Франц Демель считал себя глубоким психологом и всесторонне образованным человеком. Он старался разобраться в мотивах поведения людей, пытающихся бороться против нового порядка, приобщение к которому он чистосердечно считал великим благом для всех народов, населяющих не только Европу, но и весь земной шар. Но люди своего счастья понимать не хотели. Правда, не все. Сталкивался он и с такими людьми, которые, попадая в безвыходное положение, быстро меняли свои взгляды, держали нос по ветру. Считая себя человеком глубоко порядочным, Демель относился к таким субъектам без особого уважения, однако охотно сотрудничал с ними. Но таких были единицы. Другое дело - этот непонятный парень, который и перед смертью чувствовал себя хозяином на своей земле. Их миллионы. Они стали глыбой, непреодолимой стеной на пути его армии, бесстрашные и непоколебимые. Посмотрите на этого сорванца - сидит ухмыляется. Интересно, какие мысли бродят в его буйной голове? За покушение на офицера рейха его ожидает смерть, и он знает это. А попробуй, предложи ему сотрудничать с гестапо или пойти служить в полицию, обещая за это сохранить жизнь и сделать её обеспеченной, красивой… Да он просто либо плюнет тебе в лицо и умрёт, как говорят русские, с достоинством и честью, либо, "смирившись", возьмёт из твоих рук оружие, чтобы при первом же удобном случае выстрелить тебе в спину. Удивительный, непостижимый народ! Но никто не знал, кроме самого Демеля, что русские люди не только поразили его воображение своей неподкупностью, твёрдостью, но и заставили думать. До России он жил легко и просто: кто-то решал за него, он брал готовое, и ему иногда казалось, что это его собственные мысли. Теперь Демель думал сам. Процесс этот оказался мучительным и тяжёлым. Демель иногда не находил себе места. Его стали посещать сомнения. Что-то тяжело перевернулось в его голове, забитой сознанием сверхъестественной исторической роли арийцев, фашистской белибердой, эмоциональными театрализованными истериками Гитлера. Демель начал хандрить. В оболочке майора СС как бы стали сосуществовать два человека. И этот, второй Демель, беспокойно ютившийся в глубине сознания первого, негромко, но настойчиво твердил, что война за мировое господство и сам фюрер со своими приспешниками - всего лишь авантюра, обречённая на провал и осуждение историей. Демель ощущал в себе философа, он чувствовал рождение мыслей глубоких, охватывающих одновременно всё вокруг и способных перевернув, поставить с ног на голову устоявшееся, привычное.
Демель внимательно посмотрел в лицо Тихону, будто там хотел найти ответы на мучившие его вопросы, постучал по столу большим зелёным карандашом и спросил:
- Как тебя зовут?
- Тихон.
Наташа, внутренне собранная, с равнодушной маской на лице, понимала, что начиналась игра, причём неравная игра в "кошки-мышки", где кошка ничем не рискует, разве только мышь каким-то чудом словчит и скроется от страшных когтей в своей норе. И такое бывает иногда…
- Фамилия? - продолжает Демель.
- Иванов, - зачем-то соврал Тихон.
- Партизан?
- Партизан.
- Кто командир отряда?
- Ваш хороший знакомый - Иван Иванович.
- Где он сейчас?
- В лесу.
- Сколько в отряде людей?
- Много. Тыща, а может, и больше. Разве всех сосчитаешь.
- Сколько пулемётов?
- Это смотря каких. Станковых, например, - пятьдесят, а ручных ещё больше - много, я их не считал. А про пушки тоже сказать?
Тихон издевается. Он почти спокоен и готов к любым испытаниям. А гестаповец всё видит, всё понимает. Поведение Тихона раздражает его, но он сдерживается. Пусть этот мальчишка корчит из себя героя, это Демель может ему позволить.
- Хорошо, - вкрадчивым голосом говорит Демель, - а теперь скажи, как зовут посыльного из отряда Мартына?
- Откуда я знаю? Мне о таких делах не докладывают, я рядовой - необученный, - ответил Тихон, удивлённый осведомлённостью Демеля.
- Тебе нельзя отказать в логичности, но это только по последнему вопросу. А о составе отряда и вооружении ты наврал, ничего подобного там нет.
