"Город Владивосток, крейсер "Громобой", 1904 года 30 июля.
Здравствуйте, любящая и дорогая моя супруга Гликерия Андрияновна и сыночек Димитрий! Шлю я, дорогая Гликерия, супружеское почтение и поклон, а Димитрию – родительское благословение и желаю от Господа Бога доброго здоровия и всякого благополучия. Уведомляю, дорогая Гликерия, что я – благодаря Богу – здоров, но об тебе сильно скучаю и забочусь. Не выходишь ты у меня из мыслей, всегда я вижу тебя как бы перед глазами. Что бы я ни делал, ничего не мешает думать о тебе… Да и сам я не допущу никогда в жизни, чтобы ты когда-либо ушла из моих мыслей. Даже когда постигнет Вечная разлука – и тогда постараюсь хоть не телом, но душою быть при тебе, дорогая Гликерия, и видеть тебя и Митю. Неуж Господь смилосердится над нами и не пошлет те дни, когда кончится война и я вернусь к любящей и дорогой супруге Гликерии и дорогому Димитрию… А скоро ли это будет – никому не известно, кроме Бога. Скорого окончания войны не привидится. Что еще покажут ноябрь и декабрь… Тогда у нас будет достаточно войск и придет эскадра из Кронштадта, и тогда… докажем косоглазым идолопоклонникам, – будут они помнить, как с русскими воевали, и детям своим закажут…
Я уехал из дому и расстался с тобой, дорогая Гликерия, на реке Вятке ровно пять месяцев тому назад. И, я думаю, до конца войны осталось столько же… Любящая моя супруга Гликерия, почему так долго нету от тебя письмеца? Очень я жду его… Я желал бы получить его быстрее.
Ох, дорогая Гликерия, я знаю – скучно тебе. Но и мне не очень хорошо. Делать нечего, живо в надежде на Господа Бога и его одного проси… И живи по примеру хороших людей… Нам надо… учиться отличать худое от хорошего. Человек, наживший смолоду какой-нибудь позор на себя, с тем и живет перед людьми до самой смерти, как бы он ни старался загладить его.
Затем до свидания, любящая супруга моя Гликерия и Димитрий. Остаюсь в добром здоровии, супруг твой и Митин родитель Матвей Прохоров. Еще шлю по поклону всему семейству…
Относительно своей службы я уже писал. Сейчас готовимся к походу… Еще кланяюсь любящей своей маме Марфиде Леонтиевне… Желаю я тебе, мама, – ох как! Но делать нечего… Прошу, мама, жалей Гликерию и Митю. А ты, дорогая Гликерия, тоже слушайся мамы, жалей и помогай ей во всем… Митю води к причастию и молись Богу. Да поможет вам Бог!".
Последнее письмо из Владивостока родные Матвея Лаптева получат от его сослуживца Петра Кормщикова, которому суждено было сообщить скорбную весть.
"Город Владивосток, крейсер "Громобой". 8 августа 1904 года.
Многоуважаемый Прохор Николаевич и Гликерия Андрияновна со всем вашим семейством, шлю Вам свой привет и желаю от Господа Бога всякого благополучия и перенести Вам горе, которое Вас постигло. Ваш сын и муж Матвей Прохорович вчера вечером скончался после операции, при которой из боку был вынут осколок от японского снаряда, который повредил кишки и внутренности. Я был у него еще третьего дня, и он чувствовал себя не очень плохо, и я думал, что он, даст Бог, поправится.
Но, должно быть, судьба такая, что же делать… Жизнь наша в руках Господа – сегодня жив, а завтра не знаешь, что будет!
Но смерть на поле брани – это смерть почетная. И за православных воинов св. Церковь молится день и ночь… Ведь все православные воины умирают за веру, царя и отечество так же спокойно и легко, как умирал Матвей Прохорович. Дай ему, Господи, царствие небесное!
Да, горе Ваше велико, но я советую молиться Богу, он Вас утешит. Вам пришлют его жалование за месяц 30 р. И еще что причитается за захваченные японские суда, но это не скоро пришлют.
Мне жаль Матвея, как своего брата. Я с ним служил раньше всю службу, и здесь опять сошлись и служили вместе. Ваш доброжелатель арт. кварт. 1-й ст. П.Л. Кормщиков.
Гликерия, если желаете, можете хлопотать и получать пенсию для себя и для сына. Это полагается по закону, т. к. Матвей имел два Креста, 4-й и 3-й степени".
"Россия" и "Громобой" встали на ремонт, который растянулся на два месяца. Отрабатывая после ремонта боевые тренировки, "Громобой" в заливе Посьет зацепился скулой за каменистую гряду и снова встал на ремонт, который продлился до начала февраля 1905 года.
После этого оба крейсера совершили свой последний поход к берегам Японии. Их добычей стали четыре шхуны.
Однако злой рок продолжал преследовать "Громобой" – вскоре он подорвался на мине и вышел из строя до конца войны.
В декабре 1904 года Дмитрия назначили трюмным механиком, а уже в январе 1905 года он стал поручиком корпуса корабельных инженеров.
…В первых числах марта 1905 года поручик Мацкевич искал на Светланской ателье, чтобы сфотографироваться, о чем его уже давно просила в своих письмах Мария. Неожиданно он увидел на вывеске свою фамилию. "Его Императорского Величества фотограф В. Мацкевич" значилось на ней.
Фотографию, где он был запечатлен в парадном мундире и с двумя орденами на груди, Дмитрий подписал на обороте: "Марии Степановне на добрую память". Фамилию и имя он писать не стал, ограничившись витиеватой подписью. Ниже он приписал: "Влдвстк. 4: III-905 г.".
На обороте фотографии разместились фамилия владельца ателье, медали, полученные фотографом на различных выставках, и коллаж из короны и мантии с надписью: "Удостоен награды Его Императорского Высочества Великого князя Алексея Александровича", а на лицевой стороне под фотопортретом – надписи крупным шрифтом: "В. Мацкевич. Владивосток".
Отсылая письмо, Дмитрий еще раз улыбнулся, предвкушая, как воспримет Мария этот казус с однофамильцем.
История сохранила для нас еще одну фотографию поручика Дмитрия Мацкевича, помещенную в пятитомнике "Истории Русско-японской войны 1904–1905 гг., изданном в Санкт-Петербурге в 1909 году. Но это будет потом…
В своих записках знакомый Мацкевичу журналист Николай Петрович Матвеев отмечал:
"Год 1905, памятный для всей России, будет долго памятен и Владивостоку.
Начался год в тяжелом кошмаре.
Надежды на благоприятный для нас исход войны все таяли и таяли.
В конце 1904 года пал Порт-Артур. Вполне естественно, что можно было ждать нападения неприятеля на Владивосток.
Некоторые учреждения, которые все еще оставались не эвакуированными из Владивостока, было решено эвакуировать.
Местный Восточный институт выехал в Верхне-Удинск, а мужская гимназия в Нерчинск.
Владивостоку пришлось первому быть свидетелем Цусимского сражения.
16 и 17 мая сюда пришли остатки великого нашего флота: крейсер "Алмаз" и два миноносца, привезшие кроме печальной вести о гибели флота еще трупы убитых и раненых в знаменитом бою.
Весь город выходил на набережную встречать "Алмаз", предполагая встретить в лице его победителя… Страшная правда привела в уныние всех.
Но вместе с печалью о проигранной войне и бесчисленных жертвах ее в обществе поддерживалось бодрое настроение".
Юбилей брата, которому в этом году исполнялось 25 лет, Лера предложила отметить в ресторане "Золотой Рог". Дмитрий согласился. Они заранее оформили заказ и через некоторое время блаженствовали, сидя за красиво сервированным столиком на двоих.
Дмитрий и Лера собирались провести вдвоем весь вечер, но к их столику подошел моложавый лейтенант со стойким загаром на чисто выбритом лице и попросил разрешения разделить компанию. Тронутый его изящными манерами, Мацкевич пригласил лейтенанта к столу, увидев, что ресторан переполнен армейскими и флотскими офицерами.
– Колчак, – представился незнакомец, – Александр Васильевич. – И добавил немного погодя: – Возвращаюсь из японского плена.
Увидев, что на них это известие не произвело должного впечатления, он учтиво поцеловал ручку у Леры и обменялся дружеским рукопожатием с Дмитрием. Узнав, что перед ним брат и сестра, улыбнулся уголками губ.
– Я вас считал женихом и невестой, но никоим образом братом и сестрой.
Как ни избегали темы о войне, разговор за столом все равно вернулся в привычное русло о бездарно проигранной войне, о падении в обществе престижа армии и особенно флота.
Дмитрий нередко на себе ощущал неприязненные взгляды некоторых лощеных господ, бросавших ему в спину.
– Самотопы… с японцами справиться не смогли.
Такое отношение было знакомо и Колчаку, который произнес известное и мудрое из Шота Руставели:
– Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны… Что с них взять? Не нюхали они пороху, не тонули, не горели… Давайте не будем об этом.
Лера проговорилась, что у Дмитрия юбилей и они выбрались в ресторан именно по этому случаю. Колчак, извинившись, неожиданно резко встал, и Дмитрий увидел, как он прошел к оркестрантам.
После недолгих переговоров у лейтенанта оказалась в руках гитара. Он присел на придвинутый кем-то из оркестрантов стул, пробежался пальцами по струнам и взял звучный аккорд. Почему-то в зале стало тихо.
Перебирая струны негромко, но чувственно Колчак запел:
Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная.
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
Оркестр стал потихоньку подыгрывать мелодию. Мягкий баритон Колчака, казалось, заполнил весь притихший зал, в котором никто уже не ел, не пил, не произносил тостов. Все, словно заколдованные, внимали исполнителю, у женщин на глазах навернулись слезы.
Грустная и в то же время торжественная мелодия трогала душу, рождала дорогие сердцу воспоминания:
Сойдет ли ночь на Землю ясная,
Звезд много блещет в небесах.
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Теперь оркестр подхватил мелодию в полную силу, а Колчак продолжал:
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней
Ты будешь вечно незакатная
В душе измученной моей.
А когда лейтенант все так же глухо, но с нарастающей чувственностью проникновенно пропел последний куплет:
Твоих лучей небесной силою,
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я – ты над могилою
Гори, гори, моя звезда.
В полной тишине раздался всхлип какой-то экзальтированной дамы и зал бурными аплодисментами провожал Колчака до самого столика.
Раскланявшись поклоном головы с идеальным пробором в волосах, Колчак обратился к Дмитрию:
– Это вам мой подарок к юбилею!
Растроганный Дмитрий не знал даже, как и благодарить лейтенанта. Ему взволнованно вторила Лера. Казалось бы, эта мимолетная, ни к чему не обязывающая встреча быстро забудется. Но пройдет немало времени и на дорогах Гражданской войны опять пересекутся пути Мацкевича и Колчака, которому народная молва припишет авторство слов и музыки этого замечательного романса.
Очевидцы рассказывали, что незадолго до казни Колчак пел: "Гори, гори, моя звезда…", признаваясь в любви единственной заветной звезде – России.
Владивостокские крейсера "Россия" и "Громобой" участвовали в заключительном этапе Русско-японской войны. 5 сентября 1905 года у залива Корнилова (порт Расин) крейсера "Россия", "Громобой" и миноносцы "Бравый" и "Грозный" встретились с японскими крейсерами "Ивате", "Найтака" и миноносцами "Оборо" и "Акебоно". На "России" состоялось совещание о деталях осуществления на море уже заключенного в Портсмуте мирного договора.
В октябре 1905 года вслед за ушедшим накануне "Богатырем" крейсера "Россия" и "Громобой" были направлены на Сахалин в порт Александровский.
Необходимо было доставить солдат и офицеров (около 1000 человек), а также несколько сот жителей на северную часть острова Сахалин, остающуюся, по условиям заключенного в Портсмуте мирного договора, за Россией.
Мацкевич тоже был на этом переходе и удостоился чести присутствовать на встрече японских и русских офицеров на борту крейсера "Ивате". Недавние враги настороженно присматривались друг к другу, а один из японцев, пристально глядя в глаза поручика Мацкевича, насмешливо произнес:
– Э-э, – здрастуйте, Митя-сан…
"Так вот кем был Мори-сан!" – про себя подумал Дмитрий и отвернулся будто не узнав владельца парикмахерской, располагавшейся на Светланской улице во Владивостоке.
После десятибалльного шторма, заставившие крейсера укрыться в Татарском проливе, контр-адмирал Иессен получил циркуляр от командира Владивостокского порта: "Во Владивосток заходить нельзя – крупные беспорядки…"
Крейсера взяли курс на Европу. Командование флотом даже не предоставило возможности их экипажам попрощаться с родными и близкими, с городом, который они защищали.
Глава 2
В небесах и под водой
В конце января 1905 года поручик Мацкевич встретил на палубе крейсера незнакомого лейтенанта, на голове которого, несмотря на неслабый мороз, красовалась флотская фуражка.
– Кто это? – спросил он у вахтенного офицера.
– Лейтенант Плотто с отдельного отряда миноносцев, – ответил вахтенный и добавил: – Прибыл на совещание.
Дмитрий знал, что во Владивосток по железной дороге доставили несколько подводных лодок, но не представлял, как можно их использовать в войне против японцев. В этом он был не одинок. Этого не представляли себе даже адмиралы.
Подводные силы Российского флота к тому времени находились в зачаточном состоянии. Единственная боевая лодка "Дельфин" еще только проходила испытания на Балтике. Япония, вообще не имевшая подводных лодок, заказала в Америке пять единиц фирме Холланда (они вступили в строй уже после заключения мира).
Неизбежность столкновения с Японией, которую адмирал Макаров предсказал еще в 1895 году, натолкнула его на мысль о возможности использования подводных лодок в системе обороны баз флота на Дальнем Востоке.
Видный специалист в области минно-торпедного оружия контр-адмирал В.К. Витгефт писал: "Вопрос о подводных лодках в настоящее время настолько продвинулся вперед, к кратчайшему его решению, что уже обращает внимание всех флотов. Не давая еще вполне удовлетворительного решения в боевом отношении, подводная лодка, однако, является уже орудием, производящим сильное нравственное влияние на противника, раз он знает, что такое оружие имеет против него. Русский флот в этом вопросе шел впереди других, но, к сожалению, остановился после первых более или менее удачных опытов. Но следом работы остались имеемые лодки Джевецкого. Лодки эти не совершенны, но в известном случае могли бы иметь значение при защите рейдов".
Одну из лодок Джевецкого отремонтировали, испытали погружениями в Купеческой гавани Кронштадта и 27 октября 1900 года погрузили на уходящий в Порт-Артур пароход "Дагмар". Витгефт предлагал везти лодки в Порт-Артур на верхней палубе парохода и считал, что "необходимо, чтобы в портах их было видно, причем пароход, везущий эти лодки, должен непременно зайти в Нагасаки, чтобы лодки там были замечены, но внутреннего осмотра их не должно допускать ни в коем случае".
При доставке подводных лодок в Порт-Артур пароход "Дагмар", действительно, зашел в Японию, где умышленно "засветил" находившуюся на его борту лодку. Японцы приняли это к сведению. А когда в апреле 1904 года у Порт-Артура подорвались на минах два японских броненосца ("Ясима" и "Хацусе"), противник был убежден, что корабли стали жертвой русских подлодок, которые они видели на борту "Дагмара". Тем более, что была перехвачена радиограмма контр-адмирала Витгефта, который благодарил подводников "за успешно проведенную операцию".
Кстати, после гибели "Петропавловска" некоторыми историками высказывались предположения, что его атаковали японские подводные лодки, но эти предположения таковыми и остались.
Неудачи, начавшие преследовать русский флот с первого дня войны, заставили Морское министерство изменить отношение к подводным лодкам. Кроме порученной Балтийскому заводу постройки усовершенствованной подводной лодки типа "Касатка" 24 февраля 1904 года последовал заказ еще на четыре такие лодки, а 26 марта – на пятую, в счет средств Комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. В тот же день Невскому заводу, уже не считаясь с секретностью, выдали заказ на шесть лодок Холланда. На этом возможности отечественного судостроения считали исчерпывающими. Французские союзники отказали России в помощи, запретив приехать в Петербург инженеру Лобефу, собиравшемуся наладить здесь выпуск подводных лодок французского типа.
Первые лодки могли быть построены не ранее лета, поэтому пришлось закупать готовые лодки за границей. У фирмы Холланда, уже связанной договором с японцами, 6 июня 1904 года удалось купить только одну готовую лодку "Фултон", служившую эталоном продукции этой фирмы. В русском флоте лодка получила название "Сом". Зато основной конкурент Холланда в США – фирма Саймона Лэка – уже в апреле предложила приобрести у нее не менее шести лодок ее системы. Одна из них, предлагавшая России еще в 1902 году ("Протектор"), могла быть доставлена немедленно, другие пять фирма обещала полностью закончить в шестимесячный срок. В апреле 1904 года был заключен договор, и "Протектор", переименованный затем в "Осетра", тайно был доставлен на пароходе в Россию. В мае 1904 года состоялся заказ трех лодок заводу "Германия". По этому случаю завод подарил Морскому министерству свою опытную электрическую лодку водоизмещением 17 тонн, получившую название "Форель". 14 июня ее доставили в Петербург и после испытаний в августе отправили по железной дороге во Владивосток.
Несмотря на завершение зимой 1903–1904 гг. всех работ по вводу в строй подводной лодки "Дельфин", Морское министерство отклонило просьбу Беклемишева, поддержанную ходатайством командующего флотом в Тихом океане Макарова, отправить его вместе с лодкой в Порт-Артур. Препятствием, как объяснялось в документах Морского технического комитета, была проблема с транспортировкой лодки через Байкал. Постройку шести лодок типа "Касатка" Балтийский завод завершил в оговоренный восьмимесячный срок. Последнюю из них ("Налим") собрали 7 мая 1904 года. После ускоренной достройки, испытаний, включая торпедные стрельбы, лодки частично разбирали и устанавливали на транспортеры. По нарастанию объема сложности разборки лодки составили следующий ряд: лодки Холланда, "Дельфин", "Касатка", "Осетр".
Одновременно с размещением заказов встал вопрос о транспортировке лодок на Дальний Восток. Морской путь исключался: буксировку на столь длительное расстояние подводные лодки того времени не выдержали бы, а отправлять их на палубе большегрузных пароходов представлялось делом, весьма рискованным, из-за возможности нападения японского флота. Оставался единственный путь – Транссибирская магистраль. Но железная дорога принимала только те грузы, которые при установке на платформы вписывались в нормальные габариты, гарантирующие сохранность как самого груза, так и станционных зданий, мостов, туннелей и пр. В результате кропотливых расчетов пришли к выводу, что строящиеся подводные лодки по своим габаритам пригодны для перевозки, но необходимо уменьшить их массу до 100 тонн, чтобы сохранить в целости железнодорожное полотно.
Корабельный инженер Бубнов блестяще справился с несвойственной ему задачей – в кратчайший срок разработал специальный железнодорожный транспортер для перевозок лодок различных типов. Заказ для изготовления пяти транспортеров получил Путиловский завод, имевший опыт в строительстве подвижного железнодорожного состава. В октябре 1904 года транспортеры были готовы. 21 октября началась подготовка восьми лодок к отправке на Восток.