Разволновались на самом высоком уровне, так что Николай II (устроивший через пять лет перед собственным дворцом расстрел мирных рабочих) носился с идеей международного союза всех стран против Англии в защиту буров.
Международная дипломатия, конечно же, оценила эти потуги как идиотские, потому что все понимали – кто и за что в действительности борется. Как понимали и то, что простым бурам, случись им победа в войне, никто не даст и самого задрипанного алмазика.
Николай II помалу угомонился. Но возбужденное общество – нет!
Писали воззвания, собирали деньги и, кажется, даже теплые вещи. И, как потом в Испанию, образовались толпища добровольцев. Бурятию африканскую защищать.
Поехал, естественно, только каждый сотый. Однако поехали. И среди них – наш герой Юрий Васильчиков.
Это не деревенская фамилия у него, а очень аристократическая.
Дед Юрия – гвардейский офицер, был, кстати сказать, секундантом Лермонтова в поединке с Мартыновым, да и вообще, фамилия в девятнадцатом веке звучала среди самых известных.
Крайне авантюрный по своему характеру внук, знавший в совершенстве помимо французского языка и английский, решил, что проще всего будет попасть в Южную Африку с англичанами, и, получив у известного издателя Суворина "ксиву" журналиста газеты "Новое время", отправился в Африку через Лондон.
Далее мы будем следовать его неизданным дневникам, обнаруженным все тем же Волынцевым.
На корабле Васильчиков сразу же познакомился с молодым английским военным журналистом Уинстоном Черчиллем. Красивым, сильным и очень смелым человеком, совсем не похожим тогда на свою сутулую тучную старость.
Они очень понравились друг другу, и это принципиально отразилось на всей жизни Черчилля, потому что именно Васильчиков оказался потом командиром охранной смены в той самой крепости, куда попал плененный в боевых действиях Черчилль и из которой ему удалось совершить "фантастический" побег.
Английский премьер никогда не рассказывал деталей того своего спасения и вообще предпочитал не говорить на эту тему, однако теперь можно объяснить – почему.
Переменчивая англо-бурская война очень скоро поменяла ролями сдружившихся на корабле молодых людей. Васильчиков оказался у англичан.
В ходу, обоюдно, тогда были чрезвычайно распространены расстрелы. И видимо, друг-Уинстон "не очень законно" помог освободиться другу-Юрию, потому что последний прозрачно намекает без чьей именно помощи ему б не снести головы.
Война в отрядах буров скоро открыла глаза умному и очень образованному Васильчикову на все происходящее. Кровавая бойня ничего не имела общего с простыми человеческими интересами, и, кроме того, поведение самих буров не стало вызывать симпатий у русского аристократа.
Сама их тактика – из засад и в спину, науськивание подростков на диверсии среди англичан (например, пробраться на конюшню и подрезать лошадям сухожилия), [5] издевательства над пленными** все больше отворачивали его и от буров, и от той войны.
"С бурами ему делать нечего!" – решает он, наконец, для себя.
Однако попасть к англичанам – значит снова оказаться перед угрозой расстрела.
К счастью, среди воевавших с ним добровольцев он находит француза с тем же образом мыслей. И они решают выбираться вместе. На север, а затем в безопасный для них Мозамбик, откуда можно уже морским путем отправиться вдоль африканского побережья, и далее – через Красное море к Средиземному. Мясная пища в Африке за каждым кустом, а с собой у них много патронов.
Четыре дня молодые люди пробираются на северо-восток, и находятся уже в достаточном отдалении от зоны боевых действий. Эта же зона – место проживания зулусов, точнее, их многочисленных и не всегда дружных между собою племен.
Проснувшись утром на пятый день, они отправляются дальше в путь, но, спускаясь со склона холма, видят вдруг следующую сцену.
Шесть воинов-зулусов, поспешая, движутся среди кустарников внизу, а двое из них несут привязанного к палке человека. Как носят кабана или оленя.
У француза был бинокль, и они рассмотрели, что это женщина.
Русским, как и французам, до всего есть дело.
Сработав на опережение, товарищи устроили зулусам засаду. Те, впрочем, увидев двух белых с ружьями, закрыли собой плененную женщину и начали бряцать копьями. Так что, как пишет Васильчиков, "поскольку копья могли стремглав полететь в нас, двух разбойников пришлось успокоить, чтоб остальные поняли, с кем имеют дело, и разбежались".
Освобожденная и отвязанная от палки девушка сразу же стала обнимать их ноги, а оба довольные своим маленьким подвигом белые принялись, как могли, ее успокаивать.
Зная несколько зулусских слов, а больше работая жестами, они объяснили девушке, куда идут, и что готовы предоставить ей свою защиту.
Девушка стала упорно показывать им чуть в сторону от нужного курса, приглашая куда-то, и товарищи решили, в конце концов, за ней последовать.
Часа через три все выяснилось.
Похищенная девушка оказалась дочерью вождя одного из зулусских племен, а мотивы ее пленения были все те же "чеченские" – выкуп, который брался скотом, составлявшим главное богатство зулусов.
Папаша-вождь принял освободителей теплей, чем родных, заставив для начала всю деревню идти мимо цепочкой и кланяться. Потом кормил чем только мог, но не в этом была его главная благодарность.
Вечером в честь гостей устроили пир и местную дискотеку. Не нуждавшиеся в этих весельях белые подумывали, как бы утром побыстрее от гостеприимных хозяев убраться, когда увидели, что местные парни волокут живого изрядных размеров крокодила. Африканцы прекрасно умеют запекать в углях крокодилье мясо, и уже очень сытая парочка с сожалением решила, что из уважения придется есть снова.
Однако события стали разворачиваться в другую сторону.
Крокодила оглушили, подвесили, как барана, к дереву и распороли брюхо, вывалив и аккуратно разложив внутренности.
Вождь подошел и начал в них разбираться.
– Слушай, я крокодильи кишки жрать не буду! – категорически заявил французу Васильчиков. Вождь уже шел к ним с повернутыми вверх ладонями. – А сырые, тем более!
Однако на ладонях лежали отнюдь не кишки, а два крупных округлых предмета. И как нес их, так и протянул сидевшим рядом товарищам. Оба смотрели некоторое время, не притрагиваясь…
– Это не камни, – охрипшим вдруг голосом произнес француз, – это…
Ему достался светлый алмаз, Васильчикову – черного наполнения.
Дальнейшая судьба светлого неизвестна. Черный же оказался по весу около четырехсот карат.
Один работавший в Африке еще в советские времена журналист рассказывал мне про очень развитый среди зулусов культ сил природы. И в том числе, про их способность какими-то манипуляциями вызывать к себе крокодилов. В особые праздничные дни шаманскими методами крокодилы как бы "вызывались" из реки, приходили в деревню, мирно и не торопясь делали в центре ритуальный круг и уходили обратно. Возможно, это все выдумки. Однако использовать крокодила как сейф для алмазов – вполне реально. Он, как и курица, заглатывающая камешки, не выведет их потом через узко-канальные пути испражнения.
Черное ожерелье
В Париже, явившийся туда почти как оборванец Васильчиков, занял у кого-то из многочисленных русских денег и прямиком направился в столицу ювелирного дела Амстердам.
Он пишет, что расколоть алмаз, чтобы получить серию окончательных для огранки камней, оказалось совсем непросто. Мнения специалистов очень расходились по поводу конечного результата. Васильчиков хотел получить в итоге 10–15 алмазов крупной величины, но существовала боязнь, что камень может разлететься на значительно большие количества, а частично, и на мелкие осколки. Скоро все эти страхи Васильчикову надоели, и он дал расписку о не взыскании иска за неудачу. Пусть будет, как будет.
Получилось семнадцать. Два из них Васильчиков сразу продал, а из пятнадцати камней заказал ожерелье. Кому оно предназначалось, по его собственным словам, он понятия не имел. Ему хотелось не денег, а очень красивую вещь.
Что же касается первых, Васильчиков и так не был нуждающимся человеком. К тому же за время отсутствия в России умерла какая-то его бездетная тетка, передавшая ему по завещанию половину очень немаленького состояния.
В течение следующих пятнадцати лет Юрий Васильчиков вел, что называется, свободный образ жизни. Много путешествовал. В Первой мировой войне участия не принимал, но в Гражданскую включился сразу. Не на стороне красных, понятное дело.
Летом 1918 г. воевал в войсках волжского правительства Комуч (Комитет учредительного собрания). Войска красными были быстро разгромлены.
Далее – самое важное.
Васильчиков с липовыми документами пробирается в Москву, но в первый же день из-за них и арестовывается. Сам ли он назвал на Лубянке свою настоящую фамилию или кто-то его опознал и выдал, сейчас неизвестно, но чекисты установили аристократа и, разумеется, расстреляли.
Его книжку записей, содержавшую, в том числе, африканские события, внимательно читать поленились, но, видимо, из-за теплой еще погоды, не сожгли. И она свалилась в архив.
В Москве у Васильчикова не было ни семьи, ни дома. По характеру своей жизни он жилых приобретений не делал, а, как многие, снимал временные квартиры.
Окажись в Москве белогвардеец из стана разворачивавшегося тогда Деникина, и можно было бы предположить, что за этим стояла попытка выйти на связь со столичными контрреволюционными группами. Но Васильчиков такого задания выполнять не мог. Белого сопротивления, в рядах которого он воевал, уже не существовало как такового.
Волынцев пришел к выводу, что возвратиться он мог только за ожерельем.
Почему оставил его в Москве? Да очень понятно.
Во-первых, брать такую штуку, чтобы держать при себе во фронтовых условиях, очень опасно. Ну, например, доведись ранят, снимет и заберет себе любой санитар.
Во-вторых, уезжать приходилось уже из большевистской Москвы – значит, нарваться на обыск в поезде элементарно просто.
В-третьих, сам Ленин не очень верил, что большевики удержат власть. А по весне 1918 г., когда Васильчиков уезжал из Москвы в только еще начинавшееся белое движение, никто не сомневался, что большевикам скорая крышка. Следовательно, зачем рисковать, таская с собой крупное ожерелье?
Оставить ожерелье где-нибудь по старому месту жительства Васильчиков никак не мог. Квартиры уже зимой 1918-го экспроприировались, туда заселялись новые люди – попробуй потом забери.
Волынцев не поленился проверить все двести страниц тонкой бумаги на тайнопись и обнаружил наведенную видимо молоком коротенькую шифровку. Три строчки. Какие-то цифры и буквенные латинские сокращения.
Волынцев с Сергеем Антоновичем по отдельности много ломали над ними голову.
Постепенно у обоих стала складываться мысль, что это указатель движения по неизвестной местности.
При цифрах встречались одни и те же буквы, в основном "p." и "e.". Проставленные у них точки указывали на первые буквы сокращаемых слов.
Перед латинским p. стояли сравнительно маленькие цифры. Самая большая среди них – 11. Перед e., наоборот, десятичные – 35, 60, 90, с плюсом или минусом перед ними. 90 встречалось значительно чаще.
Вот это и подсказало. Углы! Плюс – по часовой стрелке, минус – против.
p. – pace, по-английски – "шаг", e. – engle – "угол".
Соответствующая диаграммка оказалась очень извилистой. Ну просто лабиринтик какой-то.
А где искать? В каком-то катакомбного типа подвале? Где сам этот подвал?
Волынцев с Сергеем Антоновичем решили, в конце концов, что дело с ожерельем – безнадежное. Искать по подвалам квартир, где проживал некогда Юрий Васильчиков, не представлялось возможным, потому что старые московские домовые книги вообще никто потом не хранил, и они все пошли в дворницкие печки.
Андрей поэтому тоже лишь познакомил нас с этой историей, заключив ее грустной фразой: "Ценность, конечно, несметная, но подходов – вообще никаких".
Случай – великий подсказчик. Я поехал на Востриковское кладбище, где похоронена моя бабушка, чтоб заказать ремонт ограды. И, пробираясь к ее могиле от таблички с номером участка, вдруг почувствовал что-то очень знакомое: десять шагов вперед, потом направо, тут вкось несколько шагов нужно сделать…
– Мужики! – вечером заявил я на почти уже ежедневной сходке. – Диаграмма Васильчикова – это кладбище!
– Какое кладбище?
– Понятия не имею, но это типичный проход среди могил. Поезжайте на любое с плотным захоронением. Там так только и можно передвигаться. У нас же не Арлингтон, все могилы не в ряд и под разными углами.
Андрей оценил сказанное быстрее прочих и почти тут же произнес:
– Факт, это кладбище!
– Допустим, – неопределенно пожал плечами Анатолий. – А что нам от этого? Во-первых, какое именно? И от чего идет диаграмма, что за начальный ориентир?
– Стоп, стоп, ребята! – наш шеф задумчиво походил по комнате. – Кое-что я завтра уточню у Сергея Антоновича, но и сам могу сообщить, что род Васильчиковых в основном хоронился в своих поместьях и в Петербурге. Поместья отпадают, иначе Юрий сюда бы пробираться не стал. А в Москве у него проживала та самая богатая тетка, здесь похороненная. И благодарный наследник, конечно же, ее могилу навещал. А аристократов ведь всего в нескольких местах хоронили. Так что поработать здесь есть над чем.
– Все-таки в Москве по Васильчиковым три захоронения, – объявил на следующий день Андрей. – Мы с Олегом отправимся туда, где тетка. А вы – в другой известный монастырь. Погода-то какая, гляньте, удовольствие одно в тихих местах погулять!
– Гулять хочу не по кладбищам, а по Парижу, – мотнул головой Миша. – Ты – шутки в сторону, рабочее задание давай!
– Только, Андрюш, – добавил неуверенно Толя, – мы ж, я надеюсь, могилы копать не собираемся?
– Ну, лично мне этого честь мундира не позволяет, а что касается вас, люмпен-интеллигентов…
– Андрей! – сказали все хором.
– Ха! Юмор, юмор. Конечно же, нет. Ну что вы думаете, Васильчиков стал бы могилу кого-нибудь из предков раскапывать? Да ни за что! Не те у подобных ему людей были понятия. К тому же, с технической стороны: глубоко рыть мерзлую весеннюю землю он был и не в состоянии, а подключить к этой работе других людей тоже не мог – слишком рискованно.
– Значит, зарыл где-нибудь на небольшой глубине? – спросил я, но тут же почувствовал несуразность. – Нет, слишком ненадежно. Грунт, оттаявший, может просесть, да мало ли что.
– Правильно, Олег! Бросьте, поэтому, ребята, смотреть в землю. Васильчиков должен был придумать что-то еще. И даю главную и единственную подсказку. Спрятанное ожерелье находится не на месте захоронения его предков. Он прекрасно эти захоронения знал. Всегда бы быстро их нашел, погуляв среди могил. Это же старые внутри монастырские кладбища, там весьма ограниченная территория. Значит, одно из захоронений является тем самым ориентиром, от которого идет диаграмма. И привести она должна к тому месту, где спрятать ожерелье было очень удобно. В чем это удобство? На месте будем смотреть, не торопясь и вдумчиво вглядываясь.
Старый некрополь на территории известного московского монастыря.
Я не указываю его названия, чтобы не возбуждать ненужного поискового любопытства у слишком подвижных натур. "Вдруг, – подумают некоторые, – там есть еще что-нибудь?". А что-нибудь, может, и действительно есть.
Очень зелено, большие деревья закрывают тенью старые надгробия. А синее небо над ними особенное, спокойное и тихое. Где-то в других местах над летней Москвой по нему бегут высокие белые облачка. Здесь – чистая небесная чаша над головой.
– Конечно, в музейном отделе имеется полная карта захоронений, – говорит мне Андрей, – видишь, внизу везде краской проставлены номера. Но спрашивать неразумно. Лучше поищем эту тетку Васильчикова по фамилии. [6]
– Андрей! Почему-то раньше не пришло в голову, но ведь без нас ожерелье давно могли найти?
– Ну что ты, Олег! И чтобы такие камни ни разу не засветились? Уж я бы знал. Алмаз в четыреста карат разбит был, помнишь, на семнадцать, из пятнадцати сделали ожерелье. Камни в нем, следовательно, в среднем около двадцати карат. Если бы, что чаще всего в таких случаях делают, камни продавали поштучно, мимо нас такое ни за что бы не прошло. Ну, а ожерелье целиком, засветилось бы тем более, даже если бы сумели вывезти за границу… Ты начинаешь с этого участка, а я с соседнего. За два часа, гуляючи, все осмотрим. Только не отвлекайся, здесь много известных имен, не застревай, мы все же не на экскурсии.
Имен и в самом деле очень много, известных княжеских, прежде всего. Встречались и крупные литераторы, которые, я полагал, были похоронены в Петербурге.
Всю жизнь прожил в Москве, а сюда не заглядывал. И, конечно, не я такой один. Посетителей здесь почти что нет. Кроме нас, кажется, только какая-то пожилая парочка. И вдали, у старого корпуса для монахов трудится небольшая бригада рабочих.
Я одергиваю себя, чтобы не застревать на людях и датах, но через некоторое время опять забываю о главном.
Андрей уже проработал свой участок, а я едва преодолел половину.
Он приближается ко мне и, снисходительно улыбаясь, говорит, что идет дальше на следующий; показывает, куда идти мне, когда я, наконец, закончу.
Через полчаса, я направляюсь туда, и снова: через две могилы на третьей – какое-нибудь привлекающее к себе имя.
И я почти что пропустил то, что было нужно…
Вот! Строгий гранитный камень с надписью, с крестом черного мрамора наверху. Теперь я ищу глазами Андрея и чувствую волнение, как на стадионе, когда родная команда должна бить пенальти…
……………………………………………………………..
– Молодец, экскурсант! Именно самая эта могила.
– Доставай диаграммку.
– Ты думаешь, я наизусть не помню? Ладно, держи.
– … однако тут не указано – куда по первой прямой от нее двигаться: вперед, назад, вправо, влево?
– Разберемся, не торопись. Влево – сразу не годится, видишь, мы слишком быстро окажемся на аллее за пределами участка. Вправо попробуем, хотя мне кажется, тоже не то…
……………………………………………………………..
Действительно, оказалось не то: либо после указанного числа шагов нет нужного поворота, либо не хватает прямой линии для этих самых шагов.
– Давай теперь, пробуй назад, – предложил Андрей, – а я вперед. Неторопливо.
……………………………………………………………….
Торопливо или неторопливо, а у меня все равно ничего не вышло. Я двинулся назад к "теткиной" могиле и, тут же почти, по лицу подходившего с другой стороны Андрея понял, что у него тоже мимо… И сразу же появилось чувство, что все это – зря.
– Что ты нос повесил?
– Да не выходит ведь ничего.
– Во-первых, что там еще у Миши и Анатолия мы не знаем, а во-вторых, сами проверили только еще половину.
– Как это половину?
– Ну, кто тебе сказал, что Васильчиков не поставил угловые знаки с противоположным смыслом? Значит, крутим наоборот: плюс – против часовой стрелки, а минус – по часовой.
……………………………………………………………..
Вправо, влево – тут же дало отрицательные результаты. Опять – он вперед, я назад.