Глава 5
Комендант Воткинска
Весной 1918 года семья Вологдиных добралась до Перми. Кое-как разместившись с перепуганными и плачущими детьми в вагоне поезда, отходящего из Петрограда, они с присущими для того времени трудностями почти доехали до места назначения, когда Виктор Петрович попал в неприятную историю.
Один из парадоксов Гражданской войны заключался в том, что несмотря на разруху и противоборство "красных", "белых", и даже "зеленых" железная дорога продолжала функционировать. Несмотря на отсутствие угля, ремонтных бригад, проводников и прочего, прочего, прочего. Уголь заменяли дровами, а на некоторых станциях даже отпускали из специальных кранов кипяток.
Вот к одному из таких кранов с кипятком и встал в очередь Виктор Петрович. Перед ним стояла беременная женщина, которая вдруг как-то обмякла и навалилась на него всем телом, потеряв сознание. Вологдин едва успел подхватить ее, выпустив чайник, который держал в правой руке. Вокруг них сразу закрутилась суматоха, заохали женщины, матюгнулись мужчины. Через некоторое время дама пришла в себя и принялась расточать благодарности. В это время загудел паровоз и поезд дернулся, набирая ход. Виктор Петрович подхватил пустой чайник и на ходу вскочил на подножку.
Уже в купе он обнаружил, что его обчистили как липку. Вместе с деньгами исчезли и некоторые документы…
Виктор Петрович повинился перед Катюшей о случившемся уже в Перми. Катерина только руками взмахнула и горестно вымолвила:
– Господи, спасибо, хоть в живых остался!
Через некоторое время Вологдин собрался было в Воткинск, но Екатерина Александровна решительно воспрепятствовала этому:
– Неужели, ты не видишь, Виктор, что творится? Подумай о семье. Ведь у тебя малолетние дети, – упрекала она его.
Виктор Петрович промолчал… Вечером следующего дня к ним пришел гость – невыразительный субъект с военной выправкой. Это был посланник от старшего брата, Владимира. На словах он передал, что Виктора Петровича ждут в Воткинске, и немедленно.
После бурного объяснения с женой и обещания, что он не будет ни во что такое ввязываться, Виктор все-таки выехал в Воткинск.
Уже поздним вечером по указанному посланником адресу он нашел двухэтажный деревянный дом и постучался. Услышал, как кто-то подошел к двери и притих за ней. После повторного стука послышался знакомый голос, спросивший:
– Кто там?
Виктор назвался, дверь приоткрылась и он увидел брата, прячущего в карман браунинг.
– Проходи, брат, – обнял его Владимир. – Как видишь, живу один, семью отправил в Швецию, – продолжал он, доставая из печи чугунок с картошкой в мундире и накладывая в чашку свежие огурцы и помидоры.
На столе появилась из ниоткуда бутылка самогона. Владимир разлил мутноватую жидкость по стаканам.
– Ну, давай выпьем, брат, – приподняв свой, произнес Владимир и, чокнувшись о стакан Виктора, продолжил: – С богом!
Закусив краснобоким помидором, предложил:
– А теперь поговорим, брат. Семью в Перми оставил?
Виктор кивнул головой, не успев прожевать картофелину.
– Извини, Виктор, разносолов не держим. А если серьезно, что думаешь делать?
– Да мы с друзьями решили пробираться во Владивосток.
– Дело хозяйское, конечно. А я решил уехать в Париж. Не знаю, и не надеюсь, что мы победим… Вот еще одну авантюру переживу – и в путь-дорогу дальнюю – на запад. Давай по второй, брат, чтобы нам сопутствовала победа, – предложил Владимир.
– Давай, – легко согласился Виктор.
– Но ты сам себе противоречишь. Говоришь о победе, но в нее не веришь…
– Виктор, я постарше тебя, да и в таких кругах вращался, что тебе и не снилось. После расстрела царской семьи я уже ни во что не верю.
Виктор сразу вспомнил времена, когда Владимир был техническим директором Франко-русского завода в Петербурге.
– Ну а теперь главное. Я не на последнем месте в Союзе фронтовиков. Не сегодня-завтра полыхнет, восстанут рабочие Ижевского и Воткинского заводов. Тебе не отсидеться в стороне, надо будет принимать чью-нибудь сторону. Я всякого на Русско-японской повидал, а ты пороху и не нюхал. В любое время тебя могут мобилизовать в армию не наши, так красные. Воинского чина ты не имеешь, пойдешь рядовым в окопы. В общем, предлагаю тебе после восстания должность коменданта Воткинска. Я уже переговорил кое с кем, узнав, что ты в Перми. Давай по третьей – и отдыхать. Утро вечера мудренее. Я надеюсь, что согласишься. Да, выпустили джинна из бутылки… – закончил он совсем непонятно.
Как и предсказывал Владимир Петрович Вологдин "полыхнуло". Утром 8 августа 1918 года Союз фронтовиков Ижевска выступил с оружием в руках против Красной армии. К середине дня город был в руках восставших. 17 августа внезапным ударом был взят Воткинск. Началось формирование Народной армии, в которой Владимир Петрович Вологдин стал начальником штаба и своим приказом назначил Виктора Петровича Вологдина, без указания чина, комендантом города Воткинска. Затем инженер Вологдин назначается начальником технической части Галевского района. 17 августа был образован Комитет Учредительного собрания Прикамского края (Прикомуч). С 1 сентября 1918 года ему передавалась вся полнота гражданской власти на всей территории.
3 сентября 1918 года в газете "Ижевский защитник" опубликована Декларация этого правительства:
1. Восстановление всех политических свобод, завоеванных революцией февраля 1917 года.
2. Восстановление всех демократических основ земского и городского самоуправления, избранных на основе всеобщего равного, прямого и тайного голосования.
3. Установление связей и признание ответственности перед Комучем.
4. Всемерное способствование скорейшему возобновлению работ Всероссийского Учредительного Собрания.
Прикомуч единовременно передал Народной армии шестьдесят тысяч винтовок. Дело в том, что русскую армию снабжали винтовками Мосина всего три завода: Сестрорецкий под Петроградом, Тульский и Ижевский, так что недостатков в оружии Народная армия не испытывала. Недоставало патронов.
Внук Виктора Петровича, Валерий Шевченко, в своих воспоминаниях описывает интересный случай:
"Как-то имея в виду "белое" дедово прошлое, я спросил его: "Ну, а как ты воевал с красными, в кого-нибудь стрелял?" В ответ на это дед рассказал мне следующую историю:
"Как-то два солдата из нашего гарнизона решили перебежать к красным, но их поймали. Поймали и решили судить. Не расстреляли сразу, а именно решили судить, поскольку у нас была армия, в которой должны были действовать законы. Принятие такого решения вызвало серьезные затруднения. Адвокатов среди офицеров еще кое-как нашли, а вот на должность прокурора никто не соглашался. Пришлось стать "прокурором" мне.
Пойманные были молодые деревенские мальчишки, которым не исполнилось и двадцати лет. Грозил им расстрел. Во время судебного разбирательства начались неувязки. Речь адвоката прозвучала как прокурорская, адвокат не сомневался в том, что подзащитных следует расстрелять, ну а я, – говорил дед, – выступил как адвокат. Однако несмотря на эти шероховатости, приговорили все-таки к расстрелу. Расстрелять должны были ранним утром на восходе.
Я не мог заснуть и среди ночи отправился в тюрьму. Меня, разумеется, пропустили. Взял у охраны ключи и выпустил парней, посоветовал им поскорее смываться…""
…Восстание ижевских и воткинских рабочих стоит особняком в истории Гражданской войны. Его по-своему описывают и участники тех событий с обеих сторон, и современные историки. Эта "трехмесячная", или, как ее еще называют, "стодневная" война "красных" с "красными" (и те, и другие вступали в бой под красными флагами), так и осталась феноменом, не изученным до настоящего времени. Ну, не укладываются эти события почти столетней давности в прокрустово ложе "идеологического противостояния", и все тут.
