Чайльд Гарольд - Джордж Байрон 5 стр.


LXXXVI.

Не странно ль, что за чуждую им волю
Испанцы умирают, что за трон
Без короля им выпало на долю
Сражаться, хоть давно расшатан он?
Стране, что только жизнь им даровала.
Они верны. В вельможе дышит страх,
Но не смутил дурной пример вассала:
Ему путь к воле гордость указала,
И будет драться он хотя бы на ножах.

LXXXVII.

Кто хочет изучить испанцев нравы,
Пусть тот их войн историю прочтет;
Чтоб мстить врагу кровавою расправой,
Они пускали даже пытки в ход…
Вооружась ножом иль ятаганом,
Чтоб жен спасать, сестер и дочерей,
Они боролись на смерть с вражьим станом;
Струилась кровь врагов ручьем багряным; -
Так следует встречать непрошенных гостей.

LXXXVIII.

Ужель печальных жертв борьбы тяжелой
Слезой мы не почтим? Разорены
Нещадною войной поля и села
И кровью руки жен обагрены.
Пускай лежат, где пали, жертвы злости,
Кормя голодных псов и хищных птиц;
Им лучше там лежать, чем на погосте:
Глядя на их белеющие кости,
Пред храбростью отцов склонятся дети ниц.

LXXXIX.

Нельзя конца предвидеть обороны;
В Испанию, спустившись с Пиреней,
Все новые несутся легионы…
Не сводит мир в цепях с нее очей:
Коль свергнет рабства гнет она защитой,
Немало стран сроднятся с волей вновь…
Как странно: край, Колумбом встарь открытый,
Те муки, что узнали дети Квиты,
Врачует счастием, отчизны ж льется кровь!

XC.

Вся кровь, что пролилася в Талавере,
Прославивший войска Баросский бой,
Блестящий ряд атак при Албуэре -
Испании свободу и покой
Не даровали. Тяжкие невзгоды
Простятся ль скоро с нею? Хищный галл
В своих когтях ее продержит годы.
Когда ж, средь мира, дерево свободы
Появится в краю, что воли не знавал?

ХСІ.

Погиб и ты, мой друг! Объят тоскою,
Под рокот струн я слезы лью, скорбя;
Когда б в бою ты пал, гордясь тобою,
Не смела б и приязнь жалеть тебя;
Но ты почил бесславно, храбрый воин!
Ты пал, забытый всеми, лишь не мной:
Лаврового венка ты был достоин.
За что же твой конец был так сложен.
Судьбой безжалостно развенчанный герой?

XCII.

Друг детства дней, всех больше мной любимый,
Во сне ко мне являйся! Я зову
Тебя, тяжелой горестью томимый;
Довольно слез пролью я наяву…
Мечтой к твоей могиле одинокой
Всегда, везде стремиться буду я,
Пока того, кто кончил жизнь до срока,
И друга, что скорбел о нем глубоко,
Не сблизит навсегда покой небытия.

ХСІІІ.

Здесь песнь кончаю я, но еще много
Вам сцен и описаний дать готов,
Коль критик, относясь к поэме строго,
Не разгромит написанных мной строф.
Героя своего не оставляя,
О Греции я поведу рассказ
И дней коснусь, когда, оков не зная,
Она цвела, искусство прославляя,
Под игом варваров бесславно не томясь.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

I.

Хоть не бывал поэт тебе послушен,
На зов певца, Минерва, дай ответ!
Здесь храм твой возвышался; он разрушен
Пожарами, войной и гнетом лет,
Тебя повергших в прах; но хуже брани,
Пожаров и веков рука людей,
Которые не чтут воспоминаний,
Которым дела нет до тех преданий,
Что обессмертили дела минувших дней.

II.

Афины, где эпохи величавой
Герои и вожди? – их больше нет.
Они, покрыв себя бессмертной славой,
Прошли как сон; погиб их даже след.
Деянья их мы изучали в школе,
Твердя о них уроки целый день;
Былых времен следов не видно боле;
Над башнями, что годы побороли,
Величья прошлого витает только тень.

III.

Минутный гость земли! на вид унылый
Руин взгляни, щадя следы веков;
Здесь нации исчезнувшей могилы,
Обломки храмов попранных богов.
Религии сменяет дней теченье;
Юпитер пал; явился Магомет;
Меняться будут веры и воззренья,
Пока исчадья смерти и сомненья
Не убедятся в том, что их надежды – бред.

IV.

Они в цепях, а небеса им милы.
Свой крест нести ужель здесь мало вам?
Сладка ль так жизнь, что даже за могилой
Хотите жить, стремяся к небесам?
Зачем вам знать, могил немые плиты
Блаженство или муки вам сулят?
Зачем вам в край стремиться не открытый?
Вы взвесьте прах под плитами зарытый;
Красноречивей он, чем проповедей ряд.

V.

На мавзолей героя бросьте взоры.
На берегу пустынном он почил.
К гробнице той, лишившейся опоры,
Народ, стекаясь в горе, слезы лил.
В стране полубогов где ж та дорога,
Что к мавзолею воина ведет?
Вот череп здесь, – как смотрит он убого!
Ужели это храм, достойный бога?
Теперь и жалкий червь в нем больше не живет.

VI.

А, между тем, в нем честолюбье жило;
Он стал пещерой ветхою, но встарь
Он храмом был, где ярко мысль светила,
Где для души воздвигнут был алтарь.
Где впадины зияют, там когда-то
В живых очах несдержанная страсть
Читалась; там была ума палата;
Дать снова жизнь тому, что смертью взято,
Софист иль праведник, имеете ли власть?

VII.

Ты прав, Сократ, сказав: "мы только знаем,
Что смертным недоступен знанья свет!"
Влача земную цепь, мы все страдаем;
Как скрыться нам от неизбежных бед?
Зачем страдать от грез воображенья?
Все лучшее, что рок дает, возьмем,
Нам берег Ахерона даст забвенье.
Там сытый гость под гнетом принужденья
Не явится на пир: покой им куплен сном.

VIII.

Но если бы, наперекор безверью,
Как думают святые, край такой
Нашелся бы, где за могилы дверью
Нас к жизни призывали бы иной,
Там Бога мы б усердно прославляли,
Сродняясь вновь с друзьями, что не раз
Нас утешать старались в дни печали;
Вкушая сладость встреч, что мы не ждали,
И чествуя мужей, добру учивших нас.

IX.

Мой друг! любя расстался ты с землею…
В том мире смерть соединила б нас!
Когда моя душа полна тобою,
Мне верить ли, что ты навек угас?
В осиротелом сердце образ милый
Носить я буду; светлые мечты
И память о былом дают мне силы
Надеяться на встречу за могилой…
Возликовал бы я, узнав, что счастлив ты.

X.

Здесь, у руин колонны величавой,
Сижу я одиноко. Зевса храм
Когда-то тут стоял в сияньи славы;
Но как теперь о нем понятье дам?
Что временем разрушено, то снова
Не воссоздаст мечтою человек.
Лишь камни те хранят следы былого…
Для турка в них нет смысла никакого,
И с пеньем возле них проходит жалкий грек.

XI.

С тех пор, как потеряв свои богатства,
С Палладой Зевс лишился алтарей,
Кто совершил всех хуже святотатство
В том храме? Каледония, красней!
То был твой сын. Я радуюсь, что бритты
Так поступить позорно не могли.
Свобода от свободных ждет защиты.
Увы! обломки храма с грустью скрытой,
Бушуя, волны в даль с собою унесли!

XII.

Потомок пиктов, ряд свершив насилий,
Разрушил то, что годы сберегли,
Что вандалы и турки пощадили…
Тот холоднее гор родной земли,
Бесплоден, как скалистые вершины,
Кто беззащитный трогает народ!
Бороться не могли с врагом Афины…
Прошедших бед им вспомнились годины;
Как показался им ужасен рабства гнет!

XIII.

Британия, ужели ты довольна,
Что плачет грек, который слаб и сир?
В хищениях таких признаться больно.
Ты за себя краснеть заставишь мир!
Владычица морей, страна свободы,
Ножом пронзила ты Эллады грудь…
Ты защищаешь слабые народы,
А забрала, что пощадили годы,
На что и деспоты не смели посягнуть.

XIV.

С Эгидой что ж ты не пришла, Паллада?
Аларих был тобою побежден;
Где ж был Пелея сын? Из бездны ада
В те дни с копьем на бой явился он.
Ужель не захотел Плутон суровый
Его из ада выпустить опять,
Чтоб в прах низвергнуть хищника другого?
Увы! Ахилл не появился снова,
Покинув Стикс, как встарь, чтоб город защищать!

XV.

Без горя на тебя глядеть нет мочи,
О, Греция! Прах милый схож с тобой!
Чьи горьких слез не проливают очи,
Глядя на искаженный образ твой?
Будь проклят час, когда для разграбленья
Твоих святынь явился Альбион,
Когда он разгромил твои владенья,
И плачущих богов без сожаленья
На север мертвенный унес с собою он.

XVI.

Вернуться к моему герою время.
Где ж Чайльд-Гарольд, мой мрачный пилигрим?
Его людских скорбей не давит бремя;
Притворных слез любовница пред ним
Не льет и друг с протянутой рукою
Нейдет к нему в отъезда грустный час.
Теперь он чужд любви и тверд душою;
И вот без слез расстался он с страною
Войны и темных дел, где кровь рекой лилась.

XVII.

Красив фрегат, что мчится на просторе,
Лес мачт он оставляет за собой;
Здесь шпицы колоколен тонут в море,
Там светится песок береговой,
А впереди, равниною безбрежной
Сверкая, серебрятся гребни волн…
Корабль средь них, что лебедь белоснежный;
Когда же киль в борьбе с волной мятежной,
Плохой корабль, и тот как будто жизни полн.

XVIII.

Любуйтесь обстановкою фрегата:
Здесь сеть видна, там пушек ряд блестит;
Звучит команда; рвением объята,
Толпа матросов ей внимать спешит;
Здесь боцмана свисток порой в движенье
Корабль приводит; мичман молодой
Там делает свои распоряженья,
Им придавая важное значенье;
Он юн, а властвовать умеет над толпой.

XIX.

На палубе нет пятнышка. Сурово
По ней шагает строгий капитан;
Он проронить боится даром слово;
Кто страхом перед ним не обуян?
Он предан дисциплине, что заране
Сулит успех; кто чтит ее закон,
Тот верх всегда берет на поле брани;
Ей гордые покорны англичане;
Закон – святыня их, как строг бы ни был он.

XX.

Попутный ветер, дуй, с волной играя,
Пока закат не сгинет в лоне вод.
Отставшую флотилью поджидая,
Корабль вождя тогда умерит ход.
Ленивых мы поносим без пощады;
По их вине мы тратим время зря,
Невольно мы сгораем от досады,
Бросая в даль задумчивые взгляды, -
Не мало надо ждать, пока сверкнет заря.

XXI.

Луна блестит; как эта ночь прекрасна!
Испещрено лучами лоно вод;
Там юноша в любви клянется страстной,
И, веря, дева сердце отдает;
Дай Бог и нам дела вести успешно
На берегу. Вот новый Арион
Запел мотив любимый и поспешно
Матрос пустился в пляс, смеясь потешно,
Забыв, что уж давно покинул берег он.

XXII.

Пролив Кальпе так узок, что узоры
Двух берегов видны. Европа там
На берег Африки бросает взоры.
Дарит Геката луч свой тем местам,
Где властвуют испанки, что богаты
Красой лица, и тем, где мавр царит.
Но в час, когда под факелом Гекаты
Блестят испанских гор леса и скаты,
Как Мавритании уныл и мрачен вид!

XXIII.

Назад Дальше