В ответ на упрек, мальчик повернулся к маркизе де Монтеспан и пожелал ей доброго вечера, однако, не подходя к ней.
- Так-так, - заметила маркиза, закусив губу. - Вся эта суета из-за того, что ваша гувернантка ненадолго покинула вас? Фи, вам следовало уже быть в постели в такой поздний час, Луи! Отведите мальчика в его комнату и проследите, чтобы он сразу же лег.
Гувернантка шагнула вперед, чтобы выполнить приказание, но маленький калека, заливаясь слезами, вцепился в ее юбки.
- Сударыня, - заговорила смуглая женщина, - позвольте мне самой все устроить. Герцог никогда не заснет, если я не спою ему колыбельную или не расскажу сказку.
Госпожа де Монтеспан с раздражением щелкнула пальцами.
- Поступайте, как хотите, - ведь вы же воплощенная мудрость! Я падаю от усталости и хочу отдохнуть. Прикажите служанке придти и раздеть меня.
Жоэль стоял, пораженный всем, что видел и слышал.
- Молодой человек, - продолжала маркиза, - тот, кто берет на себя ношу истинной любви, всегда глуп, но если так поступает человек, стремящийся сделать карьеру, он глуп вдвойне.
Госпожа де Монтеспан протянула Жоэлю руку для поцелуя и после того, как он коснулся губами кончиков ее пальцев, поднялась наверх походкой королевы. Гувернантка, взяв на руки своего питомца, чтобы избавить его от мучительного подъема по ступенькам, собиралась последовать за ней, но обратилась к юноше, чья высокая фигура походила на восклицательный знак:
- Господин Жоэль, карета госпожи де Монтеспан доставит вас туда, куда вы прикажете. Моя знатная приятельница, очевидно, забыла поблагодарить вас за оказанную нам услугу. Я делаю это за нее. Если вы когда-либо будете нуждаться в моей помощи, без колебаний приходите, стучите в эту дверь и спрашивайте Франсуазу д'Обинье.
Глава X
МАЛЕНЬКИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ФРИКЕ
Название "Мавританский трубач" было обязано вывеске, раскачивавшейся и стонавшей над дверью трактира от сильного ветра; когда-то начинающий Рафаэль изобразил на этом листе железа в дубовой раме, который скверная погода ныне покрыла ржавчиной, негра, дующего в огромную трубу. Дом стоял на улице Па-де-ла-Мюль, упирающейся в аркады Королевской площади. Это было солидное сооружение с башенкой на крыше и фасадом из каменной кладки и поперечных балок. На втором этаже, выступавшем над улицей, находилась комната с зарешеченными окнами, которую хозяин сдавал постояльцам, если они прибывали не на лошади. Сам он спал в мансарде, как и его старший и единственный буфетчик. На нижнем этаже были расположены столовая и кухня, даже не разделенные перегородкой.
Часть этого помещения, граничащая с улицей, предоставлялась клиентам. В другой находился очаг, где можно было целиком изжарить быка. Но в свободные от постояльцев дни его заменяла домашняя птица или, как это было сейчас, баранья нога, поворачивающаяся на вертеле над двумя или тремя бревнами на каминной плите. Ничего не могло выглядеть примитивней и одновременно практичней, чем эта столовая с кухней. Столы и скамьи сверкали, отполированные локтями и брюками посетителей. Кухонные горшки и кастрюли блестели, подобно золоту и серебру, хотя были изготовлены всего лишь из меди и олова.
В центре этого великолепия висела длинная шпага, скрещенная со столь же длинным вертелом, который использовался только в дни грандиозных пиршеств.
Хозяин трактира, мэтр Бонавантюр Бонларрон, до того, как заняться поджариванием и разделыванием цыплят, был солдатом. Сержант Лафертского полка, раненный мушкетной пулей во время знаменитой атаки герцога Энгиенского при Рокруа, он весьма неохотно сменил боевой стяг на передник. Не то, чтобы он потерял деньги с переменой занятий - благодаря соседству с Королевской площадью в "Трубаче" было принято завтракать перед дуэлью и подымать тост за победителя, возвращаясь с поля чести. Однако так происходило недолго - Людовик XIV, не забывавший Фронду, во время которой он испытал столько унижений, сурово карал за поединки.
Добрые старые дни "Мавританского трубача" ушли в прошлое, и теперь хозяину редко доводилось видеть среди его мирных гостей воинственные души, некогда с проклятьями гремевшие посудой над его ухом, и слышать топанье ногой, которым дуэлянты приглашали противника скрестить шпаги.
В этот воскресный вечер мэтр Бонларрон пребывал в своем заведении в одиночестве, если не считать слугу Бистоке. Хозяин был высоким худым человеком, носившим белый поварской наряд, но даже в нем он выглядел весьма воинственно, заломив колпак набекрень и с самодовольным видом расхаживая из кухни в столовую.
Его слуга - скромный парень лет двадцати - разбил куда больше посуды своими неуклюжими длинными руками, чем сердец влюбленными взглядами.
- Будь все проклято! - воскликнул хозяин трактира, прекратив наконец ходить взад-вперед. - Очевидно, навсегда ушли золотые деньки, когда кучи денег из благороднейших кошельков королевства были разбросаны на каждом из этих столов, а лучшие вина из моих погребов лились, как вода! Хоть бы горожане устраивали стычки с солдатами, так нет - теперь все довольствуются перебранками, и никто даже не подумает схватиться за кинжал! Какая гадость! После хорошей потасовки я бы подал оставшимся в живых целого барана, ну а теперь нам придется съесть его самим, Бистоке!
Лицо слуги помрачнело.
- Благодарю вас, хозяин, но я не люблю темного мяса - оно черно, как сажа или как голова мавра над нашей дверью.
- Так или иначе, приготовь его и подай на стол, покуда я буду закрывать ставни и запирать дверь. День окончен.
Но когда Бонларрон подошел к подоконнику, у двери послышался веселый голос с истинно парижским произношением:
- Приветствую хозяина и всю честную компанию! Надеюсь, вы все в добром здравии? Рад сообщить, что и я тоже. Какой благородный господин владеет этой casa, как говорят итальянцы?
- Я, сударь, - ответил Бонларрон, кланяясь клиенту, прибывшему так поздно и обратившемуся к нему так весело.
Это был мужчина лет сорока пяти, но благодаря удивительному проворству и жизнерадостности, он казался мальчишкой - парижским гаменом, который мог бы сложить голову на плахе, подшутив над знатным вельможей или съев любимое блюдо Папы Римского. На его маленькой круглой физиономии почти не было морщин, хотя она повидала все виды скверной погоды; беспокойные блестящие глаза, вздернутый нос, выдающиеся скулы и острый подбородок свидетельствовали об упрямстве и хитрости. Странная одежда казалась содранной на поле битвы с мертвецов всех родов войск: ноги были обвязаны кожаными ремнями, как у итальянских горцев; на талии красовался шерстяной кушак, как у испанцев; тело облегала куртка из бычьей кожи, какую обычно носят под кольчугой; шпага и кинжал соседствовали с чернильницей и пером, какое носят в петлице адвокаты и стряпчие; чудовищных размеров перо на маленькой шапочке было прикреплено пряжкой с куском стекла из церковного витража, тщетно изображавшим рубин.
Что портило вновь прибывшего, так это его ноги. В сидячем положении незнакомец еще мог сойти за человека обычного роста, но стоя он был карликом.
В два прыжка вскочивший на середину комнаты, которую Бистоке осветил, поднеся щепку из камина к паре висевших ламп, гость, не дожидаясь, чтобы к нему обратились, пустился в пространный монолог:
- Господа, вы видите перед собой блудного сына! Я - дитя Парижа, вернувшееся в свой непревзойденный и неподражаемый родной город и снова обретшее здесь свое счастье! В юности я был хорошо известен в окрестностях собора Богоматери - каждая птичка, подбиравшая там на мостовой хлебные крошки, знала Рено Фрике! - Произнося собственное имя, он снял шапку. - Я служил певчим в хоре, а в свободные часы - буфетчиком в кабачке на улице Каландр. Так что приветствую вас, представителей нашей благородной профессии, покровительствуемой святым Бонифацием! Но не думайте, что я пытаюсь пообедать у вас по дешевке. О, нет - я стою на пути к успеху - титулу, чину и всему прочему! Не зря же я объездил полсвета, воюя и здесь и там. Хоть я и парижанин, но вижу подальше городских колоколен. Меня называют Малыш Фрике, хотя гореть мне на том свете, если я понимаю, что в этом дурного! - Он презрительно щелкнул пальцами. - Как будто для трудной работы обязательно нужен гигант! Наш король не выше меня, даже когда ходит на своих знаменитых высоких каблуках. - Он махнул рукой, делая знак хозяину закрыть рот. - Но не будем обсуждать короля и политику. Позвольте мне лучше поговорить о себе, хотя это противоречит моей скромности, ибо я ненавижу знакомить весь мир с собственными делами. Короче, я возвращаюсь в родной город, где был мальчиком в памятные дни Фронды, с рекомендательным письмом к министру военно-морского флота и пятьюдесятью пистолями, которыми обязан щедрости его кузена, Кольбера дю Террона, так как я спас его, когда он тонул в Ларошели. Как видите, не обязательно являться колоссом, чтобы заставить великого человека быть вам обязанным. Поэтому я приплыл из Ларошели в Гавр, а оттуда в Париж на лодке, из которой высадился у причала. Теперь я нуждаюсь в хорошей пище и постели. Готовы ли вы снабдить вашего покорного слугу тем или другим?
