- Подонки, здесь капитан - Я! - схватившись за второй пистолет, выкрикнул Квалья, но баронет навёл на него своё четырёхзарядное орудие системы Коллиера.
- Не будем спорить, милейший. Корабль принадлежит мне.
- Как прикажете поступить с экспонатом в бочке? - спросил Томас.
Сэр Арчибальд пережил миг мучительных колебаний. Желание доставить в Сидней тело настоящей русалки было нестерпимо сильным, но русский гукер надвигался, а объясняться с местными властями баронет не собирался. Пока бочку выволокут, пока погрузят… а она тяжёлая, объёмистая…
- Оставить. Мы здесь не в последний раз, добудем новую.
- Может быть, хоть голову отрезать? - вопросы первенства британской науки были не чужды Томасу.
- Некогда! Вещи - в вельбот. Прощайте, сеньор Квалья! С русской каторги не возвращаются, а посему - да ниспошлёт вам Господь скорую и мирную кончину!
Проклятия и пожелания, которыми Бернардо провожал уходящий вельбот, не относились к перлам испанской литературной речи. Выражения "Carajo!" и "Que perro!" были среди них самыми мягкими. Словно отзываясь на его рык, гулко пророкотал вулкан Генеральный, извергнув желтоватое облачко.
- I’ll be back, - негромко попрощался сэр Арчибальд с островами, хлебнув бренди из плоской серебряной фляжки.
На бриге воцарилось уныние, граничившее с отчаянием. Одни утешались, орудуя коромыслами помп, но усилия перекачать пролив из трюма за борт походили на работу Данаид - просто люди стремились занять себя и отвлечься перед лицом неизбежной расплаты. Другие выносили из бакового кубрика свои матросские сундучки, третьи таскали туда-сюда бобровые шкурки; иными словами, все сновали, как муравьи в горящем муравейнике.
Капитан гукера посчитал ниже своего достоинства гнаться за быстроходной шлюпкой, где под частые взмахи вёсел спешно ставили мачту и торопились поднять парус. Абордажные крючья метко впились в борт "Предейтора".
- Вперёд, братцы! - разнёсся боевой клич. - Там водка!
Всё замерло, когда на палубу поднялся офицер русского флота в сопровождении морских солдат и широкоротых чудищ с серебристо-зелёной кожей, с перепончатыми лапами. Словно угадав, в чьих руках корабль, вышли и затворники крюйт-камеры - в их честь раздалось многоголосое "Ура!"
Исполнившись предсмертной гордости, Квалья стоял, небрежно покуривая сигару.
- Мичман Громов, - по-английски представился Квалье офицер, отдав честь. - Ваш бриг взят нами как приз. Извольте признать себя побеждённым и сдать оружие.
- Недолго вам владеть этим призом, - отвечал испанец, отдавая саблю Бирюку. - Часа не пройдёт, как бриг уйдёт под воду.
- Ещё посмотрим, куда он уйдёт, - загадочно пообещал русский. - У нас есть, кому снять его с рифов и завести пластырь на пробоину.
- Да, сеньор Громов, я сразу понял, что вы знаетесь с окаянной силой. Это принесло вам победу, но что касается души…
- Наш комендант, с которым вы вскоре познакомитесь, - улыбнулся босой удалец-фехтовальщик, - на сей счёт имеет особое мнение: в России всё подчинено имперской воле - и дворяне, и мещане, и крестьяне, и вся нежить с нечистью. Знаете, как у нас изгоняют бесов? Им показывают казённую печать с орлом. Самый захудалый коллежский регистратор обращает в бегство Люцифера! Мощь империи страшнее дьявола…
- Будет вам, Дивов! - с усмешкой полуобернулся к отважному рубаке мичман. - Что касается вас, то вы способны заболтать любого чёрта вплоть до раскаяния.
- Нет, Аркадий Кузьмич, не возьмусь! Не гусарское это дело - чертей обращать. Вот рога поотшибать и хвост надрать - это моё, согласен. Чудеса и духовные подвиги больше по части отца Леонтия. Прелюбопытно будет поглядеть, как он внушит русалкам нашу веру!
