- Второй факт еще резче бросается в глаза, и просто непонятно, как мог Нестеров, опытный партизанский командир, не обратить на него внимания. Когда Михаилов остался прикрывать отход отряда, у него был пулемет и семь гранат, из которых он использовал шесть. Как использовал? Судя по внешним признакам (при этих словах Круглов пристально посмотрел на Афонина сузившимися в щелку глазами), он использовал их, когда каратели подбирались к нему слишком близко. Пулемет также должен был нанести им значительный урон. Командир карателей, по словам Нестерова, - снова оговорился Афонин, - намеревался преследовать отряд с целью полного его уничтожения. Он должен был торопиться, так как приближалась ночь. И, несмотря на всё это, немцы даже не пытались покончить с одним человеком артиллерийским снарядом или миной. У них была артиллерия и были минометы, но, отходя, Нестеров не слышал ни одного выстрела из орудия или миномета. Окончились снаряды и мины? Маловероятно! А если прибавить к этому, что Михайлов оказался жив, то остается одни вывод - фашисты стремились во что бы то ни стало захватить его живым, что им и удалось в конце концов. К нему сумели подобраться и схватить раньше, чем он успел воспользоваться седьмой, последней гранатой. Так рисуется картина этого боя из рассказов Нестерова и Лозового.
- А по-твоему?
- Мне трудно в это поверить. Зачем было нести лишние потери роди захвата одного человека? Что он мог им дать, если по числу убитых, оставшихся на месте боя, они видели, что отряд почти целиком уничтожен? Какие ценные сведения они могли получить от Михайлова? Игра явно не стоила свеч. Не дураки же они в конце концов! К тому же Михайлову удалось вторично бежать из плена. Это уже вовсе странно. Не в обычае фашистов оставлять в живых партизана, нанесшего им тяжелые потери и попавшего в их руки.
- Когда он попал в плен в первый раз, они его также пощадили, - заметил Круглов.
- Да. А мы знаем, что партизан, как правило, вешали.
- Дальше!
- Видимо, именно Михайлов был почему-то очень им нужен. По известным нам фактам можно заключить, что командир карателей узнал, кто остался прикрывать отход отряда…
- Например, рассмотрел его в бинокль.
- Возможно и это.
- А что еще?
- Не знаю. Так или иначе Михайлова узнали и опять-таки почему-то должны были схватить живым. Командир карателей от кого-то получил такой приказ. И выполнял его, не считаясь с потерями.
- Что же дальше?
Чуть насмешливая улыбка полковника показала Афонину, что его ответ уже не нужен. Но он счел себя обязанным ответить, раз начальник спрашивает:
- Дальше, если мы хотим сами быть логичными, возможен единственный вывод. Всё это настолько неправдоподобно, что не может быть правдой.
- Кто же лжет?
- Конечно, не Нестеров и не Лозовой.
- Ты считаешь их обоих неспособными к логическим выводам?
- Отнюдь нет. Но со стороны всегда виднее. Оба говорили мне, что весь отряд "влюбился" в Михайлова. И они сами были "влюблены" в него. Вот поэтому-то они и не заметили очевидных неувязок.
- Несмотря на то что многий факты, в их же изложении, говорят не в пользу Михайлова?
- Да, несмотря на это. Только бывший педагог и секретарь райкома комсомола (им был до войны Лозовой), люди глубоко гражданские, могли так легко поверить, что немцы не сумели в течение почти тридцати минут справиться с одним человеком при наличии у них минометов и артиллерии.
- А как же с двумя другими случаями, когда Михайлов оставался прикрывать отход и успешно справлялся с задачей?
- К сожалению, я не догадался спросить, сколько времени выполнял он эти задачи.
- Значит, инсценировка, так я тебя понял?
- Выходит, так.
Полковник с минуту размышлял.
- По существу мне возразить нечего, - сказал он. - Хотя твоя версия кажется мне ошибочной. Я не буду напоминать о том, что Михаилов искал смерти. Ты это и сам хорошо помнишь. Но твое восклицание в самом начале нашего разговора "прекрасно!", видимо, следует понимать так, что дальнейшее следствие надо передать в Госбезопасность?
- Да!
- А к чему оно, если Михайлов мертв? - На этот раз полковник посмотрел на Афонина, не скрывая насмешки. - Не является ли эта весьма остроумная версия результатом твоего стремления избавиться от этого дела?
Афонина передернуло. Круглов не подал вида, что заметил.
- Я прекрасно понимаю, что мое предположение, - Афонин не сказал "версия", - шатко и можно найти веские возражения. Но иначе я не могу объяснить историю боя Михайлова с батальоном карателей.
- На мой вопрос ты не ответил, - констатировал Круглов. - Госбезопасность откажется от расследования, раз объект мертв.
- Если он мертв, - как бы поправил полковника Афонин.
- То есть как это "если"? Нестеров узнал Михайлова по фотографии.
- Фотография, снятая с мертвого… Похожие люди встречаются более часто, чем принято думать.
- Ты это серьезно, Олег Григорьевич?
- За это говорят факты, - уклончиво ответил капитан.
- Отсутствие фотографий и бумаг?
- Именно.
- Кто был человек, застрелившийся в гостинице?
Афонин молча пожал плечами.
В кабинете снова наступило молчание. На этот раз оно было продолжительным.
Полковник Круглов задумался, явно ошеломленный неожиданным поворотом дела. Афонин тоже думал - о том, что построенное нм здание предположений и догадок воздвигнуто на песке. Один толчок - и всё рухнет, как карточный домик. А таким толчком станет всё тот же неопровержимый довод - поведение Михайлова в партизанских боях, с очевидностью доказывающее ненависть к оккупантам, безумную смелость и полное пренебрежение к собственной жизни. Никакой вражеский агент не мог вести себя подобным образом, тем более агент, ценный для немцев. Это ни с чем несообразно. А ведь это было так. Особенностей характера и мышления Лозового немцы знать никак не могли. Психологический трюк? Как будто единственное объяснение. Но такой трюк чрезмерно рискован и, как сказал Круглову сам же Афонин, только случайно увенчался успехом, на что гестапо не могло рассчитывать. А с другой стороны, всё, буквально всё говорит за связь Михайлова с немцами. Вот и разберись в этой путанице.
Афонину казалось, что выдвинутая им версия единственно возможная, чтобы как-то объяснить все эти противоречия. Но и тут было одно, весьма существенное "но", ускользнувшее пока что от внимания полковника Круглова. Это "но" заключалось в телефонном звонке Михайлова Лозовому. Как бы ни был человек, приехавший в Москву под именем Михайлова, похож на него, он не мог надеяться обмануть Лозового, который, конечно, хорошо помнил настоящего Михайлова. Возможно, конечно, что звонок был только уловкой, а на самом деле этот человек и не думал встречаться с Лозовым лицом к лицу. Всё это так, но версия всё же не могла объяснить главного - поведения Михайлова в отряде. Этот пункт по-прежнему оставался загадочным.
Полковник неожиданно хлопнул ладонью по столу. Афонин вздрогнул.
- Вот так! - сказал Круглой. - Согласен я с тобой, Олег Григорьевич, или не согласен, твое предположение нельзя оставить без внимания. Мы свяжемся с Госбезопасностью и проконсультируемся с ними. Если это верно и человек, приехавший под именем Михайлова, был убит, чтобы обеспечить настоящему Михайлову свободу действий, то это дело перейдет к ним. Но нам надо сделать всё, что в наших силах, в частности доказать факт убийства, а не самоубийства. Зайди в наш научно-технический отдел. Они сами, кстати, просили прислать тебя к ним. Нужен отпечаток твоего сапога.
- Это зачем?
- А затем, что ты не выполнил моего приказа как следует. Не осмотрел пол в номере гостиницы. (Афонин вспыхнул, только сейчас вспомнив, что имел такое намерение, но почему-то забыл о нем. "Непростительно!" - подумал он.) Мы сделали это за тебя, - продолжал Круглов. - Обнаружены свежие следы шести человек. Четыре установлены: это сам Михайлов, наш врач, лейтенант Петровский, бывший там с тобой, и директор гостиницы. Нужно разобраться в оставшихся двух. Когда вошел шестой человек? До вас или после?
- Я сейчас же зайду, - порывисто поднялся Афонин. - Сам не понимаю, как это могло со мной случиться.
- Куда зайдешь? - полковник говорил добродушно, видимо не сердясь на Афонина. - Посмотри на часы. Вижу, что тебя вышибло из седла это дело. Садись! Твоя задача: завтра утром посетить Добронравова. Узнай у него: первое - при каких обстоятельствах Михайлов появился у него в отряде, в каком виде он был, что говорил о бегстве из плена. Второе - за что Добронравов представил его к награде. Только как можно подробнее. И ему тоже покажи фотографию. Но не говори сам, кто изображен на снимке.
- Я не говорил об этом и Нестерову.
- Сказал. Не прямо, а косвенно. Ты приехал к нему по делу Михайлова, и Нестеров это знал. На него могло невольно повлиять это обстоятельство. Просто покажи Добронравову фотографию раньше, чем скажешь, зачем приехал.
- Понимаю! Но как бы Добронравов не узнал от Нестерова или Лозового о моем с ними разговоре. Тогда он сразу догадается, зачем я приехал.
- Как он может это узнать? Добронравов приехал сегодня вечерним поездом.
- Михайлов тоже вечерним, но это не помешало ему позвонить Лозовому в половине двенадцатого.
- Михайлов одно, Добронравов - другое. У них были разные отношения с Лозовым и Нестеровым. Но поскольку сейчас ужо без десяти двенадцать, можно надеяться, что Добронравов звонить не будет. Тебе надо явиться к нему как можно раньше.
Афонин позволил себе пошутить. Он чувствовал большую неловкость от своего промаха в гостинице и хотел проверить - гневается на него полковник Круглов или нет.
- Я буду стоять на часах у его двери, пока он не проснется.
- Именно так! - отрезал Круглов. - Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.
- Слушаюсь!
- Записывай адрес!
По дороге домой Афонин нещадно ругал себя за эту историю с полом. Как мог он столь постыдно забыть о нем? Видимо, он устал за последнее время, пли сказывалось более глубокое утомление военных лет. Полковник очень недоволен - это ясно.
"Попрошусь в отпуск, - решил капитан. - Конечно, после того, как закончу дело. Кажется, он не отстранит меня от него. Сказал ведь: "Сам заварил, сам и расхлебывай". Итак, кто шестой мог быть у Михайлова в номере? Уходя, я сам запер дверь и просил директора никого не пускать. Значит, этот человек был у Михайлова до нашего прихода. Кто?"
Что-то шевельнулось в глубине сознания, и Афонии с удивлением понял, что думает о человеке, казалось бы, окончательно вычеркнутом из числа причастных к делу Михайлова лиц.
Со знакомой настойчивостью внутренний голос шептал, как утром: "Иванов!.. Иванов!.. Иванов!.."
- Это уже форменные глупости! - неожиданно для себя вслух с сердцем сказал Афонин.
3
На следующее утро полковник Круглов приехал в управление раньше обычного. В приемной еще никого не было. Забрав у секретари сноску происшествий и папку со срочными документами, он прошел в свой кабинет, бросив на ходу:
- Меня еще нет. Переключите на себя все телефоны. К капитану Афонину это не относится.
- Слушаюсь! - ответил секретарь, нисколько не удивляясь. Он давно знал Круглова и привык понимать мысли начальника даже тогда, когда он высказывал их не совсем ясно.
Утро выдалось пасмурное. Моросил дождь, и небо было затянуто густыми тучами. Погода вполне подходила к дурному настроению начальника МУРа.
Круглов задернул на окнах темные портьеры, зажег все лампы и уселся в стороне от письменного стола на обитый коричневой кожей диван.
Своего кабинета полковник не любил и был убежден, что принятый повсеместно стиль служебных кабинетов не располагает к сосредоточенному размышлению.
Место, где стоил диван и круглый столик, казалось Круглову единственным, где можно было думать но-настоящему. Но он никогда не сидел здесь, если в кабинете находился кто-нибудь из его подчиненных.
Пробежав глазами сводку происшествий и убедившись, что за прошедшую ночь не произошло ничего серьезного, полковник открыл папку. Несколько писем он отложил в сторону (это успеется!) и взялся за плотный конверт со штемпелем Свердловска, присланный авиапочтой. В нем должны были находиться материалы по единственному делу, занимавшему все его мысли, - делу Михайлова.
В пакете оказалось только три бумаги. Внимательно прочитав их, полковник задумался.
Вчерашний разговор с капитаном Афониным и неожиданный конец этого разговора сильно обеспокоили Круглова. И вот теперь то, что оп прочел, еще больше запутывало дело.
Ошеломившая его версия (полковник не мог не признать, что она оказалась совершенно неожиданной для него) не была высказана подробно, но и так всё достаточно ясно. Афонин предполагает, что Михайлов, или кто бы там ни скрывался под этой фамилией, - высококвалифицированный и очень опасный агент фашистской (теперь Геленовской) разведки. И если вместо него приехал в Москву и застрелился другой человек, то это может означать только одно - настоящий Михаилов заинтересован в том, чтобы его считали умершим…
На плечи Круглова ложилась большая ответственность.
Сбросить ее, передать дело в иную инстанцию… Мысль полковника упиралась в глухую стену. Чем и как объяснить поведение Михайлова в тылу врага? Без правдоподобного ответа на этот вопрос все предположения Афонина - мыльный пузырь. В том, что Михайлов искал смерти в бою, - сомневаться нельзя. Не могли же в конце концов все немецкие солдаты, с которыми имели дело партизаны Нестерова, а потом Добронравова, знать Михайлова в лицо и намеренно не стрелять в него. Это совершенно невероятно!
Единственный случай, когда инсценировка боя выглядела очень вероятной, - это последний бой Михайлова в отряде Нестерова. Но и тут многое оставалось трудно объяснимым.
Когда же произошла замена Михайлова, которого знали Нестеров и Лозовой, другим, похожим на него человеком? Был ли в отряде Добронравова первый Михайлов или уже второй? А может быть, замена произошла в Свердловске или незадолго до приезда туда человека по фамилии Михайлов?
Сведения, только что полученные Кругловым, как будто подтверждали эту возможность. Михайлов жил в Свердловске один, ни с кем близко не сходился, редко появлялся на глаза соседям. Всё это хорошо сходится.
"А как же быть с письмом Михайлова к Лозовому?" - подумал полковник.
Но и здесь легко было найти объяснение. Письмо могло быть написано первым Михайловым, или даже вторым, если Лозовой не знал почерка своего партизана. А это вполне возможно. В то же время письмо и телефонный звонок Михайлова к Лозовому (Афонин ошибался, думая, что Круглое не обратил на это внимания) были хорошей маскировкой. И то и другое могло, по мысли "Михайловых", послужить доказательством, что застрелился именно тот, кого знали в партизанских отрядах.
Нельзя было проходить без внимания и мимо того факта, что приехавший в Москву человек должен был явиться в Кремль для получения награды и, следовательно, встретиться там с Нестеровым, Лозовым и Добронравовым. А поскольку это было невозможно для фальшивого Михайлова, то, значит, самоубийство было запланировано заранее. Как же тогда согласовать это с тем, что застрелившийся человек по всем признакам был очень спокоен в то утро и, по предположению Афонина, с которым Круглов был вполне согласен, не думал о близкой смерти? Странно!
А само самоубийство? Легко сказать - кто-то застрелился вместо Михайлова! Подобных случаев самопожертвования история разведки еще не знает. Правда, всё приходит в согласие, если допустить факт убийства, неожиданного для второго Михайлова. Запертая изнутри дверь ни о чем не говорит. Есть много способов проделать такой трюк. Афонину не могла прийти подобная мысль, самоубийство выглядело несомненным, и он не обследовал замок двери.
Существовали веские возражения против этой версии. Но их можно обойти. Каким образом пистолет оказался накрепко зажатым в руке трупа? Как ни вкладывай, мертвая рука его не зажмет. Афонин говорил, что он вынул пистолет с трудом. На это можно ответить, что Михайлов был убит из другого пистолета. Почему же в его руке было оружие? Потому, что он пытался защищаться.
Натяжка? Конечно натяжка, но всё же объяснение.
Второе возражение более серьезно, и его объяснить очень трудно. Выстрел услышала дежурная по этажу. Ее служебное место недалеко от двери номера Михайлова. Она немедленно позвонила директору, но своего места не покидала. И должна была видеть человека, вышедшего из номера после выстрела. Тем более, что он какое-то время возился с замком, запирая дверь "изнутри". Но женщина утверждает, что никого не видела. Это решающее доказательство в пользу самоубийства. Но можно предположить, что дежурная лжет, говоря, что не уходила. Ложь может быть вызвана боязнью, что ее обвинят в преступной халатности. При таких обстоятельствах покидать свое место до прихода директора она не имела права, тем более что директор сказал ей: "Никуда не уходит!" Не верить и директору нет оснований.
Да, запутано!
Оп снова взял одну из бумаг, присланных из Свердловска, и прочел ее во второй раз.
Странно, более чем странно!
Полковник встал и подошел к своему столу. Но тут же вспомнил, что телефоны отключены по его приказанию. Он нажал на кнопку звонка.
- Узнайте, - сказал он вошедшему секретарю, - почему так долго нет заключения технического отдела по пистолету Михайлова.
- Оно уже у вас, - ответил секретарь. - Лежит в папке.
- Видимо, я его не заметил. Кто-нибудь меня ждет?
- Нет никого. Заходил майор Дементьев…
- Хорошо, идите!
Нужная бумага действительно оказалась в папке.
По мере чтения брови полковника поднимались всё выше. И хотя после сведений, полученных из Свердловска, он ожидал нечто подобное, заключение технического отдела поразило его.
Он снова позвонил и приказал переключить к нему внутренний телефон.
Ответил молодой энергичный голос:
- Лейтенант Беликов у аппарата!
- Немедленно, - сказал полковник Круглов, - отправляйтесь в гостиницу "Москва" и как можно скорее доставьте мне полный список всех проживавших там вчера утром.
- Только фамилии?
- Нет. Все сведения, имеющиеся у администрации.
- Слушаюсь!
Положив трубку, Круглов снова устроился на диване.
Мелькнувшая у него мысль выглядит вполне обоснованной. И она в корне меняет всю ситуацию, хотя и не облегчает задачу. Скорей усложняет. Но достоинство этой повой версии в том, что с ее помощью можно правдоподобно объяснить все факты, уже известные следствию. И поведение Михайлова в партизанском отряде перестает выглядеть загадочно.
Всё становится на свои места.
Но так ли это?
Минут десять полковник, закрыв глаза, обдумывал свою мысль. Потом он встал и направился к письменному столу.
- Очень может быть! - сказал он. - А теперь займемся текущими делами.
Он приказал переключить к нему все телефоны и открыть доступ в кабинет. Последней мыслью, прежде чем он взялся за другие дела, было: "Скорей бы приехал Афонин. Рассказ Добронравова может все изменить, подтвердить одни детали и опровергнуть другие, свести на нет обе версии, Афонина и мою".
Капитан явился через четыре часа.
Вторично в этот день начальник МУРа приказал никого к нему не пускать.