Давид Самойлов: Избранное - Самойлов Давид Самойлович 11 стр.


"Был ли счастлив я в любви…"

Был ли счастлив я в любви,
В самой детской, самой ранней,
Когда в мир меня влекли
Птицы первых упований?

Ах! в каком волшебном трансе
Я в ту пору пребывал,
Когда на киносеансе
Локоть к локтю прижимал!

Навсегда обречены
Наши первые любови,
Безнадежны и нежны
И нелепы в каждом слове.

Посреди киноромана
И сюжету вопреки
Она ручку отнимала
Из горячечной руки.

А потом ненужный свет
Зажигался в кинозале.
А потом куда-то в снег
Мы друг друга провожали.

Видел я румянец под
Локоном из теплой меди -
Наливающийся плод
С древа будущих трагедий…

Дневник

Листаю жизнь свою,
Где радуюсь и пью,
Люблю и негодую.
И в ус себе не дую.

Листаю жизнь свою,
Где плачу и пою,
Счастливый по природе
При всяческой погоде.

Листаю жизнь свою,
Где говорю шутейно
И с залетейской тенью,
И с ангелом в раю.

Реанимация

Я слышал так: когда в бессильном теле
Порвутся стропы и отпустят дух,
Он будет плавать около постели
И воплотится в зрение и слух.

(А врач бессильно разведет руками.
И даже слова не проговорит.
И глянет близорукими очками
Туда, в окно, где желтый свет горит.)

И нашу плоть увидит наше зренье,
И чуткий слух услышит голоса.
Но все, что есть в больничном отделенье,
Нас будет мучить только полчаса.

Страшней всего свое существованье
Увидеть в освещенье неземном.
И это будет первое познанье,
Где времени не молкнет метроном.

Но вдруг начнет гудеть легко и ровно,
Уже не в нас, а где-то по себе,
И нашу душу засосет, подобно
Аэродинамической трубе.

И там, вдали, у гробового входа,
Какой-то вещий свет на нас лия,
Забрезжит вдруг всезнанье, и свобода,
И вечность, и полет небытия.

Но молодой реаниматор Саня
Решит бороться с бездной и судьбой
И примется, над мертвецом шаманя,
Приманивать обратно дух живой.

Из капельниц он в нас вольет мирское,
Введет нам в жилы животворный яд.
Зачем из сфер всезнанья и покоя
Мы все же возвращаемся назад?

Какой-то ужас есть в познанье света,
В существованье без мирских забот.
Какой-то страх в познании завета.
И этот ужас к жизни призовет.

…Но если не захочет возвратиться
Душа, усилье медиков - ничто.
Она куда-то улетит, как птица,
На дальнее, на новое гнездо.

И молодой реаниматор Саня
Устало скажет: "Не произошло!"
И глянет в окна, где под небесами
Заря горит свободно и светло.

"Усложняюсь, усложняюсь…"

Усложняюсь, усложняюсь -
Усложняется душа,
Не заботясь о прошедшем,
В будущее не спеша.

Умножаются значенья,
Расположенные в ней.
Слово проще, дело проще,
Смысл творенья все сложней.

"Может, за год два-три раза…"

Вдруг проймет тебя насквозь
Разразившаяся фраза,
Лезущая вкривь и вкось.

Но зато в ней мысль и слово
Диким образом сошлись.
И с основою основа
Без желанья обнялись.

Другу стихотворцу

Ю.Л.

Все, братец, мельтешим, все ищем в "Литгазете" -
Не то чтоб похвалы, а все ж и похвалы!
Но исподволь уже отцами стали дети
И юный внук стихи строчит из-под полы.

Их надобно признать. И надо потесниться.
Пора умерить пыл и прикусить язык.
Пускай лукавый лавр примерит ученица
И, дурней веселя, гарцует ученик!

Забудь, что знаешь, все! Иному поколенью
Дано себя познать и тратить свой запал,
А мы уже прошли сквозь белое каленье,
Теперь пора остыть и обрести закал.

Довольно нам ходить отсюда и досюда!
А сбиться! А прервать на полуслове речь!
Лениться. Но зато пусть хватит нам досуга,
Чтоб сильных пожалеть и слабых уберечь.

Теперь пора узнать о тучах и озерах,
О рощах, где полно тяжеловесных крон,
А также о душе, что чует вещий шорох,
И ветер для нее - дыхание времен.

Теперь пора узнать про облака и тучи,
Про их могучий лет неведомо куда,
Знать, что не спит душа, ночного зверя чутче,
В заботах своего бессонного труда.

А что есть труд души, мой милый стихотворец?
Не легковесный пар и не бесплотный дым.
Я бы сравнил его с работою затворниц,
Которым суждено не покидать твердынь.

Зато, когда в садах слетает лист кленовый,
Чей светлый силуэт похож на древний храм,
В тумане различим волненье жизни новой,
Движенье кораблей, перемещенье хмар.

И ночью, обратись лицом к звездам вселенной,
Без страха пустоту увидим над собой,
Где, заполняя слух бессонницы блаженной,
Шумит, шумит, шумит, шумит морской прибой.

Учитель и ученик
Идиллия

Благодарю моих учителей

За то, что я не многим им обязан…

Не верь ученикам,

Они испортят дело…

Приходите, юные таланты!..

Из стихов разных лет

Холмистая местность. Утро.

Последняя грань лета.

Учитель

Видимо, тебе не впрок
Моя наука.

Ученик

Пожалуй.
Пусть я тебя люблю, но, видит бог,
Твоя наука сильно устарела.
И твой урок мне больше - не урок.
Все ваши аксиомы для меня -
Лишь недоказанные постулаты.
И не просты они, а простоваты.
И потому я новые извлек.

Учитель

А какие?

Ученик

Ты помнишь, что когда-то нас учил
Глядеть вперед?

Учитель

Но тогда
Я шел не здесь… И что же?

Ученик

А мы решились поглядеть назад!..

Учитель

Я гляжу по сторонам…
Гляди, как расположен синий воздух
Среди холмов. И золотой подковой
Над ними выгнута заря. На склонах
Отдельные деревья сжали листья
В зеленый шар, стоящий на стволе,
И не дают в нутро их свету влиться,
И длинно тень ложится на земле.
А шерстка трав недавнего, покоса
Как гривка жеребенка. А спина
Холма, хребет кабаний выгнув косо,
Словно дремучий волос, зелена.
Там лось над головою держит пару
Окаменевших допотопных крыл,
А дальше - высоко по крутояру -
Однообразных елок темный клир.
Большие валуны, как черепахи,
Круглят щиты на бывшем поле брани.
А надо всем - крутые облака
Осуществляют хлебниковский сон
О подвижных стеклянных городах.
Вот что я вижу…

Ученик

А ты
Уклончив стал.

Учитель

Нет. Я вижу
Нутро картин, а не поверхность мнений.
Природа мысли такова, мой друг,
Что доведи любую до конца -
И вдруг паленым волосом запахнет…
Да…

Ученик

Так растолкуй картину.

Учитель

Тридцать лет тому назад,
А может, больше, здесь шел бой. И я
Лежал вон там… скорей немного ближе.
Теперь и не узнать. Я умирал.
Я был почти убит. И вот я жив.
Ты понял?

Ученик

Сказать по правде,
Порой изрядно нам надоедают
Все ваши ветхие воспоминанья.
Чем хвалишься?

Учитель

Добротой.
Ведь, если мне ученика не жалко,
Какой же я учитель!

Ученик

О, все в жалейку дуешь ты!

Учитель

А смысл легенды, может, только в том,
Что прежде, чем успел пропеть петух…
Сам знаешь…

Ученик

(махнув рукой)

Ассоциации, культурный слой…
А я желаю быть самим собой!

Учитель

Опыт ты добудешь сам.
Но ежели, вперед спиною пятясь,
Упрешься в стену, вспомни обо мне…
Кто знал войну, тот знает цену крови
И знает цену листьям в каждой кроне.
А листья - мы с тобою.

Ученик

Я не ценю красивых аллегорий.
Но если так, важны не листья - корни.
И дело в корне, если хочешь знать.

Учитель

Скоро листья полетят,
Красны, как кровь, желты, как сукровица,
И оголятся скоро лес и сад,
И птице негде будет приютиться,
Перевернется новая страница,
А корни до зимы заснут в земле…
Закружатся ладони и сердца,
Зубцы и профили листвы дубовой.
Осенний край с улыбкой мертвеца
Затихнет в ожиданье жизни новой…
Всем суждено выстрадывать судьбу.
А быть счастливым - нет такого права.
И все-таки осенняя дубрава
Ждет счастья.

Ученик

И ты?

Учитель

И я!..
Но, впрочем, осень лишь в начале.
Люблю ее пришествие, когда
Все движется, все не стоит на месте.
Деревья - как восставшее предместье -
Готовы ринуться на города.
В такую пору зренью предстает
Разительная ясность очертаний.
И ощущаешь приближенье к тайне
Того, что есть движенье и полет…
Но не спешите, голову сломя,
Кидаться вслед за птичьим перелетом.
Останьтесь здесь.
И выберите холм.
И…

Ученик

Не зритель я.

Учитель

Я так и знал. В бессмысленном стремленье
Вы видите величие души,
А я - лишь невоспитанность ума.
Послушай!

Ученик

Оставь меня!
Мы слишком далеко зашли, учитель,
Пора вернуться. Трапеза готова.

Учитель

Поброжу-ка я один.
А ты ступай.
(Уходит по дороге.)

Бессонница

Я разлюбил себя. Тоскую
От неприязни к бытию.
Кляну и плоть свою людскую,
И душу бренную свою.

Когда-то погружался в сон
Я, словно в воду, бед не чая.
Теперь рассветный час встречаю,
Бессонницею обнесен.

Она стоит вокруг, стоглаза,
И сыплет в очи горсть песка.
От смутного ее рассказа
На сердце смертная тоска.

И я не сплю - не от боязни,
Что утром не открою глаз.
Лишь чувством острой неприязни
К себе - встречаю ранний час.

"Деревья должны…"

Деревья должны
Дорасти до особой высоты,
Чтобы стать лесом.
Мысли должны дорасти
До особой высоты,
Чтобы стать Словом.
Больше ничего не надо.
Даже ухищрений стиха.

Стансы

Начнем с подражанья. И это
Неплохо, когда образец -
Судьба коренного поэта,
Приявшего славный венец.

Терновый, а может, лавровый -
Не в этом, пожалуй что, суть.
Пойдем за старухой суровой,
Открывшей торжественный путь.

И, сами почти уже старцы,
За нею на путь становясь,
Напишем суровые стансы
Совсем безо всяких прикрас.

В тех стансах, где каждое слово
Для нас замесила она,
Не надо хорошего слога
И рифма пусть будет бедна.

Зато не с налету, не сдуру,
Не с маху и не на фуфу,
А трижды сквозь душу и шкуру
Протаскивать будем строфу.

Великая дань подражанью!
Нужна путеводная нить!
Но можно ли горла дрожанье
И силу ума сочинить?

И как по чужому каркасу
Свое устроенье обжать?
И можно ли смертному часу
И вечной любви подражать?

Начнем с подражанья. Ведь позже
Придется узнать все равно,
На что мы похожи и гожи
И что нам от бога дано.

Хлеб

Не попрекайте хлебом меня. Не до веселья,
Ибо с тревогой на поле свое взираю.
Сам свой хлеб я сею.
Сам убираю.

Вы меня хлебом пшеничным, я вас зерном слова -
Мы друг друга кормим.
Есть и у слова своя полова.
Но и оно растет корнем.

Без вашего хлеба я отощаю.
Ну а вы-то -
Разве будете сыты хлебом да щами
Без моего звонкого жита?

Из одного перегноя растут колос пшеничный и колос словесный.
Знаю, что ждут хлебные печи.
В русское небо с заботой гляжу я, пахарь безвестный.
Жду, что прольются благие дожди в пахоту речи.

"Тебе свою судьбу вручил навек…"

Тебе свою судьбу вручил навек,
И как бы ни была судьба печальна,
Меня не отлучит любой навет
И то, что изначально и случайно.

Суть назначенья моего проста,
И к этому мне нечего добавить:
Во имя зла не разжимать уста
И лишь тебя благословлять и славить.

"Игра в слова - опасная забава…"

Игра в слова - опасная забава.
Иное слово злобно и лукаво.
Готово огнь разжечь и двинуть рать…
О, старости единственное право -
Спокойным словом страсти умерять.

"Пусть нас увидят без возни…"

Пусть нас увидят без возни,
Без козней, розни и надсады.
Тогда и скажется: "Они
Из поздней пушкинской плеяды".
Я нас возвысить не хочу.
Мы - послушники ясновидца…
Пока в России Пушкин длится,
Метелям не задуть свечу.

Афанасий Фет

Лишь сын шинкарки из-под Кенигсберга
Так рваться мог в российские дворяне
И так толково округлять поместья.
Его прозванье Афанасий Фет.
Об этом, впрочем, нам не надо знать -
Как втерся он в наследственную знать.
Не надо знать! И в этом счастье Фета.
В его судьбе навек отделена
Божественная музыка поэта
От камергерских знаков Шеншина.
Он не хотел быть жертвою прогресса
И стать рабом восставшего раба.
И потому ему свирели леса
Милее, чем гражданская труба.
Он этим редок, Афанасий Фет.
Другие, получив свои награды,
Уже совсем не слышали природы
И, майской ночи позабыв отрады,
Писали твердокаменные оды.
А он, с почтеньем спрятав в гардеробе
Придворные доспехи Шеншина,
Вдруг слышал, как в пленительной природе
Ночь трелью соловья оглашена.
Открыв окно величию вселенной,
Он забывал про действенность глаголов.
Да, человек он необыкновенный.
И что за ночь! Как месяц в небе молод!

Два стихотворения

I
Он заплатил за нелюбовь Натальи.
Все остальное - мелкие детали:
Интриги, письма - весь дворцовый сор.
Здесь не ответ великосветской черни,
А истинное к жизни отвращенье,
И страсть, и ярость, и души разор.

А чья вина? Считайте наши вины
Те, что умеют сосчитать свои,
Когда уже у самой домовины
Сошлись концы любви и нелюбви.

И должен ли при сем беречься гений?
О страхе должен думать тот, другой,
Когда перед глазами поколений
В запал курок спускает нетугой.

II
Что остается? Поздний Тютчев?
Казалось, жизнь ложится в масть.
Уже спокоен и невлюбчив.
И вдруг опять - стихи и страсть.

Что остается? Поздний тоже,
Но, господа благодаря,
Вдруг упадающий на ложе
В шум платья, листьев, октября.

Что остается? Пушкин поздний?
Какой там - поздний! Не вчера ль -
Метель, селитры запах грозный,
И страсть, и гибель, и февраль…

Мастер

А что такое мастер?
Тот, кто от всех отличен
Своею сивой мастью,
Походкой и обличьем.

К тому ж он знает точно,
Что прочно, что непрочно,
И все ему подвластно -
Огонь, металл и почва.

Суббота, воскресенье -
Другим лафа и отдых,
Копаются с весельем
В садах и огородах.

А он калечит лапы
И травит горло ядом
С миниатюрным адом
Своей паяльной лампы.

Когда заря над морем
Зажжется, словно танкер,
Он с мастером таким же
Готов был выпить шкалик.

Но мастеров немного
Ему под стать придется.
И если не найдется,
Он выпьет с кем придется.

Не верь его веселью,
Ведь мастера лукавы
И своему изделью
Желают вечной славы,

А не похвал в застолье
Под винными парами.
Зачем? Ведь он же мастер,
И смерть не за горами.

Погост

Здесь, возле леса, с краю поля
Погост сияет небольшой,
Где на рассвете, птицам вторя,
Душа беседует с душой.

И эти тихие беседы
Легки, как утренний туман,
В них веют радости и беды
Когда-то живших поселян.

Беседуют односельчане -
Родня, соседи, свояки -
Под вековое величанье
Дубравы, поля и реки.

И ни ограды, ни гранита -
Одни воздушные струи
Вдруг всплакивают сквозь ракиту
Протяжливо, как плачеи.

Я знаю кладбища другие
Вблизи огромных городов,
Где все погибели людские
Положены во сто рядов.

И кажется там громче горе
И комья глины тяжелей,
Чем здесь, в заброшенном просторе,
У края леса и полей,

Где разбегаются подросты,
В себя вбирая сок и свет…
Растут огромные погосты,
А к малым зарастает след.

Три стихотворения

Памяти М. Петровых

I

Спи, Мария, спи.
Воздух над тобой
До высот небесных
Полон тишиной.

Дерево в ночи -
Изваянье дыма.
Спи, Мария, спи.
Пробужденья нет.

А когда потом
Мы с тобой очнемся,
Разбегутся листья
По тугой воде.

II
Во сне мне послышался голос,
Так тихо, что я не проснулся,
И сон мой к последнему вздоху
Как будто в тот миг прикоснулся.

К последнему вздоху Марии,
Который настолько был легким,
Что словно уже относился
К бессмертью души, а не к легким.

На миг, что почти неприметен,
Сошлись непохожие двое -
С ее сновиденьем бессмертным
Мое сновиденье живое.

III
И вот уже больше недели,
Как кончилась вся маета,
Как очи ее не глядели
И не говорили уста.

Казалось, что все это рядом,
Но это уже за чертой,
Лишь память не тронута хладом
И не обнята немотой.

И можно ли страхам и ранам
Позволить себя одолеть?
Лишь память, лишь память дана нам,
Чтоб ею навеки болеть.

"Скрепляют болезни и смерти…"

С. Н.

Назад Дальше