Жоэль был настолько покорен и готов ко всему, что может с ним произойти, кроме жизни в тюрьме, что без колебаний подчинился бы, даже окажись перед ним плаха, топор и палач, и ему был бы сделан знак опуститься на колени. Поэтому он охотно протянул руку и последовал за своим провожатым, не задавая вопросов. Они поднялись по лестнице в вестибюль и, пройдя по галерее, вновь направились вверх по широкой и высокой лестнице, которую современные архитекторы сочли бы занимающей слишком много пространства. На одной из ступеней стоял, опершись на железные перила, толстый старик с факелом в руке. Его седые волосы были коротко острижены и выбриты на макушке, как у священника; солидное брюшко скрывал красивый костюм из черного сукна, напоминающий строгостью покроя, цвета и отделки одеяние стряпчего или церковного надзирателя.
"Старший тюремщик, - подумал Жоэль. - Очевидно, персонал здесь неплохо кормят. Если заключенные получают такую же пищу, то, честное слово, они рискуют выйти отсюда в инвалидном кресле на колесиках!"
- Сеньор Эстебан, - важно произнес толстяк. - Ваши обязанности здесь заканчиваются.
Провожатый отпустил руку бретонца.
- Соблаговолит ли шевалье позволить мне показывать ему дорогу? - осведомился старик.
"Этот бочонок чертовски вежлив, - подумал сын Портоса. - Но почему он тоже награждает меня титулом шевалье?"
Они поднялись на следующий этаж.
- Шевалье прибыл, - доложил толстяк высоким и елейным голосом.
"Эта туша чересчур любезна, - продолжал думать Жоэль. - С таким вниманием относятся только к приговоренным к смерти, и я уверен, что принадлежу к их числу".
Старик открыл дверь и предложил шевалье войти.
"Да, он, безусловно, слишком вежлив, - размышлял бретонец. - Горе мне! Конечно, сейчас я снова окажусь в темнице".
Старик махнул рукой, пропуская Жоэля, который безмолвно повиновался. Шагнув через порог, он воскликнул:
- Черт побери! Где я?
Глава XX
КАНУН КАЗНИ
Ничто не могло меньше походить на камеру в Бастилии, чем комната, в которой очутился Жоэль. Все здесь было другим - ни зарешеченных отверстий для воздуха, ни холодных голых стен, ни скудной шаткой мебели и жестких коек. Все сверкало роскошью и новизной - повсюду были изображены Купидоны, пастухи и пастушки, ибо тогдашняя мода предвещала стиль Ватто. Помещение напоминало будуар герцогини, и Жоэль подумал, что, видимо, тюрьма переполнена и его решили поместить на одну ночь в апартаменты жены коменданта. Даже в доме детей короля юноша не видел большей элегантности, и потому он повторил вопрос с возросшим удивлением.
- Шевалье у себя дома, - ответил толстяк.
Чело молодого человека омрачилось, словно предвещало бурю.
- Дома? Вы что, смеетесь надо мной?
Толстый старик, казалось, испугался раздраженного взгляда Жоэля. Он слегка отшатнулся, выпятив живот в качестве наносного бруствера, и ответил хриплым голосом, в котором слышался страх:
- Спешу заверить шевалье, что никто не думает смеяться над ним. Я просто выполняю полученные распоряжения, которые предписывают мне запереть шевалье в этой комнате.
- Этого я и ожидал, - отозвался заключенный.
- Да, запереть до завтра, когда за вами придут, чтобы… Ну, вы сами знаете, зачем.
Наш герой сделал жест, как будто разломил ветку надвое.
- Значит, это назначено на завтра? - спросил он.
- На завтрашнее утро, шевалье.
- Рано?
- К полудню, как обычно, все будет кончено.
- Ну, - сказал Жоэль, - благодарю вас, приятель. Я буду готов.
- Кстати, - продолжал толстяк, успокоенный оборотом, который принял разговор, - если шевалье желает подкрепиться…
- Понимаю, несчастному в моем положении нельзя отказать ни в чем.
- Я буду иметь честь подать холодный ужин, хотя это противоречит доброму старому правилу, гласящему, что человек должен отходить ко сну с пустым желудком.
- Отходить ко сну? - поморщившись, переспросил Жоэль. Когда он поднимался по лестнице, ему показалось, что из кухни доносятся аппетитные запахи. - Впрочем, вспоминаю, что приговоренному всегда позволяют напоследок сохранить хорошее впечатление о мире, который он покидает.
Толстяк проворно вкатил столик на колесиках, на котором был аккуратно разложен прибор на одну персону. К этому он добавил горячий золотистый суп в сосуде из голландского фарфора, огромный мясной пирог в глазури, жареную птицу в желе и окорок нежно-розового оттенка, казавшийся сошедшим с картины Иорданса, не говоря уже о десерте: фруктах, сыре, пирожных и других лакомствах.
- Что все это значит?! - воскликнул Жоэль при виде таких изысканных яств. - Его величество неплохо обращается со своими гостями! Он ревностно следит за тем, чтобы они хорошо провели последние часы. Сочное мясо, пуховая перина в алькове!..
- Это всего лишь легкий ужин, - возразил его собеседник. - Шевалье сможет лучше оценить нашего повара, когда утром ему подадут завтрак.
- О, так я еще позавтракаю?
- Разумеется, перед процедурой…
- Ну кончено, как я мог забыть! - уныло промолвил Жоэль.
- Таковы правила…
- Да, я знаю, что не принято отказывать ни в чем тем, кого собираются подвергнуть наказанию… - Усаживаясь за стол, он провел рукой вокруг шеи и пробормотал: - Значит, позавтракаю я на земле, а обедать буду уже в раю!
Старик размещал еду на столе с торжественностью дьякона, устанавливающего на алтаре священные сосуды; его скорее можно было представить служащим мессу, чем сервирующим ужин. Серьезный, достойный и просветленный, с виноватым выражением на широкой физиономии, он стоял позади гостя с бутылкой Шамбертена в руке в позе мальчика из хора, держащего чашу, и внушал Жоэлю, расправляющемуся с остатками пирога.
- Это будет великолепное зрелище - люди станут драться за лучшие места, ведь часовня так мала!
О, значит, они собираются привести осужденного в часовню - очевидно, для религиозной церемонии, во время которой он должен покаяться в своих прегрешениях.
- Отец Лашез произнесет проповедь…
- Королевский духовник? Король оказывает мне великую честь!
- Естественно, ведь он сам будет присутствовать.
- Король придет смотреть, как со мной расправятся?
- Несомненно.
- Да, понимаю. Это очень любезно со стороны его величества и огромная честь для меня.
- Он приведет королеву, а она - всех придворных дам. Весь двор будет здесь.
- Любопытное зрелище для королевы и дам! Поистине, у вашего двора изысканные вкусы - они будут в восторге, когда я лишусь головы!
Жоэль поднялся, бросив на стол салфетку. В конце концов, королева - испанка, а дамы при дворе ее отца обычно созерцают сожжение еретиков. Он должен держаться мужественно перед этим избранным обществом, а для этого необходимо как следует отдохнуть. Очистив стол от еды на манер фокусника, заставлявшего бесследно исчезать накрытую наперстком горошину, Жоэль намеревался теперь вовсю воспользоваться удобной постелью.
- Шевалье желает, чтобы я прислуживал ему?
- Нет, можете идти. Доброй ночи!
- Пусть шевалье соизволит запомнить, что я вынужден унести с собой ключ от двери. Пожалуйста, не думайте, что это моя прихоть, - я выполняю распоряжения своего господина.
- Забирайте ключ, друг мой. Нет места более подходящего для счастья, чем тюремная камера!
- Звонок находится на ночном столике, и если шевалье что-либо потребуется, он должен будет только позвонить - кто-нибудь все время дежурит в коридоре.
- Не сомневаюсь, что здесь будет поставлен часовой.
- Желаю шевалье доброй ночи, - сказал старик, низко кланяясь. - Утром его посетит мой господин, герцог д'Аламеда.
"Значит, герцог - здешний комендант? Никогда не слышал его имени, - подумал наш герой, раздеваясь в одиночестве. - И никогда не сталкивался с таким субъектом, как этот тюремщик. Где я мог видеть раньше это толстое брюхо, похожую на полную луну физиономию и походку священного слона?"
Все еще пребывая в замешательстве, Жоэль лег в постель и погрузился в сладостный сон, которому способствовали сытный ужин, отличное вино, мягкая перина и усталость от недавних приключений. Изящные фигурки из пасторальных сцен, изображенных на гобеленах, кружились в его снах в сказочном хороводе.
Обладая железной волей, наш герой мог распоряжаться своим телом так же безотказно, как сердцем и душой. Решив отдохнуть, он беспробудно спал до того момента, когда лакей бесшумно скользнул в комнату и, отодвинув занавеси, впустил солнечные лучи, покрывшие постель золотистой простыней.
Мы должны признать, что проснувшись и вспомнив о предстоящей экзекуции, Жоэль испустил полдюжины тяжелых вздохов, способных свалить молодого бычка. Убежденный, что он приговорен к смерти и что приговор будет приведен в исполнение без отлагательств, юноша решил умереть красиво. Чтобы не расстраивать себя, Жоэль отказался от мысли просить о свидании с Авророй. Разговор с ней лишил бы его мужества. Он должен проститься с возлюбленной в письме и в нем же передать посылку для дочери погибшего заключенного.
Судя по заливавшему комнату свету, Жоэль решил, что день уже давно начался. Ожидая, что за ним скоро придут, он быстро поднялся, но, протянув руку за своей одеждой, оставленной около кровати, с удивлением обнаружил, что она исчезла.
В это время толстый тюремщик, каковым Жоэль все еще считал его, вошел и спросил:
- Хорошо ли шевалье отдохнул?
- Да. Но где моя одежда?
- Умоляю шевалье заменить свой бретонский наряд этим костюмом от лучшего парижского портного.
Он взмахнул рукой, и четыре лакея внесли элегантный придворный костюм из телесного цвета бархата с кружевной отделкой, дополненный изящными туфлями, украшенными бриллиантами, и перламутрово-серой фетровой шляпой с алым плюмажем.
- Это, - продолжал старик, указывая на внушительного вида слугу, следовавшего за первыми четырьмя, - мэтр Ардуэн, старший лакей монсеньера, которому поручено помочь шевалье одеться, после того, как он примет ванну.
"Глупцы! - подумал Жоэль. - Какое количество лент для ягненка, ведомого на бойню".
- Я отлично бы обошелся и собственной одеждой, без этих побрякушек и перьев, помпонов и кружев, - промолвил он. - Тем не менее, скажите вашему хозяину, что я благодарен ему за заботу обо мне и подчиняюсь всем его намерениям.
В глубине души наш бретонец не возражал раз в жизни нарядиться в роскошный костюм, восхищавший его на плечах парижских модников. Он испытывал тайную радость при мысли, что предстанет перед судьями и прошествует на казнь во всем недоступном ему ранее великолепии. Теперь Жоэль не сомневался, что будет достойно выглядеть в глазах палача. Блеск наряда удвоил бы его храбрость, и потому он без колебаний передал себя в руки Ардуэна.
Тюремное заключение не отразилось на нем. Быть может, его загорелая кожа слегка побледнела, а геркулесовская фигура немного осунулась, но это лишь придавало его внешности едва заметную ранее утонченность. Жоэль вошел в Бастилию и вышел из нее сильным и красивым той красотой, которая свидетельствует о благородной крови. Короче говоря, глядя в зеркало, он увидел в нем совершенного кавалера и признал, что у него есть все основания для гордости.
Ах, если бы Аврора могла видеть его сейчас!
Жоэль надел шляпу.
- Отлично. Я готов. Ведите меня.
Он двинулся вперед вместе со старым толстяком.
- Почему, - осведомился Жоэль в коридоре, - никто меня не конвоирует?
- Нам нужно только пересечь лестничную площадку и спуститься, - ответил старик.
- О, значит, двор собирается здесь?
Жоэль поморщился, поскольку надеялся пройти через город и продемонстрировать толпе зевак роскошный наряд, тонкие кружева и пышный плюмаж. Добрый, тщеславный Портос постоянно пробуждался в своем сыне.
- Черт бы их побрал! - пробормотал он. - Надеюсь, что где бы ни происходил суд, меня не казнят в камере!
Старик открыл дверь, доложив:
- Шевалье де Локмариа!
- Пусть дорогой мальчик войдет, - послышался отеческий голос.
Жоэль издал удивленное восклицание. В комнате, куда его привели, он ожидал увидеть впечатляющее зрелище суровых атрибутов правосудия: Спасителя на кресте, висящего на фоне темной драпировки, длинный стол, где сидят в ряд судьи, холодные и торжественные в своих черных и алых мантиях, приставов в одеяниях чернильного цвета с золотыми цепями, писцов с длинными перьями, стражников с жезлами из черного дерева. Вместо этого он оказался в большой столовой, где солнце сверкало на богемском стекле и серебряной посуде, выставленной на полках дубового буфета, со столом, накрытым на двоих, украшенным редкими цветами и блестевшим хрусталем и фарфором на ослепительно белой скатерти.
Неподалеку от стола, в кресле, обитом кордовской кожей с позолоченными гвоздями и узорчатыми арабесками, сидел пожилой дворянин. Когда Жоэль вошел, он встал, и юноша сразу же узнал его.
- Шевалье д'Эрбле! - с изумлением воскликнул он.
- Да, - ответил старик, направляясь к нему с распростертыми объятиями. - И более того, если вы не возражаете. Ибо, хотя я носил эту маску в течение путешествия из Нанта в Париж, здесь, в Сен-Жермене, мне нет нужды отрицать, что я герцог д'Аламеда, посол его величества короля Испании.
- Герцог д'Аламеда - испанский посол?.. - повторил юноша, с ошеломленным видом стискивая руками лоб. - Мысли шумят у меня в голове, словно птенцы в гнезде! Как бы то ни было, - продолжал он, протянув руку к цветку в петлице герцога, словно опасаясь, что последний исчезнет, - прошу вас убедить меня, ваша светлость, в том, что я в своем уме, не вижу сон и не принимаю участие в волшебной сказке или в каком-то недостойном обмане.
- Мой юный друг, - сердечно заговорил герцог, - я дам вам все исчерпывающие объяснения. По-моему, они необходимы, но я хотел бы заняться ими за завтраком, ибо этим утром нас ожидает много дел, и мы не должны терять времени.
Приглашая гостя сесть, он приказал слуге подавать завтрак.
- Мы можем говорить свободно, - добавил Арамис, разворачивая салфетку. - Мой лакей понимает только по-испански.
Жоэль машинально сел напротив своего хозяина, который собственноручно наполнил его бокал и тарелку.
- Если вы не возражаете говорить во время еды, мой достойный сотрапезник, я к вашим услугам.
- Где я нахожусь, монсеньер? - начал Жоэль, не дожидаясь дальнейших приглашений.
- Вы в моем доме или вернее в доме моего друга, живущего в Сен-Жермене и позволяющего мне занимать его жилище, когда дела призывают меня сюда; это тот дворянин, которого вы видели вместе со мной в сомюрской гостинице.
- Значит, я не в тюрьме?
- Вы в особняке Буалорье, неподалеку от церкви и напротив дворца.
- Но последние шесть недель я провел в Бастилии.
- О, да, за ловкий удар шпагой. Вы настоящий матадор, как говорят испанцы, страшный боец, мой победитель из Бель-Иля.
- Но еще вчера я был в башне, именуемой Базиньерой.
- Совершенно верно, его величество только вчера подписал приказ о вашем освобождении.
- Его величество подписал приказ? - переспросил сын Портоса, подскочив на стуле.
- Он возвращает вас миру и дарует вам полную свободу.
- Значит, я свободен?
- Да.
- И меня не будут судить?
- Нет.
- И, следовательно, не приговорят к…
Он сделал выразительный жест, проведя по горлу ребром ладони.
- Вы правы, - улыбаясь, ответил пожилой дворянин. - Ваша голова останется у вас на плечах, откуда убирать ее было бы весьма прискорбно - ведь она смотрится там весьма недурно. Могу ли я предложить вам подогретую куропатку с бокалом вина - это поможет вам проглотить хорошие новости?
- С большим удовольствием. Давайте выпьем за здоровье короля и ваше, монсеньер, так как вы явились ко мне, словно голубь в ковчег. - Но, - добавил он, залпом осушив наполненный до краев кубок, - кому я обязан этой неожиданной милостью? Кто вымолил ее у короля?
- Ваши друзья при дворе, мой юный храбрец.
- О каких друзьях вы говорите? Мои единственные друзья здесь - пара знакомых, которых я повстречал в парижском трактире "Мавританский трубач", один из них - хозяин гостиницы Бонларрон, а другой - постоялец, некий Фрике. Оба не кажутся мне настолько влиятельными, чтобы испросить милости у короля.
Аламеда шутливо погрозил ему пальцем.
- Мой доблестный сын Бретани, вы неблагодарны и слепы, ибо ищете на стороне то, что находится рядом с вами.
- Вы правы, - ответил юноша, стукнув себя по лбу кулаком. - Я глупец, тупица, бессердечный негодяи, так как до сих пор не догадался, что вы совершили все это, вы - мой освободитель!
- В большей степени это заслуга Провидения, - возразил Арамис с набитым ртом, - хотя, признаться, я испытываю удовольствие, вызволяя из затруднительного положения честных молодых людей, меня интересующих… Не хотите ли еще порцию нашпигованного зайца?
Бретонец протянул тарелку.
- Согласен на все, - сказал он, - и не буду на вас в претензии, если заработаю несварение желудка, ибо вы спасли меня от суда и казни. Но - быстро добавил Жоэль, так как внезапно пришедшая ему в голову мысль вынудила его отложить вилку и, опершись локтями о стол, устремить внимательный взгляд на хозяина, - как вы узнали, что у меня была дуэль с этим мушкетером, что я был арестован и посажен в Бастилию?
- Как-нибудь мы сообщим вам об этом, - ответил Арамис, потирая подбородок. - В настоящее время нам предстоит, так сказать, изжарить другую рыбу. Кстати, как вам вчера вечером понравились копченые угри? Они проделали вместе со мной весь путь из моей рыбачьей деревни под Барселоной и высоко оценены эпикурейцами. Можете поблагодарить меня еще раз - в часы досуга приятно получать выражения признательности.
Жоэль поднялся, грудь его переполняли эмоции.
- В любое время моя жизнь, моя кровь, моя надежная рука принадлежит вам!
- Погодите, мой мальчик, - шутливо прервал герцог. - Вы уверены, что все это принадлежит вам? Разве вы не отдали это женщине, которую любите?
Жоэль вздрогнул, ибо эти слова напомнили ему об Авроре. Теперь он был свободен, мог поспешить в Серый дом, узнать, что сталось с его возлюбленной и объяснить ей, почему он так долго отсутствовал. Эта мысль мгновенно вытеснила все другие, роящиеся у него в голове. Он думал лишь о том, как побыстрее уйти из-за стола. Ничто не могло парализовать этот импульс - даже появившийся на столе упитанный цыпленок.
- Монсеньер, - заговорил Жоэль, - вы отнеслись ко мне, как родной отец, но я должен умолять о еще одной милости…
- Вам остается лишь назвать ее, мой юный друг.