В предгорьях Кугитанга пограничники находят кем-то сброшенную одежду. Начальнику заставы и молодому прорабу Виктору Макарову, прибывшему сюда из далекой Украины, ясно, что на стройку горного серного рудника пробрался враг. Начались диверсии. Макаров с товарищами отдают все свои силы борьбе с диверсантами. На стройке трудно с питанием, малярия валит с ног, но ничто не может остановить комсомольцев.
В повести "Там, где была тишина" Евгений Кривенко показывает победу социалистического строя в диких пустынях Средней Азии.
Книга интересна по сюжету, читается легко.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 19
Примечания 41
Там, где была тишина
Часть первая
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Поезд резко останавливается.
Стоящие в тамбуре пассажиры сталкиваются друг с другом и стараются удержаться на ногах.
К выходу с флажком в руках пробирается кондуктор.
- Быстрее, граждане пассажиры, - торопит он. - Поезд стоит здесь всего одну минуту.
Из вагона выскакивает высокий черноглазый юноша в темном костюме и тут же в спешке подхватывает летящие на него чемоданчики и свертки.
Вслед за ним на землю спрыгивают еще один юноша и девушка.
Раздается свисток. Кондуктор машет флажком. Поезд трогается с места.
- И куда же они, сердешные? - слышится чей-то жалостливый женский голос, но его заглушает протяжный, печальный гудок и торопливый стук колес.
- Вот и приехали, - негромко произносит высокий парень, вытирая фуражкой влажное смуглое лицо, на котором выделяются черные упрямые глаза. - Занятная картинка…
Девушка вскидывает на него серые внимательные глаза и аккуратно поправляет сброшенные на песок чемоданы.
Спрыгнувший последним, коренастый парнишка, с лохматой рыжей шевелюрой, в расстегнутой белой рубахе, неторопливо присаживается на лежащий рядом камень.
Вокруг приезжих стоит глухая тишина.
Поспешно и как-то виновато убегает поезд, идущий дальше на Сталинабад, словно не осмеливаясь слишком долго нарушать стуком колес эту вековую тишь.
Пустынно станционное здание, сложенное из желтого известняка и похожее на мечеть, пустынна дорога, окаймленная разрушенными дувалами и камышом, ведущая в ближнее селение, расположенное на самом берегу Аму-Дарьи.
Всюду бесшумно качает свои метелки камыш, и всюду, как неподвижное море, тишина.
Приехавшие скорым поездом люди сиротливо стоят у своих чемоданчиков и смущенно озираются.
- Курортная местность, - невесело шутит черноглазый. - Пропали, Наталья, твои белоснежные щечки!
- Щечки, щечки, - сердито отмахивается девушка, неожиданно краснея. - Ты лучше скажи, куда нам деваться?
Юноша не отвечает.
Он смотрит на раскинувшийся перед ним такир, весь в трещинах, образующих ровные, как паркет, прямоугольники, смотрит на синеющие вдали горы.
- Это Кугитанг.
- Ну, что же, Виктор, - торопит его Наталья. - Нужно что-то решать!
Она раскрывает сумочку и торопливо заглядывает в маленькое кругленькое зеркальце. На нее глядит румяное девичье лицо с чуть вздернутым носом, с ямочками на щеках и крутым лбом, прикрытым светлой челкой.
- Вставай, Николай, - оглядывается она на сидящего безмятежно товарища. - Что ты расселся как дома? Николай тотчас же вскакивает.
- Казала мени маты, - мрачно произносит он. - Если будет тебе плохо, хватай свои вещи и домой!
Наталья смеется, отряхивая с себя пыль. Но Виктор не откликается на шутку. Он, словно завороженный, не отводит глаз от раскинувшейся перед ним необычной картины.
Горы… Горы… И снова горы… Они возникают сразу же перед ним, ибо расстояние скрадывает ровный такир, и уходят вдаль, синие и величавые.
Макаров вспоминает все, что говорил Федор Николаевич Ткачев, посылая его сюда.
Вот там, впереди, поднялись к небу Кугитангский и Гаурдакский хребты, отроги Гиссарских гор. Вместе с небольшими селениями и десятком зимовий, расположенных на реках Аму-Дарье и Кугитанг-Дарье, они образуют далекий, глухой и труднодоступный район Туркмении.
Здесь тишь и глухомань. Безмолвны угрюмые горы, покрытые зарослями арчи, безмолвны долины и ущелья.
О чем говорил в тот вечер Федор Николаевич? О безграничной власти эмира бухарского, что подобно черной чудовищной тени падала на этот глухой, далекий горный край.
О тысячах загубленных жизней, о головах, только что отсеченных и пляшущих на горячих сковородах, - да будет благословенна державная воля эмира!
О казематах, в которых без пищи и света томились заживо замурованные люди.
О годами не прекращавшихся братоубийственных войнах, о фанатизме и изуверстве магометанства, губившего тысячи молодых жизней.
Сотни лет в полном безмолвии стояли эти горы, вздымая к небесам вершины, словно руки, молящие о пощаде.
Горы таили в своих недрах огромные богатства. В них нуждалась страна. Но сюда, в этот глухой и неведомый край, не дотягивалась ленивая рука царских промышленников.
- Средняя Азия бедна рудами, - небрежно цедили они сквозь зубы. - Да и вообще это такая дичь и глушь, куда не приведи господь и нос сунуть…
И вот здесь, в горах, появились новые люди.
Им предстояло овладеть богатствами, таящимися здесь, развеять легенду о рудной бедности этого края, оживить горы, перестроить жизнь людей.
- Да, - медленно оборачиваясь к своим товарищам, произносит Макаров. - А ведь торжественная встреча, пожалуй, не имела места…
- Пожалуй, не имела, - мрачно откликается Николай, тряся своей огненной шевелюрой. - Может быть, мы не там, где нужно, вышли?
- Вот что, - как бы в раздумье произносит Макаров, почесывая переносицу. - Вы пойдете в кишлак и найдете эту шарашкину контору. Там располагайтесь и ждите меня. А я отправлюсь прямо на дорогу, как говорится, с корабля на бал…
Он прикуривает у Николая, передает ему свой чемоданчик и решительно направляется в сторону такира.
Камыш бесшумно смыкается за ним.
Наталья морщит нос, поправляет волосы и растерянно смотрит ему вслед.
Николай исподлобья следит за ней. В его серых глазах нежность.
- Пойдем, Наталочка, - наконец произносит он, вскидывая на плечо фанерные чемоданчики. - Казала мени маты…
…Макаров медленно пробирается между зарослями камыша по узкой тропинке. Он то поднимается на невысокие холмы, то вновь спускается вниз. И вдруг ударяет себя по лбу, словно о чем-то вспомнив. Лампа? Он забыл захватить лампу! А сколько опытных людей в Ашхабаде говорили ему об этом. Лампа нужна как воздух!
- И чтоб обязательно "Молния" на специальной металлической подставке. Без лампы пропадешь, - говорили ему, - тоска заест!
- Ну и шляпа же я! - восклицает он, взбегая на очередную возвышенность. - Постой, а где же дорога? Он хорошо помнит, что она должна начинаться у железнодорожного полотна и идти почти строго на север по такиру.
До слуха Макарова доносится чья-то песня. Он прислушивается, но не может понять ни слова.
Это туркменская песня. Макаров не понимает слов, но в печальной мелодии ему слышится тоска и боль горячей, но, может быть, непонятой или неразделенной любви.
Он взбегает еще на один бугор и теперь уже ясно видит певца. Это юноша-туркмен. Он сидит на маленьком кудлатом ишачке, его длинные ноги свисают почти до земли.
Юноша одет в серый пиджак и такие же брюки, на голове большая папаха. Черные широкие брови туркмена сурово сдвинуты и образуют одну широкую полосу.
Вот он заметил Макарова и широко улыбнулся.
- Здравствуй, товарищ, - первый произносит он, соскакивая с ишака и протягивая крепкую смуглую руку. - Будем знакомы, пожалуйста, Мамед, местный житель.
- Здоро́во, - улыбается ему в ответ Макаров. - А я вот дорогу ищу…
- Какую дорогу? - удивляется Мамед, и брови его настороженно сдвигаются. - Зачем тебе дорога? - снова спрашивает Мамед, не спуская с Макарова глаз.
Макаров торопливо достает из кармана пачку папирос "Строим".
- Куришь? - протягивает он пачку.
- Зачем? - брезгливо морщится тот. - Черным дымом дышать? Нехорошо.
- Конечно, нехорошо, - соглашается Макаров, с любопытством поглядывая на юношу. - Меня сюда дорогу строить прислали. Прорабом назначили. А сам я из Украины, из Полтавы. Может, слышал?
Брови Мамеда расползаются все шире и шире. Он дружелюбно улыбается.
- Конечно, слышал. У меня начальник - Мирченко, тоже из Украины. Геолог. Хорошие песни поет. Я теперь хорошо Украину знаю. Очень хорошо.
Он поднимает руку, словно требуя внимания.
- Тарас Шевченко, - торжественно произносит он. - Правда? Днепрострой! Правда?
- Правда, правда, - взволнованно кивает головой Макаров.
- И песни хорошие, - продолжает Мамед. - Вот послушай.
Он вдруг запевает, чуточку перевирая слова и мелодию:
- Ой дівчино, шумить гай.
Кого любиш та й згадай.
Правильно?
Он подходит вплотную к Макарову и снова пожимает ему руку.
- Здравствуй, Украина, - трясет он руку Макарова. - Помогать нам приехал?
- Здравствуй, Туркмения, - поддаваясь его волнению, отвечает Макаров.
Брови Мамеда снова сурово сползаются.
- А дорогу плохо твои люди строят. Совсем плохо. Вот сам увидишь. - Он внимательно смотрит в глаза Макарова. - Ты как будешь работать? Хорошо?
И, не дождавшись ответа, назидательно произносит, подняв кверху указательный палец:
- Хорошее дерево по плодам узнают, а хорошего человека - по его делам. Такая у нас пословица есть.
Он вскакивает на ишачка.
- Пошт, пошт! - кричит и проезжает вперед.
И вот, наконец-то, Макаров видит дорогу. Свою дорогу!
Невдалеке перед ним начатое дорожное полотно, широкая насыпь посреди такира, уходящая к горам. Полотно тянется вдоль невысоких каменистых холмов, вдалеке сливающихся с горными хребтами.
Лицо Макарова раскраснелось. Сердце бьется чаще.
"Ну, вот и начинается твой первый экзамен, - думает он о себе. - Крепись, товарищ!"
Дорога строится. Отчетливо видны группы землекопов, телеги, тачки. Землекопы берут из расположенных вдоль полотна канав, так называемых резервов, и в тачках перевозят по катальным доскам к насыпи.
Тяжелая, однообразная работа. Сколько этой земельки нужно перевернуть, чтобы соорудить насыпь протяжением в несколько десятков километров. Тьму!
Макаров сбегает с холма. Еще издали он заметил, что резервы заложены неправильно.
Он почти бегом направляется к ближайшей бригаде. Его появление уже заметили все. Работа прекращается, рабочие постепенно сходятся к одному месту. Макаров видит перед собой рослого паренька с льняным снопиком волос на голове и ямочкой на подбородке. Паренек стоит, опершись на лопату. Рядом с ним - маленькая черноглазая девчушка в мужских ботинках, в красной короткой юбке, из-под которой видны ее голые ноги, на голове - косынка.
Навстречу Макарову с земляной насыпи медленно спускается приземистый пожилой землекоп. Он обут в лапти. На его взлохмаченной голове лежит блином старая, видавшая виды, промасленная кепка. У землекопа красные, подслеповатые, видимо пораженные трахомой, глаза.
- Здравствуйте, - нерешительно произносит Макаров, останавливаясь.
- Здравствуйте, если не шутите, - первой отвечает черноглазая девчушка, с удивлением рассматривая Макарова.
- Цыц, ты, - кричит на нее старик и не спеша снимает свою кепочку. - А закурить у вас не найдется? - щурит он свои хитровато поблескивающие глаза. - Уши совсем попухли.
- Найдется, - с готовностью отвечает Макаров и открывает коробку папирос, приобретенную в вагоне-ресторане.
К коробке протягиваются десятки черных, мозолистых рук. Она мгновенно пустеет.
- Закурили, - насмешливо тянет черноглазая. - Совести-то совсем нет.
- С куревом беда! - как бы оправдываясь, говорит старик.
- А вы, извините, кто будете?
Но его перебивает стоящий рядом землекоп в рваном узбекском халате, босой, но в шляпе.
- С куревом беда! - смеется он, оскаливая неровные зубы. - А с чем не беда? Жратвы нет. Кто что где достанет, тем и кормится. Спецовки не дают, вот и ходим, как артисты.
Девчушка фыркает.
- А ты чего, Маруська? - набрасывается он на нее. - Разве неправду говорю? К черту эту работу! Сегодня же на расчет подаю. Хватит!
- Хватит, - поддерживают его многие из рабочих, видимо члены его бригады. - Правильно Куркин говорит!
- Цыц, вы, - снова машет на них рукой старичок в кепочке. - Может, человек к этому делу и отношения никакого не имеет, Может, он просто прохожий.
Старик с любопытством разглядывает костюм Макарова, белую рубаху с крахмальным воротником, темно-зеленый галстук, фетровую шляпу. Сколько стипендий съела эта штуковина - и не счесть. Особенно хотелось приобрести шляпу - предмет давних вожделений: что за специалист без шляпы? А теперь вот чувствует - действительно, вырядился не по погоде! А шляпа и галстук вовсе не к месту.
- А вам, извините, не жарко? - ехидно хихикает в ладошку Маруся.
- Жарко, барышня, - виновато усмехается Макаров, отводя взгляд от ее сверкающих глаз. - А назначен я к вам сюда, товарищи, прорабом. Так что вместе работать будем.
Вокруг воцаряется тишина.
Маруся открывает рот, словно собираясь снова бросить какую-нибудь шутку, но высокий парень, стоящий рядом с ней, незаметно толкает ее локтем. Маруся прикусывает язычок.
- Вот что, - прерывая неловкое молчание, произносит Макаров. - Вы здесь, ребята, с резервами больно нахомутали. Давайте-ка для начала разбивочку сделаем…
Он обращается к старику…
- А колышки, визирки у вас найдутся?
- Имеются, - поспешно отвечает тот. - Я бригадиром здесь. Фамилия моя Ченцов. Из мордвы, значит.
Макаров снимает ручные часы, прячет их в карман пиджака, сбрасывает пиджак, шляпу и аккуратно складывает на бровку полотна.
Рабочие не спеша расходятся по своим местам. Макаров замечает - их совсем мало. Для такой стройки - горстка.
"Вербовать нужно, - думает он, принимаясь за разбивку. - Иначе тут пять лет припухать будешь".
У Макарова просто чешутся руки, работы просят. Он проворно по визиркам, с помощью Ченцова, выставляет колышки, натягивает шнур, отбивает линию кюветов.
Схватив лопату и поплевав на руки, начинает отбрасывать податливый грунт. Торопливо зачищает откос. Ясно вырисовывается профиль кювета.
Макарову жарко. Со лба катятся крупные капли пота. Но он так увлекся работай, что ничего не замечает. Не замечает он и того, что рабочие снова бросили работу и с удивлением следят за ним.
- Вот бы в нашу бригаду этого работягу, - давясь от смеха, шепчет Маруся своему высокому напарнику. - Правда, Сережа?
Но паренек опять толкает ее локтем.
Макаров, наконец-то, замечает, что привлек к себе всеобщее внимание. Он с трудом выпрямляется и оглядывается вокруг.
"Что же это я, - думает он, мучительно краснея, - это, ведь и правда, не моя работа".
- А где же ваше начальство? - обращается он к Ченцову. - Десятники где?
Ему вдруг страшно захотелось курить. Он вертит в руке пустую коробку.
- А табачку у вас нет? - неуверенно спрашивает он.
Вокруг раздается дружный хохот.
- Отдай жену дяде, - сочувственно ворчит Ченцов. - Табачишко, конечно, есть, да дюже крепкий, едучий.
Он вытаскивает из кармана черный замасленный кисет и протягивает его Макарову.
- А начальство наше на поминках.
- На каких таких поминках? - удивляется Макаров, свертывая козью ножку под любопытными взглядами столпившихся вокруг рабочих.
- Помбух, значит, помер, - сообщает парень в длинной навыпуск полотняной рубахе и рваных штанах. - Водки перелопавши…
Ченцов бросает на него укоризненный взгляд.
- Зачем человека зря хаять? Не положено. Пришло время, и помер, все под этим ходим.
Макаров отдает лопату, торопливо одевается.
- Смотри, Ченцов, - оборачивается он к бригадиру. - Разбивочки придерживайся. А я в контору пойду - помбуха хоронить.
Накинув на руку пиджак, Макаров направляется к селению.
И тотчас же позади него зазвенел чистый, хрустальный голос, выводя незамысловатую частушку:
- Ах, ты веточка елова,
Веточка зеленая.
Я в прораба молодого
До смерти влюбленная.
"Кто же это?" - краснея, оглядывается Макаров. Маруся! Вот чертовка! Он взбегает на песчаный бугор и еще раз окидывает глазом стройку. "Задержался, я здесь, - думает он. - Интересно, который час?" Макаров роется в одном кармане, в другом. Но все напрасно. Часы его исчезли…
ШАРАШКИНА КОНТОРА
…Низкое глинобитное строение. На перекосившихся источенных дверях выведено углем "Дорстрой".
Макаров перешагивает через порог и испуганно отшатывается, Прямо перед ним на грязном глиняном полу стоит грубо сколоченный гроб. В гробу лежит человек с реденькой бородкой, добрым, пухлым лицом.
В комнате полумрак. Приглядевшись, Макаров замечает Наталью и Николая. Возле дверей, прислонившись, к стенке, сидит на корточках старик-туркмен в большой бараньей шапке и халате.
- Сторож, - кивает на него Николай. - Ну и обстановочка!..
Наталья встает и, прижимая к груди руки, подходит к Макарову.
- Что же делать?
- Нужно приготовить все к погребению, - стараясь не глядеть на покойника, говорит Макаров. - Ты, может быть, знаешь, как все это делается?
- Знаю, - опускает глаза Наталья. - Я сделаю…
- А старик вам поможет.
Он положил руку на плечо сидящего на корточках сторожа.
- Нужно отрыть могилу. Понятно?
Старик медленно встает.
- Душтым , - отвечает он. - Меня зовут Аман Дурдыев.
- Ну, вот и хорошо, Дурдыев, - обрадовался Макаров. - Немедленно похоронить помбуха. - Он оборачивается к Николаю. - А что десятники?
Тот, отвернувшись, машет рукой.
- Аллилуя поют. Вот уж действительно шарашкина контора!
Макаров выходит из конторы и направляется к стоящему невдалеке такому же невзрачному глиняному зданию. Еще издали до него доносится гнусавое, протяжное пение.
- Аллилуя, аллилуя! Господу помолимся!
Он с силой дергает дверь и входит. В накуренной комнате за деревянным, неотесанным столом сидят трое. Посреди стола несколько бутылок водки, чурек, брынза, лук, куски холодной баранины.
Пение сразу же обрывается.