- Сударь, у меня есть комната, которая полностью удовлетворит вашу милость, - ответил хозяин с уважением к красноречивому посетителю, имевшему к тому же письмо к министру и пятьдесят пистолей в кармане.
- Отлично! Я беру ее.
- Кроме того, если ваша милость соблаговолит довольствоваться прекрасной бараньей ногой, которую я приберегал к собственному столу…
Слуга закрыл рот рукой, пряча улыбку.
- Баранина? Я всегда ее обожал. Безусловно, соблаговолю! Увидите, друг мой, что хотя парижане считаются привередливыми, я умею пользоваться ножом и вилкой. Черт меня побери, если я оставлю вам хоть косточку!
- Сильно сказано! - послышался с порога чей-то голос. - Надеюсь, мне вы что-нибудь оставите?
Обернувшись, все без труда увидели говорившего, ибо высокая фигура Жоэля заполнила собой дверной проем. Расставшись со знатными дамами, он не воспользовался предложенной каретой, а бродил в темноте, покуда не увидел свет в окнах на соседней улице. Направившись к этому маяку, юноша добрался до таверны, открытая дверь которой любезно приглашала проголодавшихся.
Неслышно войдя, Жоэль ожидал на пороге удобного момента, чтобы сделать свой скромный заказ, когда он услышал окончание монолога Малыша Фрике, угрожавшее ему остаться без обеда.
В силу человеческой глупости карлики всегда ненавидят гигантов. Фрике не являлся исключением из правила, ибо он, устремив дерзкий взгляд на рослого пришельца, задиристым тоном осведомился, что ему здесь понадобилось.
- Ничего особенного, - ответил бретонец. - Я просто хотел бы, сударь, напомнить вам о правиле, которое такой великий воин и путешественник как вы, несомненно, слышали, странствуя по свету. Это необходимость проявлять милосердие к своему ближнему.
- Что вы хотите этим сказать?
Взмахнув шляпой, которую он держал в руке, наш герой продолжал самым любезным тоном:
- Только то, что я также прибыл издалека и нахожусь в поисках еды и крыши над головой. Поэтому я бы не отказался разделить с вами деликатесы этого блистательного заведения.
Пришла очередь хозяина снять шапку и отвесить поклон второму клиенту со шпагой.
- Кроме того, каждый платит равную долю, - продолжал бретонец. - Вы согласны?
Если маленький парижанин и был согласен, то он ничем этого не выдал.
- Черт бы вас побрал! - раздраженно воскликнул он, бросив угрюмый взгляд на возвышавшегося над ним юношу. - Я заказал этого барана, и я его буду есть!
- Вы невежливы, - спокойно заметил Жоэль. - Но меня так мучит жажда, что я не в состоянии обижаться, - во рту у меня сухо, как у рыбы на сковородке.
Протянув руку над головой Фрике и рядом с ухом хозяина, он взял со стойки оловянный кувшин и, не удосужившись понюхать и удостовериться в качестве напитка, одним глотком выпил почти четверть его содержимого.
Тем временем глаза маленького парижанина вспыхнули, как у кота, которому наступили на хвост.
- Невежлив? - громко переспросил он. - Тысяча чертей! Вы намерены дать мне урок этикета - вы, приехавший из бретонских болот, мне, родившемуся в Париже? Так знайте, что я не раз задавал трепку рослым парням, которые грозились засунуть меня себе в карман.
- Успокойтесь! - с нетерпением прервал его Жоэль. - Дело не в нашем росте, а в наших зубах, которые, как будто, одинаковой длины. Если перед нами не поставят какую-нибудь пищу, то нам придется взяться за кинжалы и шпаги, ибо мы будем вынуждены съесть друг друга заживо, даже не содрав кожу. Кроме того, - добавил он, сравнив баранью ногу, которую принес в столовую Бистоке, с фигурой Фрике, - я никогда не поверю, что вы в состоянии съесть в одиночку ногу такой величины.
- А почему бы и нет?
- Потому что существует одно правило.
- Какое?
- Способность совершить подвиг должна быть заметна внешне.
Трактирщик потирал руки, оценив шутку, а Бистоке не удержался от смеха.
Фрике вскочил, треснув шпорами, как бойцовый петух, и шагнул вперед, выхватывая шпагу:
- Вы оскорбили меня! Маленький у меня рост или нет, я никому не позволю делать замечания на этот счет. Будь я проклят, если вы не заплатите за оскорбление!
- Трактирщик может записать это в счет. Но подумайте, если мы повредим друг другу шкуру…
- Вы заботитесь о своей?
- Разумеется. Я ведь не привез запасную из Бретани.
- Все дело в том, что вы боитесь.
- Боюсь? Мне неизвестны все слова парижского жаргона, поэтому я не знаю, что вы имеете в виду.
