- Сдаюсь, - ответил Шиврю: в душе он был рад дать себя уговорить.
- Раз так, то ещё одно дело: перед отъездом из Австрии тебе следует повидаться с министром Порчиа.
- Зачем мне этот старик?
- Он может понадобиться даже в Париже. Ведь он так же зорко смотрит на Францию, как и на Венгрию. У него наверняка есть какой-то план, и ты сможешь поучаствовать в его осуществлении. Ведь неплохо, а?
- Ты прав. Я поговорю с ним.
И Шиврю нашел-таки способ встретиться с Порчиа. Старый министр выразил свое удовольствие от того, что Шиврю едет с Монлюсон в Париж.
- Отлично, отлично, - радостно произнес он при этом извести, - я сам хотел просить вас отправиться туда как можно скорее.
- Могу ли я надеяться оказать вам какую-нибудь услугу?
- Конечно, разумеется. Ваша предупредительность меня восхищает. Надеюсь, моя просьба не покажется вам чересчур обременительной.
Порчиа выдержал паузу, внимательно посмотрел на Шиврю, а затем продолжил:
- Вы, наверно, заметили на придворных празднествах одну молодую особу, которая не уступает в красоте самой Монлюсон?
- Баронессу фон Штейнфельд?
- Да. Она тоже едет в Париж.
- Вы её попросили?
- Признаюсь, да. Я её посылаю к графине де Суассон, вашей хорошей знакомой, я знаю. Вас я прошу похлопотать, чтобы баронессу представили королю и королеве.
- Особенно королю…
- Я вижу, вы меня понимаете. Нам бы хотелось, чтобы кто-то действовал в пользу дружбы между Францией и Австрией. Вы и баронесса могли бы этому посодействовать. А уж мой государь щедро вознаградит вас за эту услугу.
- Мне известно, что сердечная доброта его величества неистощима. Но скоро ли баронесса выедет во Францию?
- Раньше вас. Но хотелось бы, чтобы вы приехали сразу же за ней для поддержки её при первом же посещении Лувра.
- Уеду, когда будет угодно вашему превосходительству.
- Тогда не теряйте, пожалуйста, ни одного дня. Баронесса надеется встретиться с вами у графини де Суассон.
Сезар поспешил обо всем рассказать своему приятелю.
- Отлично! - восхитился Лудеак. - Я знал, что старик Порчиа нам понадобится. Теперь у нас есть выбор - действовать, как он просил, или вывести её на чистую воду. Действуй!
"Как это - "действуй"?", мелькнуло в голове Шиврю. Ему почудилось (таким "храбрым" господам, у которых обычно сильно развито воображение, часто именно чудится, что Лудеак требует от него слишком решительных поступков.
- Что… что я должен делать? - неуверенно произнес он.
Лудеак понял друга и улыбнулся.
- Да ничего особенного, успокойся. Не теряй ни минуты, отправляйся к графине де Монлюсон и начинай её торопить. Главное, не обращай внимания на её болтовню. Выслушай, поклонись, и - в путь.
И, заметив, что лицо Шиврю оживилось, он добавил:
- Действуй, д'Авранш, действуй!
Когда Шиврю явился к Монлюсон, она была занята привязыванием банта к эфесу шпаги (ясно, чьей). Он прямо ей сообщил о принятом решении.
- Мы уезжаем в канун битвы? - Ее улыбка была достаточно красноречива.
- Я ею жертвую во имя особы, порученной мне королем.
- А, так это все ради меня?
- А для кого же еще, позвольте узнать? Судьба изменчива. Мне легко умереть у ваших ног, но кто бы тогда защитил вас от турок? Поймите, ведь вы можете попасть в чей-нибудь гарем. Да у меня кровь стынет в жилах от этой мысли! Нет, никогда! Мой долг - спасти вас, и мне не нужна никакая боевая слава, я готов жертвовать всем. А служба королю превыше всего на свете.
- Тогда позвольте мне отослать эту шпагу тому, кто не доводит свое повиновение королевской воле до таких пределов.
Орфиза позвонила лакею и приказала ему доставить шпагу "графу Шарполю от имени герцогини д'Авранш."
- Вот теперь, граф я к вашим услугам. Кажется, я у вас под караулом, не так ли?
Он низко поклонился - не выше, чем самой королеве, - и глухо произнес:
- Когда-нибудь вы отдадите мне справедливость.
Когда принцесса Мамьяни услыхала о предстоящем отъезде мадемуазель Монлюсон, она поспешила к ней и сообщила о своем желании ехать с ней. Тронутая этим, Орфиза обняла её с вопросом, откуда такая симпатия.
- Не ищите причины - ответила Леонора, - я из страны, где верят в таинственное. Может быть, наши созвездия сочетаются так, что мне следует любить и охранять вас.
И Леонора пошла предупредить Сент-Эллиса о своем отъезде.
- Прекрасно! - ответил маркиз, явившись к ней, - я тоже еду.
- А сражение?
Маркиз стал крутить ус - верный признак его колебаний.
- Стойте, - произнес он, наконец, - у меня же есть отличное средство, как выйти из затруднения.
Он вынул из кармана луидор.
- Орел - в бой, решка - ехать.
И он метнул монету. Орел!
- Ну, значит, сражаться.
- Правильно. А иначе вы бы были дезертиром.
- Наверно, я бы бросал, пока не выпал орел.
Но… вы опять поедете по этой проклятой дороге. Клянусь честью, это меня сильно беспокоит! Успокойтесь. Люди зальцбургского епископа опять поедут со мной.
Тем временем Брикетайль, выполняя поручение Гуссейн-паши, собрал все нужные сведения и ехал обратно в турецкий лагерь. По дороге ещё издали он заметил тело человека, корчившегося на земле. Он подъехал ближе и рассмотрел, что это был раненый, ползший а локтях и коленях. Невдалеке валялась убитая лошадь, а поодаль чернела пара пятен, напоминавших мертвецов. Брикетайль понял, что здесь была схватка. Он решил прикончить беднягу, чтобы тот не мучился. Подъехав к раненому, он вдруг узнал в нем своего Карпилло. Он мигом соскочил с лошади и наклонился к нему. Тот что-то хрипел непонятное, затем, опершись на локоть, кое-как написал: "Отомсти за меня".
- Черт побери! Мстить будем вместе! - вскричал Брикетайль.
Он подхватил Карпилло и понес его к ручью. Облив его лицо водою, он вынул фляжку с водкой из кармана и принялся растирать тело приятеля. Наконец, тому стало получше. Взвалив его на свою лошадь, Брикетайль поехал в лагерь. Дорогой Карпилло рассказал е у все, что случилось.
- Значит, снова он выпорхнул у меня из рук, - пробурчал Брикетайль. - Ну ничего, ещё все впереди.
- Конечно, - подхватил Карпилло, - упущенный случай можно снова поймать. Подождем. Мыс тобой оба вырвались из рук смерти. Придет день, когда мы вырвем нашего врага из рук жизни.
И, помолчав, глухо произнес:
- Знаешь, капитан, я вырву у него сердце.
- Хорошо, - ответил Брикетайль, с интересом всматриваясь в своего приятеля, - по этому прекрасному выражению я вижу, что действительно опасен.
Он посадил Карпилло на лошадь рядом с собой, и они отправились к главному визирю.
Сведения, переданные визирю Кадуром, как подтвердил Брикетайль, оказались верными. В тот же вечер турецкая армия снялась с места.
Произошло то, что и предвидел Монтекюкюлли. Не найдя иной возможности, визирь решил форсировать Рааб. Но время было потеряно, и Монтекюкюлли, получив подкрепление в виде французских войск, решился на сражение, навязав визирю свои условия. Начались маневры и контрманевры противников. В результате обе армии двигались как раз к тому месту, которое главнокомандующий указал Колиньи пальцем на карте.
