- Вы счастливее меня, - с горечью промолвил он, - так как еще можете молиться и спать. Благодарю за честь, - добавил заключенный, отказываясь от рукопожатия, - но не раньше, чем мы встретимся вновь.
- Боюсь, что это будет в ином мире, - серьезно ответил Жоэль, - ибо, по-моему, тень смерти витает над нами обоими.
Номер 141 иронически пожал плечами.
- Как вам будет угодно, - с усмешкой отозвался он. - Но вы хороший человек, а я великий грешник, и потому не думаю, что нам удастся повстречаться в раю.
Несмотря на уверенность Жоэля в своей способности заснуть, он, когда наступила полночь, еще не сомкнул глаз: разговор с отцом Терезы Лесаж отогнал от него сон.
Не то, чтобы его очень заинтересовал номер 141; хитрое и двусмысленное выражение лица заключенного произвело неприятное впечатление на нашего героя, распознавшего в ловком плуте отпетого негодяя. Все же, думая об опасностях, которым будет подвергаться этот несчастный, желая увидеть дочь и обрести свободу, Жоэль не мог не испытывать к нему сочувствия и не молиться за успех предприятия, в которое пустился его загадочный товарищ по несчастью, ибо в храбрости, по крайней мере, тому нельзя было отказать.
Снаружи буря бушевала все сильнее. Ветер завывал вокруг старой башни, точна стая диких зверей. Ливень уныло и монотонно барабанил по стенам. Большие часы крепости пробили полночь, напоминая заключенным о неуклонном сокращении их пребывания здесь.
Жоэль не отрывал глаз от отверстия в стене на расстоянии фута над койкой, казавшегося пятном света в сплошном мраке. Внезапно его частично заслонило чье-то тело - это заключенный спускался из камеры, расположенной выше.
В этот момент буря с новой силой обрушилась на стены. Казалось, что она хочет вырвать из земли старую крепость и умчать ее на своих крыльях, словно кровельную дранку с крыши.
Губы Жоэля шептали молитву, которую произносят бретонские моряки во время шторма. Прошло несколько минут, длинных, как столетия, когда сквозь шум урагана прозвучал треск ружейного выстрела. Поднялась суматоха, как будто в тюрьме все проснулись; слышались топот ног и крики: "К оружию!"
Когда надзиратель Югнен вошел утром в камеру Жоэля, тот спросил у него, что произошло ночью.
- Я не мог сомкнуть глаз. Что за переполох был во время бури? Беготня, крики, стрельба!
- Попытка побега, - ответил Югнен.
- Кого из заключенных?
- Вашего соседа сверху, номера 141, который распилил решетку и спустился вниз по веревке. Но когда он достиг земли, его окликнул часовой. Беглец попытался прыгнуть в ров, и стражник следуя инструкции, выстрелил в него.
- А потом?
Тюремщик дунул, словно на свечу.
- Номера 141 более не существует - пуля попала в голову.
Жоэль, начавший завтракать, поставил на стол стакан, который было поднес к губам.
- Упокой Господи его душу на небесах! - воскликнул он.
- Более вероятно, что его душа очутится в другом месте, - ответил тюремщик, пожимая плечами, - ибо убитый был опасным негодяем. Он уже сто раз должен был окончить жизнь на колесе, под бичом, или на виселице.
- Какое же он совершил преступление?
Этим утром надзиратель был в разговорчивом настроении.
- Мне случайно известна история этого заключенного, - начал он, - Дегре, полицейский офицер, который привел его сюда, рассказал мне ее. Имя номера 141 - Лесаж; говорили, что он был священником в семействе Монморанси, но это ложь - он наполовину цыган, вор, нищий, коновал и конокрад, продавец смертельных ядов всех сортов. Лесаж торговал шерстью в Руане, прежде чем стать главным партнером в злодеяниях знаменитых отравительниц, Ла Вуазен, Ла Филастр и Ла Вигуре - трех ведьм, с которыми быстро расправилась Огненная палата. Говорят, что их жертвы насчитывались сотнями, и что их нанимали знатные и могущественные люди.
- Но как могло случиться, что его не постигла судьба сообщниц?
- Опасались, что в открытом суде он возвысит голос слишком громко, и публика услышит много любопытных вещей, в том числе имена его знатных нанимателей, понимаете?
Он многозначительно подмигнул.
- Поэтому министр полиции замял дело, и было решено поместить Лесажа в эту башню.
- Которая оказалась недостаточно крепкой, чтобы удержать его, - заметил бретонец.
- Нет, башня тут не при чем, - ответил Югнен, и его физиономия приобрела хитрое и таинственное выражение. - У него были орудия для бегства, но не думаете же вы, что их ему передали без того, чтобы мы об этом знали. Мне поручили каждый день проверять как продвигается его работа, покуда он прогуливался с вами на крыше, потребовалось немало времени, так как решетки были крепкими, но он все же добился своего, и я тут же уведомил майора дю Женка, что птичка готова улететь! Часовой - лучший стрелок нашего гарнизона - был предупрежден и заработал десять пистолей, вырвав колючку из ноги многих придворных, начиная с маркизы де Монтеспан.
- Черт возьми! - воскликнул Жоэль, понимая теперь, почему он почувствовал неприязнь к убитому заключенному, когда их руки соприкоснулись. Медальон обжигал ему грудь, словно пламя очага; уже раз двадцать он испытывал желание сорвать его и разбить о стену. Но память о данном обещании останавливала его, ибо мать всегда говорила:
"Не давай слово слишком легко, но давши, будь его рабом, даже если дал его отпетому мошеннику".
Весь день Жоэля преследовали воспоминания о том, что сказал ему Пьер Лесаж.
- Приятель, была ли у этого негодяя семья? - спросил он у тюремщика, когда тот принес ему ужин.
- У которого именно? - осведомился Югнен, уже забывший их утренний разговор.
- У номера 141, убитого прошлой ночью.
- Откуда я знаю… Хотя подождите! Полицейский офицер что-то говорил о его дочери - ее матерью была Ла Вуазен. Она живет с одним из членов банды, избежавшим правосудия.
- Какая-нибудь ужасная старая карга, вроде ее матушки?
- Не могу ничего вам сказать - никогда ее не видел. Если ее нет в Париже, я бы не гонялся за ней по всему свету. И все же, - подумав, добавил он, - хотелось бы знать, что с ней сталось.
Глава XIX
ТАИНСТВЕННОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ
Прошло несколько дней, в течение которых наш узник не получал никаких известий о своем деле. На третью неделю он начал беспокоиться. У себя на родине Жоэль привык проводить время за охотой, верховой ездой, походами - занятиями, которые стали для него необходимыми, как свет и воздух. С тех пор, как он прибыл в столицу, его дни оказались заполненными всевозможными приключениями. И после этого счастливого и свободного времяпровождения внезапно окунуться в монотонность тюремной жизни! Энергия, бьющая в нем ключом, более не находила выхода; она приливала к голове, заставляя пульс колотиться так сильно, словно у него был жар. Часами юноша сидел на табуретке, положив подбородок на руки и бессмысленно глядя перед собой.
Когда приходила ночь, Жоэль бросался на койку и закрывал глаза, но ему удавалось лишь слегка вздремнуть: странные видения преследовали его. Лишь под утро он крепко засыпал, видя бессвязные сны. У него вырастали крылья, словно у птицы или летучей мыши, и он вылетал из окна, но, уже паря над наружной стеной, падал в бездонную пропасть, или же в него стреляли, и он просыпался с колотящимся сердцем и вспотевшим лбом.
Проснувшись, Жоэль начинал бродить взад-вперед по камере, как медведь в клетке, покуда, утомленный, не садился на табурет, вопрошая Бога и людей, что же он такого сделал, за что первый покинул его, а вторые так дурно с ним обращаются.
Однажды, когда Жоэль проводил таким образом время, в коридоре послышался шум. Солдаты взяли оружие на караул, шаги приблизились к двери, ключ повернулся в замке, засовы были отодвинуты, и в камеру вошел майор дю Женка.
Он исполнял обязанности коменданта, ожидая королевского назначения на этот пост, остающийся вакантным после смерти его предшественника. Совершая ежемесячный обход, майор спросил, имеются ли у заключенного какие-нибудь жалобы.
- Мне ничего не нужно, кроме четкого объяснения того, что со мной будет, - ответил сын Портоса. - Неведение, в котором я пребываю относительно своей судьбы, крайне жестоко.
- Таково и мое мнение, - подтвердил майор, - и я намерен написать господину Ларейни с просьбой отдать распоряжения, касающиеся вас. Министр полиции, возможно, посоветуется с королем, и как только придет ответ, я поспешу сообщить его вам.
- Надеюсь, ответ прибудет скоро, и я смогу выйти из этой тюрьмы, пребывание в которой стало для меня ежедневной пыткой! Я жажду каких угодно изменений, пусть даже я окажусь между священником и палачом.
- О, сударь, думаю, что дело не дойдет до такой крайности, - запротестовал майор. - Король не станет ради вас воздвигать эшафот, подобный тому, на котором сложил голову благородный Бутвиль. Он может попросту забыть о том, что вы находитесь здесь.
"Забыть обо мне, как об отравителе Лесаже", - содрогнувшись, подумал Жоэль и добавил вслух: - Но я как раз не хочу, чтобы это произошло.
- Сударь, вопрос не в том, что хотите вы, а в том, что желает король, - заметил майор.
- Ну, - возразил наш герой, - король ошибается, если считает, что оказывает мне милость, оставляя торчать в этой дыре вместо того, чтобы отрубить голову.
- В дыре? - обиженно переспросил майор и продолжал: - Король никогда не ошибается. Я буду иметь честь сообщить вам его решение, когда оно придет. - Он поклонился узнику, а затем удалился вместе с четырьмя мушкетерами, служившими ему охраной, и тюремщиком.
Бессильно опустившись на табурет, заключенный устремил безжизненный взгляд на дверь, которая со стуком, показавшимся ему похоронным звоном, захлопнулась за всеми его надеждами. В отчаянии Жоэль начал думать о покойной матери и о возлюбленной. Ему пришли на ум истории о знаменитых узниках Бастилии. Почти всем были известны их преступления. Но этот старик, встреченный им на прогулке, поседел здесь, не имея друзей, которые молили бы короля и министров о его освобождении! Так почему же за сорок лет он не сделал ни одной попытки бежать?
"Мне кажется, - подумал Жоэль, - что за сорок лет я бы уже сорок раз попробовал выбраться отсюда. А почему бы не начать теперь же?"
У него не было друзей, ни истинных, ни мнимых, которые могли бы передать ему орудия бегства, как павшему жертвой предательства Лесажу, но он мог, выломав решетку, превратить ее в инструмент.
Жоэль тотчас же приступил к обследованию камеры. Дверь представляла собой дубовую доску толщиной в три фута, окно защищала двойная решетка, толщина стен достигала четырех футов. Все это не внушало больших надежд. Он попытался встряхнуть дверь, количество засовов и задвижек на которой свидетельствовало о ее прочности. С внутренней стороны не оказалось ни единой шляпки гвоздя, так что избавиться от засовов не представлялось возможным. Жоэль попробовал встряхнуть оконные решетки, но те глубоко сидели в каменных гнездах. Он простучал стены, но они повсюду отзывались одинаковым звуком, подтверждавшим их крепость.
Лом мог бы справиться с дверью, напильник - с окнами, а кирка - со стенами, но у Жоэля не было даже напильника Лесажа.
Несмотря на всю свою отвагу, наш герой почувствовал отчаяние и страх, что лишится рассудка; хриплый, безумный смех вырвался из его груди. Но постепенно он успокаивался и спустя месяц казался примирившимся со своим заключением. Однако в действительности Жоэль придумал план, простота и легкость осуществления которого была достойна его отца, Портоса, также способного изобрести нечто подобное, хотя он и был вынужден согласиться со своим другом д'Артаньяном, что сила у него не в голове.
"Когда комендант снова явится сюда с ежемесячным визитом, - думал юноша, - я сорву их замысел убить меня постепенно тем, что сам начну убивать их по очереди. Я вышибу майору мозги табуретом, завладею его шпагой, разделаюсь с эскортом и тюремщиком, чьей связкой ключей я буду пользоваться левой рукой, как булавой. Вооруженный таким образом, я стану пробивать себе дорогу, и хотя не надеюсь выбраться отсюда, но по крайней мере умру смертью солдата - застреленным или заколотым, не говоря уже об удовольствии досадить полицейским, желавшим отрубить мне голову, и королю, угрожавшему кормить меня его тюремным пайком до самой смерти".
Это решение восстановило спокойствие и аппетит. Жоэль ел и спал как обычно. Ведь ему будут необходимы силы для сражения со всем гарнизоном Бастилии!
Однажды вечером, услаждая себя мыслями о предстоящем побоище, Жоэль услышал бряцание оружия и топот ног, возвещающие о визите исполняющего обязанности коменданта. Юноша не сомневался, что это как-то касается его персоны, несмотря на необычное время (за шестимесячное пребывание в Бастилии он успел изучить здешние традиции). Двое солдат вошли в камеру и встали у дверного проема. За ними последовал майор, навстречу которому Жоэль поднялся с самым любезным выражением лица, однако придерживая рукой табурет.
- Ну что, майор, - сказал он, - вы пришли возвестить мне волю его величества? Я буду обезглавлен, как Святой Иоанн, повешен, как Мариньи, или заживо погребен в темнице, как мой сосед сверху?
Несчастье научило юношу притворяться, - он говорил, улыбаясь, и в его веселом голосе не было слышно ни малейшего намека на иронию или опасную решительность. Тем не менее Жоэль был готов огреть визитеров табуретом по головам!
- Будьте любезны следовать за мной, - ответил майор. - У меня имеются распоряжения передать вас в руки того, кто ожидает внизу.
Сбитый с толку заключенный уронил на пол тяжелый табурет.
- Я следую за вами, - отозвался он.
Они вышли из камеры и, сопровождаемые с обеих сторон солдатами, двинулись по лабиринту коридоров и лестниц, через двор, караульные помещения, подъемный мост и проход под сводчатой крышей, которые наш герой уже повидал во время прибытия в Бастилию. Поход происходил в полном молчании, ибо Жоэль напряженно думал:
"Кто же мог послать за мной?"
В конце прохода ожидала карета, охраняемая четырьмя всадниками и человеком в черном, стоящим у дверей.
- Входите, - обратился он к заключенному, отступив в сторону.
Жоэль повиновался, человек впрыгнул внутрь вслед за ним, дверь закрыли и заперли, после чего экипаж тронулся. Запряженный парой лошадей, он быстро промчался через три четверти города, причем заключенный не имел понятия, куда его везут. Темная ночь как раз подходила для перевозки узников. Жоэлю показалось, что его вывезли из города через ворота, уже знакомые ему. Вскоре по тому, что воздух в карете стал более чистым, он понял, что находится в одном из предместий. Из окна были видны поля и леса.
- Может быть, открыть окно, чтобы вам легче дышалось? - спросил охранник. - Только я умоляю шевалье обещать, что он не попытается покинуть своих спутников. В то же время я должен уведомить шевалье, что четверо моих товарищей, скачущих галопом за каретой и вооруженных до зубов, будут стрелять в него при малейшей попытке к бегству, и я сделаю то же самое.
"Почему он называет меня шевалье? - подумал бретонец. - Ошибка в определении личности, как говорят юристы, совершенная этим жутким на вид офицером или майором Женка? В конце концов, - он щелкнул пальцами, - мне все равно, под каким именем умирать".
- Приятель, - обратился он к человеку в черном, - я охотно даю вам требуемое обещание и вовсе не из-за пистолетов за поясом у вас и ваших товарищей. Если бы волы знали, что их ведут на бойню, мясников в мире было бы значительно меньше.
Окно было открыто. Нет нужды говорить, с каким удовольствием наш герой, выросший в деревне и больше месяца пребывавший в удушливой тюремной атмосфере, вдыхал прохладу летней ночи, полную аромата цветов и мерцания звезд! С какой невыразимой радостью видел он вместо пространства, ограниченного четырьмя стенами, леса и деревни по обеим сторонам дороги, пылящейся под копытами лошадей и колесами стремительно несущегося экипажа!
Путешествие продолжалось, и заключенный спрашивал себя с растущим удивлением, не снится ли ему все происходящее. Не проезжал ли он уже по этой дороге, через леса и деревни, вдоль извилистой реки? Внезапно вышедшая из-за облаков луна ярким светом засияла над Сеной.
Экипаж переехал мост. С левой стороны рос огромный вяз, обильная листва которого отражалась в холодной серебристой воде. Справа возвышалось большое здание с каменными колоннами. Крыша нависала над верандой второго этажа, с которой свешивалась деревянная доска, где было изображено высокое дерево.
- Клянусь душой! - воскликнул наш герой. - Это мост Пека, а это - новый дворец Сен-Жермен! - И он погрузился в раздумье:
"Понимаю - они привезли меня на место преступления, чтобы я здесь же и искупил его. Я буду казнен там, где убил мушкетера".
Слегка вздрогнув, Жоэль откинулся назад. Ему казалось, что он видит призрак убитого капрала, бродящий в лунном свете в запятнанном кровью саване.
Лошади тяжело дышали, взбираясь на холм, через который шла дорога от реки в город.
- Шевалье, - заговорил человек в черном, - здесь инструкции требуют от меня закрыть окна.
Он не только сделал это, но и задвинул занавески, надежно предотвратив возможность зрительных связей Жоэля с внешним миром. В голосе этого субъекта, чьи глаза сверкали на смуглом лице, ощущался испанский акцент.
"Где я слышал этот голос раньше? - думал Жоэль. - Где я уже видел эту пару карбункулов, блистающих в ночи? Короче говоря, где я встречал этого висельника?"
Пока он пытался собраться с мыслями, карета остановилась. "Висельник" приоткрыл дверь и предложил бретонцу сойти. Повиновавшись, он увидел одинокое здание в глубине большого двора, окруженного стеной с остриями сверху и решетчатыми воротами.
- Очевидно, городская тюрьма, - пробормотал Жоэль.
- Шевалье не возражает дать мне руку? - осведомился смуглый человек.
"Черт бы побрал этого парня с его постоянным "шевалье"! - подумал наш друг. - Но я не стану с ним ссориться - у меня осталось не так много времени в этом мире, чтобы попусту его тратить".