- Вы намерены не только запрягать их в корабли, - скосился Квалья на сурово сопящих тритонов, - но и обратить в христианство? Virgen Santisima! Если ваш патер преуспеет в этом… тогда я признаю, что при Великом расколе был прав не святой Лев IX, а патриарх Константинопольский!
- Ловлю на слове, капитан. Не забудьте того, что сказали. Громов, вы - свидетель!
- Ещё семерых изловили, ваше благородие, - козырнул Сашка, кивнув затем на кучку понурых зверобоев, со страхом озиравших военный лагерь в бухте. Пойманных стерегли бородатые ряпунцы с луками и копьями, сердитые, но сдержанные.
- Надеюсь, это последние? - спросил Громов. - Отведи их к Скирюку, пусть имена запишет. Потом накормить и содержать под стражей.
- Должно быть, больше никого не сыщем. Которые отбились в одиночку, тех ряпунцы прикончили. Эти горе-промышленники всем тут насолили! Амбары грабили, на баб ряпунских покушались. Эй, разбойники! Закатает вас Володихин в Сибирь!
- Сибир, Сибир, - испуганно зашептались филиппинцы и метисы, оглядываясь на вулкан Генеральный. Коническая гора утробно погромыхивала, дым над вершиной походил на грозовую тучу, а земля под ногами порой вздрагивала.
- Сняться бы с лагеря да в Мариинский Порт, - как бы про себя промолвил Сашка. - Неровен час, дохнёт гора огнём и язычищем нас достанет. В аккурат всех спалит.
- Не дрейфь, казак, - ободрил его мичман. - Это сатана страдает в подземелье, так Леонтий говорит. Его адскому высокопревосходительству досадно, что русский поп русалок в православии наставляет.
- Что-то они не очень наставляются. Который день уж батька с ними парится, а серебряночки ни тпру, ни ну. Упёртые в безбожии!
- Известно, порода французская, ветреная и легкомысленная, - сказал Громов. - Еле-еле признавали Нептуна, и то не слишком. Затем нахватались революционных бунтовских идей. Если на суше веры нет, то в море тем более. Миновали владения Ктулху - не поклонились, с осьминогами подрались… Попробуй-ка теперь им символ веры втолковать!
Мысленно Сашка признал правоту Громова. Характер у русалок лёгкий, но при том - ох и строптивы! Подманишь добрым словом, тары-бары, то да сё, а чуть сожмёшь - вывернется будто вьюн и обзывается: "Vous êtes un barbare! un monstre! un cosaque!"
Для проповедей казаки с солдатами сложили на берегу кафедру из валунов. Оттуда Леонтий, по собственному его выражению, "проповедовал камням и волнам".
Желая обрести покровительство империи и выказать свою признательность, русалки и тритоны сплывались слушать его и располагались будто тюлени на мелководье, но игривый, переменчивый нрав их сказывался то и дело. Читая вольным детям океана книжную премудрость, Логинов часто замечал, как в задних рядах открыто хряпают рыбёшку или нереида самозабвенно лижется с возлюбленным тритоном, или творится что-нибудь вовсе неподобающее.
- Хоть кол на голове теши! - жаловался протопоп Громову. - Я твержу про смертные грехи, а они амурам предаются! Спрашиваю: "Каково ваше profession de foi?", они смеются.
- Камнем в голову, - посоветовал Дивов, - не пробовали?
- Герррой, герррой, - мурчал Ирод, натирая своей шерстью сапоги корнета, выловленные со дна морского доброй Жанной.
- Иной раз подмывает, - признался Логинов. - Но долг велит действовать убеждением и лаской. Впрочем, полезна может быть и воинская хитрость. Есть одна идейка… ввиду чрезвычайных обстоятельств… Корнет, не откажитесь стать крестным отцом.
- Не готов, не достоин, - пытался увернуться Дивов. - Во грехах, постом мясо ел, людишек убивал, всякие слова выкрикивал в запальчивости, любодейные помыслы лелеял…
- Государственной измены, богохульства - не было? Прочие грехи я отпущу. Согласны?
- Не могу! - взмолился корнет. - Отец Леонтий, не настаивайте! Вы наверняка намерены крестить пригожую русалочку, всем прочим для примера - и как я, крестный отец, буду в дальнейшем с ней общаться? Как монах с монахиней, не ближе!
- Предлагаю свою кандидатуру, - вмешался Громов. - Мне земных женщин хватает, к земноводным не стремлюсь. Однако, батюшка, предвижу каноническую трудность. С нами нет ни одной православной. Кого прочите в крестные матери?
- Российскую Империю, - ответил Логинов голосом, полным величественного мистицизма.
- Грандиозно! - выдохнул Дивов с восторгом. - Преклоняюсь перед вашим гением!
Наутро Леонтий в надлежащем облачении и Громов в парадном мундире, с какой-то корзинкой подмышкой, вышли на берег к кафедре. Из морской глади торчало сотен шесть-семь голов - не полный состав, но по замыслу протоиерея всех скликать и не требовалось.
Под гомон заинтригованных русалок Логинов торжественно совершил чин оглашения, строго-настрого запретив диаволу господствовать над морскими людьми, затем повелел врагу уйти, после чего троекратно дунул, приговаривая:
- Изгони из них всякого лукавого и нечистого духа, скрытого и гнездящегося в их сердцах!
Громов, легко определявший стороны света без компаса, велел аудитории развернуться лицами строго на вест, а Леонтий стал вопрошать:
- Отрекаетесь ли вы от сатаны, всех его дел и всех его аггелов, всего его служения и всей его гордыни?
- Oui! Oui! Oui! - охотно отвечало собрание.
- И дуньте, и плюньте на него!
Знаки презренья к сатане были исполнены столь истово, что в бухточке случилась небольшая буря.
- Сочетаетесь ли вы со Христом?
- Oui!
- Если так, повторяйте за мной: Верую во единого Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли…
Заминок не возникло, поскольку текст уже был знаком русалкам. Они обладали превосходной слуховой памятью.
- …Исповедую единое крещение во отпущение грехов, ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь!
- Amen! - ответил хор.
Логинов благословил море, долженствующее стать купелью, и побрызгал на бухту маслом, условно помазав всех находящихся в воде.
- Крещаются рабы Божии русалочьего рода, сколько их здесь есть в русских территориальных водах - во имя Отца, аминь! - басовито возгласил Логинов и дал знак Громову. Тот открыл корзинку, где нечто шуршало и скреблось. Выглянул взъерошенный, встрёпанный Ирод, увидел полное море еды и завопил:
- МЯУ!
Русалки и тритоны как один нырнули.
- Всплыть! - властно скомандовал Громов. Когда его повеление исполнилось, он встряхнул негодующего Ирода, держа его за шкирку.
- …и Сына, аминь!
- МЙЯУУ!!
Свирепый мяв матёрого котища повергал морских жителей в ужас; они опять ушли под воду.
- Всплыть! - не унимался Громов, стараясь не прибавить ничего матерного, ибо Ирод немилосердно царапал его и стремился укусить.
- …и Святаго Духа, аминь!
- МММЯУУУ!!!
Бухта пошла кругами от массового одномоментного погружения.
- Всё, окунулись трижды! Отпустите котика, Аркадий Кузьмич, таинство свершилось. Миропомазание сделаем позднее, когда они очухаются…
- Ирод, голубчик, я зашкирил тебя в интересах империи, - морщась от боли, Громов изучал исполосованную когтями, кровоточащую руку. - Я руководствовался высшими государственными соображениями. Будешь мурлыкать Володихину на ухо - так и говори, поскольку это правда. От себя же я, как командир экспедиции, назначаю тебе семь…
- Мррр? - освобождённый Ирод (шерсть дыбом, глаза-угли) рванулся было пулей прочь, но задержался, нехорошо глядя на мичмана.
- …нет, десять фунтов свежей…
- Пффф!
- …красной рыбы!
- Мря? - в отрывистой реплике Ирода слышалось: "И это всё?"
- Фунт сметаны. Два фунта.
Шерсть на Ироде начала разглаживаться, но обида была велика, он никак не мог простить мичману грубость, пусть даже продиктованную служебным рвением. Заметив это, в торг вступил Леонтий. Как всегда, он действовал просто и убийственно.
- Сибирская кошка Саломея. Упитанная, бойкая, очень пушистая. Живёт на подворье иркутского владыки Серафима, - произнёс Логинов, глядя в облака. - Доставят в эту навигацию, ближайшим кораблём.
- Мрррррр… - заворожённо пошёл Ирод на мягкий и сладостный голос Леонтия.
- Значит, мы договорились?
- О, боже! - плаксиво воскликнула Жанна, зашлёпав вокруг себя ладонями. - Со мной что-то случилось! Мне трудно дышать под водой!
- И со мной тоже!
- И мне!
- Прямо-таки сдавливает грудь!
- Ah! vraiment c’est insupportable!
- Saperlotte! Diable! Parbleu! - слышалось отовсюду.
- Сказалась благодать крещения, - шепнул Громову Леонтий. - Аркадий Кузьмич, мне в облачении бежать неловко; не будете ли вы столь любезны, чтобы обезопасить меня сзади?..
- Это всё он! - заорал Пьер, указывая на Логинова. - Он наколдовал! Он прочёл заклинание и обмяукал нас котом! Держи его! Пусть вернёт как было!..
- Ходу, батюшка!
Ирод, мичман и Леонтий припустили к лагерю, а бухта забурлила - всё скопище ринулось на сушу.
- Скажите им, что это не отменяется! - горланил Громов на бегу.
- Вы думаете, они станут слушать?!
- Неделю скрывался я в сопках от сих неофитов, - чарующим голосом вещал Логинов, приняв новую порцию текилы и закусив балычком. - Яко Иоанн Креститель в пустыне, питался листвой и кореньями…
- По-моему, батюшка цитирует выдержки из своего жития, - предположил пьяный и довольный Дивов. - На деле же Громов велел солдатам тайком носить ему еду и выпивку. Водяная братия искала протоиерея весьма рьяно, но день ото дня их плавники и перепонки таяли, чешуя осыпАлась, а раж угасал…
- Тем временем, - остановить речь Логинова могла лишь молния, ударившая прямо в канцелярию, - противу нас ополчились силы ада. Извергая дым и пламень, пробудилась Генеральная гора. Было великое трясение земли, всюду витал серный дух и слышались вопли демонов. С востока пришёл тайфун, началось сущее светопреставление. Ежесекундно раздавался гром и били ослепительные разряды. Потоки ливня угрожали смыть наш лагерь в бухту. Но члены военно-духовной экспедиции были неустрашимы. Господин Скирюк сказал…
- Я сказал, - настойчиво перебил канцелярист, - что в любом случае перепишу всех водяных и выдам им пачпорты. Не мог же я вернуться в Мариинский, не исполнив свои обязанности? Хоть бы, говорю, земля разверзлась и весь остров провалился, но я их зарегистрирую, а после приведу к присяге! Это вам не оптом крестить! Каждого надо в отдельности. Я под навесом, новообращённые по одному подходят, кто в одёже, кто в рогоже, кто ладошкой срам прикрыв. А как быть? Их двенадцать сот душ, одень-ка всех! Велел шить из запасных парусов… Игл, ниток нету! Кто найдёт? Скирюк, больше некому! Кроить пришлось саблями…
- К делу, к делу, - призвал Володихин, наглаживая Ирода, чья сияющая физия была убелена сметаной. - Не отвлекайтесь, речь о подвиге.
Кот был счастлив вкусной наградой; вдобавок Володихин обещал его увековечить за заслуги. Сейчас Ирода не волновали даже каменные мыши, тихонько шнырявшие под полом в ожидании, когда Скирюк останется один.
- Я видел - человек идёт на самопожертвование, - заверил Логинов. - Слева штоф чернил, справа фляжка рому, пять дюжин перьев очинил. Непосильный труд на себя взял! Я клич бросил: "Кто писать может? На помощь Скирюку!" Он же отмахнулся: "Каракули-то выводить у нас все горазды, а нужен почерк писарский, каллиграфический. Я эту груду пачпортов… шутя осилю!"
- Геройское деяние! - Дивов обнял разгорячённого штатского. - Я б не рискнул. Ваше высокоблагородие, Скирюк достоин ордена!
- Пишу, строчу, - канцелярист задышал так, будто вернулся в тот овеянный славой день, - имена им даю и фамилии! Кто был Бабель - стал Вавила, кто Даниэль - тот Данила, а Эсташ - Евстафий! С бабами умаялся. Не разберёшь их, кто девица, а кто мужняя жена. У иной три хахаля, притом каждый с пятью полюбовницами. Как тут родство обозначать, при этаком-то беспорядке? Опять-таки, на имена привередливы. Нету в святцах Жанны, ставлю "Евдокия", она в крик. Как-то поименовал всех без особого скандала…
- Нет, две остались недовольными - Проскудия и Голиндуха, - напомнил Громов. Обычно бледное, его лицо порозовело от выпитого.
- Не угодишь! Предлагал - Нунехия или Перпетуя? нет же, кобенится, истерику закатывает. Что она там голосила?.. Дивов, вы переводили!
- Я не переводил, я был близок к обмороку. Она говорила: "Зачем я оставила милое море? О, бросьте меня обратно в волны!"
- А фамилии? - перебирая списки, Володихин потел от подступающего хохота. - Как вы их столько напридумали?
- Легко-с, ваше высокоблагородие. Куда гляну, что увижу, то и фамилия. Камень лежит - Каменевы, мох на камне - Моховы, казак рядом - Казаковы, чайка кликнет - Чайкины.
- Под конец иссякать стал, - встрял Дивов. - Вот, Сергей Петрович, взгляните внизу списка - Ружьёвы, Шапкины, Кушаковы, Сапоговы, Саблины, Мундиркины…
- Благо, не вписали фамилий Бриг и Гукер, а то пришлось бы за новоявленных иудеев отчитываться. И всех таки паспортами наделили?
- Таки всех, до единого-с!
- Бесподобно. Я вас, Скирюк, представлю к повышению в титулярные советники.
- Раз так - за будущего титулярного, за его личное дворянство!
Рюмки совокупно звякнули над полным яств столом.
- Мигель, наливай по новой!
Чернокожий бой, наряженный казачком, проворно поделил текилу по чаркам, белозубо улыбаясь до ушей.
- Лихой малец. Куда его определите, Сергей Петрович?
- Подарю арапчонка графу Бенедиктову. Он любит чёрных.
- Спорим, Ванькой назовёт? - протянул руку Дивов.
За столом недоставало только капитана Квальи, но его ждали с минуты на минуту. Вот и он явился под конвоем.
- Надеюсь, сеньор, Мариинская крепость запомнится вам как тёплый и гостеприимный угол. Присаживайтесь! Мигелито, налей капитану водки.
- Вы говорите так, сеньор комендант, словно собрались со мной расстаться. За здоровье - ваше и вашей супруги!
Разумеется, графиня Ирина Николаевна уже в день прибытия "Оказии" и "Предейтора" проведала, что, среди прочих, узником её обожаемого Серхио стал храбрый и благородный испанец. Едва в речах полковника зазвучали слова "упечь", "каторга", "рудники" и тому подобные, как Ирина Николаевна засобиралась в путь и приказала снаряжать "Св. Варвару". Отчего? Плохой сон! Приснилось, будто брат заболел.
- Я должна срочно плыть на Санта-Фе-де-Алаину! Осенью встретимся у Бенедиктова. Ты починишь бриг и приедешь ко мне.
И наконец:
- …если не станешь угнетать этого кабальеро и его несчастных моряков, я возможно останусь.
- Но, Ирина, они пираты и грабители!
- Их втянули англичане. Они - жертвы британских интриг. Или ты осознаешь это, или грузи мои вещи на "Варвару".
Поэтому во взгляде Володихина темнела память о семейной сцене. Квалья, ни сном ни духом не подозревавший о заступничестве сеньоры Аламеда, принимал эту сумрачность за русскую природную жестокость, слегка залакированную мундиром и эполетами.