- Задаете вопросы таким тоном, как на допросе. Гость называется! Достал, и все. На этом закончим. А уж если вы такой принципиальный, не ели бы сало с хлебом. Вы, надо сказать, поднавалились на закуску, бог свидетель! На полный желудок принципиальничать, конечно, легче.
Сергеев с трудом поднялся. Он прекрасно понимал двусмысленность своего положения. Что он мог ответить Верескову? Тот совершенно прав. Раньше надо было задавать вопросы.
Роман принялся натягивать полушубок.
Вересков спросил:
- Консервы, значит, не хотите брать? Напрасно. Я вам от души… Ладно, мне больше останется, - и, видя, что Роман не отвечает, вдруг закричал, дернув себя за ворот свитера: - Да знайте вы, что продукты я выменял. Понимаете? Вы-ме-нял. На свои личные вещи. Костюмы, ботинки, часы.
- Тот украл, а вы у него выменяли? Часы, кстати, у вас на руке.
- Уж где он взял, извините, не знаю и знать не хочу. В теперешнее время неважно знать, где взял. А часов у меня было две пары.
- Именно в теперешнее время это важно знать. Прощайте. Благодарю за угощение. Извините, что много съел.
Роман уже хотел выйти, но Вересков преградил ему дорогу.
- Не будем ссориться, Роман Николаевич, - не то просительно, не то с угрозой проговорил он. - Прошу не забывать, что вы были моим гостем и участником пира. Не надо болтать лишнего.
- Буду болтать, - злорадно сказал Роман. - Буду. Сволочь вы, оказывается, Вересков.
Роман, покачиваясь, пошел по коридору. Шумел генератор, и он уже не слышал, что говорил ему идущий позади Вересков. Роман знал, что больше сюда не придет, как бы холодно ему ни было. Он спустился на тропинку, оглядел белый стационар и зашагал к своему маленькому, замерзшему "Айвару". На душе было муторно.
9
Роман пошел на Мойку. Хотелось посмотреть на жену, услышать ее голос. Может быть, застанет ее дома. По субботам чаще всего давали увольнительные. В проходной главных ворот порта девушка-охранница притоптывала подшитыми валенками. Она внимательно читала пропуск Романа, вглядывалась ему в лицо, сверяла фотокарточку. У здания, где помещалось пароходство, снарядом отбило угол. Через разрушенную стену виднелись внутренности комнат. Висели искореженные балки, оборванные обои, пласты штукатурки с дранкой. Ветер поднимал в воздух оставленные бумаги, и они кружились в опустелых комнатах, иногда вылетая на улицу.
Роман шел долго. Останавливался, отдыхал. Дом, где жили Сергеевы, опустел. Одни воевали, другие эвакуировались. В комнате стояла стужа. Вали опять не было. На столе лежали завернутые в газету несколько сухарей, кусочки сахара, кулечек с ячневой крупой, махорка. Валя получала военный паек. Ей жилось сытнее, чем Роману. Он сел у стола, принялся машинально жевать ячневую крупу, ощущая во рту вкус затхлой мешковины. Думал о том, что напрасно проделал такой длинный путь. Валю он сегодня не увидит, и брак у них какой-то не настоящий, но все впереди - вот кончится война, и все хорошее придет. Он доел крупу, сунул сухари и махорку в карман, написал на клочке бумаги: "Жив. Не беспокойся. Пожалуйста, мне ничего не оставляй. Ешь больше. Не забывай, что ты не одна…"
Обратно идти было труднее. Теперь он не ожидал никакой встречи.
Роман решил поехать за город. Мысль о картошке не давала ему покоя. Рассказ стармеха о его поездке не выходил из головы. Картошка!
Он собрал ненужную одежду и обувь. Узнав, что Сергеев собирается ехать, капитан Зарубин попросил взять с собою сына. Сам Зарубин ехать не мог. Сильно опухли ноги. Роман колебался. Мальчишка был обузой. Но больному товарищу отказывать не хотелось.
На Финляндский вокзал Сергеев пришел к условленному сроку.
Мальчик уже ждал его. Худой, большеглазый подросток с тощим рюкзаком за плечами.
- Вячеслав, - представился он, протягивая синеватую, как куриная лапка, руку. Глаза у него были усталые и грустные, Роман разыскал эвакопункт и штурмана с "Пятилетки".
- Видите, что делается? - сказал он, показывая на толпу, осаждавшую начальника пункта. - Вам куда? Ну, понятно. Пойдемте.
Через служебный выход вывел их на перрон к стоящему там поезду. В переполненном людьми вагоне дышалось трудно. Они остались в тамбуре. Скоро паровоз загудел. Поезд тронулся. Ехали молча. Мальчик попался неразговорчивый. Часа через два вышли на маленькой станции.
- Пойдем, - сказал Роман. - Это здесь.
До деревни они добрались быстро, но когда вышли на главную улицу, у Романа упало сердце. Дома неприветливо смотрели заколоченными окнами. Нигде ни дымка, ни живой души.
- Кажется, напрасно мы с тобой сюда… - сказал Роман и тут же увидел женщину в черном городском пальто, закутанную в платок. Она вышла из-за угла.
- Эй, гражданочка, погоди минутку, - обрадовавшись, закричал Роман.
Женщина оглянулась, остановилась.
- Скажите, здесь вообще живут люди? - спросил Роман. - А то, похоже, все дома нежилые.
- Живут. Мало, - коротко ответила женщина.
- Говорили, здесь можно вещи на картошку обменять. Можно?
Женщина отрицательно покачала головой.
- Нет. Тут Прохоровы уезжали, так кое-что из одежды наменяли, а так - нет. Пойдемте ко мне, кипятком хоть вас напою. Закоченели, поди? Ваш? - она посмотрела на мальчишку.
- Приятеля. Тоже за картошкой.
Они вошли в дом. Пахнуло кислым овечьим запахом.
- Посидите, я быстренько.
Хозяйка ушла, и Вячеслав спросил:
- Роман Николаевич, значит, без картошки будем?
- Наверное, брат. Что же поделаешь? Обидно, конечно, в такую даль тащились.
Женщина вернулась с миской и чайником. В миске лежали четыре картофелины.
- Вот, кушайте, пейте. Только сахара нет.
Вячеслав осторожно взял холодную картофелину, разломил надвое и, как была в кожуре, принялся жадно есть. Женщина печально стояла в углу, наблюдая, как они едят.
- Ну, спасибо, - сказал Роман, собирая на ладонь крошки. - Спасибо. Пойдем мы.
Они встали, оделись, вскинули на плечи рюкзаки. Женщина заметалась:
- Как же так? С пустыми руками обратно. Там же ждут вас. Нехорошо. Ах, как нехорошо. Подождите.
Она выбежала за дверь и снова появилась, держа в руках огромную покрытую землей брюкву.
- Вот, возьмите. Берите.
Вячеслав жадно посмотрел на брюкву, потом на Романа, но ничего не сказал.
Роман развязал свой рюкзак, предложил:
- Выбирайте, хозяйка, что вам нужно.
- Не надо, - устало сказала женщина. - Ничего мне не надо.
Брюква была холодная как лед, видно мороженая.
- Прощайте, - сказал Роман, - добрая у вас душа.
Они вышли на дорогу. Роман пытался остановить несколько грузовиков. Редкие машины неслись мимо, не сбавляя скорости.
- Не возьмут. Военное время, - сокрушенно сказал Роман. - Может быть, на железной дороге повезет?
Короткий день подходил к концу.
На станции их встретил железнодорожник в полушубке и с винтовкой в руках.
- Чего надо? - грубо спросил он, подозрительно оглядывая Романа.
- В Ленинград хотели попасть. За картошкой приезжали.
- Эшелон ушел. Больше, наверное, совсем не будет.
- Не будет?! - испуганно воскликнул Роман. - Что же нам делать?
- Не знаю, что вам делать. Идите пешком.
Роман огляделся вокруг. На отдаленном пути пускал пар одинокий паровоз да стояло несколько вагонов с неосвещенными окнами.
- Пошли, - решительно сказал Роман. - Пошли.
- Дойдем мы? - спросил Вячеслав.
- Попробуем. Может быть, на какой-нибудь станции оказия подвернется.
Они пошли по железнодорожному пути. Кругом лежала унылая снежная пустыня. Кое-где торчали голые черные ветлы. По шпалам идти было неудобно, но свернуть в снег значило провалиться в него по пояс. Роман ругал себя за то, что так легкомысленно послушался механика, поехал в такую даль. Наступали сумерки. Идти стало труднее. Они уже шли часа два. Роман посмотрел на мальчика. Тот с трудом переставлял ноги.
- Ну как ты, Вяча? - спросил Роман, останавливаясь. - Отдохнем немного?
- Отдохнем, - еле слышно ответил мальчик, садясь на рельс.
Сзади послышался далекий гудок паровоза.
- Поезд идет! - радостно закричал Вячеслав, но тут же испуганно добавил: - Не возьмет он нас, не увидит.
Роман прислушался. Где-то действительно гудел паровоз. Скоро в серой мгле появились два синих глаза. Шел поезд.
"Не остановится. Надо задержать", - подумал Роман.
- Сойди-ка с рельс, парень.
Вячеслав отошел, по колено провалился в снег. Роман остался на шпалах. Он выдернул из кармана "кряку" - электрический фонарик с динамкой.
Поезд приближался. Роман размахивал фонарем. В голову пришла нелепая мысль - машинист может быть пьян и тогда не заметит его. Но уйти с пути он не мог. Это была последняя надежда. Им не дойти до Ленинграда, нет… Зачем он послушался механика?
Поезд уже громыхал совсем близко, и тогда Роман услышал пронзительный крик Вячеслава:
- Стой! Стой!
Паровоз угрожающе загудел, но Роман не двинулся с места. Куда ему прыгнуть, когда не хватит воли стоять так? Паровоз еще раз дал гудок, теперь уже совсем близко, и начал замедлять ход. Он остановился в нескольких метрах от Романа. Выскочил чумазый машинист. Подбежав к Роману, он начал неистово ругаться, замахиваясь на него гаечным ключом.
- Ты что, спятил? Поезд остановил! Да я тебя в трибунал отдам. Дать тебе по башке, тогда будешь знать…
Роман молчал. Только что пережитое все еще держало его.
- Ну чего молчишь? - закричал машинист.
- Погоди, браток, не ругайся, - наконец сказал Роман. - Ты уж прости. Попали в такое положение. Никак выбраться не можем. Подвези до Ленинграда. Будь друг. Не дойдем мы пешком.
Машинист, совсем молодой парень, напуская на себя солидность, посмотрев на Романа, строго сказал:
- Много вас тут таких, если каждый будет поезд останавливать… Ладно, садитесь быстрее в первый вагон.
Роман и мальчик, подпрыгивая на шпалах, вскочили на подножку первого вагона. Машинист влез в вагон за ними.
- Эй, Карасев! - крикнул он кому-то в темноту. - Пойди сюда!
Подошел пожилой красноармеец.
- Вот этих граждан сдашь в Ленинграде в комендатуру. Для проверки. Понял? Поезд остановили.
- Понял. Сдам.
Машинист соскочил на снег. Через минуту паровоз загудел. Поезд тронулся.
- Зачем вы поезд остановили? - спросил красноармеец.
Роман объяснил.
- Ладно, идите в тот конец. Сидите там. Выходить не разрешаю.
- Уф! - облегченно вздохнул Роман, когда они уселись на желтую облезлую скамейку. - Повезло нам. А то бы шли мы с тобой три дня.
В вагоне было темно. Только в переднем купе, попыхивая махорочными самокрутками, сидели красноармейцы. Они вполголоса о чем-то говорили. Роман прислушался.
- …на фронте, сообщают, тихо. Немец измором решил взять. Ну, думаю, наши что-нибудь придумают. Не дадут ему Ленинград. Хотели зимой войти, теперь на весну перенесли…
Глаза слипались. Роман, укачиваемый тряским вагоном, быстро заснул. В Ленинград они приехали утром. В комендатуре их держали недолго. На вокзале попрощался с Вячеславом.
- Расскажи отцу, что съездили неудачно, почему задержались. И потом…
Он вытащил из своего рюкзака брюкву, открыл складной нож. Вячеслав неподвижно смотрел на блестящее лезвие. Роман вздохнул, отложил нож в сторону, протянул ему брюкву.
- На вот, передай ему от меня. Пусть поправляется. Прощай.
- Спасибо, - чуть слышно сказал Вячеслав. - Самим-то ведь тоже надо?
А глаза его говорили другое: "Только не передумай, только оставь мне эту брюкву, ее не стоит делить. Ведь она маленькая".
- Бери, раз дают. Знаешь пословицу: бьют - беги, дают - бери. Вот и бери. Прощай.
Роман пожал руку мальчику и побрел на Мойку.
В комнате было пусто и, как всегда, нетоплено. На столе лежала записка.
"Ваша жена заболела. У нее тиф. Нина - медсестра".
Роман тяжело опустился на стул. Он сидел так, не двигаясь, ни о чем не думая. Тяжелая усталость навалилась на него.
Валя болела больше месяца. Когда наконец Роман увидел жену дома, она была еще очень слаба. Худая, с повязанной платком остриженной головой.
Валя подошла к зеркалу, поправила платок, глаза ее сделались печальными.
- Страшная я, да?
- Не думай об этом, Валюша. Ты для меня всегда самая красивая.
Солнце начинало пригревать. С крыш со звоном падали сосульки, капала вода от растаявшего снега. Под водосточными трубами образовались лужицы, от них ползли веселые ручейки, упорно пробираясь к спускам канализации. Начиналась весна.
10
На Морском канале образовались черные извилистые трещины. Стало опасно переходить с острова на городскую сторону. Лед пожелтел, сделался грязным и пористым. Подул холодный восточный ветер. Он завывал несколько суток. По ночам было слышно, как ломается лед. У бортов он шуршал, торошился, двигался. Утром Роман вышел на палубу и обрадовался. От Невы плыли отдельные льдины. Их выносило в залив. Канал очистился.
- Можно в плавание, - сказал стармех, когда команда, как обычно, собралась в кают-компании. Их по-прежнему было шестеро. Седьмого, вместо умершего Якименко, так и не прислали. Команде стали выдавать дополнительный паек. Зиму пережили.
- Никуда мы не пойдем. Зря старались, - сказал боцман, скручивая козью ножку.
- А ты откуда знаешь? Тоже мне пророк, - наскочил на него Засекин. - Судно готово.
О плаваньи теперь говорить не любили. Все понимали, что "Айвар" никуда не пойдет. В Финском заливе все еще хозяйничали немцы. В порт не подвезли ни крошки угля. Какое уж тут плавание!
В начале апреля Романа и стармеха вызвали в пароходство. В кабинете у начальника сидел усатый, очень худой флотский командир и что-то горячо доказывал, прикладывая руку к сердцу. Когда капитан с механиком вошли, он замолчал.
- Хотим послать вас в рейс, - не дожидаясь, пока они сядут, сказал начальник. Он выжидающе посмотрел на Романа.
- Я вас слушаю, - сказал Роман.
- Надо перевезти грузы из порта на военные корабли и тут еще недалеко, в пределах города. Вы сможете?
- Сможем. А уголь?
- В этом все дело. Угля для ваших рейсов нет.
- Тогда как же?
- Мы хотели предложить топить котлы дровами…
Механик протестующе поднял руку.
- У нас топки приспособлены для угля. Да в наших котлах дрова будут гореть как порох. Поднимешь пар, дашь ход, и он сядет. Что тогда?
- Значит, нельзя? - вмешался в разговор военный.
Механик сердито сказал:
- Все можно. Только…
- Что?
- Где дрова?
- Это уж второй вопрос, - усмехнулся начальник. - Важно, что можно. А дрова… Дрова… Я дам разрешение на разборку поврежденного снарядами склада. У вас на острове. Правда, там дерева не хватит, нужного количества не наберете, ну, древесину на Неве ловить можно. Ее сейчас плывет много.
Роман спросил:
- О каком складе вы говорите? Тот, что напротив причала?
- Да, о том.
- Прекрасно. Это рядом с судном. Кто будет ломать?
- Вам самим придется. Знаете ведь, рабочих в порту нет.
- Нас всего шесть человек…
- Ничего, Роман Николаевич, - вдруг сказал механик, - как-нибудь. Уж если мы с вами зимой сумели кое-что сделать, то и тут не опозоримся. Хоть наш "Айвар" пользу принесет, а там, смотришь, и уголь подвезут, будем в Ораниенбаум ходить…
- Дней за десять соберете дрова? - спросил военный. - Срочно надо.
- Думаю, что соберем.
- Тогда начинайте, - сказал начальник, поднимаясь. - Вот вам распоряжение охране, чтобы не чинила препятствий к разборке склада. Когда будете готовы - сообщите.
Возвращались на судно оживленные, озабоченные, полные планов. Стармех, размахивая руками, говорил:
- Трудновато, конечно. Кое-что с топками придется сделать. Маленько переоборудовать. Но дров надо будет уйму. Порох! Ну, ничего, ничего. Все сделаем.
Пришли на пароход и объявили:
- Идем в рейс.
Люди недоверчиво молчали. Роман рассказал о предложении начальника пароходства.
- Не набрать нам столько дров, - усмехнулся Засекин. - Ведь десятки кубометров надо.
- Наберем, раз надо, - безапелляционно заявил Рюха. - Склад рядом. Потом на Неву шлюпочку пошлем. Оттуда большие бревна плывут. Я вот сегодня для камелька одно поймал.
- Простое дело. На реке долго на дровах плавали, - сказал боцман. - Ничего удивительного.
Решено было на время подготовки к рейсу всю "верховную власть" передать стармеху. Роман превратился в послушную рабочую силу. Его время еще не настало. На следующий день Роман и Засекин, вооруженные баграми и хорошим крепким концом, выехали на шлюпке ловить дрова. Остальные разбирали склад, носили дрова на судно. Так распорядился стармех.
По Неве плыли обломки, бревна, почерневшие от воды доски, наверное остатки разбомбленных немцами эстакад и причалов. На шлюпке поднялись к мосту. Засекин зацепил багром бревно, Роман закрепил его концом к шлюпке. Вода в реке была ледяная, руки коченели.
- Ну, здорово мы, Роман Николаевич, - сказал Засекин, когда за кормой уже образовался солидный плот из бревен. - Тут кубометров десять будет. Интересно, сколько они натаскали? Поехали.
Течение медленно несло шлюпку в канал. Толстые, пропитавшиеся влагой, тяжелые бревна тормозили ход. Роман и Засекин почти не гребли. Отдыхали, дули на замерзшие руки. На "Айваре" вооружили стрелу и вручную, по одному, поднимали бревна на палубу. К концу дня все выбились из сил, но на втором люке лежала куча бревен. В кают-компании пылал камелек. Было жарко. Возбужденные люди шутили.
- Если так будем работать и дальше, наберем топлива до самого Лондона, - довольно говорил стармех.
- Что, Роман Николаевич, кубометров пятнадцать собрали? - спросил Рюха.
- Да ты что, здоровый или больной? Мы одни с капитаном больше десяти привезли, - возмутился Засекин.
- Пилить ведь еще будем…
- Ну, пилить, наверное, на двухметровку? Как, Ростислав Владимирович?
- Короче не требуется.
- На заводском дворе я видел - колосниковая решетка валяется, видно никому не нужная. Специально под дровяное отопление. Притащить ее на борт?
- Я думаю, мы быстро соберем…
На следующий день появилась усталость. С таким напряжением люди работать не могли. Они не рассчитали свои силы. Работа пошла значительно медленнее. Меняли рабочие места, по очереди ловили бревна со шлюпки, разбирали склад, но от такого перемещения легче не становилось. Все сделалось трудным. Поднять полено, донести его до судна, застропить, подняться по трапу. Люди измучились, еле переставляли ноги, работали вяло. Стармех последним кончал работу, приходил в кают-компанию и долго отлеживался на диване. Роман тоже чувствовал, что пройдет еще день-другой и он свалится. От беспрерывной работы с древесиной руки были в занозах, распухли, больно саднили.
- Ростислав Владимирович, - отозвав в сторону стармеха, сказал Роман, - давайте поднимать пары. Дров хватит. Невмоготу. Посмотрите на людей. Надо сделать передышку.
- Видите, я сам еле живой. Дров хватит на два рейса, а нам их три или четыре делать. Как быть?