Пословица северных охотников говорит: "Убегающий зверь хуже нападающего". Сейчас Николай хорошо понимал это. Пусть бы даже медведь, но - лицом к лицу. А так - никого, все куда-то попрятались, убежали, ищи их, не зная, найдешь ли, - так много хуже.
Как с рутилом. Пусть бы опасность, борьба, схватка, но - разом. Он бы не побоялся, он был готов к этому. И, если мечте будет сказано "нет", - пусть "нет", но тоже разом. А тут это "нет" приходится самому тащить, выколачивать однообразным, скучным трудом, каждодневными и каждочасными усилиями. А надежда на "да"… Ее становится все меньше. Ее почти не оставалось.
Задумавшись, Николай забрел в такую чащу, что невольно ощутил ее своими боками. Надо выбираться. Прикрывая лицо, он стал выдираться из еловых зарослей и… остановился, пораженный.
Перед ним было старинное место мансийских жертвоприношений. На невысоких столбах стоял небольшой, чуть пошире собачьей будки, полуразвалившийся амбарчик. Дверь полуотваливалась и болталась на одной кожаной петле. Перед амбарчиком валялись оленьи рога и кости, ставшие уже не белыми, а буровато-серыми. На ветках вокруг висели истлевшие тряпицы.
Николай шагнул ближе, и ему стала видна внутренность амбарчика. Там в беспорядке лежали уже попорченные, полусгнившие шкуры, деревянное блюдо со старинными позеленевшими монетами и бумажными царскими кредитками, большие, толстые стрелы, тряпье, когда-то бывшее яркими шалями. Несколько уродливых, потемневших от времени деревянных идолов тупо уставились черными мертвыми глазницами…
С удивлением и интересом рассматривал Николай все это, и смутный страх начинал сковывать его тело.
Вдруг кто-то резко и сильно рванул его за плечо назад. За спиной стоял Куриков. Подбородок старика дрожал, глаза гневно сузились. Николай услышал хриплый, прерывающийся полушепот:
- Зачем святое место смотришь? Ходи отсюда. Нельзя!
- Да ты что?!
- Святое место. Нельзя! Ходи, ходи!
Куриков решительно потянул Николая, потом, ловко извернувшись в чащобе, начал его подталкивать. Николай не противился. Но почти тут же почувствовал, что лежавшая у него на спине рука Курикова обмякла и задрожала. Николай обернулся. В глазах старика был ужас. Куриков втянул голову в плечи и застыл, словно ожидая, что сейчас, вот сейчас на него обрушится страшный, смертельный удар.
- Что с тобой такое?
Куриков не мог вымолвить ни слова. Медленно-медленно повел он глаза в сторону. Николай взглянул туда же и увидел, что манси зацепился рукавом за сухую ветку; она держала его.
Старик решил, что его схватил шайтан.
Николай отцепил его. Куриков, должно быть, не очень поверил в то, что это была ветка.
Всю дорогу до бивака он молчал и, только подходя к стоянке, горестно поцокал языком и покачал головой:
- Забыли, однако, манси своих богов. Боги шибко сердиться будут. Худо будет, шибко худо…
2
Наташа шагала по пещерному ходу, почти не глядя под ноги. Сколько уже раз пришлось ей пройти здесь! Все знакомо…
В тот день профессор немало попортил настроение всему отряду. Он придирался к каждой мелочи, кричал, бурчал, к нему невозможно было подступиться. С Наташей он не разговаривал и, изредка поглядывая на нее, только грозно супил брови. А на следующее утро огорошил ее.
- Вот что, товарищ Корзухина. Заварили кашу - расхлебывайте. Эту преисподнюю - пещеру вашу - придется хорошенько прощупать. Но на помощь не рассчитывайте. Никого не дам. Вот этого "злого духа", - он кивнул на Василия, - взять можете. Пусть свою темноту там, в темноте, ликвидирует. - Кузьминых хмуро помолчал, потом неожиданно повернулся к Степану: - И тебе, друг, придется туда же. А то опять… натворит что-нибудь. - Заметив радость на лице Наташи, он буркнул: - А вам я еще выговор влеплю. В приказе. Да-да.