- А если вы всё знаете, зачем спрашиваете?
- Хотел проверить твою совесть.
- И как?
- Нет её у тебя!
- Это как сказать, - серьёзно возразил Тихон. - Получается красиво: вор залез в дом, а хозяин не должен замечать его, иначе ему скажут, что он дядя нехороший.
Демель снисходительно улыбнулся.
- Это значит - я вор?
- Это точно.
Гердер сдержанно улыбнулся уголком рта.
Наташа была непроницаема. Казалось, она переводила, не вникая в смысл разговора. Но это только казалось. Она знала, Демель скоро сорвётся. Концовка этих "душевных" разговоров была всегда одна и та же.
- Скажи, Тихон, - сказал Демель, - зачем ты так вызывающе себя ведёшь? По-моему, ты имел возможность убедиться, что мы можем быть великодушными.
- Что-то я не припомню такого случая.
- У тебя короткая память, а это не есть хорошо, - сказал Демель по-русски и продолжал на своём родном языке: - Ты ударил немецкого солдата и не понёс за это наказания.
- Вы это серьёзно?
- Конечно. Старший лейтенант Гердер предотвратил расправу, а он мог этого не делать.
- Пожалел волк кобылу - оставил хвост да гриву.
- Всё паясничаешь, а мне хочется поговорить с тобой серьёзно. Почему ты так непримирим, на что ты надеешься?
Тихон удивлённо посмотрел на майора и, потирая больную губу, тихо сказал:
- Хочешь серьёзно? Слушай!
- Со старшими нужно говорить вежливо.
- Но любовь хороша, когда она взаимна.
- При чём тут любовь! Я говорю о вежливости и воспитании!
- Вы о воспитании? А случайно это не шутка?
- Нет.
- И палач может быть вежлив и воспитан?
- Конечно.
- Убийца - есть убийца! Как он ни рядись, лучше от этого не станет!
- Но тогда и коммунисты тоже убийцы?
- Нет! Мы убиваем палачей - значит, боремся со смертью.
- А разве ты коммунист?
- А вы этого ещё не поняли?
- А конкретнее.
- У нас все коммунисты.
- Это только громкие слова.
- Нет, это не только слова, это - факт, только он вам не по нраву, вот вы и не хотите его признавать.
- Хорошо, Тихон, это пустой разговор: мы останемся каждый при своём мнении. Ты лучше ответь на мой вопрос: на что ты всё-таки надеешься?
- На что я надеюсь, да? Я не надеюсь, а твёрдо уверен, что очень скоро мы погоним вас со своей земли, и всем вам будет крышка!
- Стоп! - резко перебил его Демель. - Ты слишком увлёкся! Кроме того, я совершенно не разделяю твоего мнения, я уверен в обратном. Я тебе разрешаю, - уже с откровенной злобой продолжал он, - докажи свою правоту.
- Что доказывать, вы и сами знаете, что я прав.
- Это не доказательство! - уже закричал взбешённый Демель. - Ты давай аргументы! Истина только тогда живёт, когда она доказана! А это пустая болтовня! Я уверен в нашей победе!
- Дело ваше! Будильник прозвенел, а будете вы вставать или ещё понежитесь, это уж не моё дело.
Демель с шумом встал. Глаза его сверкали, ноздри раздувались.
- Сколько тебе лет, философ? - сквозь стиснутые зубы прошипел он и, выйдя из-за стола, подошёл вплотную к Тихону.
- Пока - двадцать два, - стараясь быть спокойным, не вставая, ответил Тихон, понимая, что беседа с ним подходит к концу.
- Почему - "пока"?
- Потому что потом будет двадцать три и так далее.
- Не будет!
Тихон насмешливо посмотрел на взбешённого гестаповца и, не повышая голоса, сказал:
- Не надолго же вас хватило, господин майор. Не пугайте, мы не робкого десятка! Я умру, но от этого ничего не изменится. Нас много…
- Всех перебьём! Уничтожим! - Демель уже не мог владеть собой. - Быдло! Стадо баранов! Подумаешь, партизаны! Герои! Ослы вы, а не герои! Наш человек в отряде командует вами, а вы подчиняетесь. Плебеи! - Демель судорожно задохнулся и в изнеможении умолк.
- За откровенность спасибо, - грустно проговорил Тихон. - Очень жаль, что ваша информация останется не до конца оценённой. Но ничего. Наступит время, когда вас, фашистов, и немцы проклинать будут, не только мы.
- Увести мерзавца! - яростно процедил Демель. - И расстрелять сегодня же ночью. А чтобы не обижался на немцев, пусть расстреляют русские, - пусть поймёт, что не все они коммунисты!
Поздней холодной ночью со двора районного отделения гестапо медленно выехал грузовик. В кузове, окружённый тремя полицейскими, сидел Тихон. Майор Демель сдержал своё слово: партизана везли на расстрел русские, жизнь его оборвёт русская пуля, посланная из русской трёхлинейки.
Темно.
Тихон не видит лиц своих палачей и не пытается их разглядеть. Перед отправкой на расстрел его сильно избили. Особенно старался угрюмый солдат со шрамом через всё лицо, которому Тихон накануне выбил зуб. Болело всё тело. А голова казалась расчленённой на несколько частей тонкими металлическими заслонками, которые, как мембраны, колебались и звенели при каждом толчке автомобиля. Он не хотел да и не мог ни о чём думать.
Тихон сидел на небольшом деревянном ящике, уперев локти связанных рук в колени и беспомощно положив распухшее лицо на свои грязные кулаки.
В кабине едет ещё один полицай - командир взвода - и шофёр-немец.
Тяжёлую машину плавно покачивало на ухабах.
Ласковый ветерок приносил из густых садов дурманные запахи. Свежий воздух помог Тихону сбросить тяжёлое оцепенение. Он начал осматриваться по сторонам, узнал знакомую улицу. Она словно вымерла. Молча, таинственно глядели на дорогу чёрные провалы окон. Город спал… Тихон напрягал зрение, будто хотел увидеть что-то важное, единственно необходимое. Перед ним проплыл длинный деревянный забор и дом тёти Даши. А там, почти рядом с этим домом, не ведая ни горя, ни заботы, спокойно спит необыкновенная девушка-пианистка. На мгновение в его воображении появились большие грустные глаза, светло-золотистые волосы. В облике незнакомки было для него что-то непостижимо печальное, неземное, и в то же время такое реальное и живое, что Тихону безумно захотелось ощутить теплоту её дыхания и нежных рук. "Ангел небесный", - прошептал он тихо разбитыми губами. И сразу Тихону стало мучительно жаль себя. "Неужели всё? Вот так бессмысленно и глупо! Не может этого быть! А почему не может? Балда! Мститель-одиночка! Герой-самоучка! Сам во всём виноват!"
Тускло, зловеще поблёскивало оружие в руках палачей…
Избитое тело опять напомнило о себе - заныло, и Тихон представил злое лицо со шрамом, ощеренный рот с выбитым зубом. "Свинья", - хрипло произнёс солдат и ударил в солнечное сплетение. Перехватило дыхание, потемнело в глазах. Тихон пытался дотянуться до фашиста, но сзади кто-то обхватил за шею и сильно стукнул по голове. Тихон хотел обернуться и не успел - со всех сторон посыпались удары. Он пытался защищаться - махал руками, кого-то бил… Но силы были слишком неравными. Тихон упал, а солдаты, старательно кряхтя, долго и деловито били его ногами. И опять его "спас" Гердер.
- Отставить! - выкрикнул он. - А то некого будет расстреливать!
Это было совсем недавно, перед тем как сесть в эту машину.
"Вот и всё", - прошептал Тихон. Стало страшно. Перед глазами почудилась глубокая яма, обрамлённая бруствером глинистой земли, он.
Тихон, стоит на самом краю… Тёмные зрачки карабинов, медленно двигаясь, ищут его сердце. Вот-вот, одно мгновение - и пули с бешеной силой ударят в грудь. Тихон попытался отогнать видение, воля напряглась до предела, но взять себя в руки не удалось. Обречённый, он словно летел в бездонную, мрачную пропасть, и грохочущая, бесконечная чернота окутала его со всех сторон. В кошмаре, не помня себя, Тихон вскочил - необъяснимая внутренняя сила подбросила его - и рванулся к борту, пытаясь выпрыгнуть из машины. Его схватили сразу трое. Он бешено работал руками и ногами, но полицейские спокойно водворили его на место.
- Сиди, ещё успеешь напрыгаться, - сказал один из них. Тихон не видел его лица, но удивительно знакомым показался голос, насмешливый и доброжелательный. Тихон сжался в комок. Торопливо напрягая память, он попытался вспомнить, где и когда слышал этот голос, но, как всегда бывает в таких случаях, мысли ползли в любых направлениях, только не туда, куда нужно. Он заставил себя думать о другом, и тут же, независимо от его усилий, в памяти возникла пустынная, заросшая сиренью улица и полицейские, которые конвоировали его в гестапо. И голос: "Иди, не думай, что ты один на свете человек". "Он!" - задохнувшись от восторга, подумал Тихон и тут же ощутил то радостное состояние, когда человеку необходимо общение с людьми. Ещё не веря до конца в удачу, он пытался заглянуть в лицо полицейского, скрытое тьмой…
А неутомимый трудяга-дизель гнал и гнал машину вперёд, и она, словно жалуясь на свою горькую долю, громко рычала, вздрагивала и покряхтывала, медленно пересекая поляну на окраине города и направляясь к лесу. Там, на опушке, в оврагах Вороньего поля, оккупанты производили расстрелы патриотов.
Из-за тучи спокойно выплыла полная луна и щедро пролила на землю зловещий, холодный свет. Исподлобья, боясь ошибиться, Тихон взглянул в лицо полицейского и сразу же узнал его. "Вот и встретились!" - чуть не вскрикнул он, но палец, выразительно прижатый к губам знакомого парня, и лёгкий толчок в бок заставили молчать. Появилась реальная надежда на спасение, и всё вокруг приобрело особое значение и смысл. От радости распухшие губы Тихона растянулись в жалкой, кривой улыбке. Он хорошо понимал, что спасение теперь во многом, если не во всём, зависело от находчивости и сообразительности недавних добрых знакомых и его самого. И Тихон с присущим ему оптимизмом окончательно стряхнул с себя нервное напряжение.
"Как-то нужно условиться с ребятами, но как?" - подумал он, и в это время его мысли прервал голос незнакомого полицая:
- На, закури напоследок.
Тихон уловил в голосе враждебные, издевательские нотки, но сдержал себя:
- Спасибо, не курю.
- Не угодно, значит! Была бы честь предложена.
Тихон промолчал. Но полицай не унимался:
- Завещание-то оставил?
Тихон опять не ответил.
- Оставь, Иванов, - сухо отчеканил Сергей, резко повернувшись к полицаю.
- Глянь, заступник какой нашёлся, - окрысился тот.
- Пусть потреплется, - снисходительно вставил Тихон, - он силён задирать беспомощного. Сними с рук верёвки - тогда поговорим!
- Смотри-ка, прыткий, - сдавленно хохотнул Иванов и в упор посмотрел Тихону в лицо. - Герой нашёлся, пять минут жить осталось, а туда же, огрызается!
- Шкура ты продажная! - крикнул Тихон. - Я тебя ещё переживу!
Он встал на ноги и, пытаясь освободиться от пут, сильно рванул связанные руки.
Иванов сдёрнул с плеча карабин.
Но тут между ними возникла высокая, плотная фигура Виктора. Сергей передвинулся за спину Иванова.
- Спокойно, - с усмешкой произнёс он, - всему своё время.
Машина вяло качнулась из стороны в сторону, громко чихнула, выпустив через выхлопную трубу облако чёрного, густого газа, и остановилась. Из кабины неторопливо вылез командир взвода лейтенант Коновалов, поправил на голове шапку и неожиданно громко скомандовал:
- Выходи!
Полицаи быстро оказались на земле.
Тихон с трудом перевалил своё тело через борт кузова, опёрся обеими ногами о колесо и спрыгнул, нелепо взмахнув связанными руками.
