– По крайней мере, они-то хоть от нас не убегают, – буркнул Баттерфилд. Он стоял рядом со мной, сцепив руки за спиной, указывая, куда рулить. Сначала курс был на гору, затем на церковь, когда показалась ее колокольня. Вот перед нами набережные и пристани Кингстона. – По ветру! – скомандовал капитан.
Судно замедлило ход, остановилось и подалось назад, захлопали паруса.
– Отдать якорь! – прозвучала долгожданная команда. И вот якорь захватил дно. Мы снова связаны с землей – на другой стороне земного шара, в бухте, которая служила приютом Блэкберду, Моргану и Кидду.
Ноги мои зудели от желания пробежаться по зеленеющим склонам, сердце стремилось исследовать вновь открытый мир. Но превыше всего судно с его неотложными потребностями, которые должны быть удовлетворены, прежде чем кто-либо сойдет на берег. А меня, кроме того, удерживает груз, который следует отправить на берег и заменить новым. Судно должно себя окупать. И мы взялись за работу, не обращая внимания на соблазны близкого города. Лишь мысленно время от времени отвлекался от работы.
Остальные чувствовали себя так же. Выразительные взгляды бросали они на берег, возясь с парусами и фалами. Ноги мои стояли на палубе, а взгляд был устремлен к горам, когда внимание всей команды вдруг привлекла военно-морская шлюпка, подошедшая к борту. В ней было шестеро гребцов, у руля сидел офицер. Это был молодой лейтенант с рыжими волосами, выбивающимися из-под форменной шляпы. После краткого приветствия он спросил:
– Вы кто?
– Шхуна "Дракон", сэр, – ответил ему с мостика Баттерфилд.
– Из Англии?
– Да.
Почти мальчишеский голос лейтенанта не разносился слишком далеко, и команда поспешила поближе, чтобы услышать нового человека, увидеть незнакомое лицо после долгой изоляции. Один только Горн не проявил интереса к шлюпке. Он торчал наверху, на марсе, ковыряясь с уже убранным парусом.
Лейтенант подвел шлюпку поближе к капитану Баттерфилду:
– Вы о "Рассудительном" что-нибудь знаете?
– Я и не слышал о таком, – ответил Баттерфилд.
– Черная шхуна, очень похожа на вашу, но с двенадцатью пушками. – Парень говорил с шотландским акцентом. – Мы сначала вас за нее приняли, пока не разглядели этого зверя на носу. – Он махнул рукой в сторону драконьей головы.
Баттерфилд пробормотал что-то под нос, потом крикнул лейтенанту:
– Что с ней случилось?
– Не прибыла в порт назначения, в Англию. – И он, и гребцы смотрели вверх, на
Баттерфилда, как будто надеясь услышать от него что-то обнадеживающее.- Пропала без вести,
– Сожалею, но ничем не могу помочь. Ничего о ней не знаю.
Лейтенант прикоснулся к шляпе и отдал гребцам приказ возвращаться. Лодка уже начала обратный путь, когда он напоследок крикнул:
– Ее капитан – Бартоломью Грейс. Если что-нибудь узнаете, прошу оповестить флот!
– Обязательно, сэр! – пообещал Баттерфилд.
Шлюпка направилась обратно, шесть ее весел работали слаженно, как одна пара. Мы вернулись к работе, и скоро я уже с тоскою наблюдал, как наш баркас отваливает от борта, унося всех, кроме меня, Эбби и Горна. Бронзовый от загара гигант не обнаружил ни малейшего желания сойти на берег и скрылся в прохладном полумраке кубрика. Эбби сослался на то, что он слишком стар для развлечений Кингстона, и предпочел им свои пушки. Я начал подумывать, что он всерьез верит в грядущие сражения с пиратами. Мне выпала сомнительная честь остаться за старшего.
Тюки из трюмов "Дракона" грузили в- шаланды с чернокожими гребцами, которые возили на берег шерсть, а с берега – воду и продовольствие. Вечерний ветер принес иллюзию прохлады, поначалу меня освежившей, – пока не понесло вонищей со стоявшего на якоре неподалеку старого, запущенного парусника.
Я помогал Эбби чистить пушки, но больше времени потратил, глазея на берег и на стройные ряды кораблей королевского флота. За ними расплывались в волнах раскаленного воздуха развалины пиратского порта.
– Если привидения существуют, то здесь для них самое место, – сказал Эбби. – Старые пираты гуляют по дну среди рыб и раковин, а когда стемнеет, выходят на берег, закутанные в водоросли вместо плащей.
Он вздрогнул:
– Скоро уж мне туда, вниз, к Дэви Джонсу, или вверх, на Зеленые Лужки, – На мгновение он снял руку с пушки. – А есть ли такое местечко?
– Не надо так говорить, – проникновенно попросил я его.
– Почему? Дни мои сочтены, а ведь интересно, что будет потом, когда тебя уж нет. Если увидишь гроб в волнах, начинаешь задумываться.
– Это был обман зрения. Иллюзия. Игра света и тени.
Эбби покачал головой. Он снова начал тереть пушку, там, где только что тер.
– У Дэви Джонса должно быть темно и холодно, а на Зеленых Лужках, говорят, тепло и сухо, никогда не бывает дождя.
Я увидел, что по, щеке его сползла и упала на пушку слеза. Он тут же снова протер это место.
– А вдруг можно выбирать? Если любишь море, идешь вниз, к Дэви Джонсу, а если вроде меня, то попадаешь вверх, на Лужки, с тавернами, танцами и тенистыми деревьями, так?
– Не имею представления, – покачал я головой.
– Скоро узнаем. – Он вздохнул и нежно похлопал пушку. – Не долго ждать осталось.
– А точнее?
– Не знаю. Но этой ночью мне снились железный дождь, потоп, чума и пожар.
Чаша моего терпения переполнилась. Больше я его слушать не желал и удрал от него к лодчонке, которая меня так испугала, и которую мы выудили из моря. Покрывавшие ее водоросли засохли и затвердели. Она испускала сильный характерный запах, который заставляет сухопутного человека думать о море, а моряку напоминает землю. Я рассеянно ковырялся в засохших губках и водорослях. Из-под них виднелся слой белой краски с красной полосой по борту. Щегольская была когда-то лодочка, и я надеялся снова сделать ее нарядной. Я отковырял изрядное количество серо-зеленых ошметков, когда к борту снова приблизились шаланды, чтобы забрать очередную партию шерсти. Ветер усилился, и вонь от гниющего судна стала почти невыносимой. Мне захотелось поскорее снова выйти в море. Но мы разгрузили лишь половину шерсти.
Утром прибыл еще один парусник, такой же вонючий и ободранный, как и предыдущий, но он прошел сразу к пристани и стал под разгрузку. С него доносились ужасные стоны и вопли.
Снова меня оставили с Эбби и Горном, и опять шаланды сновали между "Драконом" и берегом. Разгрузившись, судно всплыло, и я, стоя на корме, смотрел на густо обросшую обшивку бортов, напоминавшую мужскую бороду. Коров можно было бы пасти на этих бортах. Я как раз подумал, что надо бы шхуну накренить и очистить перед погрузкой, когда ко мне подошел Горн.
– Готово,- сказал он.
– Что?
Он продемонстрировал бутылку, и у меня чуть не подкосились колени. Маленькая шхуна, изящно накренившись под свежим попутным ветром, неслась по изумрудным волнам. Черный корпус, белые паруса – "Дракон" попал в бутылку Горна.
7. Работорговец
Бутылка блестела на солнце. Горн протягивал ее мне, но я отдернул руки. Страх проклятия, постигшего все его предшествующие прибежища, внезапно сдавил мне сердце. Но я не мог оторвать глаз от роковой бутылки. И чем дольше я смотрел, тем яснее понимал, что это не "Дракон". Слишком велик марсель, палуба без надстроек до самой кормы с маленьким мостиком. Гафели выше, чем у нашей шхуны.
– Здесь кое-что неверно.
– Здесь все верно.
– "Дракон" выглядит иначе.
– Ну, значит, это не "Дракон".
Казалось, он рассердился – или расстроился. Я жё почувствовал облегчение. Взяв бутылку, я сказал:
– Здорово сделано.
– Мой последний,- пояснил Горн.-Точно таким он был, когда я его покинул.
– "Меридиан"?
– Нет, – спокойно возразил он. – "Меридиан" ведь пакетбот.
– Ну да. Пакетботы не в счет.
– Не в счет. – Он протянул руку за бутылкой, но я не отдавал ее.
– Как он называется?
– Вы все равно не знаете.
– А может быть, знаю.
– Не знаете. – Он молниеносно выхватил у меня бутылку. – Не надо было мне ее вам показывать.
– Я ведь и не заставлял.
– Я думал, мы товарищи по плаванию.
– А кто же?
– Оставьте меня в покое,- сказал Горн. Его руки дрожали, бутылку он сжал в кулаке.- Товарищи не донимают друг друга.
Я не вполне понимал резкую смену настроения Горна:
– Я всего лишь спросил, как называется судно.
– Всего хорошего, мистер Спенсер, – буркнул он, отвернулся и зашагал прочь.
– Стойте! – Но он не остановился.
Некоторое время я раздумывал над возможной причиной такой внезапной перемены. Продолжая размышлять, я вернулся к плоскодонке с погибшего судна и продолжил ее очистку. Насколько я знаю Горна? Что я знаю о нем? Крайне мало. Только то, что он однажды спасся с пакетбота "Меридиан". И что он служил на шхуне, очень похожей на "Дракона". Сразу же вспомнился молодой лейтенант, справлявшийся о злополучном "Рассудительном". Он сказал, что "Дракон" на него очень похож. "Мы сначала вас за нее приняли, пока не разглядели этого зверя на носу".
Я кивал, соглашаясь сам с собой. "Рассудительный" – военный корабль, Горн вполне мог быть военным моряком. За последние девять месяцев, с тех пор как Англия и Франция подписали мир в Амьене, тысячи военных моряков вернулись на берег. Горн мог оказаться среди них, хотя с таким же успехом мог продолжить службу в королевском флоте. Ведь никто не ожидал, что мир этот окажется прочным и продолжительным. Толки о следующей войне ходили задолго до того, как "Дракон" покинул холодную зимнюю Англию и направился в Вест-Индию.
Было ли простым совпадением то, что "Рассудительный" исчез как раз тогда, когда объявился Горн в своей шлюпке? В шлюпке военного образца! Мне казалось, что истина где-то рядом, но времени поразмыслить об этом как следует не было. Трюмы были пусты, и тут как раз прибыл возможный клиент, чтобы проверить, подойдет ли наше судно под его груз.
Это был жирный блондин, даже уже не просто загоревший, а поджаренный до корочки на руках и лице. Как будто громадная клубничина сидела в лодке. Он, пыхтя и сопя носом, вскарабкался по вантам и обратился ко мне:
– Кто здесь главный, мальчик?
– Я главный.
– Ух ты! – Брови его поднялись, жженая кожа на лбу сморщилась. – А ты кто?
– Джон Спенсер. Он хмыкнул:
– А взрослые есть на борту?
– Никого, кто стал бы с тобой разговаривать. – Мне этот тип совершенно не нравился.
Он попыхтел и отправился лазить по грузовым трюмам, измеряя их мелкими неуклюжими шажками. У него при себе был красный блокнотик и огрызок карандаша, который он все время слюнил. Когда он закончил обход, снова подул ветер, принесший прежний букет запахов. Толстяк пыхтел и отдувался.
– Ну, маловата, конечно. – Это он сказал скорее себе самому, чем мне. – Но все же подойдет. – Он сковырнул шелуху отставшей кожи со щеки. – Конечно, придется оборудовать ее, но все равно возьмете вдвое меньше, чем "Островитянка", вон та.
Легким наклоном головы он указал, где находится "Островитянка". Ожидая увидеть нечто столь же заманчивое, как и название, я повернулся – и увидел ту вонючую рухлядь, которая подошла к причалу со стоном и воплями.
– "Островитяночка" тащит под тыщу! Но, парень, – он пошевелил толстыми губами, подсчитывая в уме наши возможности. – Две сотни – в трюм. Сотню – в кубрик.
– Сотню чего?
Он посмотрел на меня, как на дурака:
– Рабов, чего же тут еще!
– Людей? – Я вытаращил глаза.
– Рабов, – пояснил он, явно подчеркивая различие между этими понятиями.
Мы считали, что наш кубрик рассчитан на восемь членов команды и забит до отказа.
– Каким образом вы умудритесь разместить в нем сто человек? – поинтересовался я.
– Концами вместе. Слоями, парень. Как карандаши в коробке.
– Но они же задохнутся! – ужаснулся я. Он хрюкнул:
– Не больше чем двое из каждого десятка. Я представил себе "Дракон", набитый мужчинами и женщинами, вонь и вопли из люков.
– Пошел вон, – сказал я ему, стараясь не взорваться от возмущения.
– Как? – Он, должно быть, подумал, что ослышался.
– Выметайся с судна немедленно,- тихо повториля, с трудом сдерживая ярость: Даже вид его внушал мне теперь отвращение.- Был бы я поздоровее, вышвырнул бы тебя своими руками.
Он замигал, из-за отслаивающейся чепчиками кожи веки казались двойными.
– Послушай, парень, – невозможно продолжал он беседу. – Ведь, тебе нужен груз.
– Но не такой. Я возму сахар. Я не хочу участвовать в работорговле.
– А сахарный тростник святой дух режет, что ли? На плантациях рабы, портовые грузчики – рабы; здесь везде, куда ни глянь, рабы. Что бы ты ни вез, ты все равно участвуешь в работорговле!
– Тогда я ничего не возьму.
Он беззлобно рассмеялся моей глупости:
– Ну, парень, так ты вряд ли что заработаешь.
– Я ничего не буду так зарабатывать. – И я погнал его прочь как свинью, напоследок поддав ему под, зад, так что в лодку он свалился кувырком, с визгом. Обернувшись, я увидел рядом ухмыляющегося Эбби.
– Неплохо; мастер Джой, неплохо у вас получилось.
Новость о приеме, оказанном торговому агенту работорговца на "Драконе", распространилась по Кингстону, как пожар в прериях, так что когда вечером вернулся капитан, он уже все знал.
– Значит, пойдем пустыми,- констатировал он.- Аж до Тринидада. И без единого камня балласта, так?
– Так, сэр. Балласт грузят рабы.
Он нахмурился, но я видел, что он не сердится.
– Ох, горяч ты, слишком горяч. И упрям, как отец. Но я с тобой полностью согласен, Джон, если тебе интересно мое мнение.
– Спасибо, дядя Стэнли.
Мы подняли якорь и еще до темноты, миновав военную эскадру, вышли в открытое море. Без груза, с пушками на палубе, "Дракон" вел себя не как судно, а как лодка, переваливаясь с борта на борт. Но ветер радовал постоянством и свежестью, и я наслаждался, как будто целую вечность не был в море.
Ямайка осталась за кормой, впереди уже замаячила Испаньола. Вдоль ее берега мы следовали три дня, пользуясь благоприятными течениями. В воздухе проносились стаи пеликанов, похожих на летающих клоунов, вокруг выскакивали из воды дельфины. Команда наслаждалась бездельем, развалившись на палубе. Я продолжал отскребать плоскодонку. Из-под пальцев летели ошметки водорослей и чешуйки краски. Я уже добился значительных успехов, когда подошел Горн. Он достал свой нож и тоже принялся за работу.
Горн налегал сильнее, чем я. Из-под лезвия его ножа отлетали не только водоросли, но и слои старой краски.
– Надо отчистить до дерева. Новая краска – новая жизнь, – пояснил он.
– Но мне хотелось сохранить ее по возможности такой, какой она была раньше.
– Нет, это не к добру. Надо снять всю старую краску, по всей поверхности, до последней чешуйки.
Этого я не понимал. Я продолжал отскребать лишь водоросли, оставляя старую краску нетронутой. Я видел черные пятна на белом фоне и знал, что под морской травой скрываются буквы, название судна, которому принадлежала эта лодка. Я открыл одну букву, вторую.
– Глубже! – настаивал Горн.
Он приблизился ко мне, оттирая меня в сторону, соскребая краску вместе с остатками букв.
– Глубже! – Он лихорадочно скреб, чуть ли не по моим пальцам. Призрачные буквы появлялись и исчезали под его молниеносно мелькающим ножом.
– Стоп! – крикнул я и оттолкнул его руку, осторожно стирая с борта лодки шелуху и крошки. Стало ясно, почему Горн взялся мне помогать, почему он пытался соскрести старую краску, почему он с самого начала не хотел, чтобы лодка оказалась у нас на борту.
Понимая все это, я смотрел на Горна.
– Нет, нет, вы ничего не поняли, – досадливо морщась, сказал Горн.
– Где капитан? – спросил я, отворачиваясь.
Горн схватил меня за плечо:
– Послушайте, мистер Спенсер. Дайте мне объяснить.
– Вы знали это судной этих покойников,- взорвался я. – С первого взгляда вы их узнали. И вас интересовало, догадался я.
– Нет, – сказал Горн.- Вы вообще ничего не понимаете.
Он попытался меня удержать, но я вывернулся, ища глазами капитана. Возбужденный, я закричал: "Дядя Стэнли!" – и матросы удивленно подняли головы, услышав новое имя, которое я и сам уже лет десять не употреблял прилюдно.
Горн еще держал меня за запястье одной рукой, другой сжимая нож. Но он больше не спорил и не пытался меня остановить. Он склонил голову и опустил руки.
Капитан Баттерфилд сбежал с мостика. За ним торопился Эбби, как акула, привлеченная внезапным завихрением воды, всегда готовый наброситься на Горна. Они приблизились и остановились, глядя на лодку, на надпись на ее борту, остатки букв, которые когда-то складывались в слово: "Меридиан".
8. Черная книга
Значит, мы нашли ваше судно,- сказал Баттерфилд, глядя в упор на Горна.- Ваше затонувшее судно, дрейфующее в океане.
– Сэр, я не утверждал, что оно утонуло. Я считал, что оно должно было утонуть, если вы вспомните.
– Но вы не упомянули, что команда зверски убита. Что они болтаются на фалах, как забитые на мясо овцы.
– Этого я не знал.
– Вы были на ней.
– Не был. И никогда не утверждал, что был.
Эбби чуть не приплясывал от возбуждения.
– Опять врет! – крикнул он.
– Вовсе нет. – Горн сжимал и разжимал свои мощные кулаки, мышцы рук его двигались, хотя лицо как будто застыло. – Я увидел его в море и назвал вам, потому что не хотел говорить, откуда я на самом деле.
– А откуда вы на самом деле?
Лицо Горна болезненно дернулось. Он вздохнул и выдавил из себя:
– С "Рассудительного".
– Во врет! – зашелся Эбби своим стариковским смехом. – Сознавшись в одной лжи, он тут же плетет другую, да так, что и уличить-то его невозможно. Он называет судно, которое нельзя найти!
– То есть как? – Горн непонимающе уставился на Эбби.
Вместо Эбби заговорил я:
– Оно исчезло. "Рассудительный" пропал без вести.
– Как? – Горн озадаченно нахмурился.- Этого не может быть.
– Ишь, прикидывается, – возмущался Эбби. – Как будто и не знает.
Я поддержал Горна:
– Возможно, он и не знает.
Горн торчал на марсе, когда вся команда сгрудилась у борта, чтобы послушать лейтенанта. Он не мог слышать оттуда. Я вспомнил о последней модели:
– Значит, в бутылке "Рассудительный". Горн хмуро кивнул:
– Но он еще не мог пропасть, это какая-то ошибка.
– Сам ты ошибка, – вякнул Эбби. Но Горн обращался только ко мне:
– Слишком быстро. Они никогда не погибали прежде, чем я сделаю модель.
– Звучит так, как будто, делая модель, вы это предполагали.
– Система. Все по системе,- пробормотал, почти промямлил он смущенно, потом смущение плавно, но быстро сменилось тихим гневом.- Туда ему и дорога. Хорошо, если он пропал вместе с этим дьяволом.
– Что за дьявол?
Он медленно выговорил имя, сопроводив его почти змеиным шипением:
– Бартоломью Грейс-с-с.
– Художественно врет, – прокомментировал Эбби.