Даже форма военной одежды для Народной армии была установлена особая. Всем чинам ее запрещалось носить погоны и кокарды русской императорской армии. Поначалу вместо "старорежимных" российских кокард на головных уборах носили черно-оранжевую георгиевскую ленточку, а также белую повязку на левом рукаве, а вместо погон – нарукавные нашивки на правом. Один из генералов белой армии поведал в своих мемуарах впечатления о внешнем виде повстанцев: "Без погон, со щитком наподобие чешского на правом рукаве, почему-то с георгиевской ленточкой вместо кокарды на фуражке. Вид полутоварищевский…".
И лишь в октябре 1918 года последовал приказ Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Болдырева:
"В целях упрочения дисциплины и облегчения управления войсками, а также для отличия по наружному виду военнослужащих от прочего населения приказываю:
Военнослужащим носить исключительно присвоенную… походную боевую и доныне не отмененную никакою законною Всероссийскою властью форму, погоны защитного цвета, с установленными отличиями чинов и с шифровкою части… Нарукавные знаки отменяю…"
Рассчитывая на победу и учитывая, что для снабжения заводов необходима электрическая энергия, Примкомуч принял решение о строительстве электростанции. Тут и пригодился инженер-электрик Виктор Петрович Вологдин со своим дипломным проектом. Но воплотить свои идеи и планы он не успел.
Уже в сентябре стало ясно, что ижевцам-воткинцам против регулярных частей Красной армии долго не продержаться.
Виктор Петрович по совету старшего брата все-таки отправил во Владивосток свою семью с надеждой присоединиться к ним в ближайшее время.
Как-то вечером они встретились с братом, во время его краткого пребывания в Воткинске, в том самом доме, где увиделись после долгой разлуки в первый раз. Владимир Петрович в форме капитана 2-го ранга, усталый и весь какой-то издерганный, тяжело опустился на табурет и разразился длинной тирадой:
– Плохи наши дела, брат. Нет среди нашего войска единства. Все смешалось: Комуч, Прикомуч, Временное правительство, Директория – и каждый тянет российское одеяло на себя. В конце концов это "одеяло" не выдержит и разорвется. Я тебе говорил, что проиграем мы эту войну, поистине Гражданскую! И если у Красной армии есть все-таки какой-то стержень, то у нас его нет и в помине. Создали верха управления, а про низы и забыли. Во главе стоят люди, знающие, как пишется, но не знающие, как выговаривается. Наступило время "наполеончиков", и многими нашими частями командуют стратегические младенцы, умеющие командовать, но не умеющие управлять. Так что я тебе советую, Виктор, отправляйся вслед за своей семьей. А я еще повоюю, и если Бог поддержит, доберусь до своих. В конце концов, семья – это святое, а воевать за чьи-то амбиции и принципы – увольте.
Владимир Петрович надолго замолчал. Молчал и Виктор, думая о том, что, наверное, последует совету старшего брата. Через некоторое время Владимир Петрович возобновил разговор:
– На случай нашего отхода, а он неминуем, необходимо делать переправу. У нас есть три парохода и несколько барж. Конечно, перевезти на них тридцатитысячную армию, орудия, пулеметы, военное снаряжение – немыслимое дело. Надо делать понтонную переправу. Давай покумекаем как.
И они принялись обсуждать детали плана переправы ижевско-воткинцев на противоположный берег.
Во-первых, необходимо было защититься от речных кораблей противника, сведенных во флотилии и представляющих довольно ощутимую угрозу.
– Я думаю, – размышлял Виктор, – достаточно будет затопить по несколько барж с обеих сторон Камы…
– Да еще минные постановки сделать, – добавил Владимир Петрович.
– А в качестве переправы установить 5–6 барж на якорях, проложив между ними мостки из толстых досок, и скрепить их железными лентами, – предложил Виктор.
– Ну, ты просто мои мысли читаешь, – удивился Владимир Петрович и добавил, переходя совсем к другому вопросу: – А чтоб тебя не посчитали дезертиром, выправлю я тебе документы, что ты едешь в краткосрочный отпуск к семье во Владивосток для поправки здоровья после болезни.
Виктор действительно провалялся в постели дней десять, подхватив где-то горячечную "испанку".
Через несколько дней Виктор Петрович, переправившись на левый берег Камы, втиснулся в товарный вагон поезда, направляющегося на Восток.
Валентин Петрович, оставаясь в Воткинске до последнего дня Ижевско-Воткинского восстания, станет строителем и начальником понтонной переправы уже в чине капитана 1-го ранга.
После оставления Ижевска Народной армией на совещании в Воткинске, на котором присутствовали члены Комуча и командование, было установлено что имеющихся сил, для того чтобы захватить Ижевск, недостаточно, оборона Воткинска невозможна из-за превосходящих сил Красной армии, подход обещанных сибирских частей не предвиделся. Совещание решило оставить район Ижевского и Воткинского заводов и отвести армию за Каму.
Понтонный мост через реку был построен в кратчайшие сроки с 26 октября по 4 ноября 1918 года в двух верстах от деревни Усть-Речка.
Части Народной армии отходили к переправе, ведя тяжелые арьергардные бои, да и противная сторона была настолько изнурена боями, что не могла активно наступать, высылая вперед только разведывательные отряды.
14 ноября – день переправы последних частей Народной армии за Каму. А перед этим был взорван железнодорожный мост через приток Камы – реку Сиву, которая протекала в 5 верстах от Воткинского завода.
Подрывом руководил инженер-механик, капитан 1-го ранга Владимир Петрович Вологдин.
Когда части Красной армии, наступавшие по правому берегу, близко подошли к мосту, Вологдин отдал приказ о его поджоге. Запоздавшие народоармейцы перебегали плавучий мост, прорываясь через пламя.
Через мост проследовала около 30 тысяч восставших и членов их семей.
В феврале 1919 года, разуверившись в победе белой армии, Валентин Петрович перебрался в Швецию, к своей семье, где его ожидало горестное известие: заболевшая инфлюенцией его дочь Нина болезни не перенесла и навсегда осталась в шведской земле.
Семья Валентина Петровича обосновалась в Париже, потеряв связь с родственниками из России на всю оставшуюся жизнь.
Главными чертами характера Владимира Петровича были жестокость, требовательность, безапелляционность суждений. Виктор был значительно мягче, уступчивее.
Он старался подражать своему брату, который был старше его на семь лет. Даже почерк их письма был поразительно схож.
Благодаря знакомству с руководством франко-русской компании Владимир Петрович затруднений с трудоустройством во Франции не имел.
Семья его жила в шикарных апартаментах в престижном районе Парижа. Стены комнат украшали копии с картин Шишкина, выполненные самим Владимиром Петровичем.
По отзыву его племянницы Татьяны, дочери Надежды Вологдиной (впоследствии – Снеллинг), дядя был "страшно скучный, скупой и крайне правых взглядов. Он не хотел иметь ничего общего со своими русскими родственниками".
Сложность взаимоотношений живущих во Франции сестры и брата (Надежды и Владимира) усугублялась тем, что Владимир Петрович скрывал свое благополучие и совсем не помогал матери и сестре.
До эмиграции у Владимира Петровича был солидный опыт инженерной работы. Этим делом он продолжал заниматься и во Франции и внес определенный вклад в строительство нескольких знаменитых на Западе судов ("Нормандия", "Куин Мэри"), за что удостоился личной письменной благодарности президента Франции Пуанкаре.
В советское время иметь родственников за границей было довольно опасно.
Поэтому, несмотря на то что за рубежом жили брат Владимир и сестра Надежда, Виктор Петрович во всех анкетах и листах по учету кадров в ответе на вопрос графы "Имеете ли вы родственников за границей?" неизменно писал: "Не имею".
Глава 6
Петроград – Владивосток – Омск
Семья Мацкевич погрузилась в вагон поезда в Петрограде группой из восьми человек, потому что к ним присоединились родственники. Семилетнему сыну Дмитрия Александровича, Вадиму, это путешествие настолько врезалось в память, что он через семьдесят лет своей жизни напишет в воспоминаниях, озаглавленных "Памяти Дмитрия Александровича и Марии Степановны Мацкевич":
"…Наша семья продолжала путь…
Вспоминается ужасный переезд до Омска и Семипалатинска. Из Петрограда выехали в забаррикадированном купе проводника вагона III класса. Дверь была наглухо забита. Сообщение с миром лишь через окно. В купе находились мама, папа, я, Катя, Масик (Марин), тетя Инна, А.Н. Соловьева с дочкой Асей (8 чел.). Особенно мучительной была процедура туалета; все выливалось за окно. А в коридоре и в остальных купе вагона – вакханалия демобилизованных солдат, едущих с фронта. Они не знали об обитателях закрытого купе; иначе разнесли бы все!"
Профессор Вадим Дмитриевич Мацкевич написал эти строки летом 1978 года и вспомнил рассказ своего отца о судьбе одного из потомков великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, оказавшегося во Владивостоке в годы Гражданской войны.
Было это в конце 1919 года. Лев Анатольевич Пушкин лечился в больнице на Пушкинской. Летом он выходил иногда прогуляться по улице, где и познакомился с Дмитрием Александровичем. Сначала они молча приветствовали друг друга наклоном головы или приподнимая головные уборы, затем разговорились.
Высокообразованные люди всегда найдут о чем поговорить. К сожалению, их знакомство длилось недолго. В газете "Дальний Восток" за 24 января 1920 года Дмитрий Александрович прочитал заметку "Лев Анатольевич Пушкин", которая сообщала:
"22 января состоялись похороны бывшего оренбургского вице-губернатора, действительного статского советника, Льва Анатольевича Пушкина.
Лев Анатольевич, внук поэта Пушкина, родился 7 июня 1870 года, окончил Николаевское кавалерийское училище и в 1892 г. в чине корнета был прикомандирован к лейб-гвардии Гродненскому гусарскому полку. Чувствуя свое призвание к гражданской службе, Л.А. Пушкин в 1896 г. выходит в запас и начинает гражданскую карьеру с земского начальника Лукоянского уезда Нижегородской губернии, в 1906 г. избран предводителем дворянства того же уезда, состоял гласным нижегородского земского собрания и в должности почетного мирового судьи. В 1910 г. назначен рогачевским уездным предводителем дворянства; в 1914 г. назначен оренбургским вице-губернатором, в какой должности состоял до начала революции.
Революция положила конец плодотворной деятельности Льва Анатольевича, положила конец его жизни. Его постигла учесть тех тысяч и десятков тысяч русских людей, которые приняли смерть в награду за свою преданность и службу родине.
В 1917 г., когда разливающаяся стихия смела и разрушила государственный аппарат, Лев Анатольевич по вызову Временного правительства выехал в Петроград. В пути, недалеко от Петрограда, ехавший с нам в одном вагоне оренбургский купец имел неосторожность, обращаясь к Льву Анатольевичу, назвать его "Ваше превосходительство".
– А-а, превосходительство!.. Бей его! – в один голос заревели свободные граждане свободной России, и начались страшные избиения и надругательства.
Полуживой Лев Анатольевич был доставлен в Москву, где лечился и, оправившись, стал пробиваться на Урал. На этом пути в Туркестане он был опознан и вторично подвергся избиению.