- А мне что за дело? И как плохо вы меня знаете! Я бы поклялась сто, тысячу раз во всем, чего бы ни потребовали, на Евангелии, на распятии… не бледнея!.. Я ни перед чем бы не отступила, чтобы только вырвать вас у смерти!..
В порыве страсти принцесса не помнила себя; глаза ее сверкали, восторг сиял в улыбке.
- Эта странная речь вас удивляет, - продолжала она, - и вы спрашиваете себя, быть может, отчего во мне столько усердия и столько огня?
- Да, отчего? - спросил Гуго, не сводя с нее глаз.
Она схватила его за руку и увлекла в большую комнату перед спальней; при ярком огне свечей, освещавших ее прекрасное лицо, бледная, взволнованная, подавленная страстью, она сказала ему дрожащим голосом:
- Помните ли вы, как однажды вечером в замке в окрестностях Блуа, почти в ту самую минуту, как ваша очарованная молодость готова была заговорить языком страсти с другой женщиной, вы вдруг почувствовали в темной галерее горячее дыхание уст, встретившихся с вашими?
- Как! Этот поцелуй?..
- Я подарила его вам… и вы хотели схватить меня, но я убежала.
- Вы! Вы!.. Это были вы?
- Да, я! Ах!.. Я почувствовала, что этот поцелуй связал меня с вами навеки…
Ослепленный, очарованный, Гуго смотрел на это милое лицо, сиявшее огнем страсти. Зеленые глаза Леоноры сверкали. Он открыл рот, чтобы заговорить; она коснулась рукой его губ и произнесла:
- Ах! Не нужно портить эту чудную минуту изъявлениями благодарности! Я действую из одного эгоизма. Что вы сделали, чтобы внушить мне такую любовь? Ничего. Я полюбила вас с первой минуты, как увидела, сама того не зная; я думала, что это просто симпатия к вашей молодости и к вашей храбрости, потом любовь заговорила во мне вдруг, внезапно… Я вся принадлежу вам. Я жила мыслью об вас, а между тем знаю, что вы мечтаете не обо мне!
Печаль разлилась по лицу ее, огонь потух в глазах.
- Ах я безумная! - проговорила она.
Две слезы выкатились из ее глаз; она собралась было уйти, но он удержал ее.
- За такую преданность можно заплатить, только пожертвовав целой жизнью!.. - воскликнул он. - Но чем она выше, беззаветнее, тем больше честь моя требует, чтобы я не употребил эту преданность во зло… Нет! Нет! Я не могу принять от вас приюта, не подвергая вас, быть может, таким же точно опасностям, какие грозят мне самому…
- Да, понимаю, - ответила принцесса с грустью. - Вам уж тяжело быть мне чем-нибудь обязанным! Вы не можете, вы не хотите быть мне благодарным, чтобы не похитить эту благодарность у другой! Вы хотите уйти от меня, уйти из этого дома, где мы с вами снова встретились! Уверьтесь, однако, прежде, возможно ли это.
Леонора взяла его за руку и через целый ряд темных комнат привела в кабинет с одним окном, выходившим на главный фасад отеля. Она подняла занавеску, и Гуго выглянул наружу. У столбика спал тряпичник, положив голову на свою корзинку, а в нескольких шагах от проезда ходили взад-вперед два солдата из дозора.
Затем они вошли в ту галерею, где уже был Гуго, и по маленькой внутренней лестнице поднялись в башенку на углу особняка, откуда из слухового окна видна была вся улица, вдоль которой тянулась стена сада. Двое часовых ходили по ней с ружьями на плече.
- Поручик Лоредан отказался от осмотра особняка, - прибавила принцесса Мамиани, - но не от надзора за ним. Попробуйте перепрыгнуть через эту стену! Разве вы хотите, чтобы та пуля, которая попадет в вас, поразила и меня в самое сердце, скажите?
- Что же делать? - воскликнул он.
- Идти за мной! Слушаться меня! - ответила принцесса.
Она склонилась к нему, прижавшись к его груди, как будто уже чувствовала рану, о которой говорила, и увлекла Гуго в ту комнату, где он еще недавно скрывался. Ее страсть передалась ему, и, нагнувшись к пылающему лицу принцессы, он произнес:
- Я остаюсь!
XX
Старое знакомство
Невозможно было, однако же, чтобы граф де Монтестрюк и принцесса Мамиани не одумались с рассветом. Гуго понимал, что его присутствие у принцессы рано или поздно откроется. Леонора ручалась, правда, за молчание Хлои, но оставаться долее значило компрометировать ее напрасно. Ничего не делать, скрываться - это значит почти признать себя виновным; но графа больше всего заботило положение самой принцессы, так великодушно предложившей ему приют у себя в доме.
Леонора видела отражение всех этих мыслей на его лице, как видна бывает тень от облака на прозрачном озере.
- Вы опять думаете меня покинуть, не правда ли? - спросила она.
- Да. Прежде всего вас самих я не имею права вмешивать в такое дело, в котором я смутно чувствую что-то недоброе. Я слишком вам обязан, и мне просто невыносима мысль, что у вас из-за меня могут возникнуть какие-нибудь неприятности… Потом мои два служителя, всегда готовые рисковать жизнью для моей защиты… я совсем потерял их из виду; где они теперь?
- Понимаю… но выйти и быть схваченным через десять шагов - разве этим можно принести им какую-нибудь пользу? Я смотрела на рассвете: те же люди караулят на тех же самых местах…
Принцессу прервал легкий шум: Хлоя постучалась в дверь и вошла.
- Там внизу, - сказала она, - какой-то человек в лохмотьях так настоятельно требует, чтобы его пустили к принцессе, что швейцар позвал меня… Этот человек клянется, что вы будете рады его видеть… Я посмотрела пристально ему в глаза… "Я такой уж болван, - сказал он мне, - что не умею хорошо объяснить; но мне сдается, что ваша госпожа поймет меня…"
- Как он сказал?.. Черт возьми! Да это же Коклико! - вскричал Гуго. - Позвольте ему прийти сюда.
Принцесса сделала знак, и почти тотчас вошел тот самый тряпичник, которого она видела спящим на улице. Он подбежал прямо к Гуго.
- А! Жив и здоров! Ну, я доволен! - воскликнул он.
Коклико огляделся вокруг, а потом добавил, улыбаясь:
- Клетка-то славная и красивая, но век в ней высидеть нельзя. Пора подумать, как из нее выйти.
- Слышите? - сказал Гуго, обращаясь к принцессе.
- Но, - вскрикнула она, - ведь там же люди, которые вас караулят!.. И если даже вы дадите им смелый отпор, то прибегут другие и схватят вас!
- Потому-то именно и нечего тут прибегать к смелости, - сказал Коклико своим спокойным, как всегда, голосом. - Сейчас она нам вовсе не нужна; довольно будет и хитрости.
Хлоя, слушавшая до сих пор, хотела было уйти.
- Нет! Нет! - сказал Коклико, удерживая ее за руку. - Вы, кажется мне, особа разумная; следовательно, будете нелишней на предстоящем совещании.
Хлоя встала за принцессой, поглядывая искоса на Гуго.
- Сам дьявол сидит в мошенниках, которые вас преследуют, - продолжал Коклико. - Тут кроется какое-то гнусное злодейство. Я разговорился с одним из тех, кого мы так славно поколотили. Он рассказал мне, что их начальник, какой-то Лоредан, слывет сыном…
- Капитана д’Арпальера, - прервала принцесса.
- А! Вы это знаете! Нам нельзя надеяться на пощаду… Кажется, Бриктайль подобрал этого Лоредана на мостовой в каком-то городе, отданном на разграбление после того, как его взяли приступом. Бриктайль - в первый и в последний раз в жизни, без сомнения, - сделал доброе дело: он взял бедного мальчугана, положил его к себе на седло и увез. Ребенок каким-то чудом остался жив, научился военному делу и стал, не знаю как, поручиком в дозоре, где его считают малым надежным.
- И каков же вывод? - спросил Гуго.
- Вывод, граф, следующий: нам нельзя рассчитывать ни на подкуп, ни на открытую силу. Лоредан принял свои меры: особняк окружен со всех сторон.
- Я была уверена!.. - сказала принцесса.
- Сокрушаться тут особенно нечего. Сколько рыбы проходит через сети! И я надеюсь доказать это.
- Каким образом? - спросила Леонора с живостью. - Если вам удастся, господин Коклико, то я знаю кое-кого, кто вам будет за это очень, очень благодарен.
- Э! Хоть я и болван, а все-таки иногда могу кое-что придумать! И тут вот эта самая барышня нам поможет.
Хлоя поклонилась и подошла поближе.
- Есть тут еще кто-нибудь, кроме нее, на кого можно было бы положиться? - спросил Коклико.
Принцесса и Хлоя переглянулись.
- Есть Паскалино, - сказала Хлоя, немного покраснев. - Я его знаю и могу поручиться, что он сделает все, что хотите, из любви к принцессе, если я его попрошу.
- Попросите, - кивнул Коклико, - и пусть он не слишком удивляется, если увидит незнакомого товарища, который понесет с ним принцессу в портшезе.
- А! Мне, значит, нужно выехать? - спросила принцесса.
- Да, принцесса, около полудня потрудитесь совершить прогулку в портшезе; вместе с Паскалино вас понесет граф де Монтестрюк, мой господин.
- А ты сам? - осведомился Гуго.
- Раз все видели, что сюда вошел тряпичник, надо, чтобы он и вышел на глазах у всех. Принцесса, надеюсь, позволит положить ваше платье к ней в портшез, под юбки… а барышня, ручающаяся нам за преданность доброго Паскалино, сумеет добыть еще и ливрею для графа.
- По милости принцессы у Паскалино есть две чистые ливреи, и он охотно отдаст ту, что получше, в распоряжение графа де Монтестрюка, если я его попрошу; они одного роста, я вчера чуть не ошиблась.
- Значит, платье у нас есть. Если только я не вернусь сюда, то в полдень можно отправляться в путь!
- И куда мы пойдем?.. - спросил Гуго.
- В такое место, где вам не будет грозить опасность; например, в баню или в какое-нибудь заведение, на хозяина которого можно положиться.
- На Прачечной улице есть лавка духов Бартолино: он земляк принцессы и многим ей обязан, - сказала Хлоя. - Я уверена, что он вам отопрет комнату за лавкой.
- Хлоя права, - кивнула принцесса, - без нее я бы об этом и не вспомнила…
- А я, - продолжал Коклико, - пойду разведчиком вперед… Кадур - совсем как поднятый собаками заяц: всегда возвращается в свою нору. Поэтому я пойду на Маломускусную улицу, где он наверняка уже нас поджидает… вы понимаете, что если бы его захватили или убили, то я бы узнал об этом от бездельников, с которыми разговаривал. Как только соберу сведения, тотчас побегу в лавку Бартолино, и мы составим новый план кампании… А пока барышня пусть походит здесь по соседству, будто с поручением от принцессы, и потом придет сказать нам, не случилось ли чего подозрительного… Если я опять вернусь в дом, после того как отсюда выйду, я могу возбудить подозрения…
Все так и устроилось, как говорил Коклико. Хлоя скоро вернулась с прогулки, не заметив ничего особенного; Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходом, поспешил отдать ей самую новую из своих ливрей, и в одну минуту Гуго оделся носильщиком портшеза. В назначенный час принцесса вышла с большой церемонией из растворенных настежь дверей особняка, а швейцар отдал ей честь алебардой; Коклико со своей корзинкой пошел сбоку.
Отойдя от особняка и уверившись, что все идет хорошо, тряпичник прибавил незаметно шагу и направился на Маломускусную улицу, где надеялся встретить Кадура. Не доходя до нее, он увидел мальчика, который первый рассказал им о бродящих у их дома подозрительных личностях. Угренок поглядывал во все стороны. Заметив это, Коклико подошел к нему.
- Ах, как хорошо, что вы переоделись! - воскликнул Угренок радостно.
- Есть, значит, новости?
- Еще бы! Ваши неприятели стоят на часах. Они не сходят с места с самого рассвета!
- А мой товарищ?
- Большой черномазый, что ворочает языком десять раз во рту, прежде чем заговорить? Он пришел… я успел его предупредить. Он задумал непременно войти домой…
- И вошел?
- Да, но через забор соседнего сада - перелез через три или четыре стены, а потом тем же путем опять ушел.
- Настоящая кошка, этот Кадур! А теперь?
- Он здесь, поблизости, в одном месте, которое я знаю… я могу провести вас к нему… Идите за мной издали. Куда я войду, и вы войдите тоже.
Угренок принялся скакать впереди, как заяц по борозде. Коклико шел сзади, посвистывая. Два или три человека, одетые как рабочие, ходили взад-вперед, зорко поглядывая во все стороны.
Войдя в пустынный переулок, Угренок, не оглядываясь, толкнул дверь кабака, стекла которой были завешаны грязными кусками красной материи, и проворно юркнул внутрь.
Коклико вошел за ним и с первого же взгляда узнал Кадура, хотя тот тоже был переодет. Араб сидел перед стаканом, к которому вовсе не притрагивался, положив локоть на стол и опираясь головой на руку. Коклико сел рядом на ту же скамейку.
- Ну? - спросил он, осушая стакан, стоявший перед арабом.
Кадур повернулся к нему; ни один мускул на лице у него не дрогнул.
- Наконец! - сказал он в ответ.
- Говори скорей! Нас ждет кое-кто, кто сильно о тебе беспокоится, между тем как я беспокоюсь о нем.
- Тогда и говорить нечего; пойдем.
- Дьявол, а не человек! - пробормотал Коклико себе под нос.
Кадур уже встал и, не отвечая, отворил дверь. Коклико увидел с удивлением, что он остановился перед ручной тележкой, которая стояла у стены кабака. Араб молча надел ремень себе на плечи, стал в оглобли и повез тележку. Тележка была полна салата и прочей зелени. Рот его растянулся в беззвучной усмешке. "Одна и та же мысль! - сказал себе Коклико. - Я - тряпичник, а он - огородник".
Коклико пошел вперед, Угренок бежал рядом с ним. В конце улицы мальчик замедлил шаг и, дернув его за полу, сказал:
- Послушайте, если бы я смел, я попросил бы вас об одной вещи.
- Говори, мальчуган, я буду очень рад услужить тебе.
- Потрудитесь сказать вашему господину, что здесь есть бедный сирота, который очень бы хотел служить ему всю жизнь.
- Значит, у тебя ни отца, ни матери? - спросил Коклико, продолжая идти.
- Ни брата, ни сестры.
- Хорошо! Я знаю кое-кого, кто был таким же, как и ты.
- Вы сами, может быть?
- Да, положись на меня.
Через полчаса после этого короткого разговора, продолжая один везти свою тележку, а другой нести свою корзинку, не обменявшись ни словом, ни взглядом, Кадур и Коклико пришли к лавке духов Бартолино. Коклико вошел первым, а Кадур за ним в узкий коридор, в глубине которого Хлоя, стоявшая на карауле, ввела их в темную комнатку, где Гуго и принцесса Мамиани сидели запершись.
- Вот и Кадур, - сказал Коклико, - попробуйте вырвать у него рассказ о том, что он видел.
- Дом караулят, - ответил араб, - но можно войти через окно, если нельзя через двери. Я все достал из шкафов: одежду, деньги, бумаги - и положил в тележку.
- А сверху морковь и репу, - пробормотал Коклико, потирая руки, - почти такой же болван, как и я, этот бедняга Кадур!
- Значит, все спасено? - спросил Гуго.
- Все.
- Теперь надо решаться, - объявил Коклико, - ясно, что мы не можем вечно жить ни в лавке с духами, ни в особняке принцессы. Да и не оставаться же нам навсегда в этих фиглярских костюмах!
Принцесса посмотрела на Гуго с тревогой. Вдруг Гуго ударил себя по лбу и спросил Кадура:
- Ты, должно быть, нашел среди бумаг запечатанный пакет?
- Разумеется.
- Иди и принеси его.
Кадур вышел.
- Мне позволено пустить в ход это письмо только в случае крайней необходимости, - продолжал Гуго, - или крайней опасности.
- Увы! Опасность грозит каждую минуту! - сказала принцесса.
- Придется, значит, прибегнуть к этому талисману, который мне дала моя мать, графиня де Шаржполь, в минуту разлуки.
Кадур вошел с пакетом в руке. Монтестрюк взял в волнении этот пакет, напоминавший ему о том счастливом, беззаботном времени, от которого теперь его отделяло столько событий. Гуго поцеловал шелковую нитку, обвязанную вокруг конверта руками графини, и разорвал верхний конверт; на втором, тоже запечатанном черной восковой печатью, он прочел следующий адрес, написанный дорогим почерком матери: "Графу де Колиньи от графини Луизы де Монтестрюк".
- Бедная, милая матушка! - прошептал он. - Будто вчера еще только она меня обнимала! - Гуго подавил волнение и, подняв голову, продолжил: - Ну теперь я пойду к графу де Колиньи и попрошу у него помощи и покровительства. Только не в этом костюме я должен явиться к нему: он должен помочь дворянину, и я хочу говорить с ним, как дворянин.
- Конечно! - воскликнул Коклико. - Мы уже потеряли счет глупостям! Одной больше или одной меньше - право, ничего не значит!
Кадур не сказал ни слова и вышел опять. Он достал из тележки полный наряд, лежавший под грудой капусты, и принес его графу, который в одну минуту переоделся снова. На этот раз принцесса уже не могла участвовать в экспедиции. Она должна была наконец расстаться с тем, ради кого всем пожертвовала. Она встала, бледная, но твердая, и, протянув ему руку, прошептала:
- Вы любили меня всего один день; полагайтесь на меня всегда.