"Для себя, а не для другого…"
Для себя, а не для другого
Я тебя произвел на свет…
Произвел для грозного бога -
Сам ты будешь держать ответ.Ты и радость, ты и страданье,
И любовь моя - малый Петр.
Из тебя ночное рыданье
Колыбельные слезы пьет.
"Выйти из дому при ветре…"
Выйти из дому при ветре,
По непогоду выйти.
Тучи и рощи рассветны
Перед началом событий.Холодно. Вольно. Бесстрашно.
Ветрено. Холодно. Вольно.
Льется рассветное брашно.
Я отстрадал - и довольно!Выйти из дому при ветре
И поклониться отчизне.
Надо готовиться к смерти
Так, как готовятся к жизни…
"Наверное, слишком уверенно…"
Наверное, слишком уверенно
Считаю, что прожил не зря.
Так думает старое дерево,
Роняя в конце декабря
Веселые желтые листья
И зорям на память даря.
"Отгремели грозы…"
Отгремели грозы.
Завершился год.
Превращаюсь в прозу,
Как вод - в лед.
"А слово - не орудье мести! Нет!.."
А слово - не орудье мести! Нет!
И, может, даже не бальзам на раны.
Оно подтачивает корень драмы,
Разоблачает скрытый в ней сюжет.Сюжет не тот, чьи нити в монологе,
Который знойно сотрясает зал.
А слово то, которое в итоге
Суфлер забыл и ты не подсказал.
"Вот и все. Смежили очи гении…"
Вот и все. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и вяло и темно.
Как нас чествуют и как нас жалуют
Нету их. И все разрешено.
Армения
Здесь Арарата древнее господство
Доносит из пастушеских времен
Мычанье и свирели скотоводства
И ремесла жужжание и звон.Здесь так вверху напряжено пространство,
Что ночью слышно натяженье струн.
В миниатюрах раннего христианства
Иуда глуп, розовощек и юн.Страданья разоренных вилайетов,
Забытые уже в иных местах,
До сей поры рождают у поэтов
Грозу в глазах и песню на устах.
"Стихи читаю Соколова…"
Стихи читаю Соколова -
Не часто, редко, иногда.
Там незаносчивое слово,
В котором тайная беда.И хочется, как чару к чаре,
К его плечу подать плечо -
И от родства, и от печали,
Бог знает от чего еще!..
"Поэзия пусть отстает…"
Поэзия пусть отстает
От просторечья -
И не на день, и не на год -
На полстолетья.За это время отпадет
Все то, что лживо.
И в грудь поэзии падет
Все то, что живо.
Стихи о Дельвиге
I
Дельвиг… Лень… Младая дева…
Утро… Слабая метель…
Выплывает из напева
Детской елки канитель.Засыпай, окутан ленью.
В окнах - снега белизна.
Для труда и размышленья
Старость грубая нужна.И к чему, на самом деле,
Нам тревожить ход времен!
Белокурые метели…
Дельвиг… Дева… Сладкий сон…II
Две жизни не прожить.
А эту, что дана,
Не все равно - тянуть
длиннее иль короче?
Закуривай табак,
налей себе вина,
Поверь бессоннице
и сочиняй полночи.Нет-нет, не зря
хранится идеал,
Принадлежащий поколенью!..
О Дельвиг,
ты достиг такого ленью,
Чего трудом
не каждый достигал!
И в этом, может быть,
итог
Почти полвека,
нами прожитого,-
Промолвить Дельвигу
доверенное слово
И завязать шейной платок.
Ночной гость
Чаадаев, помнишь ли былое?
А. Пушкин
Наконец я познал свободу.
Все равно, какую погоду
За окном предвещает ночь.Дом по крышу снегом укутан.
И каким-то новым уютом
Овевает его метель.Спят все чада мои и други.
Где-то спят лесные пичуги.
Красногорские рощи спят.Анна спит. Ее сновиденья
Так ясны, что слышится пенье
И разумный их разговор.Молодой поэт Улялюмов
Сел писать. Потом, передумав,
Тоже спит - ладонь под щекой.Словом, спят все шумы и звуки,
Губы, волосы, щеки, руки,
Облака, сады и снега.Спят камины, соборы, псальмы,
Спят шандалы, как написал бы
Замечательный лирик Н.Спят все чада мои и други.
Хорошо, что юные вьюги
К нам летят из дальней округи,
Как стеклянные бубенцы.Было, видно, около часа.
Ко-то вдруг ко мне постучался.Незнакомец стоял в дверях.
Он вошел, похож на Алеко.
Где-то этого человека
Я встречал. А может быть - нет.Я услышал: всхлипнула тройка
Бубенцами. Звякнула бойко
И опять унеслась в снега.Я сказал: - Прошу! Ради бога!
Не трудна ли была дорога? -
Он ответил: - Ах, пустяки!И не надо думать о чуде.
Ведь напрасно делятся люди
На усопших и на живых.Мне забавно времен смешенье.
Ведь любое наше свершенье
Независимо от времен.Я ответил: - Может, вы правы,
Но сильнее нету отравы,
Чем привязанность к бытию.Мы уже дошли до буколик,
Ибо путь наш был слишком горек,
И ужасен с временем спор.Но есть дней и садов здоровье,
И поэтому я с любовью
Размышляю о том, что есть.Ничего не прошу у века,
Кроме звания человека,
А бессмертье и так дано.Если речь идет лишь об этом,
То не стоило быть поэтом.
Жаль, что это мне суждено.Он ответил: - Да, хорошо вам
Жить при этом мненье готовом,
Не познав сумы и тюрьмы.Неужели возврат к истокам
Может в этом веке жестоком
Напоить сердца и умы?Не напрасно ли мы возносим
Силу песен, мудрость ремесел,
Старых празднеств брагу и сыть?
Я не ведаю, как нам быть.Длилась ночь, пока мы молчали.
Наконец вдали прокричали
Предрассветные петухи.Гость мой спал, утопая в кресле.
Спали степи, разъезды, рельсы,
Дымы, улицы и дома.Улялюмов на жестком ложе
Прошептал, терзаясь: - О боже!
И добавил: - Ах, пустяки!Наконец сновиденья Анны
Задремали, стали туманны,
Растеклись по глади реки.
"Надо себя сжечь…"
Надо себя сжечь
И превратиться в речь.Сжечь себя дотла,
Чтоб только речь жгла.
"Кто устоял в сей жизни трудной…"
Д. К.
Кто устоял в сей жизни трудной,
Тому трубы не страшен судной
Звук безнадежный и нагой.
Вся наша жизнь - самосожженье,
Но сладко медленное тленье
И страшен жертвенный огонь…
Маркитант
Фердинанд, сын Фердинанда,
Из утрехтских Фердинандов
Был при войске Бонапарта
Маркитант из маркитантов.Впереди гремят тамбуры,
Трубачи глядят сурово.
Позади плетутся фуры
Маркитанта полкового.Предок полулегендарный,
Блудный отпрыск ювелира
Понял, что нельзя бездарней
Жить, не познавая мира.Не караты, а кареты.
Уйма герцогов и свиты.
Офицеры разодеты.
Рядовые крепко сшиты.Бонапарт короны дарит
И печет свои победы.
Фердинанд печет и жарит
Офицерские обеды.Бонапарт диктует венским,
И берлинским, и саксонским.
Фердинанд торгует рейнским,
И туринским, и бургонским.Бонапарт идет за Неман,
Что весьма неблагородно.
Фердинанд девицу Нейман
Умыкает из-под Гродно.Русский дух, зима ли, бог ли
Бонапарта покарали.
На обломанной оглобле
Фердинанд сидит в печали.Вьюга пляшет круговую.
Снег валит в пустую фуру.
Ах, порой в себе я чую
Фердинандову натуру!..Я не склонен к аксельбантам,
Не мечтаю о геройстве.
Я б хотел быть маркитантом
При огромном свежем войске.
Брейгель
(Картина)
Мария была курчава.
Толстые губы припухли.
Она дитя качала,
Помешивая угли.Потрескавшейся, смуглой
Рукой в ночное время
Помешивала угли.
Так было в Вифлееме.Шли пастухи от стада,
Между собой говорили:
- Зайти, узнать бы надо,
Что там в доме Марии?Вошли. В дыре для дыма
Одна звезда горела.
Мария была нелюдима.
Сидела, ребенка грела.И старший воскликнул: - Мальчик!
И благословил ее сына.
И, помолившись, младший
Дал ей хлеба и сыра.И поднял третий старец
Родившееся чадо.
И пел, что новый агнец
Явился среди стада.Да минет его голод,
Не минет его достаток.
Пусть век его будет долог,
А час скончания краток.И желтыми угольками
Глядели на них бараны,
Как двигали кадыками
И бороды задирали.И, сотворив заклинанье,
Сказали: - Откроем вены
Баранам, свершим закланье,
Да будут благословенны!Сказала хрипло:- Баранов
Зовут Шошуа и Мадох.
И богу я не отдам их,
А также ягнят и маток.- Как знаешь,- они отвечали,
Гляди, не накликай печали!..-
Шли, головами качали
И пожимали плечами.
Позднее лето
Вы меня берегите, подмосковные срубы,
Деревянные ульи медового лета.
Я люблю этих сосен гудящие струны
И парного тумана душистое млеко.Чем унять теребящую горечь рябины,
Этот вяжущий вкус предосеннего сока?
И смородинных листьев непреоборимый
Запах? Чувствуют - им увядать недалеко.Промелькнет паутинка, как первая проседь,
Прокричит на сосне одинокая птица.
И пора уже прозу презренную бросить,
Заодно от поэзии освободиться.
"И вот однажды ночью…"
И вот однажды ночью
Я вышел. Пело море.
Деревья тоже пели.
Я шел без всякой цели.
Каким-то тайным звуком
Я был в ту пору позван.
И к облакам и звездам
Я шел без всякой цели.
Я слышал, как кипели
В садах большие липы.
Я шел без всякой цели
Вдоль луга и вдоль моря.
Я шел без всякой цели,
И мне казались странны
Текучие туманы.
И спали карусели.
Я шел без всякой цели
Вдоль детских развлечений
Качелей, каруселей,
Вдоль луга и вдоль моря,
Я шел в толпе видений,
Я шел без всякой цели.
Залив
(1978-1981)
"Повтори, воссоздай, возверни…"
Повтори, воссоздай, возверни
Жизнь мою, но острей и короче.
Слей в единую ночь мои ночи
И в единственный день мои дни.День единственный, долгий, единый,
Ночь одна, что прожить мне дано.
А под утро отлет лебединый -
Крик один и прощанье одно.
"Мы не меняемся совсем…"
И. К.
Мы не меняемся совсем.
Мы те же, что и в детстве раннем.
Мы лишь живем. И только тем
Кору грубеющую раним.Живем взахлеб, живем вовсю,
Не зная, где поставим точку.
И все хоронимся в свою
Ветшающую оболочку.
"Дай мне нынче выйти в полночь…"
Дай мне нынче выйти в полночь
В незастегнутом пальто.
Не нужна ничья мне помощь,
И не нужен мне никто.
И не важно даже - худо
Или хорошо у нас.
Просто я шататься буду,
Несмотря на поздний час.Потому что в эту полночь,
Раскачавшую прибой,
Вдруг очнешься и припомнишь,
И узнаешь, что с тобой.
Средь шумного бала
Когда среди шумного бала
Они повстречались случайно,
Их встреча, казалось сначала,
Была не нужна и печальна.Он начал с какого-то вздора
В своем ироническом тоне.
Но, не поддержав разговора,
Она уронила ладони.И словно какая-то сила
Возникла. И, как с палимпсеста,
В чертах ее вдруг проступила
Его молодая невеста -Такой, как тогда, на перроне,
У воинского эшелона,
И так же платочек в ладони
Сжимала она обреченно.И в нем, как на выцветшем фото,
Проявленном в свежем растворе,
Вдруг стало пробрезживать что-то
Былое в лице и во взоре.Вдвоем среди шумного бала
Ушли они в давние даты.
- Беда,- она тихо сказала,-
Но оба мы не виноваты.Меж нашей разлукой и встречей
Война была посередине.
И несколько тысячелетий
Невольно нас разъединили.- Но как же тогда, на вокзале,
Той осенью после победы,-
Вы помните, что мне сказали
И мне возвратили обеты?- Да, помню, как черной вдовою
Брела среди пасмурных улиц.
Я вас отпустила на волю,
Но вы же ко мне не вернулись…Вот так среди шумного бала,
Где встретились полуседыми,
Они постигали начало
Беды, приключившейся с ними.Все, может быть, было уместно:
И празднества спад постепенный,
И нежные трубы оркестра,
Игравшего вальс довоенный.
"Обратно крути киноленту…"
Обратно крути киноленту,
Механик, сошедший с ума,
К тому небывалому лету,
За коим весна и зима!Крути от июня до мая
Обратного времени ход,
Что стало моим - отнимая,
Приход превращая в уход.Пускай разомкнутся объятья,
Окажется шляпа в руке.
И слезы в минуту отъятья
Покатятся вверх по щеке.Спиною подамся к перрону,
Прощанью бессмысленно рад,
Рукою махну изумленно,
И поезд потянет назад.Уйдут станционные зданья,
Просторный откроется вид.
И смутное счастье незнанья
Тревожно черты озарит.Крути мою ленту обратно.
Злорадствуй, механик шальной.
Зато я увижу двукратно
Все то, что случилось со мной.Я прожил ни много ни мало
Счастливых и сумрачных лет.
Я фильм досмотрю до начала
И выйду из зала на свет…
Памяти юноши
Жаль юношу Илюшу Лапшина,
Его война убила.
За что ему столь рано суждена
Солдатская могила!Остались письма юноши домой.
Их суть прекрасна.
А та, что не успела стать вдовой,
Его ждала напрасно.Он был когда-то маменькин сынок
И перцу до войны не нюхал.
Но был мечтатель с головы до ног.
И вышел крепок духом.И, вылетев из доброго гнезда,
Он привыкал к недолям.
И понимал, что горняя звезда
Горит над ратным полем.А кто сказал, что с самых нежных дней
Полезней опыт слезный
И что высокий дух всего верней
Воспитывают розгой?В профессорской квартире, где он жил,
В квартире деда,
Бывало, сизой тучей дым кружил
И за полночь текла беседа.Мы прямо в сад сигали из окна,
Минуя двери.
Я помню откровенность Лапшина,
Признанья в общей вере.Вокруг весна, рассветная Москва,
Восторженные прозелиты.
Зарю поддерживали дерева,
Как темные кариатиды.Здесь за глухим забором и сейчас -
Тишайший Институтский,
А в двух шагах, торжественно светясь,
Ампир располагался русский.Здесь улицы и парки Лапшина,
Здесь жил он, здесь учился в школе,
Но черной тучей близилась война.
И мы расстались вскоре.Расстались. Как ровесники мои -
Навеки расставались.
И я не ведал о судьбе Ильи,
Покуда не отвоевались.Прощай, Илья, прощай, Москва тех лет,
Прощай, булыжник Божедомки,
Больничный сад, где на воротах лев.
Весны блаженные потемки.Прощай и ты, рассветная звезда,
Подобная сияющему глазу.
И все прощай, что прервалось тогда,
Жестоко, может быть, но сразу!..
Ревность
Я влюблен. Мне пятнадцать. Она холодна.
Я, отвергнутый, к ней не иду на рожденье.
Жить мне невмоготу. Испиваю до дна
Нелюбовь, одиночество и униженье.За дворами сгорает заря на Москве.
Наблюдает пожар каланча на Сущевке.
Опускается сумрак. Как при волшебстве,
Фонарей зажигаются длинные четки.Во Втором Самотечном пустынно. Туда
Лишь бродячие псы совершают набеги.
Но над снегом горит высоко, как звезда,
Золотое окошко, висящее в небе.Там она. Там на тюле ее силуэт.
Там счастливый соперник ликует за чаем.
Я взбешен со всей силой пятнадцати лет.
Я в отчаянье. Но и жесток и отчаян.Образ сладостной мести мерещится мне.
Громкой славой увенчанный, в час неурочный,
Я въезжаю в столицу на белом коне.
Предо мной переулок Второй Самотечный.Открываются окна. Сияет луна.
Я проехал задумчив и взора не кинул.
Вслед мне в позднем раскаянье плачет она.
А соперник растерянный чай опрокинул.Нет! Тогда я не стану врага попирать,
Ибо мы не злопамятны и горделивы.
Лишь одною печалью могу покарать:
Будь счастлива, любимая! Будьте счастливы!
Звезда
Зима. Среди светил вселенной
Звезда, как камень драгоценный.
Я звездной карты не знаток,
Не знаю, кто она такая.
Против меня передовая
Глядит на северо-восток.И я, солдат двадцатилетний,
Счастливый тем, что я есть я.
В болотах Волховского фронта
Расположилась наша рота,
И жизнь моя, и смерть моя.Когда дойдет звезда до ветки,
Когда вернутся из разведки
И в маскхалатах пробегут
На лыжах в тыл, придет мне смена,
Настанет, как обыкновенно,
Блаженный сон на сто минут.Но я еще вернусь к рассвету
На пост. Звезду увижу эту.
Она как свет в окне жилья.
Не знаю, кто она такая,
Зачем она стоит, сверкая
И на меня покой лия.
Часовой
Л.К.
Нельзя не сменять часового,
Иначе заснет на посту.
Нельзя человека живого
Во всем уподобить кусту.Горячего чаю в землянке
Напиться ему не грешно.
Пускай переменит портянки
И другу напишет письмо.Пусть тело, что стыло и дрогло,
Задремлет - и вся недолга,
Забыв о величии долга,
Не помня себя и врага.
Свободный стих
Я рос соответственно времени.
В детстве был ребенком.
В юности юношей.
В зрелости зрелым.Потому в тридцатые годы
я любил тридцатые годы,
в сороковые
любил сороковые.А когда по естественному закону
время стало означать
схождение под склон,
я его не возненавидел,
а стал понимать.В шестидесятые годы
я понимал шестидесятые годы.
И теперь понимаю,
что происходит
и что произойдет
из того, что происходит.И знаю, что будет со мной,
когда придет не мое время.
И не страшусь.