Слушая этот ответ улыбающегося Жоэля, Бонларрон испытывал глубокое удовлетворение. Слуга дернул его за рукав.
- Боже милостивый! - прошептал он. - Неужели они в самом деле собираются перерезать друг другу горло?
- Похоже на то, - ответил хозяин, сияя от радости, - и если нам повезет и один из них будет убит, то мы сможем возродить обычай завтраков перед дуэлями и обедов после них, которому я обязан былым процветанием этого заведения.
- Но существуют эдикты, запрещающие поединки, хозяин.
- Эдикты! - фыркнул отставной солдат, с жалостью глядя на своего слугу. - Всегда существуют эдикты против развлечений знати и народа. Если бы эдиктов не было, то исчезла бы забава их нарушать. Лучше скажи, на кого из них ты бы поставил? - Он задумчиво посмотрел на мужчин, словно снимавших друг с друга мерку взглядами, - бретонца, спокойного, добродушного, насмешливого, и парижанина, нервного, возбужденного и доведшего себя до бешенства.
- Оба храбрецы, но один беспокойный, как кот, а другой хладнокровен, словно полярный медведь. На кого бы ты поставил пистоль?
- Хозяин, нельзя им позволить драться. Вы должны вмешаться и использовать вашу власть.
- Я должен использовать мою шпагу! - Быстро заперев входную дверь, чтобы не побеспокоили зеваки, трактирщик потребовал рапиру и стал снимать с себя белый фартук.
- Ты думаешь, парень, что я намерен стоять, сложа руки, покуда эти господа будут ими работать?
- Вы хотите сказать, что тоже собираетесь драться?
- Смерть всем чертям! Разумеется, собираюсь!
- С кем же - с самым лучшим?
- С самым худшим - с тобой, болван!
- Со мной? - переспросил пришедший в ужас Бистоке.
- Мы будем секундантами этих двух господ, согласно кодексу чести! Ты будешь сражаться на стороне одного из них, а я - на стороне другого, так что получится драка в добром старом стиле!
- Но у меня нет шпаги, хозяин!
- Ты можешь использовать этот большой посеребренный вертел.
- О Боже!
- Конечно, он длиннее моей рапиры, но уступаю тебе это преимущество.
Тем временем Жоэль обнажил шпагу, но сделал последний призыв к примирению.
- Послушайте, давайте сначала поужинаем - у нас хватит времени скрестить шпаги после этого.
- Нет-нет! - запротестовал Фрике. - Будь я проклят! Начнем сейчас же! - И подняв шпагу, он сделал угрожающий выпад так быстро, что у бретонца едва хватило времени стать в защитную позицию.
Рассерженный парижанин бросился в бой с такой стремительностью, что шпаги скрестились почти у самых рукояток. К счастью, сын Портоса был столь же хладнокровен в обращении с обнаженной сталью, сколь и с рапирой с защитным наконечником. Высвободив клинок, он шагнул назад.
- Ага! - воскликнул маленький человечек. - Голиаф отступает!
- Я не отступаю, а освобождаю клинок. Во всех странах, где фехтование - наука, это правило игры, а не отступление.
Читая лекцию, бретонец быстро и многообразно парировал удары и выпады парижанина, не предпринимая однако ответного нападения.
- Клянусь рогами дьявола! Вы, по-моему, просто валяете дурака! - прорычал Фрике.
- Несомненно, сударь, - спокойно ответил Жоэль. - Если бы я начал сражаться всерьез, то насадил бы вас на вертел, как баранью ногу.
В доказательство этого взбешенный Фрике почувствовал укол в бок, но такой легкий, как будто его нанесла не длинная шпага, а учебная рапира.
- Пора кончать! - воскликнул он.
- Совершенно с вами согласен, - заметил наш герой. - Не желаю ничего другого, ибо я голоден до безумия.
Сделав ложный выпад, который его противник парировал круговым движением, он подцепил шпагу парижанина и резким движением отбросил ее в дальний конец комнаты.
- Прикончите меня на месте, раз вы меня обезоружили! - взвизгнул маленький человечек вне себя от стыда, гнева и унижения.
Но сын Портоса спокойно вложил свою шпагу в ножны.
- Видите ли, - промолвил он, - если бы я убил вас, то мы не смогли бы вместе пообедать. - Отойдя в угол, Жоэль подобрал упавшую шпагу и с поклоном возвратил ее владельцу. - Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы, за которую так храбро сражались?
На подобное добродушие невозможно было сердиться.
- Эй, трактирщик, накрывайте стол на двоих или на троих - на всех, кто хочет! Приглашаю вас присоединиться ко мне и нашему герою!
Дрожащий и побагровевший Фрике еще не пришел в себя после поражения. Но побежденный благородством противника, он шагнул к нему и взволнованно произнес: