В г. Троицке его приютил, больного и нищего, главный инженер Троицко-Орской железной дороги Веховский. Со взятием Оренбурга сибирскими войсками Лев Анатольевич получил возможность выбраться из кровавой Совдепии; в нем принял участие адмирал Колчак и отправил в Японию лечиться. Однако подорванное здоровье восстановить не удалось, и по возвращению из Японии его жизнь тихо угасла…"
К сказанному следует добавить, что во Владивостоке Лев Анатольевич находился на излечении с августа 1919-го по январь 1920-го в больнице Блюменфельда, располагавшейся в то время на улице Пушкинской и в морском госпитале на Светланской.
Однако ни в Японии, ни во Владивостоке не смогли распознать, что за болезнь его мучила.
Вадим Дмитриевич задумался и написал на полях: "пока судьба нашу семью хранила".
А в том далеком 1918 году они остановились в Иркутске, родине Марии Степановны, где у Вадима появился брат Дима.
Через некоторое время, оставив жену и двух сыновей на попечение родственников, Вадим Дмитриевич направился во Владивосток, где надеялся устроиться на работу и перевезти семью, чтобы обжиться на новом месте.
Сойдя с поезда, Мацкевич волей-неволей стал как бы заново знакомиться с городом. Ровно тринадцать лет прошло с того времени, когда он покинул Владивосток на крейсере "Громобой".
Сразу же поразил вокзал. Создавалось впечатление, что он прибыл не во Владивосток, а в Москву на Ярославский вокзал: до того велико было архитектурное сходство этих двух зданий.
"Вот размеры только поменьше", – отметил про себя Дмитрий, подозвал "помогайку"-китайца, передал ему чемодан и решил не брать извозчика, а пройтись немного пешком по едва узнаваемым улицам.
За эти тринадцать лет город здорово изменился. По улицам Алеутской и Светланской от железнодорожного вокзала до Гнилого угла протянулись двухколейные трамвайные рельсы, по которым, постукивая на стыках и весело дзинькая, пробегали деревянные вагончики трамвая. Появилось много каменных двух и трехэтажных зданий. Но самое главное – обилие на Светланской военных, и не только Российской армии.
Ко времени прибытия Мацкевича во Владивосток советовластие в городе было уничтожено, и в городе действовало сразу шесть правительств: чехословацкое командование, Сибирское автономное правительство Дербера, временный правитель генерал Хорват, земское и городское самоуправление, комитет чиновников, не признающих никого, кроме себя, и, наконец, консульский корпус. Об этом он узнал от сына давнего знакомого, Матвеева. Молодой человек со странным именем Зотик многое рассказал ему о сегодняшнем Владивостоке. Но это случится дня через два-три после приезда, когда Мацкевич будет обходить знакомые места и знакомых людей.
А пока он вышел к началу Светланской улицы, знакомясь с типами людей, "рожденных революцией".
Его внимание притягивали прохожие, которые шагали по тротуарам навстречу или по противоположной стороне улицы.
Он узнавал в них безработного и богатея-буржуя, саботажника и трудового интеллигента, спекулянта и студента. Вот промелькнула веселая стайка студенток-курсисток с книжками в руках, а вон китаец – продавец сладких яблочек. Тут же иностранцы: поджарый англичанин, поджарая собака и дама под стать, два солдата из Чехословакии и местная дамочка, плачущая женщина в "интересном положении с дитем, держащимся за ее юбку, и, собравший вещички, солдат оккупационного корпуса. Рядом индифферентный китайский патруль, японский офицер на лошади, пьяные, несмотря на только начавшийся день, американские матросы. Позднее он увидит открытки с шаржами на всех этих "типов" русского художника Афанасьева и чеха Кароли. Он с удовольствием приобретет их для своей коллекции.
Внезапно он увидел как его "помогайка" подбежал к японскому патрулю, поставил на тротуар чемоданы и что-то сказал солдатам, показывая пальцем на Мацкевича.
Патруль дождался, пока тот подойдет, и офицер жестом приказал Мацкевичу следовать вместе с ними. "Помогайка" тащил чемодан, избегая взгляда своего нанимателя.
Перейдя Светланскую, патруль по Китайской поднялся к зданию с грифонами над входом и с вывеской японского консульства.
– В чем дело? Куда вы меня ведете? – пытался выяснить Мацкевич. Но ему никто не отвечал.
Продержав некоторое время на первом этаже, патруль доставил его в одну из комнат второго этажа.
– У-здрастуйте, господин Маскевис, – приветствовал его, выходя из-за стола и изображая приветливую улыбку, японский офицер, в котором Дмитрий Александрович с удивлением узнал давнего знакомого, господина Мори.
– Вы что, следите за мной, господин Мори? – не ответив на приветствие, резко спросил Мацкевич. – Что вам от меня нужно?
Глаза японца сузились:
– Ну-ну, господин Маскевис, вы не на своем корабле, так что не командуйте. Командую здесь я. Разрешите представиться: полковник Судзуки. И хотя ваши документы в порядке, я могу доставить вам много неприятностей. Мы следим за всеми прибывающими в город и задерживаем для выяснения личности.
– И все-таки, что вам нужно? – переспросил Дмитрий Александрович.
– Мы знаем, откуда вы прибыли, господин Маскевис, правда, не знаем зачем? – Японский офицер немного помолчал и произнес с полуулыбкой: – Давайте возьмем, как у вас говорят, быка за рога. В городе вы можете встретить знакомых вам офицеров, а также направляющегося сюда адмирала Колчака. Вы ведь знакомы с ним, – полувопросительно-полуутвердительно произнес он. – Так вот, японское командование хотело бы знать о настроениях ваших сослуживцев, об их планах. Вы бы очень помогли нам. Конечно, в прошлую войну мы были врагами, но сейчас у нас единая цель – навести порядок на этой земле, – закончил Судзуки.
Мацкевич подивился тому, как превосходно, почти без акцента, Судзуки владеет русским языком. Только раскатистое "р", заменяющее в том числе и букву "л", да труднопроизносимое русское "ц", выдавали его.
– Шпиона из меня не получится… И не надейтесь, господин Судзуки, – заявил Дмитрий Александрович.
– Ну, ладно, сегодня я вас отпускаю, но вы подумайте на отдыхе. До новых встреч, господин инженер-механик, – с иронией произнес японец.
Патруль вывел Мацкевича из консульства, на улице его терпеливо поджидал "помогайка". Подхватив свой чемодан и дав доброго пинка под зад своему, так сказать, "провожатому", предварительно бросив ему монету, Дмитрий Александрович быстренько погрузился в подошедшую пролетку, которая доставила его к дому, где он когда-то квартировал.
Хозяйка, Лукерья Кузьминична, изрядно постаревшая, встретила его радушно, как близкого родственника, и предложила ему разместиться в той комнате, в которой он когда-то жил. Полились бесконечные расспросы и разговоры о Валерии, о семье, о Петрограде и вообще о жизни. Хозяйка жаловалась на беспорядки в городе, стрельбу по ночам, на недостаток продовольствия и на ухудшающиеся условия жизни.
Дмитрий Александрович поднялся затемно. Что-то не спалось, и он вышел на крыльцо в майке, брюках и тапочках на босую ногу. Развиднелось, сразу повеяло свежестью. Улетучивался легкий туман, на востоке разгоралась заря и наконец и из-за сопок показался ярко-малиновый диск солнца, но и луна еще не уходила с горизонта, повиснув белесым силуэтом над бухтой. От перильцев крыльца до края крыши сеней заплел паутину крупный, величиной с детский кулачок, паук, поджидая в свои тенета очередную жертву. В переплетении паутинок блеснули алмазным отсветом бусинки росы. На клумбах пламенели астры, полыхали разноцветьем георгины.
"Все-таки хороша приморская осень, – подумалось Мацкевичу. – Такой красоты, наверное, нигде в России не увидишь".
Он перевел взгляд на бухту, на город. Еще не выключили топовые огни работяги-буксиры. На кораблях били склянки, отзванивала время рында. Только не было российских кораблей у 33-го причала.
По всему периметру бухты хозяйственно расположились иностранные корабли.
Заблестели под солнцем позолоченные маковки школы-церкви "В память всех убиенных в войне 1904–1905 гг.". В овраге, который располагался чуть ниже церкви, и где были разбросаны домишки городской бедноты, затеплилась жизнь, переговаривались соседки, потянуло чем-то съестным.
* * *
Район этот назывался "нахаловкой". И застраивался он вопреки всем запретам.
Дмитрий Александрович вспомнил, что, по существовавшим тогда правилам, если застройщик успеет сложить за ночь печь, вывести трубу и эту печь затопит, то его уже с этого места не сгоняли. Сколько же таких "нахаловок" понастроено по всей России!
А вот и недостроенный польский костел, чуть дальше немецкая кирха, здание Восточного института и золотые купола Успенского собора. По нечетной стороне высится женская гимназия (коричневая, по цвету платьев гимназисток), здание инженерного управления Владивостокской крепости, виднеются башенки Пушкинского театра. Внизу на Светланской выстроились в ряд офицерские дома и казармы флотского экипажа. За туманной дымкой еще не видно Русского острова и выхода в открытое море.
Мацкевич тяжело вздохнул, вспоминая свою службу на "Громобое", возвращение в порт после самого тяжелого боя с японской эскадрой. Тогда врага не пропустили, а сейчас он сам пришел и распоряжается в городе как хозяин.
Из полуоткрытой двери выглянула хозяйка и пригласила к завтраку.
Днем Мацкевич, уже в форме инженер-механика, капитана 2-го ранга, отметился в комендатуре. Он решил больше не давать повода патрулям, даже иностранным, задерживать себя "для выяснения личности".
После этого он спустился к корабельной набережной, к местам, где когда-то стояли крейсер "Громобой" и другие корабли Владивостокского отряда. Теперь здесь теснились корабли-иностранцы. А на месте стоянки "Громобоя" застыл броненосец под японским флагом и иероглифами, обозначающими название – "Ивами".
Несмотря на измененный силуэт Дмитрий Александрович узнал в нем эскадренный броненосец "Орел", который был построен на Галерном острове в Санкт-Петербурге и вступил в строй уже во время Русско-японской войны в октябре 1904 года. И в составе Второй эскадры Тихого океана совершил переход с Балтики на Дальний Восток. В Цусимском бою 14 мая 1905 года "Орел" получил множество попаданий японских снарядов, но сохранил боеспособность . На следующий день корабль был сдан японцам и в 1907 году после капитального ремонта вступил в строй японского флота под названием "Ивами". В 1918-м корабль прибыл во Владивосток, являясь флагманским кораблем японской эскадры.
"Да, – подумал Мацкевич, – это только японцы могут с такой поистине восточной изощренностью напомнить России о позоре прошлой войны".
Но виноватым лично себя он не считал, потому что сделал все от него зависящее, чтобы не уронить честь Андреевского флага.
Тем не менее сердце будто чем-то защемило. Постояв у причала и вспомнив боевых товарищей, Мацкевич поднялся по адмиральской набережной мимо арки Цесаревича и вышел к Главному морскому штабу на Светланской.
Несмотря на позднюю осень ласково грело солнце, стояла прекрасная пора приморской осени. Такая погода продолжалась до начала ноября.
Мацкевич направился по Светланской в центр города. Его обогнала группа женщин-американок, большинство из которых было одето в мешковатую форму защитного цвета и форменные шляпки с кокардами. Они оживленно переговаривались между собой, иногда раздавался дружеский смех. Среди них он заметил знакомое лицо, но не мог припомнить, кто это.
"Армия Красного Креста из Америки", – неожиданно вспомнил Дмитрий Алексеевич. Хозяйка рассказала за завтраком о том, что во Владивостоке появились женщины-американки, которые добровольно приехали во Владивосток с благородной миссией оказания помощи раненым и больным .
В этот же день, ближе к вечеру, когда ярко-оранжевое солнце перевалило за сопки, окружающие Амурский залив, Дмитрий Мацкевич встретил еще одну американку, знакомую еще со времен Русско-японской войны. Навстречу ему, соскочив с трамвайной подножки, спешила куда-то Элеонора Прей, немного располневшая, но все же узнаваемая. Она не признала в Мацкевиче знакомого. Перед ней стоял солидный офицер-моряк со шкиперской бородкой и усами, еще черными, но подернутыми серебряными нитями первой седины. Мацкевич заметил на платье Прей нагрудный знак сотрудника Американского Красного Креста. Он не стал напоминать Прей о знакомстве и прошел мимо, подумав: "Не узнала, ну и бог с ней…"
Однажды вечером в дверь дома, где остановился Мацкевич, постучали, и хозяйка провела к нему в комнату долгожданного гостя. Им оказался Виктор Петрович Вологдин. Дмитрий Александрович еще в Петрограде дал ему адрес на случай, если тот прибудет во Владивосток.
Они крепко обнялись и за чашкой чая с душистым малиновым вареньем, которое тут же спроворила хозяйка, обменялись последними новостями.
Виктор Петрович сразу же доложил:
– С вашей семьей, Дмитрий Александрович, все в порядке. Малыш крепенький, здоровенький. Старший, Вадим, очень серьезный "молодой человек", как я его называю, во всем помогает Марии Степановне. Да и жена ваша в добром здравии. В общем, объединилась с моей семьей, живут как бы коммуной. Да и по-другому в это лихое время нельзя.
– Спасибо за хорошие вести, – поблагодарил Мацкевич.
В тот вечер они засиделись надолго, обсуждая непростые вопросы, самым главным из которых был сакраментальный "что делать?".
Дмитрий Петрович был в восторге от Владивостока, от моря, от сопок, от прекрасной осенней погоды. Такого он не видел и не ощущал ни в Поволжье, ни тем более в Петрограде.
Мацкевич к этим восторгам относился более спокойно. Все это он уже пережил.
– Подожди, подожди, Виктор Петрович, еще хлебнешь прелестей погоды во Владивостоке, – остудил он своего друга.
– Давай перейдем к более серьезным проблемам, – продолжал Мацкевич. – Обстановка в Сибири, и во Владивостоке в частности, очень сложная. Да вы и сами видели, что на улицах города каких только иностранных мундиров ни встретишь. Пальцев на руках едва хватит, чтобы пересчитать: Япония, Америка, Великобритания, Франция, Италия, Чехословакия, Венгрия, Канада и даже Китай. Кстати, чехословаки баснословно быстро превратились из военнопленных в боевой, прекрасно вооруженный корпус, – закончил он.
Несмотря на многолетнее знакомство Мацкевич и Вологдин так и не перешли на "ты", но оно иногда проскальзывало.
Оба тяжело помолчали. Ведь нужно было на что-то решаться… Где-то на полдороге к Владивостоку застряли их семьи. Дмитрий Александрович нарушил молчание первым.
– Я тут встретил сослуживцев, старых знакомых. Каждый из них по-своему оценивает политическую обстановку в городе. Но кое-какие выводы сделать можно. Вероятно, большевистскому правительству не до окраин, поэтому японцы высадились здесь уже в конце 1917 года. Собственно, они и являются наиболее значительным воинским континентом, численность которых приближается к 72 тысячам человек. Великобритания, Франция, Италия вместе выставили 19 тысяч штыков. Китай, под нажимом Японии, командировал 1200 солдат. Чехословацкий корпус, следует на родину из плена, в который его бойцы попали в годы Первой мировой войны, и насчитывает около 15 тысяч человек. Вот такая ситуация образовалась в Сибири, – резюмировал Мацкевич. Вологдин только покачал головой, Дмитрий Александрович продолжал: – Я краем уха слышал, что во Владивосток то ли приехал вице-адмирал Колчак Александр Васильевич, то ли его ждут. Я с ним давно знаком. Хорошо бы встретиться.
Вологдин вдруг предложил:
– Когда я поднимался сюда по Пушкинской, то видел афишу, извещающую, что в Пушкинском театре устраивается концерт-раут с участием известной пианистки. Давай сходим, может, кого и встретим?
– Договорились, – согласился Мацкевич.
Вице-адмирал Колчак действительно прибыл во Владивосток в октябре 1918 года вместе с Анной Тимиревой. Здесь же, во Владивостоке, в местной консистории были оформлены документы о разводе Анны с ее мужем – героем Русско-японской войны, контр-адмиралом и другом Колчака, Сергеем Тимиревым.
С этого времени Анна Тимирева считалась гражданской женой Колчака, хотя официально его брак с женой Софьей не был расторгнут. Поначалу Колчак и Тимирева жили в разных гостиницах: Александр Васильевич в "Золотом Роге", а Анна – в "Версале".
Колчак был во Владивостоке не первый раз. Впервые он приезжал сюда в 1891 году, когда крейсера "Память Азова" и "Рюрик" совершили переход во Владивосток из Кронштадта.
После службы на "Рюрике" мичман Колчак перевелся на клипер "Крейсер". Наблюдения по гидрологии во время плавания на этом корабле легли в основу его первого научного труда, опубликованного в Санкт-Петербурге. За годы, проведенные во Владивостоке, мичман Колчак большую часть времени проводил, конечно, в плаваниях. Но, увольняясь на берег, он не забывал посещать Географическое общество, участвовал в открытии памятников адмиралу Невельскому и шхуне "Крейсерок".
Весной 1904 году Колчак снова побывал во Владивостоке – проездом в Порт-Артур к новому месту службы.
По возращении из японского плена в 1905 году он опять оказался во Владивостоке, где и произошла его встреча с братом и сестрой Мацкевич в ресторане "Золотой Рог".