Собрание сочинений. Том 1. Поэзия - Илья Кормильцев 3 стр.


За ржавыми зубами арки
унылая скамейка укрыла
испуганно рыдающих невинных жриц
июньских рос и пыльного двора.

"Мы играли в его присутствии
и видели уйму таинственных знаков
и торжественных откровений:
любое пустейшее слово в прокуренных комнатах
и прогулка и жаркий смех в парке
и откровенное: "Пойдем" -
все благословлялось его смеющейся рукой".

А он, с глазами разноцветными
и задорной молодой бороденкой,
Он никогда не заставит зайтись
сердце молоденькой девчушки,
прикинувшись танцем безмолвных секунд
на полыхающей струе
от безжалостного асфальтового веера -

и четверги наползают на пятницы
и жизнь сжимается как гармонь,
издавая предсмертный стон,
и вот вчера я упал в снег, пьяный,
но паденье закончилось на соленых скалах июля,
и я не верю, что она - это она,
ибо каждую секунду
она просит называть ее другим именем,
а я знаю не так уж много имен:
Страх, Отчаянье и Блаженство -
вот в этом круге я замкнут;
и я убедился, что завтра -
это остывшее позавчера,
холодные щи в одиночной камере гурмана,
и душа нашего соития тонет,
слепая и новорожденная -
возможно, будущая гроза крыш -
фосфорически-черная кошка,
несчастье, пересекающее дорогу;
и чем больше я стар, тем больше я молод,
и моя любовь питается одной лишь ненавистью,
и я становлюсь неравнодушен
к геранькам и домино,
вползая в колготки и подгузники,
и скоро я куплю газету со своим некрологом -

Не возвращая музыку за эту ночь,
Он скрылся, должник Геенны огненной,
Мой дьявол, дух искушения, сеющий ростки добра
На бесплодной почве бездвижной добродетели.
Дух, отрешенный от счастья летать,
но вершащий свой путь по земле.

Завтрак на траве

Ах, буйные наросты тополей,
качавшиеся в гамаке титана,
бросая тень на завтрак на траве!

Мост взвешивал крутые берега,
и водопад струился отовсюду,
скрестив в дуэли струи, словно шпаги.

И вечный, вечный петушиный крик
блестящих глаз испепелял нас на рассвете,
Чтоб на закате вызвать нас опять!

На оргиях, два пальца сунув в рот
и приступая к новой части трапезы,
сатрап отождествлений держал нас за рабов.

Как мальчики лежали мы на ложе
у сладострастника животных наших жажд
и плакали - не проронив ни слова.

В скотов нас поцелуи обращали,
а водопад вновь извергался, вновь
снимая краски новых гримов.

Но ничего вовек здесь не решалось:
суд спал, стрясая с париков крахмал
на тех секретарей, что нам писали
столь протяженный смертный приговор,
что с написанием его мы умирали.

"Арго, развевай паруса тополей!.."

Арго, развевай паруса тополей!
Истрепанные паруса подставь поцелуям ветра.
Мы уходим в Эвксинский Понт -
Навстречу золоту, навстречу смерти.
Нок-реи заготовлены подлинней,
Солонина заготовлена погнилей,
Мачты готовы отдаться Борею,
Мачты готов повалить Борей.

- Старый боцман, пьяный лоцман,
Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.

Мы будем плыть до первой веранды
С тобой, неизвестное.
На мертвой почве растут олеандры
И кипарисы отвесные.
Мы будем плыть до первой потери,
Пока за борт не свалится слабый,
Пока не разделит братьев вражда
Из-за портовой бабы.

- Старый боцман, пьяный лоцман,
Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.

Не зная, каково на вид руно, возьмем говно -
Корабль станет ассенизационным обозом -
Но нашим носам давно все равно -
Среди навоза - раздолье розам.
Мы расцелуемся, и на прощанье
Снова, как во времена стародавние,
Любовь покажется неизбывной вовек.
Но когда берега Колхиды скроются утром из вида,
Начнется июльский снег.

Вероника

Плаун, пылящий и поджарый,
Исстеган дождевым кнутом,
И сонный лес похож на старый,
Истрепанный, in folio, том.

И ломонос подобострастный
Усов своих рассыпал сеть,
И, значит - время подобралось
Для вероники засинеть.

И, значит, время вновь настало
Нам, глядя в старый водосток,
Вести счет каплям, размышляя:
Зачем ты поднесла платок?

И кто была ты: свежесть сена,
Букет из нераскрытых роз?
Толстуха спелая Пуссена,
От жира падкая до слез?

Красотка с профилем семитским -
Смесь состраданья и греха -
И вожделеньем каинитским
Горела добрая рука?

Святой назвал бы и разрушил
Сомнений тяготящий ад,
Но летом дьявольским разбужен
Твой слишком синий грешный взгляд.

И лето открывает двери,
Бросая в холод и знобя,
И я все более уверен
В истолковании тебя.

И о шагах любимых помня,
О лета пышущем огне,
Я все отбрасываю кроме
Одной догадки о тебе.

На память об июльской ночи
Коснулся белый холст лица
И лазуритовые очи
Кричали ужасом конца.

Был запах яростный и дикий.
И ложе. И не нужно слов.
И бились в отдаленье крики
Апостолов и их ослов.

"Где, тополиный пух, твоя судьба?.."

Где, тополиный пух, твоя судьба?

- В могучем древе!
Я, втоптанный в асфальт, дождем прибитый,
на своих ветвях
Рассаживаю голубей Святого Духа,
Лаская ближние частицы пуха!

В трех стенах

Лето набросилось внезапно.
Разбросало по пляжам восхитительную наготу.
Уткнулось косматоглаво в сырой песок.
Созрело. Захохотало в сосновом бору.
Наполненное светом, лопнуло,
Как безобразный гнойник.
Брызнуло в глаза. Замутило взгляд.

И только тут я заметил отсутствие себя.

Ты сказал: "И в опрокинутой рюмке остается вино…"
Да, но как его выпить?
В трех стенах разума с выходом, ведущим
к прошлому,
Не может быть влечения,
Не может быть иного состояния, кроме затянутого взгляда
На Я-прежде;

Лето промчалось, ничего не оставив,
Кроме размытого воспоминания о воспоминаниях.

Открытое окно - морщинистые веки стекла
Распахнуты, освежая взор влажным языком
Полночного веяния:
Обсосанные леденцы, облизанные свежестью -
Можем ли мы вопросить, можем ли мы осмелиться
Спросить, для чего и как
Надевают на голову Времени черный колпак?
В трех стенах комнаты не видно иного выхода,
Кроме окна, открытого в неизбежность.
Видишь ли, над твоей головой пробегает
Стайка девушек, сморщенных, как
Сухофрукты из компота:
Душ - постель, душ - постель, душ - постель -
И бесконечно их лица повторяются, не повторяясь.
Серпик Луны в четверть фазы
Похож на зеленую завязь:
Каждый день Луна возрастает,
В сочетанье с Сатурном давая
Жидкую кровь, меланхолию - и этот день
Покровительствует нечестивцам.

В трех углах кладбища нет иного выхода,
Кроме заросшей вероникой тропинки,
Ведущей в угол нечестивцев:
И желчные листики вероники
Хранят портреты святых нечестивцев,
Похороненных за кладбищенской оградой.
Проржавевшая дорога упирается прямо
В их полузабытые могилы, где только
Высохшие букетики похожи на заботливые веники,
Сметающие пыль с имен нечестивцев.

А лето промчалось, составив список
Представленных к награждению:
Всех вероотступников, с мозгами,
Прикипевшими к крышке черепа,
Всех, менявших одежду гостиниц,
Гостивших в различных постелях -
О лето, тянущее жевательную резинку
Любви среди ивовых зарослей
Пригородного пляжа!
И я не могу остановиться перед рискою
Влажной губы, ощущая ее, как переход
На тенистую сторону лета,
Предводитель нечестивцев, ересиарх,
Отрицающий даже видимое глазами,
Мою любовь, блуждающую,
Касающуюся влажными бедрами бледных кисточек вёха,
С лютиками, приникающими к черному треугольнику лобка,
Идущую, повязав свои волосы красной индейскою лентой -
Тебя - прошу! - превратить ее в дятла-желну.

Ибо есть ли выход из трех стен,
Кроме монотонной последовательности ударов,
Кроме коричной трухи, разметанной шлейфом
Под солнечным диском, кроме глянцевой солоноватости
Утренних ягод?

Не повторяясь ни разу в лицах,
Не вспоминая о безысходности,
Разбросаны девушки, сморщенные, как сухофрукты,
По парковым скамейкам, и у каждой - табличка:
"Осторожно, окрашено!"

Этот день дань отдаю я
Церемониалу прогулки:
Задумчиво разглядывая собственную тень,
Как Франциск проповедую сумрачным рыбам
В водопроводе журчащих аллей.
Лето взметнулось на недосягаемую высоту
И рухнуло оттуда, разбившись на капельки утешения.
Безумный пленник в ожидании чая!
Сможет ли смертный понять
Всех в тупик заведенных,
Всех в полете одернутых?
Ты взлетаешь, плавно расправляя крылья -
Так, чтобы каждое перышко прополаскивалось встречным потоком -
Вдруг жилистая ехидная рука хватает тебя за хвостовое оперенье:
Знакомо ли тебе это ощущенье?

Такова жизнь: твоя и моя!

Итак:
Снова ни к чему не пришедший,
Семнадцатилетний огрызок карандаша,
Которым божественная рука
Написала строчки стихов,
Скрежещущий металл не произошедшей катастрофы -
Я -
Обращаюсь к лотерейному аппарату мироздания
С одной из немногих оставшихся просьб.

Лиши меня прошлого,
Пусть стена четвертая встанет,
Превратив мне оставшееся в тюрьму,
Чтобы смог я себя ощутить
Бурым, опаршивевшим медведем
И поднять вверх косматые лапы,
Трясти кандалами в ритме фанданго,
Смешанном с воем.

Ибо лето набросилось слишком внезапно,
Чтобы зима рискнула в это поверить.

Лето огнедышащее

Развенчанный шпиль церкви здесь неподалеку
Зовет к общению с неотомщенным Богом.

Мы принудительно лишь видимое видим:
Секирой огневласые главы
Отрублены у взглядов в неземное.

Бесформенное самый яркий цвет имеет:
Любовь багровей страстоцвета пламенеет,
И отрешенье снежное, зеленая тоска -
Искристей снега, зеленей листка.

Лишь выход в поле сделает доступным
Познание - и мудрый переступень
В белесых кудрях нам отдаст свое
Понятье огнедышащего лета.

Кто знает жизнь - безумно не мечтал
Узнать ее законы и приметы;
Неопытный считает, что украл
Огонь, когда он сам - лишь отблеск света.

Воистину, прекрасен не восход,
Мгновенно осветляющий окрестность,
А предвосходные часы: в благом тумане
Владений феи озера - Морганы -

Куст зверем кажется, а зверь - кустом.

Наш глаз рождается в краю пустом,
Но зренье оплодотворяет местность
Чудеснейшим соитием примет,
Припоминаний - горькую пустыню.

Бог-Глаз, Бог-Око, несомненно, есть,
Но слишком Он заметен, чтоб заметить…
Пока еще есть время (время есть!),
Сквозь пальцы ты прищурься на закат:
В багрянце ногти - это ты убил,
Убийство зренья - твой позор всецело:

Ты, одинокий, не мечтал о встрече с Богом,
Неотомщенным Богом бытия,
Который ждал, все время ждал
Тебя.

Стихи для огненнокрылого пса

"Далеко ли вы собрались?" -
Спросил я королей.
"Настолько далеко, чтобы,
вернувшись, мы могли сказать:
"Мы где-то были…""

Боб Дилан

мы встанем из гробов, где мы лежали, думая о жизни,
и мы с тобой пойдем
по невесомым вздохов переулкам - пойдем ежевечернею прогулкой
и оросим кусты в невидимом саду

у нас есть столько сил и столько вожделений,
что завтра мы изменим то, что назовут вчера,
и в судорожные вечера
нас поведет живучий рак-отшельник
- туда, где раковины образов лежат

да, здесь была стоянка человека…
пустые створки все расстались с мясом,
и их блаженная сверкающая масса
лежит, как разродившиеся самки:
уже вне боли
- но еще вне счастья
мой пес, неужто ты и я, хоть и прожгли крылами
дырку в небосводе,
не заслужили бóльшую свободу,
чем эта высохшая скорлупа?

какой мальчишка запустил из трубки
горошину с насмешливым лицом? -
- о, все мы одурачены юнцом!
и мы заблудимся в безудержном тумане
и не найдем двери в стакане,
и мы залаем горько и покаянно:
"верните слову слова содержанье!"

и мы вернемся от Элеазара
с молчанием и страхом на устах,
но что скрываем мы, и чем
наш вызван страх?
возможно,
жаждой следующей прогулки.

Возвращение

Зверь времени линяет секундами.
Сколько дворников!
Сколько собирателей пуха!
Пересекаем коралловый песок в неясном свете.
Сколько ловцов ставит сети!
Звук перебирается, прижимаясь к стенам.
Из уха в ухо - от бесконечных лун на интегралы скрипок.
Что сталкивается на небесах:
пустые звезды или значение судеб?
Тени кругом - все в мантиях судей.
Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.

Выйди, сынок, встань на порог.
Это день возвращенья, ибо кости к суставам
стремятся.
Сколько мы ни уходим - круглое время.
Магеллан, Магеллан - ты седеешь,
но покинуть орбиту не смеешь,
так как время - почти что арбуз.

Совершенно кругло и лысо:
на планете король и крыса -
можно миловать, можно казнить -
все равно неразрывна нить
между futurum и plusquamperfectum.

Может свет невесомый гнить
между звездами, словно солома -
просто слишком время огромно
при гниении света звезд.

Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.
Только дело не в том, что мы постарели
и серый наждак беспробудной щетины
залег среди хрупких морщинок.

Дело совсем не в том.

Даже когда мы моложе были
и звуки музыки плыли
беспрерывным святым полотном,
выходя из дома - мы направлялись в дом.

Я возвращаюсь в сиянье и блеске -
сгнивший остаток былого начала.
Встреть, как встречала!

В расцвете, упадке или гниенье -
все на пути возвращенья.

И непониманье и откровенье -
все в возвращенье.

Косари

Трава привстала на носки корней.
Обабок потный в капюшоне листьев,
Качаясь на чешуйчатой ноге,
Заворожил осклизлые грибы.

Он - дервиш
Поющих луж, проселков,
Косарей, лежащих на листве
Вокруг истлевшей бочки, из которой
Полтысячелетия сочится мед.

И ржавчина и гниль на месте кос
Нисколько не смущают захмелевших -
Они безумно смотрят на покос.

Их дождь корит, гноя густые травы,
Но самый старший косарь говорит:
"Там, где мы хоронили наших предков,
Все смешано насмешливо и зло,
То тимофеевки клонится колос редкий,
То вежливо бормочет плевелье.

Кто вложит шибболет в цветущие уста?
Кто лезвие направит, не робея?
Мы знаем, что косы ждет орхидея,
Но к орхидее не пройдет коса!

Ведь все меняется, не глядя, лепестками,
И охмуряет этим меткий глаз:
Вот горицвет пылал огонь-цветками,
Но глянь - и там пырей, где он погас.

И меткий глаз становится глупей,
И гнева царского предожидает шея:
Изменник воронов - из рода голубей
Иль ворон, только статью похищнее?
Никто нам не подскажет, как нам быть.
Пришла пора косить, да только что косить?
Мы на краю покоса коченеем!"

У сельской дороги

Грязь унизить нельзя.
Попирай хоть ногами -
Только всхлипнет, глотая твой след.
Серо-коричневая, все та же -
Равнодушный кисель,
Исхлестанный жизнью проселка.
Грязь и после тебя будет жить.

Дождь ударит лиловыми копьями в землю.
В этот день и в душе, и в земле
Грязь смешается с каплей небесной:
И в ошейнике комнаты тесно,
На цепи у погоды тоскливо.

Грязь потом отстоится,
Возникнет туман -
Изгоняемый дух недостойных желаний,
Разгоняемый ветром, он тщетно
Ждет найти пограничье своих очертаний.
Вот и чистые игры заплещутся в охре,
Игры выползков, и обнажившись на дне,
Все следы амальгамою влаги зажгутся:
Тело луж ослепительно! - очи огромны!
И нескромны, как жизнь нескромна
К тайнам исчадий своих…

Недостойные жизни - достойны лишь зла и добра.
Тем, кто истинно есть - тем прилична иная судьба:
Терминатора света и тьмы; в оседании мути
Наблюдать проясненье кристальное сути.

Грязь добром не унизь!
Там, где грязи подходы открыты -
Жди рождения новых открытий.
А иначе ты сам
С болью своей и любовью -
Лишь безумный агент страховой,
выживший в атомном пекле,
Что, размахивая пачкой горелых листков,
Ищет под пеплом наследников.

"В этом безмолвном пруду ослепленной Земли…"

В этом безмолвном пруду ослепленной Земли
Города - как кувшинки: раскрывают соцветья лишь ночью.

Веря - молчи. Но не веруя - тоже молчи,
Ибо каналы твоих восприятий висят на цепочке,
На брелоке всенощного стража Петра.

Если где-то в рай и открывается дверь,
Может, совсем не тебе, но по звону полночных небес
Понимаешь - кому-то
Ты воспарению чувств бессловесно поверь,
Ибо подошва твоих восприятий
Кремнистой дорогой разута.

Вряд ли столь важно,
кто
пропуск в Эдем получил,
Когда в полвторого тебя фонари погружают в затменье,
Важно, что есть эта ДВЕРЬ -
ну а ты иль не ты -
выше и выше вовек твоего разуменья.

Женщину встретив полночной порой,
не доверься глазам,
Различающим ясно лохмотья и выступы плоти:
Может, это - ниспосланный грешнику ангел небес?
Только глаза загрубели, и сердце бесстрастно колотит?

Пьяного встретив - песни за райское пенье прими
(в это ли время ушам неразумно поверить?)
Так в этот час обратится в дорогу тупик,
И на бетонной стене обнаружатся двери.
В игры невинные
с тенью и светом играй.
В сердце великая
смена эпох происходит.

Может, сейчас
на тебя
благодатно нисходит твой рай,
Лишь потому,
что к кому-то
он вправду нисходит.

Молчаливый соловей

купальщицы ногой босою море крови топчут
тепла ль еще? не застудит ли грудь?
Мой Соловей, пропой им, не забудь,
шипом прокалывая сердце, песню,
с которой Лодочника провожал ты в путь.

того, кто спился от работы вечной,
кто знает, что на берегу ином
их встретят тени вьющихся растений
и те же муки - год за годом, день за днем.

да, песня та была всем песням песнь!
в ней не было ни звука: сочетанье
ритмических фигур молчанья
и в гармоническом порядке
ты слил с молчаньем пустоту
и дал нам зримый образ неживого тела,
хранящего живую красоту.

ведь то был самый лучший похоронный марш!

и с этой песнею купальщицы вошли
в кровь по соски, и закипела пена,
маня их, словно некая сирена,
нырять, и пить,
и грезить наяву.

"Все то, что жизнью выпито из вас,
вам возвращает смерть, не требуя оплаты.
И Демоны, как верные солдаты,
Вас охраняют в этот час.

Ваш ложкой выскобленный мозг
не дал бы вам таких наитий,
как этот Лодочник пропитый,
осуществивший перевоз…"

Пой, Соловей, храня молчанье!
Им, промолчавшим жизнь насквозь,
Пусть станет лучшим наказаньем -
на темя - капли старых слез…

Назад Дальше