РОЖНОВСКИЙ МЫС
Ещё не вечер,
но уже не полдень -
лиловый сумрак бродит по лесам.
Закат во всех подробностях
исполнен
как бы дотошной
кистью палешан.Обнажены
в короткий час отлива,
блестят тонкозернистые пески.
А наверху,
над кромкою обрыва,
берёзы приподнялись на носки.Им видно:
за своё названье споря,
тугой полупрозрачною стеной
то вдруг отступит
Рыбинское море,
то грянет двухметровою волной.Здесь можно
заглядеться и забыться,
молчать, курить
и не считать часов.Садится солнце
за Рожновским мысом -
прообраз вечных Алых парусов.
* Милый край с берёзками у дома... *
Милый край
с берёзками у дома...
Говорят, что после сорока
мир воспринимаешь по-иному:
тусклыми глазами старика.Говорят,
что заглушает копоть
беспокойный огонёк души.
Умудренья бородатый опыт
скажет потихоньку:
- Потуши...Осторожной следуя подсказке,
обретёшь спокойствия права,
но поблекнут
запахи и краски,
вымрут задушевные слова.Потускнеет
яркая планета,
разучившись радугой гореть.
Будешь жить
под тяжестью запрета,
ничему не удивляясь впредь.Мир благоразумных равновесий,
чувство меры,
трезвости,
стыда
за безумство юношеских песен -
вот как начинается беда!И тогда,
хоть сорок лет осталось,
сорок, заколоченных в покой,
знай, что это
постучала старость
тёмной, равнодушною рукой.Радуясь, любя и негодуя,
даже час,
в который на асфальт
от разрыва сердца упаду я,
не желаю старостью назвать.Потому, что даже в этот вечер
нипочём я не закрою сам
глаз моих,
раскрывшихся навстречу
жизни беззапретным чудесам.
* Весна здесь ни при чём... *
Весна здесь ни при чём,
она ещё младенец,
не сбросивший
пелёнок белизны.
А беспокойства
никуда не денешь,
на этот раз
оно не от весны.Без объяснений, без причин,
а так бы -
рукой с перрона
только мне махни -
смотреть в окно,
обкуривая тамбур,
как город весь распался на огни.На дым смотреть,
тягучий и белёсый,
покорно отползающий назад.
Секунды,
как петарды под колёса,
ложатся без расчёта на возврат.И нет тебя.
И неизвестно – где ты?И только путь-дорога далека...
Издалека,
как бы с чужой планеты,
зовёт сигнал путейского рожка.
ДЕСЯТЫЙ ВАЛЬС
Евг. Колесниковой
На самом утре
жизненных дорог
шли облака
с цветистыми краями.
Шопеновского вальса ветерок
летел по лёгким
клавишам рояля.
Смешно,
что я полжизни берегу
тебя такой,
как в первый день потери.
Что жизнь прошла -
поверить я могу,
что ты прошла -
я не могу поверить.
Пока я жив,
ты будешь всё такой -
немеркнущей,
единственной в природе,
с застывшею на клавишах рукой,
с тоскою
нерассказанных мелодий.
И до конца
моих земных дорог,
богатых болью,
дружбой, именами,
шопеновского вальса ветерок
пусть кружит пыль
моих воспоминаний.
* Не знаю, сколько ты ждала... *
Не знаю, сколько ты ждала,
а, может, не ждала нисколько.
Но ты единственной была,
одна была, одна лишь только.Но время - страшная беда -
оно свинцом на сердце ляжет,
и если скажет: навсегда,
то навсегда об этом скажет.Листались горькие года,
летели яростно навстречу,
а ты исчезла навсегда,
я никогда тебя не встречу.И не осталось ни следа -
одна тоска, одна лишь мука.
Ты понимаешь:
никогда!
Какая долгая разлука!
* Я не хочу тебя забыть... *
Я не хочу тебя забыть...
Но с каждым днём (куда же деться?)
упрямей прячется за быт
тобой обманутое сердце.Я не считал в разлуке дней,
здесь даже час приносит муки,
но с каждым часом холодней
твои протянутые руки.И вот письмо, где ты не та,
в нём равнодушье поселилось,
за каждым словом пустота,
и поцелуй звучит, как милость.Слова любви в твоих строках,
как полный вдох перед удушьем.
Я разгадал твой тайный страх
перед идущим равнодушьем.А он придёт - нежданный час.
Поймём с натянутой улыбкой,
что всё, скрепляющее нас,
лишь было горькою ошибкой.Не бойся! Есть всему черёд.
А жизнь, быть может, интересней,
лишь оттого, что все пройдёт:
любовь, и молодость, и песни.
И НЕТ КОНЦА
…Будут ливни, будет ветер с юга,
Лебедей влюблённое ячанье.
(Последние строчки Э. Багрицкого)
Кто сказал,
что будто бы случайна
жизни нескончаемая вьюга -
лебедей влюблённое ячанье,
грохот ливней,
тёплый ветер с юга?Мы травою были до рожденья,
радугой,
лесными сквозняками
и в гордыне самоутвержденья
сотни раз,
погибнув, возникали.Студенистым сгустком протоплазмы
собирались
в корчевой водице,
чтобы вновь
дыхательною спазмой
в этом шумном мире возродиться.Чтобы застучало
сердце туго,
чтобы вновь - и радость и печали,
снова ливни,
снова ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.И опять,
взлохмачен и неистов,
ты нальёшься беспокойной кровью.
Пеночки двухоборотным свистом
грянешь
по лесному Подмосковью.
Среди трав,
до лаковости мокрых,
среди звёзд,
зелёных и высоких,
молнии пронзительный автограф
впишется в твои тугие строки.
Море,
как бессонница, нахлынет,
ветер прозвенит
по струнам просек...День придёт -
и ты на половине
строчку недописанную бросишь.
В старом кресле
грузно оседая,
ты рванёшь рубахи тесный ворот.
За окном
мигнёт огнями город,
голова опустится седая…
Улыбнёшься тихо,
без испуга
и пожмёшь тяжёлыми плечами.Вечны ливни,
вечен ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.
ВОКЗАЛЫ
И всё, что жизнь нам показала,
теперь как будто и не страшно.
Сороковых годов вокзалы
остались
в дне позавчерашнем.И там, в прокуренных столовых,
на наши нужды отвечая,
нам отпускали без талонов
короткий сон
над кружкой чая.Стояла ночь,
как изваянье,
и листья хлопали в ладоши,
слепой парнишка
на баяне
играл про синенький платочек.И бабы слёзно голосили,
и сквозняки ползли по залам…
Как будто сразу
пол-России
сошлось в разрушенных вокзалах.Воспоминанье беспокойно,
как кровоточащая рана...
Нам вспоминать об этом больно,
нам забывать об этом -
рано.
*На исходе северное лето *
На исходе северное лето -
по десятку видимых примет.
Весь одет в парной туман рассвета
август -
хлебосол и густоед.Осень, ветровая и рябая,
явится, немного переждя,
по сгоревшим листьям барабаня
нахлыстом ядрёного дождя.Я пока ещё в неё не верю.
Всей упрямой силой естества
на последнем солнце огневеет
яркая, чеканная листва.Как грибник
заправского закала,
туесок подвесив лубяной,
ты идёшь
и, чтобы не мешало,
солнце оставляешь за спиной.На плече покатого оврага,
что колючим ельником порос,
рыжиков оранжевых ватага
в бусинах невысушенных рос.В войлоке багульника окреп он,
словно ярким солнцем обожжён,
подосиновик, тугой, как репа,
хрустнет под охотничьим ножом.Не ленись почаще нагибаться -
на тебя глядит со всех сторон
обложное русское богатство
леса удивительных даров.Говорят у нас -
и это правда -
хоть кого возьмёт она в полон,
та земля,
что щедрою наградой
отмечает каждый твой поклон.
* Жухлый лист с оголённой крушины... *
Жухлый лист с оголённой крушины
в коченеющих пальцах зажав,
ты увидишь -
дожди потушили
беспокойный осенний пожар.И не то чтобы грусть
или жалость, -
не могу равнодушно смотреть,
как к садовой решётке прижалась
палых листьев холодная медь.Это всё,
что осталось от лета,
бушевавшего только вчера.
И печальную осень в букеты
собирает, смеясь, детвора.Сад стоит,
под ветрами и стужей
потемневший, сквозной и нагой.
И мальчишка хрустящую лужу
с нетерпением тронет ногой.
* Как бы грозя какой бедой... *
Как бы грозя какой бедой,
седые ели машут лапами.
Падучей сонною звездой
ночное небо процарапано.А над дорожною судьбой
луны источенное лезвие.
И мы опять вдвоём с тобой,
ночная спутница-поэзия.Просёлком вытоптанных чувств
бредём, дорогой озабочены...
И нас зимы капустный хруст
сопровождает у обочины.
* Нас вниманьем дарили... *
Нас вниманьем дарили,
поощряли кивком.
Нам в глаза говорили,
что пойдём далеко.
Нам друзья толковали,
закусив удила,
голубыми словами
про большие дела.
А потом, на вокзале,
жали руки друзья...И сбылось предсказанье
так, что лучше нельзя.
Подпоясанный туго,
с захребетным мешком,
до Полярного круга
доходил я пешком.
Север бродит по коже...
Редколесье, пурга,
бледный ягель, похожий
на оленьи рога.
Годы - необратимы,
но, живя на бегу,
вас, мои побратимы,
я забыть не могу.О каменья расколот,
в мёрзлой каше воды
зимовал наш плашкоут
в двух шагах от беды.
Ничего не забыло
сердце в трудном пути.
Все, что было, то было,
все, что ждёт - впереди.
Люди верно решили,
что судьба нам дала
и дороги большие,
и большие дела.
* Это было на речке Кулой *
Это было на речке Кулой.
Мне теперь не припомнить фамилий.
По старинке,
лучковой пилой,
мы в делянке сосну повалили.Видно, падать
обидно для всех.
И она свилеватое тело,
опираясь ветвями о снег,
от земли оторвать захотела.Но ногой наступили -
лежи!
И, снежок обмахнув рукавицей,
мы пилили её на кряжи,
всю пропахшую острой живицей.А она ещё, видно, жила,
когда в тело
вцепилось железо, -
проступала густая смола
через узкую ранку пореза.Как оценка работы корней,
на разрезе,
смыкаясь друг с другом,
каждый год
был отмечен на ней
ростовым
концентрическим кругом.И, прищурив намётанный глаз,
синеватые кольца считая,
не припомню я,
кто-то из нас
с сожаленьем сказал:
- Молодая...В час, когда скараулит конец,
не покинь нас,
желанье простое:
независимо -
сколько колец,
умереть обязательно стоя.
* Всё в снегу - в густой скрипучей вате... *
Вл. Ковалеву
Всё в снегу -
в густой скрипучей вате,
как и в том провьюженном краю...
Вот опять мне папирос не хватит,
чтоб припомнить молодость свою.Мелочи, подробности, детали
вяжутся в сюжетные узлы.
Поезда друзей порасхватали,
на далёкий Север увезли.Вот и не встречаемся годами.
Что же им сказать?
Счастливый путь!
Нас по белу свету покатали,
тоже повозили, как-нибудь.Он учил сурово,
мудрый Север,
мы его запомнили устав:
не мечтать о жатве, не посеяв,
и о передышке - не устав.Горечь неисправленных ошибок
отдаёт сивухою во рту.
Видно, в сердце
розовых прожилок
никогда я не приобрету.Не пойму расчётливых и добрых,
что идут по жизни не спеша.
К безупречным,
ангелоподобным
что-то не лежит моя душа.Строгих,
неподатливых на ласку,
в ноги не валившихся рублю,
злых люблю,
напористых,
горластых,
рук не покладающих люблю.Если скажут слово -
значит, в жилу,
так, что непривычных
валит с ног.
Есть в них настоящая пружина,
без которой
век идти б не смог.В дальние
тревожные дороги
пусть друзей увозят поезда.
Пусть им светит
преданно и строго
странствий беспокойная звезда.
* Мы не верим, единоверцы... *
Борису Ручьёву
Мы не верим,
единоверцы,
что состаримся наконец,
что сегодня
на срезе сердца -
пятьдесят годовых колец.Нам толкуют
про жизненный опыт,
дескать, время -
оно течёт...
Лесорубов и землекопов,
не пугает нас этот счёт.А пугающих -
ну их к чёрту!
Их послушать,
так в гроб ложись.
По-иному, большому счёту
мы отчитываемся
за жизнь.На неласковой параллели,
где раздолье бедовым снегам,
даже птицы
в полёте колели
и как камень
валились к ногам.Не поймёшь -
целина иль дорога,
необжитый белёсый простор.
Трехэтажным воззванием к богу
согревается парень-шофёр.Но в какую б
глухую замять
задыхаясь идти ни пришлось -
узелков не вязали на память,
не копили змеиную злость.Мёрзлый камень дробили
до пота,
волокли на "козе" кирпичи.
И шутили:
- Большая работа
и совсем небольшие харчи...По тяжёлым брели просёлкам,
в загазованный лезли забой,память
срубленных нами посёлков
оставляли всегда за собой.Потому,
что мы крепко верили,
в силе дружбы убеждены:
за святое
людское доверие
не бывает иной цены.И хоть с ног
сшибала усталость,
в лапник,
брошенный у костра,
до полуночи
песня металась –
нашей молодости сестра.Он от сердца идёт
и к сердцу,
оголённый провод строки…Жизнелюбы
и единоверцы,
не торопимся в старики.
* Начиная с околичностей... *
Начиная с околичностей,
избегая слов в упор,
ты опять о культе личности
поднимаешь разговор.Оправляя брючки узкие,
сморщив ясное чело,
ты коришь "покорство русское"
беззастенчиво и зло.Ты разишь словами колкими,
чтобы - в душу и до дна...
За твоими недомолвками
чья-то выучка видна.Никого не упрекали мы,
что утратам нет числа,
очень трудно, неприкаянно
наша молодость прошла.Не играя в прятки с правдою,
не страшимся честных слов -
за колючими оградами
много сложено голов.Мы вернулись.
Не убитые
ни цингою, ни трудом,
не с дешёвою обидою
вспоминаем мы о том.По особенному больно нам
было, может быть, всегда,
что на шапке у конвойного
наша красная звезда.Мы вернулись.
Но не каждому
разрешается пока
нашей болью, нашей жаждою
спекулировать с лотка.И с застенчивостью девичьей,
принимая скорбный вид,
оглашать никчемный перечень
личных болей и обид.В этих лет суровой повести
на тяжёлые слова
только людям с чистой совестью
доверяются права.Если выдюжили, выстояли
силой правды и любви,
значит, были коммунистами -
настоящими людьми.
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
Серебро и унылая чернеть -
мир двухцветен с приходом зимы.
В настороженном
небе вечернем
прорезаются звезды из тьмы.Как ледком по прозябшим болотам
плёнкой света подёрнута мгла -
то прозрачная лента сполохов
над зубчаткою леса прошла.Блики зыбко-зелёного цвета
на короткие сроки секунд
то исчезнут,
то в беге кометном
снова небо хвостом рассекут.Многоцветные,
станут в полнеба,
кружевным полукружьем горя...
Этих красок хватило вполне бы
для горящих лесов сентября.Чтоб светлей тосковать о России,
чтоб усталость и боль превозмочь,
чтобы долгую ночь пересилить,
если даже полярная ночь.
* Ночь и снег *
Ночь и снег.
Окно, как негатив.
Вьюга бьётся в запертые двери.
Спит рояль.
В нем навсегда затерян
нас когда-то сблизивший мотив.Много лет
ненужно одинок -
нет, не ради
собственной причуды, -
на твои знакомые прелюды
я, как путник,
шёл на огонёк.Мне и до сих пор
они близки,
звуки догорающего скерцо.
Чьё теперь
опутывают сердце
лёгкой паутинкою тоски?Ночь в снегу.
И прошлое в снегу.
На висках
лежит печальный иней.
Но твоё застенчивое имя
я, как сказку детства, берегу.
* Шмели, приникшие к репьям... *
Шмели, приникшие к репьям,
гроза шальная -
в три раската.
И ты опять как будто пьян,
как было в юности когда-то.Хмельные запахи цветов
несёт черёмуховый холод.
С улыбкой думаешь о том,
что был и ты когда-то молод.Гроза рванёт из-за угла.
Дрожит под ветром
мокрый вереск...
И то, что молодость ушла,
ты понимаешь,
но не веришь.
* Был горизонт натянут, как струна... *
Был горизонт
натянут, как струна,
сушились ветром выгнутые сети,
и щебетала галька побережья
на птичьем,
непонятном языке.
И водоросли, выползшие ночью
на скользкий берег из седых глубин,
полуживые, едко пахли йодом.Прозрачность утра
достигала дна,
открыв его подробности для глаза,
и каждая песчинка
в свете солнца
вдруг вспыхивала коротко и ярко,
как только что открытая звезда.Я поднял камень,
плоский и солёный,
покрытый смугло-синей акварелью,
под цвет воды
и тех неясных далей,
куда уйдут под вечер корабли.Был горизонт
натянут как струна,
едва-едва дышал солёный ветер...Все это было в двух коротких строчках,
которые я потерял во сне.