Полицейские окружили его. Все пятеро тронулись с места. Впереди командир взвода, за ним Тихон и три конвоира с карабинами наперевес, так близко, что Тихону казалось, будто холодные, как лёд, стволы упираются ему в спину.
Машина с шофёром осталась позади, растаяла в сером полумраке. Впереди были овраг и тёмный лес.
- Стой! - отчеканил Коновалов, резко повернулся к арестованному и направил на него карабин.
И Тихон опять перепугался. Мысли спутались, его охватила дрожь. "Вот сейчас эта сволочь, ни слова не говоря, выстрелит - и всё! Ребята не успеют даже глазом моргнуть и понять, что к чему!".
- Становись!
В ночной тишине голос лейтенанта, уверенный, привычный к резким командам, прозвенел, как медная труба на побудке.
Тихон, не понимая, к кому относилась эта команда, повернулся кругом и увидел три карабинных дула, направленные прямо ему в грудь.
Лейтенант, пройдя в двух шагах от Тихона, присоединился к полицаям.
- По бандиту, - громко, как на учебном стрельбище, крикнул он, - заряжай!
Клацнули затворы - назад-вперёд; патроны плавно заползли в стволы. Теперь только нажать на спусковой крючок, и пуля, неуловимая, беспощадная, устремится вперёд, Тихону в сердце.
Иванов с нетерпением и радостью ждёт команды - его пуля не пролетит мимо.
Вот последний рубеж, и силы оставили Тихона: ни отступить, ни двинуться вперёд… Засосало под ложечкой… Он отвёл взгляд в сторону. Перед глазами тихо покачивалась сухая, скрюченная корявая ветка, похожая на когтистую лапу чудовищного зверя. Словно проникнув в сокровенный смысл бытия, Тихон застывшим, отрешённым взглядом смотрел на диковинное творение природы, и ни одна струна не дрожала в его душе…
Луна, опять запутавшись в густых, мохнатых облаках, не спеша пробивалась к горизонту. Виктор и Сергей напряглись, как тигры перед прыжком, ещё мгновение - выстрелят: один в Коновалова, другой - в Иванова. И вдруг командир взвода, неожиданно для всех, ловким движением выбил карабин из рук Иванова и, не дав ему опомниться, сильно ударил прикладом по голове. Не успев даже вскрикнуть, Иванов упал.
- Развяжите парня! - тихо сказал Коновалов. - И слушать меня внимательно. Сейчас мы его "расстреляем" так, чтобы слышал шофёр. Цельтесь вверх, в луну. Эту падаль, - показал он на труп Иванова, - закопать. И дальше: Иванов, обманув нас, сбежал в лес к партизанам, поняли? А ты, - он ткнул в грудь Тихона, - похоронен. Всё осмыслили? Действуйте!
- Подождите! - захлёбываясь от восторга, выпалил еле-еле пришедший в себя Тихон. - Значит, вы тоже наш?
- Нет, - усмехнувшись, ответил лейтенант, - я дядин. Лирика будет после, а теперь за дело! - И опять громко, как на учебном плацу, скомандовал:
- По бандиту, пли!
Разорвав в клочья ночную тишину, дружно прогремел залп.
- Вот так, - удовлетворённо промолвил Сергей.
- А теперь - работать! - приказал Коновалов.
Они быстро зарыли труп Иванова. После этого Коновалов слегка толкнул Тихона и сказал:
- Ты, милок, во второй раз - наш племянник. Как тебя зовут-то?
- Тихон я, братцы, Тарасов - фамилия моя… Я по гроб теперь… Вы это… Не смотрите, что я такой… Я к вам шёл. Иван Иванович - командир отряда - послал на связь. - Слёзы радости душили его, он никак не мог совладать с собой. Всё было так неожиданно и так хорошо! Так много хотелось сказать этим родным людям… - Думал уж - всё, - всхлипнув, выдавил он. Тихон употребил все внутренние силы, чтобы взять себя в руки. Частично ему это удалось, и он продолжал: - Шёл к вам, а тут этот гусь лапчатый с кралей… А в пистолете всего два патрона. Не выдержал я - пальнул, и опять дуриком попался. Промахнулся - вот обида!