Отец Симы побежал за туфлей, мать быстро расправила кровать. Саша уложил Симу, которая скатилась с его рук, как рыбка, и, уткнувшись носом в подушку, что-то проворчала.
От шума проснулся было Алешка. Бабушка покачала его, успокоила. Облегченно вздохнув, Сашка поправил галстук, отдернул пиджак и, тихо сказав "дура", вышел.
Весь следующий день Сима молча провалялась в постели. Отец ушел на работу с нелегкими думами, лишь заглянув к ней, мать всю ночь провозилась, подавая дочери то тазик, то чай, а с утра пришлось заниматься с внуком. Валя тоже молчала, не досаждая дочери ни вопросами, ни нотациями. А она лежала бледная, как наволочка, и только отворачивалась, когда мать смотрела на нее.
Сначала Сима просто не могла оторвать голову от подушки - перед глазами все плыло, а тошнота подкатывала к горлу. Алешка залазил на кровать, пытаясь поиграть, но от его бесконечных вопросов у Симы трещала голова. Когда немного полегчало, Сима попыталась вспомнить, что она делала на свадьбе подруги. Дальше сурового Сашкиного взгляда мысль не могла пробраться. Сима понимала, что она выпила столько, что ее разум просто отказал, и все, что было потом, она делала на бессознательном уровне. Но от этого легче не стало. Смутно Сима помнила танцы, мужские руки, свой глупый смех и метание взгляда по гостям в поисках тайной Сашкиной зазнобы. "Дура, дура, совсем ополоумела со своей навязчивой идеей! Да пропади пропадом и Сашка, и его "рыба"! Как стыдно, перед Маринкой стыдно, перед мамой… Всем испортила вечер… А что люди подумали?!" От этого самобичевания становилось еще хуже.
К вечеру Сима нашла в себе силы и пошла в душ. Каждая капля, ударяясь о дно ванны, эхом отзывалась в голове. Несколько таблеток цитрамона, выпитых за день, лишь слегка приглушили боль. И все же после душа стало легче, словно вместе с водой с тела смылся пласт вековой грязи, заодно прочистив и больной мозг. "Что б я еще раз хоть когда-нибудь в жизни!.." Сима дала себе зарок и даже вспоминать о шампанском не могла.
Родители молчали весь вечер. Сима вышла, как обычно попить с ними чай, посмотреть новости, но мать и отец даже не взглянули на нее.
- Ну ладно вам, виновата я, дура, с ума сошла, стыдно мне, я даже не знаю, как теперь людям на глаза показаться, и вы тут тоже, - Сима не сделала ни одного глотка и со слезами ушла, оставив родителей шептаться друг с другом. Валя все рвалась утешать дочь, а Петр останавливал ее, увещевая, что она сама должна в себе разобраться.
Но Сима больше не могла разбираться в себе. Ей было так плохо, что впору в петлю лезть. Только Алешка удерживал ее, отвлекая от тяжких дум. В конце концов, Сима сгребла его в охапку и разрыдалась. Сын, услышав плач матери, тоже скуксился.
- Что ты, сынок, что ты, это мама так шутит, - Сима через силу улыбнулась, вытерла слезы, которые никак не хотели останавливаться. - Вот, смотри, твой зайка как улыбается, если будешь плакать, он тоже заплачет… заплачет… - слезы текли и текли.
Уснула Сима с тяжелым сердцем, ощущая себя одинокой, словно высокогорное озеро, затерявшееся в диких горах, куда не ступала нога человека. Как ни плескалась она волнами, как ни прихорашивалась весной, наполняясь свежей водой, никто не мог полюбоваться ею, никто не приходил к ее берегам посмотреться в хрустально чистые воды, отражающие небо…
Сашка пришел через два дня после занятий. Сима пропустила день учебы и второй, и это насторожило ее верного друга.
Он застал Симу одну. Родители ушли с внуком в гости и Сима, открыв Сашке дверь, не сказала ничего на его "привет!", а просто ушла к себе. Она облокотилась на подоконник и смотрела в окно на темнеющую улицу. Сашка прошел следом и встал посередине комнаты, не зная, что сказать. Его поразили глаза Симы. Никогда он не видел таких грустных, потухших глаз, некогда сияющих, как сапфиры.
- Сима…
Она молчала, только сжалась вся, словно готовясь к нападению.
- Забудь, всякое в жизни бывает…
Сима хмыкнула.
- Хорошо, забуду. Что еще? - она так и не повернулась.
Сашка уставился в пол, мучительно борясь со своей нежностью, жалостью, любовью, перешедшей с годами в опеку. И вдруг он понял, что именно сейчас настал тот самый момент, когда их отношения должны сдвинуться с мертвой точки - или в одну сторону, или в другую.
- Сима…
Она не успела ответить, как Саша обвил ее руками, укутал словно крыльями, сжав ее плечи и закопавшись лицом в ее волосы.
Сима напряглась, дыхание в груди остановилось на вдохе. Симе казалось, что она сейчас умрет от удушья, а Сашка еле слышно шептал на ухо: "Тихо, тихо, успокойся, все будет хорошо".
Наконец, Сима смогла выдохнуть.
- Ты, ты, ты… как ты мог?!
Она дернулась, пытаясь выскользнуть, но Сашка еще сильнее сжал руки.
- Я тебя люблю. А ты, дурочка, все пытаешься закрыть на это глаза.
Симу обдало жаром. Она не знала, как реагировать, что ответить. Все перепуталось в голове, но по телу потекла жизнь, согревая разгоряченной кровью каждую клеточку, пробуждая от спячки душу.
- Я… я… я не знаю… - сдалась Сима и расслабилась, опустив голову на Сашкино плечо.
Нежно, словно боясь причинить боль, Саша развернул Симу, покрыл поцелуями ее лицо, подрагивающие веки, раскрывшиеся губы, холодный кончик носа. Сима застонала, обхватила Сашкину голову ладонями, припала к его горячим губам, как к живому источнику, и пила, как странник пустыни, измученный жаждой, не в силах ни оторваться, ни насытиться.
Шумную свадьбу решили не играть. Отметили долгожданное всеми знаменательное событие в узком кругу на даче Сашкиных родителей. Два человека соединили свои судьбы, но счастливых оказалось больше - и родители, и близкие друзья, и Алешка.
Душа Симы ликовала. Она купалась в любви и дарила ее всем улыбками, смехом, взглядами. Саша вместе с семьей обрел покой. Теперь он на полном праве учил Алешку называть Симу мамой, а себя - папой. Алешка старательно повторял за ним "мама, папа", но бежал к матери с криком "Си-а", а его привычно звал "Сяся". Сима смеялась. Она заметила, что сын стал проговаривать ее имя иначе. "Сива" - так оно звучало в его устах.
- Знаешь, - поделилась она с мужем, - Алешка все время как-то по-своему называет меня. Вот недавно, когда мы нашли агатовую бусину…
- Где нашли? - удивился Саша.
- В шифоньере, - отмахнулась было Сима, - так он тогда назвал эту бусину "сиава".
- Подожди, подожди, давай подробнее. Нашли какую-то бусину в шифоньере… А где сами бусы?
- Какие бусы? - Сима не поняла.
- Ну, бусина - это же от бус?
- Нет, есть только одна бусина. Она необычная, Саш, я тогда сразу хотела тебе ее показать, но ты увлекся рыбой и…
- Ты когда-нибудь успокоишься со своими рыбами? Сима, я же тебе уже все объяснил: не было вообще никаких отношений, Маринка просто не так выразилась, а ты поняла, как хотела.
- Я как хотела?! - Сима снова взбеленилась.
Саша поймал ее в объятия.
- Все. Все. Спокойно. Давай о бусах.
Сима прижалась к нему. "А ведь, если бы я тогда не заревновала, так и ходили бы рядом, а не вместе", - подумала она и, довольная, облегченно вздохнула.
- Что?
- Ничего, - Сима улыбалась, - хорошо…
- А! Так что там с бусиной? Ты мне расскажешь или у Алешки спросить?
- Слушай! Алешка залез в шкаф, перевернул там все вещи, упал с полкой и нашел эту бусину. - Сашка только головой покачал, уже не удивляясь проделкам сына, да и жены тоже. - Но самое интересное, что бусина эта древняя, а у нас лежит почти двадцать лет. И я об этом не знала. Я тебе сейчас расскажу с самого начала, а то так ничего не поймешь…
Сима решила все разложить по полочкам. Уж слишком много загадок для нее одной. И начала она с детства, с того момента, как полезла в окно подвала за котенком.
Саша слушал очень внимательно, даже о привидении, и Сима увлеклась, она не просто рассказывала, она сама анализировала, строила предположения. И все больше ей казалось, что и шаманский обряд, и рождение сына - это звенья одной цепи, главное звено в котором она сама.
Саша слушал внимательно и, когда Сима достала из ящика письменного стола находку Алешки, с интересом рассмотрел ее.
- Ну, как? Тебе эта вещь о чем-нибудь говорит? Там, посмотри, что-то выгравировано…
- Нет, ничего там не выгравировано, эта бусина побывала в разных переделках, только и всего. А вот белые рисунки - это да! Это определенно символы! И они что-то значат. Такие бусы носят в Тибете, - заключил Саша.
- А вот это уже интересно! - Сима взяла бусину из Сашкиных рук, проверила на вес. - Могу себе представить, сколько весят бусы…
- Ну, на что только не пойдешь, чтобы защититься от демонов!
- Поясни, не поняла…
- Сима, ты же увлекалась историей Тибета! Пошевели мозгами, ты не могла не читать о защитных амулетах.
Сима начинала злиться.
- Не умничай. Предположим, я все забыла. Рассказывай!
Алешка оторвался от своей игры и подошел к матери. Они забрались на кровать и в четыре глаза уставились на Сашку.
- Ладно, аудитория, слушайте! - он, сцепив руки за спиной, медленно шагнул, изображая Александра Матвеевича. - Тибет - суровая страна кочевников. Суровая из-за климата и географического положения. Не будем вдаваться в подробности, но именно благодаря стихиям, угрожающим жизни человека, последним был придуман сонм богов и демонов, которые вроде как управляли этими стихиями. Боги, само собой, спасали, демоны убивали. Боги жили на небе, демоны - в воде и под землей. А еще, помнится, кто-то утверждал когда-то, что и на звездах, - Сашка, изобразив взгляд из-под очков, сурово посмотрел на Симу.
- Кончай кривляться. Устройство мира в представлении древних тибетцев я помню: белый, красный, синий и дерево, объединяющее все области. При чем тут бусина?
- Бусина - это защитный амулет от демонов. Каждый знак на ней имеет магическое значение. Обычно, такие знаки имеют отношение к определенным духам-хранителям. Так как демонов много, то и хранителей тоже, потому тибетцы носят большие тяжелые связки бус, состоящих из множества бусин. Но самыми драгоценными и магическими считаются такие, как эта - агатовые и с рисунками. А называют эти бусины… дай вспомнить… Ага! Дзи! Их называют "дзи"!
- Дзи… - Сима хмыкнула, - и эта тибетская "дзи" оказалась в нашем подвале… вот теперь я окончательно запуталась. Получается, что все началось с этой бусины… А, Саш?
- Выходит, что так, - Саша заметил волнение Симы. - Давай попробуем выстроить логическую цепочку. - Он перехватил инициативу. - Начнем с бусины. Она древняя - это и без экспертизы видно! - к нашим краям практически не имеет никакого отношения. Так? - Сима кивнула, соглашаясь. - Вопрос: "Как этот амулет попадает в ваш подвал?".
- Мама сказала, что тогда ремонтировали дорогу и привозили целые машины камней. А сосед дядя Паша потихоньку таскал для себя, перед гаражом хотел площадку себе забетонировать, чтобы в дождь не раскисала. Камни носил ведрами и ссыпал в сарай в подвале. Вот в тот сарай я и попала! Он и сейчас есть! Могу показать.
- Хорошо, покажешь, потом, а пока давай дальше. Откуда привозили камни?
- С реки, с Чирчика, может быть, а может быть с Сыр-Дарьи…
- Так. В бассейнах этих рек существовали древние поселения. Это факт. Русла их меняются - это тоже факт. Где раньше было поселение, позже, вполне возможно, текла река. К тому же, через Ташкент проходил Великий Шелковый Путь. Это тоже вариант. Можно предположить, что наша бусина каким-то образом оказалась там, где уже в наше время копали камни, песок для строительства. Дальше. Теперь ты. Ты попадаешь в подвал. Там падаешь, и эта самая бусина каким-то образом оказывается у тебя в кармане. Возможно? Возможно!
- Возможно-то возможно, но странно это, Саш, ты не находишь?
- Не спорю. Но не более странно, чем белый монах!
- Галлюцинации? - с надеждой в голосе спросила Сима.
- И у тебя, и у тети Вали?
- Мда… Нет, я этот призрак часто видела, не галлюцинации. Сначала пугалась, не спала, но он вел себя спокойно, мне даже казалось в детстве, что он убаюкивает меня. Саш, я его и недавно видела, после Маринкиной свадьбы…
- А! Тогда ты могла увидеть не только призрак!
- Я серьезно. Он вот тут висел, - Сима подняла глаза к потолку.
- Висел?
- Угу.
- Ладно. Подведем итог: будем считать, что бусина попала сюда не случайно! Идем дальше. Ты едешь в степь и оказываешься вовлеченной в шаманский ритуал. И практически одновременно…
- Нет, раньше! - перебила Сима, догадавшись, с чем Саша связал ее поездку в ту судьбоносную экспедицию.
- Хорошо. Пусть будет так: сначала исчезает призрак, потом ты становишься участницей какого-то магического ритуала. Совпадение?
- Не знаю, но все как-то за уши притянуто, тебе не кажется?
- Нет, не кажется, - парировал Сашка, - жаль, что никто не смог сказать, что же ты тогда говорила. Это могло бы нам подсказать верный путь в рассуждениях, но ладно… идем дальше.
- Саш, а дальше… дальше Алешка! - Сима мягко улыбнулась. - Все, что предшествует его рождению, тоже по полочкам будем раскладывать?
Саша опустил глаза.
- Не будем. Интереснее, как Алешка назвал бусину.
- Си-а-ва. Почти, как меня.
Алешка повис на шее матери и прыгая повторил:
- Си-ми-ва!
- Задушишь, озорник! - Сима расцепила руки сына и, перетащив его на колени, пощекотала. Алешка захихикал, скорчившись. - Что такое "симива", а? Ну-ка говори, а то я тебя съем! - она наклонилась к сыну и потеребила за грудку. Мальчик заливисто рассмеялся и, снова повторив "симива", ткнул пальчиком в мать.
- Связь бусины и мамы для Алешки очевидна! - заключил Саша. - А, как известно, устами младенца глаголет истина! Я попробую разобраться с символами на ней. А там посмотрим.
Глава 10. Испытания
Вьюга с остервенением кидалась на шкуры, закрывающие вход в пещеру. Горсти снега влетали внутрь при каждом порыве ветра, но вскоре стало тихо. Бахтигуль вылезла из-под теплой кошмы и, ежась от холода, прошла к выходу, ориентируясь только по слабому свечению, окаймляющему его. Девочка толкнула шкуру. Послышался шум ссыпающегося сверху снега, но шкура оказалась намертво засыпанной внизу.
- Гули… - тихо позвала мама.
Бахтигуль обернулась и радостно побежала назад, неловко переставляя озябшие ноги. Она снова забралась под кошму между своими стариками и прижалась к груди матери, пытаясь сказать ей что-то. Но вместо слов из ее горла вылетали несвязные звуки, походившие на мычание. Но старуха понимала ее.
- Снег, да, снег, дочка, сейчас подниму старика, он очистит вход.
Амина приподнялась на локте, перевалившись через дочь, наклонилась к лежащему неподвижно мужу.
- Ирек, слышь, Ирек, вставай, снег вход засыпал, надо расчистить, а то не выйдем, - старуха закашлялась.
Бахтигуль, толкая мать в грудь, попыталась уложить ее назад. Амина откашлялась и опрокинулась на спину. Девочка села и, мыча, начала тормошить отца. На его лице, застывшем напряженной маской, отразилось недовольство. Веки дрогнули, губы скривились. Старик облизнул их и приоткрыл глаза. Бахтигуль издала радостный крик.
- Очнулся? Ну и хорошо, - выдохнула Амина.
Но старик не встал. Он только моргал и шевелил губами, пытаясь что-то сказать. Бахтигуль наклонилась ухом к его рту.
- Пить, - расслышала она и оживленно показала матери на отца, на свои губы, изобразила рукой чашку.
Амина поняла ее. Снова приподнялась, пытаясь разглядеть лицо мужа.
- Совсем сдал… что же делать? Надо снег убрать, надо огонь разжечь…
Бахтигуль хлопнула себя по груди, с вопросом глядя на мать.
- Да, да, дочка, понимаю, но ты не сможешь, мала еще…
Девочка вскочила на ноги, выпрямилась, показывая, какая она большая, и протянула к матери руки, стуча кулачками друг о друга.
- Ладно, попробуй, может и получится, а то у меня совсем сил не осталось.
Старуха достала из-под изголовья два камня, протянула дочке.
Не сразу, но все же Бахтигуль разожгла костер в углублении посередине пещеры, собрав в него последние дрова. Водрузила сверху котел, и горстями засыпала в него снег, лежавший горкой у входа. Воды вышло мало, но девочка положила в нее пучок травы, который дала мать, и вскоре от котла потянулся ароматный шлейф летних запахов.
Бахтигуль согрелась у огня. Она сидела около котла на корточках, протягивая к ярким языкам пламени ручки, а потом прижимая их то к ушам, то к щекам. Старуха наблюдала за девочкой, и щемящая боль сжимала ее уставшее сердце. Еще совсем малышка, пяти весен от роду, разве сможет она одна выжить в горах, если они оба умрут?! Амина, в который раз собрав все силы, встала. Бахтигуль подбежала к ней, обняла за колени, подняла на мать глазки, в которых сияла искренняя радость. Амина погладила дочку по головке. Ощутив ладонью спутавшиеся пряди, подумала: "Надо бы причесать". Но гребень куда-то подевался, а искать его не было сил.
- Шапку надень, где твоя шапка?
Бахтигуль недоуменно подняла плечи, отмахнулась, показала на огонь.
- Согрелась? Хорошо.
Но костер уже не играл лепестками огня. Его свет угасал. А дров больше не было.
Тяжелая зима выдалась. Столько снега намело, такие морозы трещали, что людям пришлось очень туго. Старик давно перестал охотиться, выходил за дровами, да тоже давно. Всех своих животных люди съели. Не осталось и запасов сырных шариков, которые и просто пососать можно было, и суп сварить. Амина страдала, не находя выхода. И страдала она, переживая за дочку. "Что мы? Старики! А как же ей выжить?.. Цветочек мой…"
Бахтигуль протянула матери чашку отвара. Девочка всегда улыбалась. А вот говорить не научилась. И подросла уже, а все ни одного слова не сказала, только мычит, да поет что-то свое, не разобрать.
Горячий отвар согрел грудь, Амина прокашлялась, сама налила отвара для старика, напоила его. Он, хоть и ожил немного, но подняться не мог, а дочка со всей силы теребила шкуру у входа, стараясь столкнуть снег, подпирающий ее снаружи. Как-то удалось ей очистить один угол, и она радостно заверещала.
- Молодец, иди погрейся, я сама схожу за дровами.
Амина надела меховой халат мужа поверх своего, натянула рукавицы и попыталась протиснуться в щель между камнем и шкурой. Не получилось. Узка оказалась щель. Да и сумрачно было за ней. "Вечер ли, утро?.." - думала Амина и боялась выходить. Мало ли какой хищный зверь притаился снаружи, только того и ожидая?! Пока старуха размышляла, Бахтигуль, подражая матери, натянула на себя все, что смогла и мышкой выскользнула из пещеры. Амина только ахнула, как дочки и след простыл.
Прильнув к щели, старуха вглядывалась в серую мглу, прислушивалась к звукам. Вот она услышала возглас Бахтигуль. Трудно понять - радостный ли, испуганный, - и Амина закричала:
- Бахтигуль, дочка, вернись! Вернись…
Старик завозился под кошмой, попытался встать. Но только уронил меховое одеяло.
А Бахтигуль вернулась, прижав к груди свежую ляжку горного козла. Амина сама замычала, показывая рукой на мясо, не веря своим глазам.
Девочка положила ляжку между горячими угольями и потом жестами рассказала, как она вышла и увидела перед собой зверя - она изобразила уши, порычала, показав какой длинный нос у зверя, какого он роста, и старуха поняла, что это был волк.