"Хоть десять!" - хотелось крикнуть Наташе и расцеловать этого большеголового насупленного человека. Но, подавив смех, она отвернулась и подмигнула Василию, чем привела молодого манси в неожиданное смущение…
Вспомнив все это сейчас, Наташа улыбнулась и взглянула через плечо: где же ее верный помощник?
- Вася-а!
"…а-а!" - откликнулась пещера.
Бросив еще один камешек в озеро, Василий припустился за Наташей и Степаном.
- Опять озером любовался?
- Ага. Красиво. - Он звучно прищелкнул языком. - Только худо: рыбы нету.
Надо бы побранить его за недисциплинированность, буркнуть что-нибудь так, как бурчит Алексей Архипович, - должен парень знать порядок, должен и старшую в ней, Наташе, чувствовать, - однако язык не поворачивался: очень уж хорош был Василий в своей непосредственной, почти мальчишеской радости.
В большом зале сновали летучие мыши.
- "Злые духи"! - Василий покрутил головой. - Однако, старики выдумают: летучий мышь - злой дух! - Он засмеялся.
Степан ухмыльнулся в бороду:
- Разобрался, что к чему…
На земле был уже вечер. Профессор встретил "пещерную бригаду" своим обычным:
- Ну, и как оно?
- "Оно" хорошо, Алексей Архипович. Очень хорошо. И помощники у меня чудесные… Степан Иванович, покажите-ка профессору тот кристалл сфена, который мы внизу нашли. Вася нашел.
Василий, расплывшись в улыбке, повернулся к Алексею Архиповичу:
- Скоро ученый стану. Наташа говорит. А потом профессор стану.
Кузьминых усмехнулся:
- Ишь, расхвастался. Профессор!.. Ты вот скажи лучше, как образцы на базу потащим. Многовато набирается.
Улыбка Василия стала еще шире:
- Я думал, как камни таскать. Видел: много камней. Как таскать? Тяжело, не утащить. Мы утащим. Нарты сделаем, как лодка.
- Волокушу, что ли?
- Ага! Как лодка.
- Молодчина! Правильно придумал… Вот как наши от Вангура потащат?
- Утащат! - весело заверила Наташа. - Николай Сергеевич так увлечен своей идеей, что весь Вангур может утащить.
- Н-да, - неопределенно буркнул профессор и потер подбородок. - Понимаете, если они там действительно обнаружат рутил… славный вы друг другу подарок сделаете!.. Ну ладно. Показывайте, что вы там сегодня наскребли.
3
Бесшумно и быстро скользят над урманом низкие, отяжелевшие от влаги облака. Под облаками бежит Вангур. Вразнобой плещут его некрупные темные волны, разбиваются о прибрежные коряги и бессильными брызгами падают на кромку грязно-желтой пены. За ними, приплясывая, идут нестройными рядами другие, за теми - еще и еще, и, чуть слышно позвенькивая, шебаршит черно-серая чешуя реки. Как ленивая, засыпающая змея, вьется река в глухих, нехоженых дебрях урмана…
Николай оторвался от карты, развернутой на коленях, и повернул худое небритое лицо к сидящему рядом Курикову:
- Так, говоришь, давно уже манси здесь не ходят?
Проводник покачал головой:
- Совсем не ходят. Худое место. Нельзя ходить. - Он проворно придвинулся к Николаю, острым взглядом уперся в его лицо: - Зачем помирать? Ко мне в юрту ходить надо. Рыбу кушать, оленя. - Куриков нагнулся к карте, коротким грязным пальцем повел по линиям листа. - Смотри, однако. - Ткнул в малюсенькую точку на северо-востоке от Вангура. - Никляпауль. Моя юрта. Дом. Олени. Белки много, соболь. И камни - скажи им - тоже есть. Разные есть, красивые. Золото найдем. Здесь какой камень? Пустой, некрасивый. Ты скажи им. Никляпауль. Вот. Совсем близко.
- Твой, говоришь, дом? - Николай был удивлен. Ему почему-то казалось, что Куриков живет совсем в другой стороне.
- Мой, мой. Никляпауль.
Николай достал компас, карту, прикинул по ней расстояние.
- Верно, тут недалеко.
- Совсем близко. Мало-мало ходить - три дня, быстро ходить - два дня.
- Ты все-таки думаешь улизнуть?
- Чего лизнуть? Ходить домой буду. Начальнику говорил - уйду. Белку скоро стрелять надо. Патроны надо брать, в урман ходить.
Николай медленно сложил карту, поднялся, постоял и, ничего больше не говоря, направился от реки к костру.
Разложив возле палатки все припасы, Пушкарев проверял их, намереваясь, видимо, еще подрезать норму. Она и так уже была урезана до предела. Но что же сделаешь?.. Борис Никифорович пересчитал патроны, взболтнул над ухом большую флягу со спиртом.
- Слушай-ка, - заметив присевшего рядом Николая, заговорил он, - тут километров через пятнадцать у Вангура довольно большой приток должен быть. Надо будет посмотреть, шурфы заложить.
- Э! - Николай махнул рукой. - Что там разыгрывать комедию! К чему все это? Теперь и мне уже совершенно ясно, что тогда, на ученом совете, я увлекся… фикцией. Никакого рутила мы здесь не найдем. Сколько бьемся - никакого толку.
- Ты что это, всерьез на попятную?
- Если хотите, всерьез. - Николай говорил спокойно. - Я люблю смотреть правде в лицо. Ошибся - значит, ошибся. Нет титана - значит, нет.
- Ишь ты, какой маневренный!
Николай пожал плечами:
- Надо быть честным перед наукой.
- Вот именно. И в данном случае надо честно проверить те предположения, которые высказывались о Вангуре. Ведь в некоторых шурфах нам попадался рутил.
- Какой там рутил! Крохи.
- Ну что ж, в верхнем течении крохи, а среднее мы еще не прошли. Пройдем - видно будет.
Николай встал. Он начал злиться.
- Как пройдем? На карачках?
- Хотя бы!
- Эх, Борис Никифорович! Ну ведь вы же опытный человек. Неужели вы не видите, что мы плетемся из последних сил? Ведь припасов почти не осталось.
- Да, - очень жестко подтвердил Пушкарев. - И больше того: осень нынче ранняя, скоро возможны морозы. Урал не очень-то считается с календарями. Мы должны торопиться и торопиться, пополнять припасы времени нет. Время - только на работу.
- Вот-вот. Мы ежедневно теряем его на поиски, на битье шурфов, но к титану мы не приблизились, а к собственной гибели - вполне. Да-да! Я понял, что это несерьезно. Надо немедленно выходить к жилью, а на будущий год организовать специальную солидную экспедицию. Тут нужен настоящий размах.
- Размахнулась крыльями курица… Размах! На государственные денежки. А государство не на будущий год, а нынче, сейчас ждет от нас ответа: целесообразно или нет вести здесь детальную разведку. А она, как известно, стоит больших рублей. И мы, коли уж взялись, обязаны ответить "нет" или "да". То или другое. Но ответить совершенно точно, так, чтобы совесть наша была совершенно чиста, чтобы у самих у нас не было никаких сомнений. Вот почему нам надо спешить и спешить!
- Не понимаю, - в Николае опять кипела злость, - не понимаю: что у нас - научная работа или таежный кросс?
- Научная работа в тайге. В тайге, а не в лаборатории, не в кабинете!
- Вас, я вижу, заедает спортивное самолюбие.
- А вы, я вижу, забываете о научном долге.
- Оставьте эти высокие словеса!
- А низкие мне противны. - Пушкарев помолчал. - И вот что. Давай договоримся так: критиковать меня ты будешь, когда вернемся. А сейчас придется подчиняться. Я заставлю подчиняться!
- И точка. - К спорящим подошел Юра с бритвенным прибором в руках. Он почувствовал, что спор начинает быть слишком уж горячим. - Точка. Регламент научного диспута исчерпан. Прошу приступать к брадобрейным процедурам. - Юра протянул Николаю бритву.
- А ну вас… обоих! - Резко отвернувшись, Николай отошел.
Из кустов настороженно и чуть растерянно смотрел на геологов старый манси.
Бесшумно и быстро скользили над хмуро молчавшим урманом тяжелые, низкие облака.
Глава девятая
1
Заморозки больно щипали землю. Редкие в урмане березы, совсем не радуясь новому, багряному цвету одежды, стояли жалостно-печальными. Словно пытаясь прикрыть свою наготу, растерянно топорщили узловатые ветви лиственницы, потерявшие пышный игольник. И только сосны, ели да могучие, кряжистые кедры ничем не выдавали своего беспокойства перед зимой, уже заносившей над ними свое ледяное крыло, и стояли суровые, чуть потемневшие, лишь покряхтывая на ветру.
Скукожилась и побурела трава. Поникла. Только отдельные ее сухие стебельки не хотели сгибаться и торчали, гордясь никчемной своей прямотой. А может, и не никчемной? И мертвые, они будут, споря с яростным ветром, цепко удерживать около себя снег, чтобы надежнее прикрыть упавшие на землю семена…
Лагерь на Ключ-камне сворачивался.
Удивительное это дело: чтобы развернуть его, нужно каких-нибудь полчаса, а свернуть… тут надо повозиться. Обжитое место ликвидировать трудновато.
Это - как со спальным мешком. Вечером раскладываешь его двумя легкими движениями - одним развяжешь лямку у чехла, другим вытащишь мешок и бросишь в палатку, залезай в него, спи, - а утром надо расправить простынную вкладку, поаккуратней и потуже свернуть мешок, вложить его в чехол да еще и завязать.
И, как всякое жилье, лагерь постепенно обрастает десятками мелочей, кажется, и не очень важных, и неприметных, а коснись их - оказывается, дорогих сердцу и, главное, удобных. Взять хоть колышки к палаткам. На временном ночлеге вырубишь их из первого попавшегося под руку деревца, а потом и выбросишь с легкой душой, а в лагере они подобрались прочные, любовно заостренные, так и хочется взять их с собой, словно не в тайгу идешь, а в безлесную степь.
А личные вещички - носки, тюбик зубной пасты, мыльница, гребенка, тетрадь для записей, перочинный нож, да мало ли еще что! - эти вещички, на походе удобно и компактно ютившиеся в заплечном мешке, глядишь, повылезли из него, и каждая облюбовала себе подходящее местечко. Теперь разыскивай их, вытаскивай, собирай все вместе.
Пожалуй, только Василий Куриков да Степан Крутояров не особенно были обременены этой мелочной заботой и со сбором своих пожитков управились очень быстро. Покончив с укладкой образцов, Степан, деловитый и скорый, помогал снимать палатки и проверял экспедиционное имущество.
Наташа измучилась со своими вещами: она решила забрать с Ключ-камня кое-что и для собственной коллекции. Оказалось, что рюкзак при любых вариантах укладки все-таки имеет определенные размеры, раздвинуть которые нельзя. Но ей очень хотелось сделать это, и пришлось просить помощи. Наташа осмотрелась, выискивая человека посвободнее, и закричала:
- Профессор! А ну-ка, быстро сюда!
Эта непочтительность со стороны лаборантки, имеющей весьма скромное звание студентки-заочницы, никого не удивила. Тотчас девушке откликнулись:
- Сейчас, сейчас! - И к ней поспешил Василий.
- Давай-ка, профессор, помоги. - Наташа указала на рюкзак: - Никак не могу с ним сладить.
Подошел и Степан:
- Что-то многовато у вас набирается. Донесете ли?
- Донесем! - ответил за Наташу Василий.
А сама она только сказала:
- Лишь бы до базы дотянуть.
Степан не удержался и хмыкнул:
- На базе помощники найдутся?
А что тут хмыкать? Известно, что на базе будет транспорт и ни при чем тут какие-то помощники. Однако Наташа почему-то не обратила на эту нелепицу внимания: видимо, думала вовсе не о транспорте.
- Конечно, найдутся, - сказала она и после короткой паузы спросила: - Как вы, Степан Иванович, думаете: нам их недолго придется ждать?
- Нам-то? Кто его знает. Однако, думаю, не нам, а им придется нас ждать… Ничего, подождут.
Наташа прищурилась на него, зачем-то поправила волосы, распрямилась, раскинула руки, словно захотелось ей в счастливом возбуждении объять необъятные таежные дали, что раскинулись перед ней, и с уверенностью подтвердила:
- Подождут!..
2
Куриков решительно закинул ружье за плечо:
- Я все сказал.
Пушкарев посмотрел на него не сердито - грустно и, уже в который раз, спросил:
- Значит, твердо решил?
- Совсем твердо.
- Я ведь не прошу идти о нами до конца. Вот пройдем завалы, начнется чистая вода, тогда и шагай себе домой. А? - Надежды в этом просительном "а" было совсем мало.
- Все сказал, - упрямо повторил проводник. - Много раз сказал. Манси нельзя дальше ходить. Надо домой ходить. До свиданья. - Старик запросто, будто ему нужно было только улицу перейти, протянул руку.
Пушкарев покачал головой, сказал "Эх!" и все же подал руку. Так же Куриков попрощался с Николаем. Юра от него отмахнулся и, не скрывая презрения и гнева, обругал:
- Шайта-ан!
Не говоря больше ни слова, манси повернулся и неторопливым, ровным, спорым шагом ушел в урман. За ним потрусила его лайка, такая же неприветливая и молчаливая.
Затих легкий похруст сучков под ногами Курикова. Николай зло сощурил глаза на Пушкарева:
- Ну? Говорил я!
Пушкарев не возразил, не огрызнулся, только упрямо качнул головой:
- Вытянем! Втроем-то.
- Вытянем… ноги.
- Брось ты ныть!
- Я не ною, товарищ Пушкарев. Наоборот. Я сторонник решительных действий. Надо идти с Куриковым, и все. Послушайте, давайте нагоним его. Хоть раз послушайте доброго совета, а?.. Эх! Подохнуть тут в урмане, это, по-вашему, научный подвиг? Грош цена такому подвигу!
- О каком подвиге речь? Просто мы должны пройти Вангур. Должны. Это понятно? И мы пройдем.
- Ну, посмотрим… - тихо и значительно произнес Николай.
Дальше в этот день они не поплыли: нужно было закончить начатый шурф. Хотя и говорят: "Работа всякую беду глушит", ощущение беды не покидало их весь день.
Тоскливо было вечером у костра. Разбухшие темно-серые тучи придавили урман, и он сердито ворочался, кряхтел, постанывал. Беспокойно, суматошливо раскачивались ветви. Под громадными стволами палатка, освещенная колеблющимся, неверным пламенем костра, казалась очень уж маленькой и жалкой.
Пристроившись поближе к огоньку, Пушкарев писал в походном дневничке. Собственно, это был не дневничок, а обычный журнал наблюдений. Он вел его пунктуально. Юра, отдуваясь, прихлебывал из большой кружки кипяток. Николай копошился в палатке, не то укладывался спать, не то еще что-то. Вдруг он крикнул тревожно и громко:
- Товарищи! Вы знаете, какую свинью подложил нам старик?.. - Николай вылез из палатки с рюкзаком в руках. - Патроны, дьявол, с собой прихватил. Полез я за свечой, смотрю - вроде патронов маловато. Половина осталась.
- Не может быть! - Юра поставил кружку чуть ли не в костер.
- А не выпали? - предположил Пушкарев.
- Да нет, я все в палатке осмотрел. Вот. - Николай высыпал перед Пушкаревым патроны из рюкзака. - Восемнадцать штук. А фляга со спиртом… она ведь тут же была?.. Ну, значит, и ее захватил. Свинство!
- Это не свинство, - мрачно откликнулся Юра, - это предательство. Уголовщина!
Пушкарев, машинально ломая сухую веточку, густо дымил трубкой.
- Никогда бы не подумал. Манси - и воровство? - Он покачал головой и отбросил ветку. - Ну, что поделаешь… Не догонишь.
Так же, как тогда, с этой проклятой дыркой в лодке, ему было тяжело взглянуть на товарищей. Долго сидел он задумавшись, потом снова принялся за дневничок.
Протянув к костру огрубевшие, в ссадинах руки, Николай неотрывно смотрел на светлые нити пламени. Тихо ворча что-то, Юра взялся за недопитую кружку. "Философическая" натура его взяла верх, и Юра принялся рассуждать: