В сборник "Из фронтовой лирики" вошли лучшие стихи русских советских поэтов-фронтовиков, отразившие героический подъем советского народа в годы Великой Отечественной войны.
Содержание:
А. Коган - Слова, пришедшие из боя 1
Священная война - Василий Лебедев-Кумач 4
Примечания 22
ИЗ ФРОНТОВОЙ ЛИРИКИ
Стихи русских советских поэтов
А. Коган
Слова, пришедшие из боя
Тридцать пять лет прошло со дня Победы в Великой Отечественной войне, все меньше ее участников остается в живых, все большее число людей знает войну лишь по книгам да кинофильмам. И все же память о войне не уходит, воспоминания о ней остаются для сердца читающего вечно живыми, даже если он, читатель, лично и не пережил, не успел застать войну - родился после Победы.
Литература Великой Отечественной войны оплачена сполна жизнями ее авторов и героев. Судьбы тех и других неразделимы.
Здесь с героем придуманным автор
Друг на друга похожи лицом.
(Е. Долматовский)
Читатель твой и автор
Ходили вместе в бой.
(С. Гудзенко)
Слова Маяковского: "Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем" - получают как бы вторую жизнь в литературе Отечественной войны. Испытания, легшие на народные плечи, были и ее испытаниями. "Никогда за всю историю поэзии не устанавливался такой прямой, близкий, сердечный контакт между пишущим и читающим, как в дни Отечественной войны", - говорил в 1944 году А. Сурков. Свыше тысячи писателей (а если считать и тех, кто вошел в литературу уже после Победы, принеся в творчество свой фронтовой опыт, то все полторы тысячи!) участвовало в Великой Отечественной войне непосредственно - в рядах нашей армии и флота, в партизанских отрядах, во фронтовой печати. Большая часть их награждена орденами и медалями, а свыше двадцати - удостоены звания Героя Советского Союза.
На фронт уходят и уже известные, признанные поэты старшего поколения - Прокофьев, Вс. Рождественский, Сельвинский, Сурков, Тихонов, Щипачев; и представители "комсомолии" 20-х годов - Алтаузен, Безыменский, Жаров, Светлов, Уткин; и поэты, вышедшие на "авансцену" незадолго до войны - Грибачев, Долматовский, Инге, А. Лебедев, Матусовский, Симонов, С. Смирнов, Твардовский, Шубин; и поэтическая молодежь призыва 1939–1941 годов - Вс. Багрицкий, Богатков, Гудзенко, Вл. Занадворов, П. Коган, Кульчицкий, Левитанский, Луконин, Львов, Лобода, Майоров, Межиров, Максимов, Наровчатов, Недогонов, Орлов, Самойлов, Старшинов, Слуцкий, Суворов, Соболь; несколько позже - Ваншенкин, Винокуров … Уходят бойцами и политработниками, командирами и партизанами… Иные проводят в строю всю войну; иные могли бы сказать о себе словами Гудзенко: "Я был пехотой в поле чистом, в грязи окопной и в огне. Я стал армейским журналистом в последний год на той войне"; иные - с самого начала в редакциях. Но вражеский снаряд не сверялся с должностным расписанием… Алексей Лебедев и Всеволод Багрицкий, Джек Алтаузен и Иосиф Уткин, Михаил Кульчицкий и Николай Майоров, Владислав Занадворов и Борис Котов, Юрий Инге и Георгий Суворов… Список павших велик - более четырехсот писателей погибло смертью храбрых на фронтах или было расстреляно фашистами за участие в подпольной борьбе.
Цена поэтического слова оплачивалась на войне жизнью… Зато и слово это звучало как никогда громко, вопреки старинной поговорке: "Когда говорят пушки, музы молчат". "Казалось бы, теперь не до слов: спор решает металл, - писал И. Эренбург. - Но никогда слабый человеческий голос не звучал с такой силой, как на поле боя, среди нестерпимого грохота…" В гуле артиллерийской канонады под Москвой, над Волгой и под Берлином советский человек в военной шинели расслышал сурковскую "Землянку", взял на вооружение стихи Твардовского и Симонова, Тихонова и Уткина, Кедрина и Рыленкова, Гудзенко и Орлова, Прокофьева и Долматовского, Светлова и Сельвинского… "Василий Теркин" и "Пулковский меридиан", "Киров с нами" и "Февральский дневник", "Зоя" и "Сын" слагались не через год, не двадцать лет спустя, а тут же, по горячим следам событий. Не было жанров главных и второстепенных, деления работы на основную и вспомогательную: работать приходилось в тех жанрах, бить врага тем видом оружия, какого требовала победа, и все, что могло служить ей, делалось с одинаковой страстью.
"Стихи, проза, очерк и рассказ, листовка, статья, обращение - все было взято на вооружение, - вспоминал позднее Н. Тихонов . По его свидетельству, "бывали дни, когда листовка была важнее рассказа, важнее любой поэмы…" .
Связь писателя с читателем на войне была двусторонней. Писатели-фронтовики черпали материал для своего творчества из повседневной фронтовой жизни; в свою очередь, писательское слово играло громадную роль в судьбе читателя, подымало его на подвиг. Это подтверждают тысячи примеров - от широко известной переписки Ильи Эренбурга с фронтовиками до стихотворения А. Суркова "Родина", найденного в кармане убитого бойца.
Народ на войне - вот что стоит в центре советской литературы тех лет, что делает ее подлинно народной и открывает секрет ее воздействия на читателя.
Фронтовая муза… В своем классическом, античном облике она не появится в стихах военной поры: другая жизнь, другая и муза… Не отрешенная, надмирная, - нет, скорее она близка некрасовской музе, разделявшей с народом все его радости и беды. "Это давнишние узы: делит с поэтом судьбу наша военная муза с гневною складкой на лбу" (В. Звягинцева).
Синявино, Путролово, Березáнье -
Ведь это не просто селений названья,
Не просто отметки на старой трехверстке -
То опыт походов, суровый и жесткий,
То школа народа - и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.
(В. Саянов)
Именно так рождались лучшие фронтовые стихи. Рождались - порой вопреки не раз возникавшему в ту пору ощущению: "И кажется, что нет искусства, а есть железо, хлеб и кровь" (М. Львов); "Война, война - святая проза и позабытые стихи" (Г. Пагирев). Строки эти верно передают тогдашнее чувство. Но само это чувство, как показало время, было обманчивым: стихи на войне не были забыты. И Алексей Недогонов, начавший, как и Пагирев, с категорического утверждения:
Поэт, покинь перо и музу,
вставай и слушай гул брони, -
позже с полным правом скажет о себе и своих сверстниках и товарищах по фронту и по поэзии:
Шел солдатом и поэтом,
Муза рядом шла со мной.
В кратком предисловии невозможно - да и не нужно - разбирать фронтовую поэзию по жанрам. Это тема особых исследований. Но об одном моменте в этом ряду сказать все же следует.
Путь фронтовой музы в Великую Отечественную войну начался с песни. В первые же дни войны газеты печатают "Священную войну" В. Лебедева-Кумача, "Песню смелых" А. Суркова… И дальше: "Землянка" А. Суркова, "До свиданья, города и хаты", "Огонек", "Ой, туманы мои, растуманы…", "В прифронтовом лесу" М. Исаковского, "Песня о Днепре" Е. Долматовского, "Шумел сурово Брянский лес" А. Софронова, "Темная ночь" В. Агатова, "Вечер на рейде" А. Чуркина, "Заветный камень" А. Жарова, "Соловьи" А. Фатьянова, "На солнечной поляночке" Я. Шведова, "Волховская застольная" П. Шубина… Этот список можно множить и множить. Но не в перечнях дело, а в том, что в этих - как правило, очень простых, бесхитростных, зато предельно искренних - стихах с большой силой выражало себя массовое сознание народа, в едином порыве поднявшегося на защиту Отечества. Песня - едва ли не первым из всех поэтических жанров - призвана была мобилизовывать народ на борьбу и победу. Впрочем, "призвана" - тут не то, слово: она сама взяла эту нагрузку на свои плечи и справилась с ней блестяще. В традиционных для народной поэзии "постоянных" эпитетах ("сила темная", "смертный бой", "проклятая орда" - в "Священной войне"; "негасимая любовь" - в "Землянке"; "незваные гости" - в "Ой, туманы мои, растуманы…") оказалось точно схвачено состояние души народной в ту пору. И как просветляли эти слова, как подымали на борьбу! По точному воспоминанию И. Шаферана о его военном детстве, "люди, когда пели, словно душой обменивались".
Литература войны отразила, пользуясь выражением Уткина, ее душевную сейсмографию. Это касалось всего - материала, темы, чувств. И, быть может, ни в чем это не прослеживается так ярко, как в трактовке темы Родины - важнейшей темы литературы Великой Отечественной войны.
Общеизвестны многие примеры творческой переклички поэтов разных национальностей и народностей СССР, - переклички, свидетельствующей о том чувстве семьи единой (П. Тычина), которое не только выдержало проверку на прочность, но и оказалось во сто крат обострено, усилено величайшими испытаниями, выпавшими в дни войны на долю всех народов Советского Союза. Понятия Родина и дружба народов стали неразрывны в нашем сознании. Национальные истоки, о которых с такой силой сказал в те дни Демьян Бедный ("…Я верю в свой народ несокрушимою тысячелетней верой"), и черты новой, Советской России, с ее интернациональной миссией спасения всего человечества от фашистского варварства (А. Безыменский. "Я брал Париж!"), слились в едином сплаве. Россия закономерно становится во фронтовой поэзии символом Советской родины, которая дороже самой жизни.
Вот идем мы в схватке самой жаркой,
Ратные в работе и в бою…
Ничего нам, Родина, не жалко,
Жалко потерять любовь твою.
(А. Прокофьев)
В известном стихотворении Симонова, так программно и названном - "Родина", ее образ сначала развертывается, как мы бы сегодня сказали, глобально: "..касаясь трех великих океанов, она лежит, раскинув города…"
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что навек осталось вдалеке, -Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал.
Ты вспоминаешь родину - такую,
Какой ее ты в детстве увидал…
Вспоминаешь "клочок земли, припавший к трем березам… речонку со скрипучим перевозом"… то, "где нам посчастливилось родиться", где мы "нашли ту горсть земли, которая годится, чтоб видеть в ней приметы всей земли".
Предельно личное, конкретное, можно сказать - интимное, восприятие Родины характерно было в годы войны для многих поэтов. В стихах Д. Алтаузена Родина смотрит на поэта "глазами белокурого ребенка", убитого фашистами, пишет ему "чистым почерком верной жены". "Если в бой идешь - сливается этот дом со всей Москвой" (А. Жаров. "Моряки-москвичи"). "Держась, как за личное счастье, за каждую пядь земли", - утверждает П. Железнов ("На подступах к Москве"). С "пяди" суглинка начинается Родина для лирического героя стихотворения В. Казина "Проводы". Своя боль воспринимается как часть общей - "во имя правды большей, чем твоя" (П. Антокольский. "Сын").
Неотрывно от темы Родины проходит сквозь всю поэзию Великой Отечественной войны другая ее главная тема - тема партии. В условиях войны коммунистам, как хорошо сказал об этом в своих воспоминаниях Л. И. Брежнев, предоставлялось только одно преимущество - первыми идти в бой, быть всегда там, где решалась судьба Родины, прежде других принимать на свои плечи всю тяжесть невиданных испытаний. Политработники были там, где всего труднее, личным примером, под ураганным огнем подымали воинов в атаку, вместе с бойцами стояли насмерть на оборонительных рубежах - под Могилевом и Брестом, под Вязьмой и Волоколамском, под Пулковом и на Синявинских высотах, на священной земле Сталинграда; вместе с ними форсировали Днепр и штурмовали рейхстаг… Коммунисты шли в первых рядах и погибали первыми; но на смену им вставали в строй новые бойцы. Вставали - и уходили в бой, порой не успев оформить свое вступление в партию, унося на груди записку: "Если не вернусь из боя, прошу считать коммунистом!.." Таков был свет подвига, сила нравственного примера. И тема партии звучит в стихах и поэмах военной поры прежде всего именно как тема нравственная, коммунисты предстают в этих стихах и как живые, близкие люди, и - одновременно - как образец и норма жизненного поведения - будь то строки Н. Тихонова из его поэмы о двадцати восьми панфиловцах:
Хвала и честь политрукам,
Ведущим армию к победе.
Или строки стихотворения Д. Алтаузена "Партбилет", написанного за несколько дней до гибели (и ровно за три года до дня Победы - 9 мая 1942 года). Строки, в которых за образом "мертвого, но прекрасного" бойца, исколотого фашистами, но и после гибели не выпускающего партбилет из намертво сжатой руки, встает пророчески предугаданная судьба самого автора:
Но все равно - сквозь злобный блеск штыка,
Как верный символ нашего ответа,
Тянулась к солнцу сжатая рука
С простреленным листочком партбилета.
Или "Ленин" С. Щипачева - стихотворение, в котором невероятное становится реальностью: статуя Ленина, низвергнутая фашистами с пьедестала в захваченном ими городке, - на рассвете, приводя в ужас фашистов, оказалась "незримой силой поднята из праха":
То партизаны, замыкая круг,
Шли на врага. И вел их Ленин.
Или "Баллада о ленинизме" И. Сельвинского - яркое воплощение того, как пример Ленина в тяжелейших условиях войны воздействовал на поведение простых, рядовых коммунистов, помогал им в их последний час стать выше своей судьбы, - говоря словами Маяковского, "разгромадиться в Ленина". "Молоденький политрук", которого гитлеровцы вешают на глазах у согнанных к месту казни жителей, - последним, отчаянным движением (вот все, что ему осталось на земле!) "вытянул правую руку вперед":
Так над селением
взмыла рука
Ставшего Лениным
политрука.
Или, наконец, пламенное обращение Н. Грибачева к партии:
Все вытерплю, все муки, все осилю
И у последней роковой черты
Вновь повторю: лишь ты спасешь Россию
И к новой славе возродишь лишь ты!
Мысль о стойкости советских людей в условиях тяжелейшего испытания проходит сквозь всю поэзию войны. Так, стихотворение Б. Лихарева "Камень" (1944), поначалу вроде бы довольно традиционное - о камне, "голом и синем, как лед", что "был нам постелью среди этих полярных широт", - буквально оживает на внутреннем противостоянии последних двустиший:
Все камень да камень.
Холодный и голый…
- Мы тверже, чем камень,
Молчи!
В те же годы С. Орлов написал пронзительные стихи о боевой машине, которой тяжелей, чем нам: "Мы люди, а она - стальная". А Григорий Люшнин в 1943 году, в концлагере Ней-Бранденбург, - о стремлении к свободе, достигающем такой силы, что "на решетке, сжав зубами, гайку ржавую верчу". И хотя с вышки смотрит часовой и даже "пули сыплет вниз", -
Есть ли сила в нем такая
Задержать меня - не знаю,
Я ведь гайку перегрыз.
Поэзия войны отразила нелегкую диалектику подвига. Отразила в разных интонациях, от пламенного монолога-клятвы до неторопливого раздумья…
Есть высшее из всех гражданских прав:
Во имя жизни встретить ветер боя
И, если нужно, смертью смерть поправ,
Найти в огне бессмертие героя.
(Е. Долматовский)
Об этом же - памятные всем дудинские "Соловьи", "Высота" Михаила Львова, "На высоте Н" погибшего под Сталинградом Владислава Занадворова:
На развороченные доты
Легли прожектора лучи,
И эти темные высоты
Вдруг стали светлыми в ночи.А мы в снегу, на склонах голых,
Лежали молча, как легли,
Не подымали век тяжелых
И их увидеть не могли.Но, утверждая наше право,
За нами вслед на горы те
Всходила воинская слава
И нас искала в темноте.
Или у Александра Ойслендера:
И даже мертвые, казалось,
Уже б не сдали ни за что
Ту пядь, что с кровью их смешалась
На отвоеванном платó.
Отчетливо выражено это чувство и в пастернаковской "Смерти сапера":