- Садись, Олег Григорьевич, - сказал он, - и рассказывай! Кстати, могу тебе сообщить, что наш научно-технический отдел разобрался в следах в номере Михайлова. Шестой был там до вашего приезда. Видимо, еще при жизни Михайлова. Теперь слушаю тебя.
- Повторять всё, что рассказывал Добронравов, нет необходимости. Почти ничего нового.
- Если так, конечно.
- Поведение Михайлова в его отряде ничем не отличалось от поведения у Нестерова. Та же "безумная" смелость, те же поиски смерти в бою. Но некоторые факты заслуживают внимания. Первый и самый главный: Михайлов не сам пришел в отряд. Тут Нестеров и Лозовой ошибаются. Он был освобожден партизанами Добронравова при налете на поезд, в котором везли в Германию советских людей, угоняемых в рабство…
- Вот, - перебил Афонина полковник, - первая трещина в твоей версии.
- Это была не версия, - поморщился Афонии, - а только одно из возможных предположений. Гестапо не могло знать, что именно на этот поезд будет совершено нападение.
- То-то и есть, что никак не могло.
- Кроме того, Михайлов был ранен в голову и перевязан не врачом, а одним из тех, кто был с ним в вагоне.
- Еще того лучше!
- Второй факт - рассказ Михайлова о себе. Он скрыл, что дважды был в плену, и сообщил только о том, что воевал в отряде Нестерова. Всё остальное несущественно.
- Хватит и этого. А почему он промолчал о первом плене, как ты думаешь?
- Очень просто. Считал ненужным осложнять свое положение.
- Об обстоятельствах, при которых попал в поезд, он рассказывал?
- Нет. Сказал только, что его схватили полицаи, когда он один шел в разведку, и, приняв за мирного жителя, сунули в поезд. То, что он вообще не говорил о плене, ни о первом, ни о втором, мне понятно, учитывая психическое состояние Михайлова.
- Но ведь он мог ожидать, что Добронравов встретится с Нестеровым. Их отряды воевали недалеко друг от друга.
- Я думал об этом. Считаю, что он стремился к одному - получить оружие и драться с фашистами.
- Я вижу, Олег Григорьевич, что твое мнение о Михайлове резко изменилось.
- Факты - упрямая вещь, - пожал плечами Афонин.
- А как фотография?
- Добронравов сразу узнал Михайлова.
- А если всё же ошибка?
- От этой версии, пожалуй, следует решительно отказаться.
- Уверен?
- Судите сами. Добронравов произвел на меня впечатление человека, заслуживающего полного доверия. Я откровенно поделился с ним нашими сомнениями. Он хорошо всё понял и дал ценный совет. Дело в том, что у Михайлова была примета. Ни Лозовой, ни Нестеров ее не заметили, а Добронравов заметил и запомнил.
- Какая примета?
- Разный цвет глаз. Правый глаз Михайлова был немного, чуть-чуть, темнее левого.
- И ты… - полковник в возбуждении весь подался вперед.
- Заехал в клинику. Врач, производивший осмотр я вскрытие тела, всё подтвердил. Правый глаз темнее левого. На голове ясный след раны, нанесенной каким-то тупым орудием, возможно прикладом винтовки. По словам врача, такой удар только случайно мог оказаться не смертельным.
Круглов откинулся на спинку кресла.
- Такую примету не подделаешь, - сказал он.
- Да… Приходится отказаться, - ровным голосом продолжал Афонин, - от мысли, что вместо Михайлова застрелился, или был застрелен, другой человек. Застрелился именно тот Михайлов, который был в отряде Нестерова. И еще одна небольшая деталь. В самом конце войны в отряд Добронравова приезжал по какому-то делу начальник разведки Нестерова - Кучеренко. Он видел Михайлова, долго говорил с ним.
- Почему ты подчеркиваешь эту деталь? - с интересом спросил Круглов.
- Она доказывает лишний раз, что во всех случаях мы имеем дело с одним и тем же Михайловым.
Полковник одобрительно кивнул головой. Мысль, что Михайлов мог быть подменен до появления о отряде Добронравова, видимо, пришла в голову и Афонину.
- Каков же теперь твой вывод?
- Его подсказывает тот факт, что Михайлова отправили в Германию вместе с другими советскими людьми. Это противоречит предположению, что он был ценным агентом гестапо. Тем более, что ему не сочли нужным оказать медицинскую помощь, хотя бы перевязать рану.
- А как со временем?
- Время совпадает. Между последним боем Михайлова в отряде Нестерова и нападением на поезд партизан Добронравова прошло неполных два дня. Мне кажется, можно считать установленным, что к Михайлову подкрались сзади и оглушили ударом приклада по голове. Почему его не добили - загадка.
- Акт великодушия?
- Возможно, - тем же невозмутимо ровным голосом ответил Афонин, - что командир карателей оценил геройское поведение и пощадил Михайлова.
- И ты веришь в такую возможность?
Афонин ничего не ответил.
- А я не верю, - сказал Круглов. - Но всё же, каков твой вывод?
- А! - Капитан махнул рукой. - Пришли к тому, от чего начинали.
- Теперь слушай меня. Но сперва ответь - тебя не удивило, что Михайлов застрелился из немецкого пистолета?
- Нет, не удивило. Партизаны очень часто пользовались трофейным оружием. Пистолет "вальтер" мог остаться у Михайлова как память.
- Значит, он должен был иметь разрешение на хранение этого пистолета?
- Конечно.
- На, читай! - полковник протянул Афонину донесение из Свердловска.
- Это номер! - сказал Афонии, прочитав бумагу.
В ней было сказано, что гражданин Михайлов Н.П. имел в личном пользовании трофейный пистолет марки "бельгийский браунинг", хранение которого было ему разрешено. Указанный пистолет обнаружен при обыске в комнате Михайлова в запертом ящике стола.
- Зачем человеку, едущему в Москву получать награду, брать с собой оружие, не правда ли? Зачем человеку, имеющему разрешение на хранение одного пистолета, иметь второй, разрешения на который у него нет? Согласен? - Полковник достал из папки вторую бумагу. - А теперь прочти это.
В заключении научно-технического отдела МУРа было сказано, что пистолет марки "вальтер", номер такой-то, выпущен с завода не более двух месяцев назад. Пуля, извлеченная из головы Михайлова, выстрелена из этого пистолета. На рукоятке сохранились следы пальцев двух человек, самого Михайлова и кого-то другого. Отпечатки пальцев прилагаются.
- Твоих отпечатков на рукоятке нет, - сказал Круглов.
- Я держал пистолет за ствол.
- Правильно! Так что ты скажешь?
Афонин так долго молчал, что полковник начал проявлять нетерпение. Наконец капитан заговорил, медленно и тихо, точно размышляя вслух:
- Почему каратели не убили Михайлова? Почему его отправили не в лагерь для военнопленных, а на принудительную работу в Германию? Вместе с гражданскими людьми. Потому что он партизан, а не солдат? Но ведь партизан, как правило, казнили. И в первый раз его также оставили в живых. Что-то тут явно не так! И не видно путей к догадке. Если последний бой Михайлова в отряде Нестерова был не инсценировкой, а настоящим боем, то напрашивается предположение, что, оглушив прикладом, его сочли убитым. И не было никакого великодушия командира карателей. А затем Михаилов очнулся и направился на поиски отряда. Блуждая по лесу, он мог быть схвачен полицаями. Этим можно объяснить его появление в поезде. Безусловно, всё это выглядит натянутым, но в то же время возможным. Рану на голове он мог объяснить достаточно правдоподобно, это не типично боевое ранение. Те, что его схватили, могли поверить, что он мирный житель. Остаются две загадки, связанные между собой. Поиски смерти и странная забывчивость. И как хотите, Дмитрии Иванович, но невольно мысль возвращается к последним минутам жизни Михайлова. Почему всё-таки у него сломался карандаш на фамилии Иванова? Почему он нервно отбросил этот карандаш? Не верю, что это случайность. Не может быть никакой случайности! Но Иванов не знает Михайлова. Михайлов не встречался с Ивановым в тылу врага. Неразрешимое противоречие!
- Между прочим, - сказал Круглов, - отпечатки ног шестого человека, входившего в номер гостиницы, не соответствуют ноге Иванова.
Афонин с изумлением посмотрел па полковника, Круглов усмехнулся.
- Я не очень доверяю твоей интуиции, дорогой мой Олег Григорьевич, - сказал он, - но оставлять ее без внимания не могу. Иванов носит обувь на два номера больше, чем неизвестный. Продолжай!
- Перейдем к пистолету. Откуда появился у Михайлова "вальтер", да еще совсем новый? Оружейные заводы в советской зоне оккупации не работают. Пистолет изготовлен на западе. Как же он попал в руки Михайлова? Но тут являются на сцену следы шестого человека. Вырисовывается кто-то, передавший Михайлову этот пистолет здесь, в Москве. Необходимо получить сведения о всех, кто проживал в гостинице вчера утром…
- Уже сделано, - вставил полковник. - Сведения вот-вот будут у меня.
- Но даже имея эти сведения, - продолжал Афонин, - очень трудно, почти невозможно установить личность этого человека. Нет никаких данных. В гостиницах не снимают отпечатков пальцев. Остается принять за исходную точку дальнейшего следствия вопрос - зачем вручен Михайлову пистолет "вальтер"? Для какой цели? И когда? Этот последний вопрос чрезвычайно важен. Когда? Вечером или утром? Мы знаем, что Михайлов застрелился из этого пистолета. Значит, можно предполагать, что пистолет вручен ему утром. Вечером он не думал о самоубийстве, - это доказывает его телефонный звонок к Лозовому. - Афонин внезапно поднял голову. - А не мог бы наш техотдел установить точно…
- Мог и установил. - Круглов взял в руки заключение. - Ты не все прочел. Тут сказано: следы пальцев имеют одну и ту же давность.
- Тогда ясно! Михайлов держал пистолет в руке вчера утром. Раз следы одной давности, то и другой человек держал его в то же утро. Кто-то входил в номер к Михайлову до восьми часов двадцати минут и передал сиу пистолет. О чем они с Михайловым говорили, мы не знаем. А потом Михаилов запер за этим человеком дверь, вернулся к столу, сжег какую-то бумагу и застрелился. Как я уже говорил, мы вернулись к исходной точке.
- Не совсем так. Появилась фигура незнакомца, которого раньше не было.
- А что толку?
- Как знать. Это дело настолько запутано и туманно, что любая деталь может навести на след. Как раз перед твоим приходом я вспомнил одни документ, который мне как-то пришлось прочесть. И мелькнула странная мысль - нет ли тут связи? - Полковник замолчал, о чем-то думая. - Вот что, - сказал он решительно, - съезди-ка еще раз к твоему Иванову.
- Зачем?
- Спроси его, не знал ли он в тылу врага человека по фамилии Миронов. И если окажется, что знал, то расспроси подробно. Вот так!
- А кто это - Миронов?
- Был один такой. Не обижайся, Олег Григорьевич, но я не хочу путать тебя. Путаницы и так хватает в этом доле. А эта моя мысль слишком сомнительна. Но раз она явилась, надо проверить. Нельзя терять ни одного шанса.
Афонин знал, что настаивать бесполезно. Он поднялся:
- Разрешите выполнять.
- Да. И сразу возвращайся. Дело Михайлова пора кончать!
Едва за Афониным закрылась дверь, раздался осторожный стук. На пороге стоял лейтенант Беликов.
- Разрешите!
- Входи. Быстро ты обернулся.
Лейтенант положил на стол объемистую пачку бумаги.
- Здесь отмечены те, кто выехал вчера или сегодня? - спросил Круглов.
- Из тех, кто находился в гостинице вчера утром, выехал только один. Отмечен красным карандашом.
- Так!
Полковник внимательно прочел длинный список. "И когда только Беликов успел его составить? - подумал он. - Прекрасная оперативность!"
- Ну как? - не удержался молодой сотрудник, увидя, что Круглов дошел до последней фамилии.
Полковник поднял на лейтенанта холодный взгляд.
- Можете идти! - сказал он резко.
В данном случае эта резкость объяснялась тем, что в списке не оказалось фамилии, которую Круглов ожидал увидеть, и даже больше - был уверен, что увидит.
Ее не было.
"Что ж! Этого следовало ожидать", - подумал он, снимая трубку телефона. Другой рукой полковник раскрыл список на листе, где лейтенантом Беликовым была отмечена красным карандашом фамилия выехавшего вчера вечером постояльца гостиницы.
- Соедините меня с прокуратурой СССР, - приказал он секретарю. - И вызовите ко мне майора Дементьева.
Фамилия, остановившая на себе внимание Круглова, была иностранной, но ничего не говорила полковнику.
Глава четвертая
1
Иванова дома не оказалось. Афонину пришлось вернуться в управление и ждать до позднего вечера. Сотрудники, которым полковник Круглов поручил это сделать, быстро выяснили, что Иванов разыскал через адресный стол Нестерова и поехал к нему. Там же находились Лозовой и Добронравов.
Накануне получения наград это было вполне естественно. Бывшим партизанам всегда есть о чем поговорить и что вспомнить.
- Удачно! - сказал Афонин. - Лозовой выложит им свою версию.
- А что удачного? - вздохнул полковник. - Иванова надо увидеть сегодня.
- Вернется же он домой.
- Вернется-то вернется! Но можно ли будет с ним разговаривать?
- Что вы, Дмитрий Иванович!
- А разве не может быть?
- Иванов произвел на меня впечатление человека…
- Непьющего?
- Во всяком случае в меру.
- Увидим! - недовольно сказал Круглов.
Завтрашний день безусловно исключался. Награжденные пробудут и Кремле долго, а затем, скорее всего, отправятся к тому же Нестерову или кому-нибудь другому из одиннадцати. Опасения Круглова, которые сегодня казались Афонину необоснованными, завтра могут легко подтвердиться. А доложить о результатах следствия нужно как можно скорее.
Беспокойство Круглова было понятно Афонину.
Каждые полчаса капитан звонил по телефону в квартиру, где остановился Иванов, но бывший комиссар всё не возвращался. Только в половине двенадцатого Афонин услышал наконец его голос.
- Может быть, можно отложить до завтрашнего вечера? - спросил Иванов, выслушав просьбу Афонина о свидании.
- Крайне желательно сегодня.
- Ну что ж, приезжайте.
Иванов оказался совершенно трезвым. С тем же радушием встретил он гостя, ничем не выказывая недовольства столь поздним визитом.
- Где это вы пропадали весь вечер, Андрей Демьянович? - шутливо спросил Афонин.
Он не хотел выдавать свою осведомленность. Не всякому понравится, что его разыскивали методами уголовного розыска.
- Был у товарища, - коротко ответил Иванов.
Постель, постланная на диване, была раскрыта, и даже горела лампа под абажуром на стуле возле изголовья.
Иванов не считал нужным скрывать от гостя, что собирался спать.
Впрочем, он сразу же попросил у Афонина разрешения лечь.
- Что-то сердце пошаливает, - сказал он. - Волнуюсь, конечно, но и годы…
- Пожалуйста, не стесняйтесь, - попросил Афонин. - Я задержу вас не долго.
- Я и не стесняюсь, как видите.
Он медленно разделся и лег, закинув руки за голову. Всё это сопровождалось "старческим" кряхтением.
Афонин знал, что Иванову около пятидесяти. Это еще не старость. Вчера днем он был бодр и держался совсем иначе.
Откуда же взялась вдруг эта "дряхлость"? Почему он заговорил о годах?
Мелькнула мысль, что бывший комиссар нарочно прикидывается стариком, чтобы подчеркнуть несвоевременность прихода капитана милиции, но Афонин отбросил эту мысль. Ничто не мешало Иванову просто отказаться от разговора, перенести его, например, на завтрашнее утро.
Кроме того, Афонин умел разбираться в людях, и у него сложилось твердое впечатление, что Иванов не такой человек, чтобы притворяться. Видимо, что-то его сильно расстроило или взволновало. Он и сам сказал, что волнуется. Но из-за чего? Получать орден Иванову не впервой. Значит, есть другая причина, и скорее всего она связана с посещением Нестерова.
Спросить неудобно, а знать было бы весьма полезно.
Но пока капитан раздумывал, Иванов сам заговорил как раз о том, о чем думал Афонин.
- Был у товарища, - сказал он, повторяя свою же, недавно сказанную фразу. - Впервые увидел его сегодня. И еще двое там были, тоже не встречался прежде. Нестеров его фамилия. Может, помните, в том же указе, что и ваш Михайлов. Говорили и о нем. Между прочим, я спрашивал их мнение. Они знают о самоубийстве, но никто не может понять, что его заставило. ("Так! - подумал Афонин. - Не сумели промолчать, а Лозовой, наоборот, не сказал того, что должен был сказать. Жаль!") О многом мы говорили. И вот, представьте себе, разговор с почти чужими людьми… Почти, - пояснил он, - потому, что все мы - партизаны - одна семья… Расстроил меня Нестеров. Возбудил, невольно конечно, тяжелые воспоминания. Словно постарел я сразу… А как было отказать? Верно?
Афонин кивнул головой. Он был уверен, что правильно понял то, что было не высказано в сбивчивой речи Иванова.
- Конечно!
- А что "конечно"? - насмешливо спросил тот.
- Конечно, не могли отказать, - храбро ответил Афонин.
- В чем отказать?
"Черт бы тебя взял!" - подумал капитан.
- Не могли отказаться рассказать о тяжелом прошлом.
На секунду в глазах Иванова мелькнуло удивление. Потом он рассмеялся.
- Я и забыл, что вы следователь, - сказал он.
У Афонина внезапно возникла новая идея. Знаменитая интуиция вновь властно заговорила в нем. Он не колебался. В случае ошибки он сумеет вывернуться, придумать правдоподобное объяснение. Риска почти не было. Иванов же не знает, зачем приехал к нему Афонин. А перевести разговор в нужное русло можно в любой момент.
- Как раз о вашем прошлом, - сказал он, - я и хотел поговорить с вами. Как раз о том случае, о котором вы рассказывали у Нестерова. - Афонина, как это часто с ним случалось, "понесло вдохновение". - Второй раз рассказывать легче. Расскажите и мне.
- Вы разве знаете об этом случае?
- К сожалению, далеко не всё. А нам очень важно знать подробности.
Иванов резко выпрямился.
- Это может означать одно, - взволнованно сказал он. - Мерзавца поймали! Да? А я думал, вы приехали из-за Михайлова.
- А что же говорить о Михайлове? - Афонина продолжало "нести". К тому же он действительно приехал по из-за Михайлова, а из-за Миронова. - Вы же сказали, что не встречались с ним. У нас много других дел.
- Но мой случай относится скорее не к вам, а к Госбезопасности.
На миг Афонину стало не по себе. Еще немного - и проницательный комиссар разоблачит его.
- "Мерзавца", как вы выразились, нашли мы…
- Понимаю! Впрочем, его вполне можно считать не политическим, а уголовным преступником.
- Тем более.
- Вы меня очень обрадовали, Олег Григорьевич! Я благодарен вам за ваш приезд. Много предателей повидал я на войне, многим воздал по заслугам лично сам. А про этого никогда не мог забыть. Готов рассказать всё.
- Я вас слушаю!
Афонин облегченно вздохнул. Пронесло!
Иванов закрыл глаза.
- Вы правильно заметили, - сказал он, - второй раз рассказывать гораздо легче. И вы услышите более подробный рассказ, чем у Нестерова. Слушайте!