Березы, словно купола,
Видны в потемках еле-еле.
Черней вороньего пера
Ночное оперенье ели.
Море
Сначала только пальцем
Покатывало гальку
И плотно, словно панцирь,
Полнеба облегало,
Потом луна в барашках
Сверкала белым кварцем.
Потом пошло качаться.
И наконец взыграло.Когда взыграло море,
Душа возликовала,
Душа возликовала
И неба захотела,
И захотела ветра,
И грома, и обвала.
А чем она владела-
Того ей было мало!..
На Дунае
О краткое очарованье
Плывущих мимо кораблей!
А после разочарованье
От бронзы бывших королей.Сидят державные солдаты,
Как задремавшие орлы.
А корабли плывут куда-то,
Как освещенные балы.Здесь варвары на земли Рима
Запечатлели свой набег.
Но все равно - плывущий мимо
Прекрасней ставшего на брег.
Сиглигет
В той Венгрии, куда мое везенье
Меня так осторожно привело,
Чтоб я забыл на время угрызенья
И мною совершаемое зло,В том Сиглигете возле Балатона,
В том парке, огороженном стеной,
Где горлинки воркуют монотонно,-
Мое смятенье спорит с тишиной.Мне кажется, что вы - оживший образ
Той тишины, что вы ее родня.
Не потому ли каждая подробность,
Любое слово мучают меня.И даже, может быть, разноязычье
Не угнетает в этой тишине,
Ведь не людская речь, а пенье птичье
Нужней сегодня было вам и мне.
Соловьи Ильдефонса Константы
Ильдефонс-Константы Галчинский дирижирует соловьями:
Пиано, пианиссимо, форте, аллегро, престо!
Время действия - ночь. Она же и место.
Сосны вплывают в небо романтическими кораблями.Ильдефонс играет на скрипке, потом на гитаре,
И вновь на скрипке играет Ильдефонс-Константы Галчинский.
Ночь соловьиную трель прокатывает в гортани.
В честь прекрасной Натальи соловьи поют по-грузински.Начинается бог знает что: хиромантия, волхвованье!
Зачарованы люди, кони, звезды. Даже редактор,
Хлюпая носом, платок нашаривает в кармане,
Потому что еще никогда не встречался с подобным фактом.Константы их утешает: "Ну что распустили нюни!
Ничего не случилось. И вообще ничего не случится!
Просто бушуют в кустах соловьи в начале июня.
Послушайте, как поют! Послушайте: ах, как чисто!"Ильдефонс забирает гитару, обнимает Наталью,
И уходит сквозь сиреневый куст, и про себя судачит:
"Это все соловьи. Вишь, какие канальи!
Плачут, черт побери. Хотят - не хотят, а плачут!.."
Ветреный вечер
Взлетает пернатая птица,
И ветер пернатый щебечет,
Пернатое дерево мчится
И перья горючие мечет.И вечер снимается с места
И наискось мчит к небосклону.
Как огненный кочет с насеста,
Слетают багряные клены.Слетают багровые тучи,
Взлетают лиловые дымы.
Предметы легки и летучи,
Свистящи и неудержимы…
Весенний гром
За горой открывается Павшино,
А оттуда - по левой руке -
Стоэтажно, победно и башенно
Встало облако невдалеке.Так высоко оно и расправлено
И такая в нем гордая стать,
Что роскошную оду Державина
Начинаешь невольно читать.И на облачном светлом нагории
Поднимаются, полные сил,
Алексеи, Платоны, Григории
В белизне полотна и лосин,Чтоб с громами зелеными, юными
Сдвинуть чары курчавых пиров
И злащеными грянуть перунами
По листве красногорских дубров.
"Был ливень. И вызвездил крону…"
Был ливень. И вызвездил крону.
А по иссякании вод,
Подобно огромному клену,
Вверху замерцал небосвод.Вкруг дерева ночи чернейшей
Легла золотая стезя.
И - молнии в мокрой черешне -
Глаза.
Таллинская песенка
Хорошо уехать в Таллин,
Что уже снежком завален
И уже зимой застелен,
И увидеть Элен с Яном,
Да, увидеть Яна с Элен.Мне ведь многого не надо,
Мой приезд почти бесцелен
Побродить по ресторанам,
Постоять под снегопадом
И увидеть Яна с Элен,
Да, увидеть Элен с Яном.И прислушаться к метелям
Что шуруют о фрамугу,
И увидеть: Ян и Элен,
Да, увидеть - Ян и Элен
Улыбаются друг другу.А однажды утром рано
Вновь отъехать от перрона
Прямо в сторону бурана,
Где уже не будет Элен,
Где уже не будет Яна.
Да, ни Элен и ни Яна…
Предместье
Там наконец, как пуля из ствола,
Поезд метро вылетает из-под земли.
И вся округа наклонна.Там дивная церковь,
Оранжевая с белым,
Слегка накренясь, как в танце на льду,
Медленно откатывается вбок.Там, в поредевших рощах,
Белые дома -
Макеты рационального воображения.
Но земля не занята городом.Там воздух листвен.
Там иволга садится на балкон.Там балконные двери -
Летки человеческого пчельника.
Вечером светятся окна
Пузырьками искусственных сотов.Там ветер намывает флаг,
И свежее полотнище, пахнущее арбузом,
Хлобыщет в небо.
Конец Пугачева
Вьются тучи, как знамена,
Небо - цвета кумача.
Мчится конная колонна
Бить Емельку Пугача.А Емелька, царь Емелька,
Страхолюдина-бандит,
Бородатый, пьяный в стельку,
В чистой горнице сидит.Говорит: "У всех достану
Требушину из пупа.
Одного губить не стану
Православного попа.Ну-ка, батя, сядь-ка в хате,
Кружку браги раздави.
И мои степные рати
В правый бой благослови!.."Поп ему: "Послушай, сыне!
По степям копытный звон.
Слушай, сыне, ты отныне
На погибель обречен…"Как поднялся царь Емеля:
"Гей вы, бражники-друзья!
Или силой оскудели,
Мои князи и графья?"Как он гаркнул: "Где вы, князи?!"
Как ударил кулаком,
Конь всхрапнул у коновязи
Под ковровым чепраком.Как прощался он с Устиньей,
Как коснулся алых губ,
Разорвал он ворот синий
И заплакал, душегуб."Ты зови меня Емелькой,
Не зови меня Петром.
Был, мужик, я птахой мелкой,
Возмечтал парить орлом.Предадут меня сегодня,
Слава богу - предадут.
Быть (на это власть господня!)
Государем не дадут…"Как его бояре встали
От тесового стола.
"Ну, вяжи его,- сказали,-
Снова наша не взяла".
Пестель, поэт и Анна
Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем".
Он думал: "И конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье".
- Позвольте мне чубук, я закурю.
- Пожалуйте огня.
- Благодарю.А Пушкин думал: "Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?"Шел разговор о равенстве сословий.
- Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет условий.
И посему дворянства назначенье -
Хранить народа честь и просвещенье.
- О да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев…- Мужицкий бунт бессмыслен…-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"- Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
- Ах, русское тиранство - дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
"Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей".
- Но тупость рабства сокрушает гений!
- В политике кто гений - тот злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе, и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.Заговорили о любви.
- Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
- Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.
Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник -
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: "Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них".
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"
Святогорский монастырь
Вот сюда везли жандармы
Тело Пушкина (О, милость
Государя!). Чтоб скорей,
Чтоб скорей соединилось
Тело Пушкина с душой
И навек угомонилось.Здесь, совсем недалеко
От Михайловского сада,
Мертвым быть ему легко,
Ибо жить нигде не надо.
Слава богу, что конец
Императорской приязни
И что можно без боязни
Ждать иных, грядущих дней.
Здесь, совсем недалеко
От Михайловского дома,
Знать, что время невесомо,
А земля всего родней,-
Здесь, совсем невдалеке
От заснеженной поляны,
От Тригорского и Анны,
От мгновенья Анны Керн;
Здесь - на шаг от злой судьбы,
От легенд о счастье мнимом,
И от кухни, полной дымом,
И от девичьей избы.Ах, он мыслил об ином,
И тесна казалась клетка…
Смерть! Одна ты домоседка
Со своим веретеном!
Вот сюда везли жандармы
Тело Пушкина… Ну что ж!
Пусть нам служит утешеньем
После выплывшая ложь,
Что его пленяла ширь,
Что изгнанье не томило…
Здесь опала. Здесь могила.
Святогорский монастырь.
Блок. 1917
В тумане старые дворцы
Хирели,
Красногвардейские костры
Горели.
Он вновь увидел на мосту
И ангела, и высоту.
Он вновь услышал чистоту
Свирели.Не музыка военных флейт,
Не звездный отблеск эполет,
Не павший ангел, в кабарет
Влетевший - сбросить перья…
Он видел ангела, звезду,
Он слышал флейту, и на льду
Невы он видел полынью
Рождественской купелью.Да, странным было для него
То ледяное рождество,
Когда солдатские костры
Всю ночь во тьме не гасли.
Он не хотел ни слов, ни встреч,
Немела речь,
Не грела печь,
Студеный ветер продувал
Евангельские ясли.Волхвы, забившись в закутки,
Сидели, кутаясь в платки,-
Пережидали хаос.
И взглядывали из-за штор,
Как полыхал ночной костер,
Как пламя колыхалось."Волхвы! Я понимаю вас,
Как трудно в этот грозный час
Хранить свои богатства,
Когда веселый бунтовщик
К вам в двери всовывает штык
Во имя власти и земли,
Республики и братства.Дары искусства и наук,
Сибирских руд, сердечных мук,
Ума и совести недуг -
Вы этим всем владели.
Но это все не навсегда.
Есть только ангел и звезда,
Пустые ясли и напев
Той, ледяной свирели".Да, странным было для него
То ледяное рождество
Семнадцатого года.
Он шел и что-то вспоминал,
А ветер на мосту стенал,
И ангел в небе распевал:
"Да здравствует свобода!"На мосте грелись мужики,
Веселые бунтовщики.
Их тени были велики.
И уходили патрули
Вершить большое дело.
Звезда сияла. И во мгле
Вдали тревогу пел сигнал.
А рядом "Интернационал"
Свирель тревожно пела.Шагал патруль. Вот так же шли
В ту ночь седые пастухи
За ангелом и за звездой,
Твердя чужое имя.
Да, странным было для него
То ледяное рождество,
Когда солому ветер греб
Над яслями пустыми.Полз броневик. Потом солдат
Угрюмо спрашивал мандат.
Куда-то прошагал отряд.
В котле еда дымилась.
На город с юга шла метель.
Замолкли ангел и свирель.
Снег запорошивал купель.
И все в снегу затмилось…
Смерть поэта
Что ж ты заводишь
Песню военну,
Флейте подобно,
Милый снегирь?
Державин
Я не знал в этот вечер в деревне,
Что не стало Анны Андревны,
Но меня одолела тоска.
Деревянные дудки скворешен
Распевали. И месяц навешен
Был на голые ветки леска.Провода электрички чертили
В небесах невесомые кубы.
А ее уже славой почтили
Не парадные залы и клубы,
А лесов деревянные трубы,
Деревянные дудки скворешен.
Потому я и был безутешен,
Хоть в тот вечер не думал о ней.Это было предчувствием боли,
Как бывает у птиц и зверей.Просыревшей тропинкою в поле,
Меж сугробами, в странном уборе
Шла старуха всех смертных старей.
Шла старуха в каком-то капоте,
Что свисал, как два ветхих крыла.
Я спросил ее: "Как вы живете?"
А она мне: "Уже отжила…"В этот вечер ветрами отпето
Было дивное дело поэта.
И мне чудилось пенье и звон.
В этот вечер мне чудилась в лесе
Красота похоронных процессий
И торжественный шум похорон.С Шереметьевского аэродрома
Доносилось подобие грома.
Рядом пели деревья земли:
"Мы ее берегли от удачи,
От успеха, богатства и славы,
Мы, земные деревья и травы,
От всего мы ее берегли".И не ведал я, было ли это
Отпеванием времени года,
Воспеваньем страны и народа
Или просто кончиной поэта.
Ведь еще не успели стихи,
Те, которыми нас одаряли,
Стать гневливой волною в Дарьяле
Или ветром в молдавской степи.Стать туманом, птицей, звездою,
Иль в степи полосатой верстою
Суждено не любому из нас.
Стихотворства тяжелое бремя
Прославляет стоустое время.
Но за это почтут не сейчас.Ведь она за свое воплощенье
В снегиря царскосельского сада
Десять раз заплатила сполна.
Ведь за это пройти было надо
Все ступени рая и ада,
Чтоб себя превратить в певуна.Все на свете рождается в муке -
И деревья, и птицы, и звуки.
И Кавказ. И Урал. И Сибирь.
И поэта смежаются веки.
И еще не очнулся на ветке
Зоревой царскосельский снегирь.
"Я вышел ночью на Ордынку…"
А. А.
Я вышел ночью на Ордынку.
Играла скрипка под сурдинку.
Откуда скрипка в этот час -
Далеко за полночь, далеко
От запада и до востока -
Откуда музыка у нас?
"Листвой наполнены деревья…"
Листвой наполнены деревья,
Деревьями наполнен сад,
А где-то в высшем измеренье
Садами полнится закат.Но так бывает слишком редко
И если сильно повезет,
Чтоб смыслы высшего порядка
Загромождали горизонт.А чаще нерадивый кравчий
Не льет нам чашу дополна…
И тщетно бьется лист, приставший
К стеклу туманного окна.
Зима настала
В первую неделю
Остекленели
Глаза воды.
Во вторую неделю
Закоченели
Плечи земли.
В третью неделю
Загудели
Метели
Зимы.В первую неделю
Я духом пал.
Во вторую неделю
Я чуда ждал.
А в третью неделю,
Как снег упал,
Хорошо мне стало.
Зима настала.
С эстрады
Вот я перед вами стою. Я один.
Вы ждете какого-то слова и знанья,
А может - забавы. Мол, мы поглядим,
Здесь львиная мощь или прыть обезьянья.А я перед вами гол как сокол.
И нет у меня ни ключа, ни отмычки.
И нету рецепта от бед и от зол.
Стою перед вами, как в анатомичке.Учитесь на мне. Изучайте на мне
Свои неудачи, удачи, тревоги.
Ведь мы же не клоуны,
но мы и не боги.
И редко случается быть на коне!Вот я перед вами стою. Я один.
Не жду одобрения или награды.
Стою у опасного края эстрады,
У края, который непереходим.
"Я рано встал. Не подумав…"
Я рано встал. Не подумав,
Пошел, куда повели,
Не слушая вещих шумов
И гулов своей земли.Я был веселый и странный,
Кипящий и ледяной,
Готовый и к чести бранной,
И к слабой славе земной.Не ведающий лукавства,
Доверчивый ко словам,
Плутал я - не заплутался,
Ломал себя - не сломал.Тогда началась работа
Характера и ума,
Восторг, и пот, и ломота,
Бессонница, и луна.И мука простого помола
Под тяжким, как жернов, пером,
И возле длинного мола -
Волны зеленой излом…И солоно все, и круто,
И грубо стало во мне.
И даже счастья минута.
И ночь. И звезды в окне.
Волна и камень
(1970-1974)
"То осень птицы легче…"
То осень птицы легче
Опустится на плечи
Осиновым листом…
Но это все потом.И графика пейзажей,
Изображенных сажей
На воздухе пустом…
Но это все потом.А что было вначале?
Какие-то печали,
Вошедшие в мой дом…
Нет! Это все потом!
"В воздухе есть напряженье…"
В воздухе есть напряженье
Солнечной грубой зимы.
Может быть, это - бесснежье
Остро почуяли мы.То, что замыслено где-то,
Осуществляется в нас:
Перемещение света
И уплотнение масс.Наши бессмертные души
Зреют не в нас, а вовне.
И, загораясь снаружи,
Перегорают во мне.
"Возвращенье от Анны…"
Возвращенье от Анны,
Возвращенье ко мне.
Отпаденье от камня,
Восхожденье к волне.До свидания, память,
До свиданья, война,
До свидания, камень,
И да будет волна!Память - смертным отрада,
Камень - мертвым почет.
А благая прохлада
Пусть течет и течет.