По мере приближения к нему обе армии тоже сближались, что приводило к увеличению числа стычек между их передовыми отрядами.
24 июля 1664 года на фоне озарявшего горизонт пожарища - верный признак подхода турецкой орды - Монтекюкюлли форсировал Рааб раньше турок, не дав им разлиться испепеляющей все живое огненной рекой по христианским землям. Он занял позицию на левом берегу реки.
Тогда Кьюперли, увидев, что враг его перехитрил, двинулся вверх по Раабу в поисках брода. Он двигался медленно, несмотря на приказы торопившего его султана, посылаемые бесчисленными курьерами. Шло время. Наконец, 31 июля Кьюперли расположился в монастыре на острове посреди Рааба, подтянув главные силы своей армии. В этом месте Рааб делает изгиб, окруженный лесистыми вершинами. В центре изгиба расположилось турецкое войско.
На рассвете следующего дня союзники могли видеть с высот необыкновенную картину, которую представляло собой турецкое войско. В самом центре возвышалась красная шелковая палатка великого визиря. Рядом длинными рядами стояли палатки его главных офицеров, соединенные галереей из зеленой шелковой ткани. Невдалеке расположились великолепно разукрашенные палатки пажей. Долину покрывало также великое множество других пестрых палаток с конскими хвостами наверху. Они тянулись до самого горизонта. Яркие куртки африканских наемников заполняли промежутки между палатками.
Ближе к реке расположилась самая страшная сила оттоманской империи - янычары. Ни одно войско в мире не могло устоять против натиска этой железной пехоты, плохо владевшей фитильными ружьями, но шедшей на врага с саблями наголо без всякого страха. Ни п ли, ни ядра не могли их остановить. С криками "Аллах!" они все сметали на своем пути.
Рядом с янычарами суетливо выстраивались албанские батальоны. Вдали целые тучи азиатов и африканцев носились взад и вперед, потрясая оружием. Но это было ещё не все. Экзотичность этой орды дополнялась множеством верблюдов, видневшихся повсюду. Они бродили, раскачивая худыми головами и издавая хриплые крики, смешивавшиеся с человеческими голосами. Кое-кто из выстроившихся на другом берегу христиан принимал их даже за слонов, пугаясь предстоящего натиска этих животных. Картину довершали сновавшие всюду повозки с огромными бронзовыми пушками. На них уже находились пушкари с зажженными фитилями, между тем как бронзовые чудовища грозили жерлами всем четырем сторонам света. Казалось, было бы стран света и все сорок - результат был бы тот же. Весь этот хаос казался сверкавшим молниями и грохотавшим громом.
15. Сражение
Накануне орудия вели пальбу почти без перерыва, осыпая левый берег Рааба градом ядер. Огонь продолжался и ночью. С рассветом он только усилился.
- Ну, как музыка? - поинтересовался Коклико, обращаясь к Угренку. - Значит скоро начнутся танцы…
Коклико был в ударе.
- Видишь, - говорил он Угренку, - вон там тех, что гарцуют на кудрявых лошаденках? Это татары. У них, знаешь, стрелы, как у всадников на картинках из старых книжек… А те вот, черные черти, что кривляются и ревут во всю глотку - это негры. Говорят, они пришли из Эфиопии и - тьфу, гадость! - говорят, что они любят поедать жареных христиан. Тебе, брат, хватило бы лишь на закуску. А ещё вон, видишь, тех, что в красных, зеленых и желтых куртках? Это китайцы. Говорят, они живут в стране, окруженной четырьмя стенами, как дом. Теперь смотри, видишь целый лес пик? Это сарацины. Они сначала режут уши, а уж потом рубят врагам головы. Вообще же все эти арабы, черкесы, персы, пираты и прочий сброд - все это бандиты, и не больше. Сам сатана смеется, когда их видит.
Тут страшный раскат грома прервал его слова. Четырнадцать пушек, установленных турками в центре дуги, которую описывал Рааб, внезапно начали залповый обстрел христианского берега, прокладывая целые траншеи в рядах германских солдат. Тем временем незаметно переправившийся через реку отряд янычар с дикими криками кинулся на противника в центре. Стоявшие там солдаты баденского маркграфа пришли в смятение и побежали, бросив вверенные им позиции.
Это сильно приободрило турок. Их передовые отряды, стоявшие у реки, огромной массой бросились переправляться через реку, кто вплавь, а кто по-двое на лошадях. Стремительная атака турок ошеломила имперские полки. В центре янычары побросали ружья и рубились саблями. На флангах африканские наемники делали то же верхом на лошадях. Монтекюкюлли послал было в центр помощь со своего правого фланга, но эффект от неё был ничтожен. Центр был окончательно прорван. Янычары, гоня перед собой толпу удиравших от них солдат, заняли деревню Гроссдорф. Казалось, поражение было полным. Кавалеристы, видя огромное число обезглавленных тел, не решались внять призывам графа Голлаха идти в атаку и топтались на месте. Лишь кучка офицеров, таявшая на глазах, ещё пыталась совершить невозможное, рубясь с турками. Но и она была обречена.
В результате армия христиан была разрезана надвое. В её центре хозяйничали янычары. Великий визирь уже послал гонцов в Константинополь с донесением султану о победе. Но тут случилось неожиданное. Легкая победа в центре привела турок в неистовство. Они занялись грабежом, мародерством и добиванием раненых. Сражение перешло в бойню, а дисциплина среди нападавших исчезла. Этим немедленно воспользовались Монтекюкюлли и Колиньи. На помощь центру были двинуты полки с флангов. Увидев сильную подмогу, бежавшие остановились. Все вместе - французы, немцы, шведы, лотарингцы - ударили по растерявшемуся противнику. Турки дрогну и и беспорядочно побежали назад. Вскоре союзники вошли в Гроссдорф. Здесь турки опомнились и попытались сопротивляться. Шла борьба за каждый дом, в котором раздавался треск не только выстрелов, но и ломающихся дверей. Обе стороны вошли в раж. Сдававшихся или раненых не щадили - их закалывали.
В одном большом доме в конце деревни прочно закрепились янычары. Они защищались отчаянно. Тот, кто шел на них приступом, падал мертвым. Турки засели в доме, как в крепости. Коклико с Угренком оказались возле этого дома. Пока Коклико раздумывал, как д браться до турок, они сами подстегнули его на решение. Пуля задела голову Угренка. Показалась кровь, Коклико в страхе бросился к нему, но вскоре убедился, что это была лишь царапина.
- А, разбойники! - вскричал он. - Вы мне заплатите за страх.
Он бросился к горевшему рядом дому, выхватил из него пылающую головню, вернулся к первому дому, влез по решетке его ограды наверх и воткнул головню под соломенную крышу. Она быстро занялась, и через пять минут весь дом был охвачен огнем сверху донизу
Янычары забегали внутри, как черти в аду, но на крики "Сдавайтесь!" отвечали только ругательствами. Все же наступил момент, когда в доме оставаться уже было нельзя. Отворилась дверь, и кучка черных от дыма людей, окровавленных и обезображенных, бросилась на штыки и сабли осаждавших. Вскоре никого из гарнизона этой крепости в живых уже не оставалось
Гроссдорф была возвращена, но конец боя был ещё далеко. Выбив турок из деревни, Монтестрюк с Коклико и Угренком выехал на пригорок, с которого был виден противоположный берег Рааба. Собственно, берег стал… волнующимся морем. Только валы, двигавшиеся навстречу христианам, состояли не из воды, а из живых людей. То были турецкие войска.
- Да, - задумчиво произнес Коклико, - этак они просто соскоблят нас с поверхности земли, как борона в поле.
В этот момент к ним подъехал маркиз Сент-Эллис.
- Вот это зрелище! - воскликнул он. - Только оно может отвлечь внимание от путешествующих принцесс.
Тут Югэ обратился к нему.
- Скачи к главнокомандующему, - сказал он, - и сообщи ему, что видел. Я поеду к Колиньи.
И оба поскакали в разные стороны.
Тем временем немцы и французы принялись укреплять оборону деревни Гроссдорф рвами. Но их усилия давали мало толку: турецкие пушки с противоположного берега мощным огнем сметали не только стены, окружавшие деревню, но и засыпали вырытые рвы.
Между тем Монтекюкюлли и Колиньи, предупрежденные Югэ и Сент-Эллисом, встретились вместе с другими генералами.
- Рааб форсирован, центр прорван. Надо отходить и ждать подкреплений, - предложил один из генералов. - Если этого не делать, мы погибнем.
- Отступит? - воскликнул Монтекюкюлли. - Да моя шпага ещё не вынималась из ножен. Что вы говорите, генерал!
- Но посмотрите, в каком состоянии наши имперские полки. Их остатки бродят повсюду. Гроссдорф вот-вот будет сдан: вся армия великого визиря идет на её захват. А если мы погибнем, то пропадет вся германская нация
- Отчего же? - возразил Колиньи. - Ведь у нас ещё есть не бывшие в деле резервы. Герцог, - обратился он к Лафойяду, - что вы об этом думаете?
- Да если я только заикнусь об отступлении, - ответил герцог, - меня тут же убьют. Я знаю своих молодцов, они это сделают непременно, а затем ринутся в бой с криком "Ура королю!".
- Ты все видел сам, - обратился Колиньи к Монтестрюку, - скажи, что ты думаешь.
- Первый испуг прошел, - ответил тот, - рекруты вернулись на брошенные позиции. А лучшие полки ещё не были в деле. Мы же должны помнить, что мы - защитники Европы и нашей чести.
Монтестрюк говорил возбужденно. Его речь зажгла присутствующих.
- Для человека с сердцем, - говорил он, - пока у него течет кровь в жилах и есть сталь в руке, не все ещё потеряно. Почему же наша храбрость не может подняться до высот предстоящей нам опасности? В истории уже случалось слабому войску побеждать более сильное. С Божьей помощью и нам будет такая же удача. Рекруты, что было побежали, вернулись назад, видя перед собой пример старых солдат. Построимся в колонны и ударим с флангов по этой толпе. Только не надо терять времени, а всем приготовиться к отражению атаки на Гроссдорф. Я уверен: мы победим.
Главнокомандующий с одобрением слушал это выступление. И когда Югэ кончил, он поблагодарил его улыбкой.
- Итак, - произнес Монтекюкюлли, - мы возвращаемся в свои полки и ведем их в бой. Защитим нашу честь, господа!
И главнокомандующий обнажил шпагу. Колиньи и Лафойяд сделали то же. Их пример увлек остальных. раздались крики:
"Ура императору! Ура королю!"
Воодушевленные военачальники поскакали к своим войскам. Решено было обоими флангами ударить одновременно и взять врага в клещи.
- Мне как, пожелать себе смерти в этом деле? - спросил Сент-Эллис у Юге.
- С чего это ты толкуешь про смерть? Мы победим.
- То-есть ты желаешь, чтобы я продолжил свое жалкое существование? Ну, будь по-твоему. Тогда мне придется сократить жизнь парочке-другой сарацинов.
И оба поехали, каждый своей дорогой на передовую.
- Ты ведь знаком с фруктовым вареньем? - спрашивал между тем Коклико Угренка, гладя его пальцем по щеке - Теперь ты его снова увидишь в бою, только вместо фруктов в нем будут тела христиан и мусульман.
Произнеся это, Коклико окинул быстрым взглядом полукруг, на котором теснились войска, гремели пушки, клубились облака дыма, прорезанные там и сям красным заревом пожара. Оттуда слышался постоянный грохот и крики. Философствуя по-своему он думал: