***
Взбодрили плетьми лихие сердюки запряжённых лошадок, и полетела карета по шляху, точно та упряжка пророческая. Только который Бледный конь, а какой Рыжий, не угадаешь - оба по гриву грязные. Но всё ж на колесах колымагу Хома удержал, не дал перевернуться. Кобельеро Анчес, коий сидел на козлах, будто собака на заборе, под копыта тоже не слетел, дамы внутрях души не повытрясли, потому как с душами у них было крайне сомнительно. В общем, благополучно добрались.
Влетев под ржание лошадей и гогот двуногих верховых жеребцов во двор шинка, едва остановились. Пан Лащинский изволили собственноручно помочь безутешной сироте выйти из кареты. Дело было ясное - любил пан Лащ свою кобелиную славу приумножить, хотя и поговаривали злые языки, что гуще в тех подвигах гонору, чем истинных свершений. Хлипок жидкоусый красавец по части мужской силы, сразу видать. Да кто ж ему-то в лицо скажет?
Учёный Хома помалкивал и вообще держал крайнюю скромность, сразу забившись на конюшню. С этим разгульным лыцарством живо по загривку словишь, а то и сабелькой рубанут.
Да и лошади ухода требуют - они-то, в чём виноватые? Хома усердно чистил Каурого, когда в конюшню забрёл пан Анчес - судя по особо потрёпанному виду, пришлось гишпанцу нелегко. Левый подбитый глаз уж заплывал, да этак порядочно, что даже нос набок заворачивало.
- Гуляют? - с малой долей сочувствия уточнил Хома.
- Ярко гуляют, - подтвердил гишпанец, прикладывая к харе старую, но уместно прохладную подкову.
- Так чего ж ты совался? Это такие люди, что вовсе и не люди. Оторвут голову и не вспомнят.
- Кого учишь?! - дернул усиками кобельер. - Подлый народец эти сердюки, таких как не уважить по истинному достоинству?
- Ишь ты! И как же ты уважил? В горилку нахарькал или еще как?
- Юродствуй, казаче, юродствуй, - высокомерно усмехнулся гишпанец и пристроил подкову иным прохладным краем. - Тут пана Анча запомнят. Надолго запомнят, чтоб у них нынче стручки поотмерзали!
Об отмерзании Хома уточнять не стал - и так видно: в большой обиде кобельер. Да и иной вопрос на языке вертелся.
- А что с Хеленкой-то нашей? - осторожно намекнул новый кучер.
- Так смазали дело мадерой. Лащ куртуазность рассыпает, намеки на женитьбу шлёт. Сирота под лыцарской опекой непременно должна состоять. Сейчас мадеру долакают и уволочёт в светлицу аки ягнёнка на закланье, - Анчес хихикнул. - Для обсуждений свадьбы там уж перины готовы.
- И чего зубоскалишь? - сумрачно спросил Хома, расчёсывая гриву Гнедку. - Какая ни есть, а всё ж сирота. Скверно выходит.
- С Хеленкой и скверно? - изумился мерзопакостный гишпанец. - Да за её нежнейшие лобзанья любой ясновельможный хрыч руку отдаст, ногу, да. Ей-е, глупые вы люди! Лёгкой смерти не ищете.
- Это она что ж, с молотом на перины залезет? - ужаснулся Хома, пропуская мимо ушей неуместный намек на "глупых людей".
- Да она и без железа десятерых таких, как худосочный Лащ, досуха выжмыхает, - ухмыльнулся Анч и спохватился: - Что ты мне зубы заговариваешь?! Я ж по делу, хозяйка наказала тебе пулею лететь в кузню. Вот, бери деньги и слухай внимательно…
Хома выслушал, почесал затылок и предположил:
- Наша чертова баба тож мадеры крепко хлебнула? Или всухую последний ум порастратила? Это на что мы червонцы станем тратить? И вовсе уже…
Тут трезвомыслящего казака, а заодно и остроумного гишпанца скрутило. Не то, чтобы надолго, но крепко и убедительно…
… Хома кое-как поднялся с пахучей соломы, привалился к боку Гнедка, пытался перевести дух. Анчес тоже встал, ощупал своё подбрюшье и молча протянул деньги.
- Так-то оно так, - отдуваясь и пересчитывая золотые, пробормотал Хома. - Можно было бы и словами сказать - не особо мы и глупы. Но что мне кузнецу-то говорить? За полную дурость заказ примет.
- С чего вдруг дурость? Верное средство против нечисти - так и скажешь. Вот ты тут кобылам хвосты крутишь, а половина Пришеба с утра в церквях толпится. Ночью вовкулаки в две хаты залезли, хозяев пожрали. Жуткий случай.
- Эге, так от вовкулак вроде бы серебро требуется, - начал осознавать Хома.
- Ты беги, да делай, что приказано, - посоветовал гишпанец. - А то так скрутит, что тут оба и усеримся. А мне в шинок нужно, а то вовсе забалуют.
Хитрозадый Анчес улизнул, а Хома начал поспешно искать шапку - совет не медлить был верный. Ведьма в тонкости вдаваться не станет, может и до смерти прижать…
***
Во дворе Хома всё ж не выдержал - глянул в окошко шинка. За отдельным столом сидел пан Лащ, раздувал усы да шептал что-то красавице Хеленке в розовое ушко - та, как обычно, скромно молчала, лишь ресницами длиннючими играла. Почти невидимая затаилась в углу ведьма. Зато за большим общим столом было на диво весело: метали кости лихие вояки, да с этаким азартом, что даже чудно видеть. Вертелся за их спинами Анчес, кивал игрокам приветливо, подзуживал. Э, чёрт знает что, а не шинок!
Хома с торбой за плечом спешно шагал по улочке и тискал в ладони увесистые червонцы. А ведь истинное богатство в кулаке. Запросто хату купить можно. С садочком. К примеру, где-нибудь в Лозовой, э? А отчего ж не купить и не образумиться казаку? Очень даже правильное дело. Вот как задать стрекача по улице - она, как по счастью, опустела…
Тут в груди что-то удушливо двинулось - то ли по смутному наваждению, то ли вправду, и Хома разом решил, что товарищей бросать не по чести. Всё ж сжились, да и хозяйка, пусть и чёртова баба, но кормит. А в бегах очень даже просто на иудейского демона нарваться. Оказалось, весьма и весьма злопамятна жидовская нечисть - ишь, мстить навострилась. Неспроста же вовкулаки завелись, видит Бог, жиды накликали!
***
В кузне всё сладилось - кузнец, узнав, какую цену за заказ сулят, сразу иные заботы в сторону отложил. Раздули горн, Хома вынул из котомки пулелейку.
- Говоришь, верное средство? - пробасил кузнец, наблюдая, как плавятся первые монеты. - А чаще про серебро болтают - разит, мол, вовкулаков насмерть. Проезжал тут как-то лях - пан Анджей, - так я ему посеребрение на клыче обновлял. Умел тот лях нечисть саблями крестить, ох, умел! Весь на рожу в шрамах, тучен, сед, но искусник!
- Серебро, то верное средство, - соглашался Хома. - Но ведь злато всяко посильнее будет. Оно ведь и по всей нашей жизни так: что дороже, то валит надежнее. Тут главное средства на огневой припас иметь. Вот в Туретчине янычары на тамошних магометанских оборотней мушкеты яхонтами заряжают.
- Вовсе зажрались басурмане, - удивлялся кузнец. - Стволы-то, небось, с двух выстрелов раздувает, что ту жабу соломиной?
- Да им-то что! Богаты, но трусливы нехристи - ближе к вовкулаке подойти боятся. А яхонт, он с полусотни шагов оборотня насквозь прошьёт. А то и двух, ежели им в ряд встать вздумается.
- Да, этак снарядившись, отчего ж на вовкулаку и не сходить? У них шкуры дорогие, панове в Варшаве большие деньги сулят, - качал седой головой кузнец…
***
Остывали сияющие пули, Хома, сберёгший лишний золотой, вдруг махнул рукой на то сбереженье и еще заказ сделал. Готовый новый молот у кузнеца в товаре имелся: окалину счистили, отверстие сготовили, вмиг залили внутрь расплавленный дирхем (да, что его за червонец считать - всё одно затертый был, и вовсе басурманский), заполировали наскоро, добрую рукоять приспособили, расклинили надёжно.
- Чудная вещь, - молвил кузнец, любуясь работой. - Сроду так бездумно инструмент не портил. Но пригоже вышло.
- Бездумным временам - бездумное оружье, - философично вздохнул Хома, прощаясь с рукастым казаком.
***
В шинке дело шло так разудало, что Хома аж крякнул, в окошко заглянув. Пан Тадзеуш и панночка изволили удалиться, зато на лавках, да и на столах, меж блюд, кружек, огрызков и костей вповалку спали вояки Лащинского - почему-то полуголые, а иные и вовсе чисто в адамском наряде. За своей стойкой горько рыдал шинкарь. Истинный лазарет, а то и вовсе покойницкая. