– Я не вру. – Горн цоднял кулаки, но не для того, чтобы ударить канонира, а чтобы потрясти ими перед капитаном, словно заклиная его не сомневаться. – Сэр, это правда, как перед Богом.
И я ему верил. Так убедительно врать никто на свете не смог бы.
Казалось, Баттерфилд тоже не склонен был прислушиваться к Эбби.
– Значит, "Рассудительный" погиб?
– Если бы я знал! – страдальчески сморщился Горн. – Когда я его покинул, он был в полном порядке.
– И почему же вы его покинули?
– У меня не было выбора.
– Бог мой! – не выдержал капитан. – Вы можете объясниться понятнее?
Эбби сиял от восторга, а Горн застыл в отчаянии:
– Клянусь, что каждое слово – чистая правда.
– Тогда как вы объясните историю с лодкой?
Горн посмотрел на лодку. Мы все посмотрели на лодку, стоя возле нее, как родственники возле гроба с покойником. Прошло некоторое время, пока Горн снова заговорил:
– Это очень непросто.
Баттерфилд вздохнул. Снова я вместе с ним и с Горном внизу, в капитанской каюте. Невероятную, дикую историю преподносит нам Горн. Каюта ярко освещена и продувается ветром, шторы раздвинуты, створки распахнуты, мы с капитаном сидим за столом как судьи, Горн стоит перед нами, на этот раз не под люком, ему приходится пригибаться, чтобы не удариться головой. Скрюченный под бимсами, он выглядит кротким и приниженным.
– Я в бегах, – произнес он.
История его началась в 1778 году, когда ему пришлось на борту "Рассудительного" отправиться в Вест-Индию под командой Бартоломью Грейса. Горн называл его Пижоном. Грейс сделал головокружительную карьеру, взмыв, как сигнальная ракета, от мичмана до капитана менее чем за три месяца.
– Его папаша какой-то адмирал,- пояснил Горн и замолчал, кусая губу.
– Тропики вытворяют странные трюки,- промолвил он наконец. – Жара, солнце, дикая природа. Они проникают в душу и выкручивают ее, как старую тряпку. Некоторыми овладевает безумие.
– Вы не о себе? – суховато бросил Баттерфилд.
– Я о Бартоломью Грейсе, – парировал Горн. – Он молод и полон фантазии. Пираты и зарытые на островах сокровища прочно засели в его голове еще с детства. Грейса послали в страну пиратов топить суда и убивать людей – неудивительно, что он вообразил себя пиратом.
– Он командовал боевым судном,- вставил Баттерфилд.
– Но считал его пиратским. – Горн усмехнулся.- Все вокруг дышало пиратами. Мы пользовались их якорными стоянками. Мы заходили в порты, служившие им прибежищем. Он усвоил пиратские привычки. Можно выиграть бой еще до его начала, если твой союзник – страх. Посланец ада, под кровавым флагом,- кто осмелится сражаться с тобой?
Он замолчал, и капитан сказал:
– Продолжайте.
– Все шло удачно. Мы гоняли французов в Наветренных островах, потом по всей Карибике. Мы жили как пираты, с добычи. Нападение на каждое судно приносило добычу. Паруса, продовольствие, ценные грузы.
Горн сделал шаг, другой и выпрямился под световым люком, свободно опустив руки.
– Мы жили по Черной Книге. По старым законам Олрона.
– Чушь, – отрезал Баттерфилд, откинувшись в своем кресле. – Черная Книга уже сотни лет как забыта.
– Но не на "Рассудительном", – возразил Горн.
– Она исчезла из Верховного Суда.
– Вот именно. Она была у Грейса.- Горн наклонился, опершись ладонями о стол. – Сэр, это правда. Черная Книга, уверяю вас, хранилась в каюте Бартоломью Грейса. Он мог вызвать тебя к себе в каюту и перелистывать эту книгу. Там перечислялись все преступления, какие только можно вообразить, и кошмарные наказания за них, каких и вообразить невозможно. Впередсмотрящего прибили гвоздями к мачте за то, что он заснул на посту, в своей бочке. Другого матроса вышвырнули за борт за кражу одной порции воды. Я при всех заявил, что это убийство. Я назвал его дьяволом, и меня доставили к нему в каюту. Он полистал Черную Книгу и нашел, что искал. И он прочитал: "И положат тебя на палубу, и, обвязав веревкой, протянут тебя по борту вниз и под килем, поднявши с другой стороны судна".
– Это правда? – нахмурился Баттерфилд. Не говоря ни слова, Горн повернулся к нам спиной и задрал рубаху. Я быстро опустил глаза. Один раз я это уже видел, любоваться еще раз не испытывал желания. Но я не мог не представить себе ужаса этого действа. Мне казалось, что меня самого протягивают под днищем "Дракона", приросшие к корпусу раковины режут тело, как ножи, а легкие разрываются от нехватки воздуха.
– Прикройтесь, пожалуйста. – Баттерфилд был бледен и сидел, заслонив глаза рукой. Он опустил руку, лишь когда Горн снова стоял лицом к нам.- Но как это могло случиться? Ведь судно принадлежит королевскому флоту!
– Флот сделал Грейса капитаном – он сделал его фактически королем, а судно – его королевство. Я удивляюсь тому, что это не случается чаще.
– И что же там еще случалось? Горн оправлял рубаху.
– Грейс вообразил, что знает, где капитан Кидд спрятал свой клад. Да что там, он вбил себе в голову, что он сам – капитан Кидд. Когда подписали мирный договор, мы болтались у островов, пока нам не приказали возврашаться домой. Может быть, тем бы все и закончилось, если бы мы не натолкнулись на "Меридиан".
– Вы напали на него.
– Без меня. Мы шли за "Меридианом" три дня, у нас с ним был общий маршрут, в Англию. Потом на корабле поднялся мятеж странного рода, взбунтовалась не команда, а капитан. Он объявил нам, что решил стать пиратом и забирает судно. Я заявил, что в этом участвовать не желаю и убью его, если он попытается. Но меня никто не поддержал – никто не отважился ему перечить. И вот меня приволокли к нему в каюту, и он снова рылся в этой проклятой книге. В результате меня бросили в шлюпку вместе с сундуком.
– И тогда он напал на "Меридиан"?
– Очевидно, так, – кивнул Горн.
– Английское судно! – Баттерфилд воздел руки. – Уму непостижимо!
– Вы бы думали иначе, если бы знали Грейса. К этому времени он уже ненавидел и Англию.
– С чего?
– В конце войны нас послали к Гваделупе, уничтожить французскую яхту. Когда мы туда прибыли, встретили вместо одинокой яхты целую эскадру. – Горн закрыл глаза. – Они сбили нам фок-мачту и подожгли корму. Бартоломью Грейса залило горящей смолой, обгорела вся кожа на лице и одной руке. И он считает, что Англия предала его.
Теперь история Горна казалась законченной. Я понял, почему он предпочел остаться на мачте, когда к "Дракону" подошла шлюпка военно-морского флота. Понятно, что ему не хотелось показываться на берегу в Кингстоне.
– Значит, вы – дезертир.
– Да, мистер Спенсер, – согласился Горн и тут же добавил: – И в то же время нет. Меня насильно выдворили с корабля, разве это дезертирство? Но я был во флоте, а теперь я не во флоте, а адмиралтейству только это и надо знать, чтобы отправить меня на виселицу. Поэтому я и направлялся на восток. Если бы я показался в Англии, меня бы вздернули, не дав оправдаться. Если бы я в Вест-Индии встретил Грейса, он бы придумал что-нибудь похуже виселицы. Поэтому я решил узнать, что же такое Берег Слоновой Кости.
– Что ж, – Баттерфилд отодвинул кресло от стола, но не встал. – Благодарю вас за искренность, хотя и запоздалую:
– Что вы теперь собираетесь со мной сделать? – спросил Горн.
Капитан посмотрел ему в глаза:
– Мой долг – сдать вас флоту.
– Сэр! – возмутился я.
Он поднял руку:
– Это мой долг, Джон. Но я не уверен, что! это верное решение. Мы еще поразмыслим.
– Благодарю вас, сэр. – В голосе Горна мне даже почудился какой-то оттенок взволнованности.
Мы шли на восток, ветер ослабевал. Вечером; опустился туман, покрыв море синими и фиолетовыми клочьями. Ночь была абсолютно черная, без единой звезды. Наступил почти мертвый штиль. От заката до восхода у штурвала стоял Горн.
К восходу он отстоял уже около двенадцати часов, но не ушел, когда я сменил его у штурвала, а подбадривал и советовал, помогая мне гоняться за компасом по четверти его картушки. Потом возник легкий ветерок, усилился, помогая солнцу кромсать туман, и мы ныряли из света во мглу и опять выныривали в потоки солнечных лучей.
В самом начале дня из тумана появился купец. Баттерфилд стоял слева, Горн – справа от меня. Видно было, что судно идет под всеми парусами, стараясь набрать как можно больше ходу. С судна нас тоже заметили, и оно сразу же резко отвернуло и снова скрылось в тумане.
Мы уже привыкли, что все от нас убегают, но здесь было нечто иное. Судно панически спасалось, как ягненок от волка, еще не видя нас.
И тут мы увидели, что по пятам за купцом следует парусник, черный, как смерть, с тремя десятками головорезов в такелаже и ярким красным пятном у штурвала. На корпусе было грубо и не слишком аккуратно намалевано наименование "Апостол" и цифры: 12 19. Увенчивал все это, лениво хлопая на ветру, пиратский флаг, такой же черный, как и все судно. И с флага ухмылялся, глядя на нас, белый человеческий череп.
Люди на судне стояли на вантах и оттяжках рей, мы видели сверкание их абордажных сабель, слышали их крики, сливающиеся из-за удаленности в один, ужасный, как завывание шторма. Иной раз корпус пропадал в тумане, и казалось, что эти адские видения несутся по воздуху. Потом туман поглотил все, и некоторое время слышался лишь крик.
Мы все трое тряслись от страха, но хуже всего было Горну, он едва держался на ногах. Я понимал его состояние. Судно это, очень похожее на "Дракона", в точности напоминало последнюю модель.
– "Рассудительный"! – крикнул я. Он вынырнул из бутылки и из морской могилы.
– Да, дьявол жив пока, – пробормотал Горн.
– Но почему "Апостол"?
– Кто может объяснить ход мысли сумасшедшего?
– И цифры? Тысяча двести девятнадцатый? Год, что ли?
Горн только развел руками, но Баттерфилд вдруг хлопнул ладонью по нактоузу.
– Не тысяча двести, Джон, а просто двенадцать. Двенадцать-девятнадцать. Римляне, чтоб их черти драли..
На мгновение я испугался, что все капитаны, как и пушкари, сумасшедшие.
– Послание к Римлянам, глава двенадцать,; стих девятнадцатый. – Знаток Библии Баттерфилд сжал кулак, поднял его к небу и провозгласил: – "Мне отмщение, я воздам, говорит Господь".
– Спаси нас, Господи, – вырвалось у Горна.
9. Боязнь моря
Мы снова увидели эту гонку: один убегал, другой догонял. Они промелькнули в отдалении, против ветра, и "Дракон" нырнул в туман, пытаясь уйти от солнца и от этого кошмара. Часом позже с неопределенного направления послышался грохот орудий.
Нас страшила встреча с "Апостолом". Лично я не меньше боялся натолкнуться на разграбленного купца и увидеть на его палубе ту же ужасную картину, что и на "Меридиане". Поэтому мы свернули к югу, направляясь прямо на Тринидад через просторы Карибского моря. И попали в шторм невиданной силы.
Туман рассеялся, сзади громоздились облака, они росли, опрокидывались и снова лезли вверх черные башни, стены и шпили тысячефутовой высоты, похожие на жилища гигантов-громовержцев. Затем по морю побежали волны, длинные и маслянистые. С "Дракона", балансирующего на гребне одной волны, можно было наблюдать за верхушкой другой в полумиле.
Капитан велел затянуть световой люк своей каюты брезентом, задернул шторы и снова наглухо отгородился от наружного освещения. Он сидел внизу, на своей койке, при свете шипящей и мигающей лампы, и все его имущество: Библия, пистолет, книги – раскачивалось и подпрыгивало на своих местах. Безвылазно просидел он там более суток. Ветер усиливался, волны становились все круче. Полил дождь, засверкала молния, загремел гром. С зарифленными парусами и единственным кливером на бушприте мы пробивались к югу.
Зарываясь носом в волны, под завывание ветра "Дракон", лишенный груза и балласта, казался игрушкой, перышком, которое болталось по волнам. Он то выпрямлялся, то ложился на борт. Лишь Горн мог с ним как-то справляться, с трудом удерживая на курсе.
Днем стало темно как ночью, о ночи нечего и говорить. Когда Баттерфилд вышел на палубу в одной лишь ночной рубашке, он казался призраком в свете вспышек молний. Он обхватил нактоуз обеими руками и закричал Горну:
– Поворачивай назад!
– Невозможно! – крикнул в ответ Горн. Меня удивило, что капитан мог допустить
мысль о развороте в таком бурном море. Мы могли бы потерять мачты или вообще моментально пойти ко дну. А если каким-то чудом и удалось бы направить бушприт шхуны на север, то она разбилась бы в щепки о берега Испаньолы. Но он опять завопил Горну:
– Заворачивай, я приказываю!
Я посмотрел в его искаженное ужасом лицо и понял, что Горн был прав. Капитан действительно боялся моря. Больше месяца он сдерживал свой страх, но сейчас утратил контроль над собой.
Вспыхнула молния, ударил гром. Глаза Бат-терфилда стали дикими, как у лошади, которая сейчас понесет.
– К черту! – завопил он и бросился на штурвал.
Горн был застигнут врасплох. Штурвал закрутился, вырвавшись из его рук, "Дракон" накренился, поворачиваясь. Волны хлынули на палубу через борт.
Вся палуба оказалась под водой, из которой торчали мачты, как деревья в половодье.
Эта дикая выходка Баттерфилда спасла всех нас. Как только "Дракон" сошел с курса, тьма с наветренного борта взорвалась желто-оранжевыми вспышками, море закипело от падающих в воду ядер, из шторма – казалось, из самой молнии – вынырнул "Апостол".
Я замер. Черный корпус пирата взбороздил гребень волны там, где только что была наша шхуна. В пене и брызгах он прошел вниз по волне за нашей кормой, длинная черная полоса, окутанная облаками пушечного дыма. Затем он полез на следующую волну и исчез так же внезапно, как и появился.
Горн его тоже видел. Он взглянул туда, где только что вздымались фонтаны от пиратских яде:р, где был бы "Дракон", если бы не внезапный поворот штурвала. Но для капитана эти вспышки и грохот были лишь еще одной молнией и сопровождавшим ее громом. Он был занят штурвалом и "Апостола" не заметил.
Горн оттащил капитана.
– Возьми штурвал! – крикнул он мне.
Мне пришлось бороться с судном, с парусами, рулем и яростью ветра. В корму ударила волна, и вода закипела вокруг моих коленей. Все же мне удалось справиться и с грехом пополам выровнять судно.
Баттерфилд рухнул к ногам Горна, обхватил лодыжки моряка и поднял искаженное ужасом лицо.
Горн нагнулся и помог ему встать. Из-за воя ветра Горну приходилось кричать, но кричал он чуть ли не с нежностью:
– Грейс рядом, сэр. Нам нужно всем на пушки!
Капитан кивнул. Зубы его стучали, но он потер руки, провел ладонью по груди, как бы проверяя организм и восстанавливая контроль над телом и духом. Он улыбнулся и сказал:
– Справимся.
Баттерфилд ушел вперед, во тьму. Горн помогал мне со штурвалом, и мы выдерживали курс на запад. Судно вздымало тучу брызг, выскакивая из каждой волны, как пробка из бутылки. Чернота постепенно серела, наступала заря. Молнии теперь сверкали позади, гроза удалялась. У наших пушек появились люди.
"Апостол" догонял.
Сначала я увидел его носовой бурун. Черная масса на фоне моря и неба росла с каждой минутой.
Горн крикнул мне в ухо:
– Эбби надо помочь с пушками!
Я хотел было идти, но он удержал меня:
– Рули. И следи за его марселем. Грейс любит стрелять правым бортом. Как только он дернет марсель, бери по ветру, понял?
Я остался один – казалось, один на свете. Тени мачт, бушующее море, "Дракон" влечет свое обросшее водорослями тело сквозь взбесившиеся водяные горы. И сзади настигает враг.
Оба судна ныряли с волны на волну, но расстояние постепенно сокращалось. Наконец, я услышал голоса пиратов, оседлавших такелаж "Апостола".
Ветер искажал звуки, превращал их крики в какой-то жуткий вой, от которого у меня волосы вставали дыбом. Казалось, они доносятся из могилы, слова, недоступные пониманию живых. Они казались страшнее самого "Апостола", страшнее его пушек, и я запел, чтобы не слышать их.
Мне вспомнилась любимая песня Горна, "Стальное сердце". Я чуть не рассмеялся иронии слов: "Смелее, парни, наш курс к победе, к славе". Мы изо всех сил удирали, спасая свои жизни.
Я пел, стараясь орать как можно громче и пореже вдыхать, чтобы в промежутках не слышать голосов преследователей. Скоро песню мою подхватили люди у пушек, и до меня донеслось низкое гудение их голосов. Казалось, это "Дракон" подбадривает сам себя.
Я удерживал штурвал и, оборачиваясь, видел, как неумолимо надвигалась черная шхуна. Ее бушприт острой иглой протыкал то воздух, то воду, зарифленный марсель бешено мотался из стороны в сторону.
Теперь я уставился на ее марсель, вглядываясь до боли в глазах. Как только он двинется, "Апостол" повернет и пушки правого борта направятся на нас. И в тот же момент я должен повернуть "Дракона", не раньше и не позже.
Волнение усиливалось. Кливер "Дракона" обвисал, когда судно ныряло с волны вниз, где не было ветра, и вновь наполнялся с хлопком, так что рывок отдавал в штурвале.
Вот марсель "Апостола" повело, я вскрикнул и рванул штурвал. "Дракон" быстро повернул, карабкаясь вверх по водному склону. "Апостол" накренился, начиная поворот. Наши две цушки левого борта выпалили, выбросив алые цветки пламени. На ветру звук их был похож на хлопок пробки, вылетающей из бутылки.
Я держался за штурвал. Теперь он был бессилен. Паруса оглушительно хлопали на ветру, волна накатилась спереди.
– Давай! – завопил я "Дракону".
Я сжался, ожидая грома пушек, которые разнесут нашу шхуну в щепки.
Но пираты прошли без выстрела, чуть не зацепив нас корпусом, слышно было, как ревела волна, разрезаемая носом "Апостола".
И снова он оказался сзади.
10. Кровавый флаг
"Дракон" лавировал, уклонялся, но пират вce время висел на хвосте, иногда заходя с наветренного борта. Дважды он куда-то исчезал, но снова надвигался на нас с гребней волн, паля из пушек. Одно ядро разрушило такелаж фок-мачты, разорванные снасти, как змеи, извивались на ветру. Еще одно разорвало в клочья наш флаг, и дважды я ощутил содрогание корпуса. Мне казалось, что в борту не менее трех пробоин.
Роланд Эбби хлопал в ответ своими четырехфунтовками, но мало у нас было надежды попасть в цель и совсем никакой – отбиться.
Настал следующий день. Ветер ослабевал, "Апостол" шел в миле от нас против ветра, придерживаясь нашего курса, на юг. Только при свете дня я осознал, как громадны были волны. Даже из "птичьего гнезда" впередсмотрящего нельзя было заглянуть за их верхушки, если судно находилось между ними.
Лица Горна и Баттерфилда, как и всех других наших моряков, почернели от порохового дыма. Все напряженно смотрели в сторону пирата, оценивали уменьшающееся расстояние между "Драконом" и "Апостолом", вглядывались в надписи на борту и в ужасный черный флаг.
– Чего он ждет? – спросил я Горна, когда он подошел, чтобы сменить меня у штурвала.
– Развлекается,- объяснил Горн, осматривая море голубыми глазами. – Приходилось вам когда-нибудь наблюдать, как кошка играет с мышью? Помяв ее хорошенько, кошка иногда сидит и наблюдает, что же будет делать мышь? Бартоломью Грейс тоже хочет получить от убийства как можно больше удовольствия.
– Может быть, стоит повернуть в Кингстон?
– Горн нас догонит в лбом направлении.
– А если поискать гавань на островах на востоке?
– Бесполезно.