Когда бы мог кинжал, под платьем скрытый,
Зазубрить вражий меч иль скрыть орудий дым.
LI.
На выступах высоких скал Морены
Орудья смертоносные блестят;
Здесь новых укреплений видны стены,
А там ряды зловещих палисад;
Все войско под ружьем; спустив запруду,
Глубокий ров наполнили водой;
Ждут приступа; глядя на ядер груду,
На часовых, расставленных повсюду,
Не трудно отгадать, что скоро грянет бой.
LII.
Властитель, расшатавший в мире троны,
Еще не подал знака; медлит он,
Но скоро в ход он пустит легионы,
Что ни преград не знают, ни препон;
Вести борьбу напрасны все усилья
С бичом судьбы. Испанцы! близок час,
Когда над вами гальский коршун крылья
Победно развернет, суля насилья
И целым сонмищем сродняя с смертью вас!
LIII.
Ужель должны отвага, юность, сила
Погибнуть, чтобы славой громких дел
Гордиться мог тиран? Ужель могила
Иль рабства гнет Испании удел?
Ужель напрасны вопли и моленья?
Ужель спасти Испанию от бед
Не могут ни героя увлеченья,
Ни юности отважные стремленья,
Ни патриота пыл, ни мудрости совет?
LIV.
Испанки позабыли звон гитары;
Вступив в ряды солдат, лишь гимн войне
Они поют. Как метки их удары!
Разя врагов, летят вперед они…
Вид легкой раны, крик совы, бывало,
Их приводили в дрожь; теперь ни меч,
Ни острый штык их не страшат нимало;
Там, где бы даже Марсу страшно стало,
Они Минервами идут средь грома сеч…
LV.
Когда б вы Сарогоссы деву знали
В то время как светило счастье ей,
Когда б ее глаза черней вуали
Вы видели и шелк ее кудрей,
Когда б ваш слух ее ласкали речи, -
Вы не могли б поверить, что с враждой
Она искать с войсками будет встречи
И с ними, не страшась опасной сечи,
Близ сарогосских стен в кровавый вступит бой.
LVI.
Ее любовник пал, – она не плачет;
Пал вождь, – она становится вождем…
Удерживает трусов; храбро скачет
Пред войском, чтобы с дрогнувшим врагом
Покончить; отомстить она сумеет
За друга и за павшего вождя;
Она бойцов лучом надежды греет;
Пред нею галл трепещет и бледнеет,
Средь стен разрушенных оплота не найдя.
LVII.
Не потому отважна так испанка,
Что амазонки в ней струится кровь, -
О, нет, ее услада и приманка -
Исполненная страстности любовь.
Она разит врагов, но так злодею
За гибель голубка голубка мстит.
Жен стран иных сравнить возможно ль с нею?
Им не затмить ее красой своею,
Она же доблестью и силой их затмит.
LVIII.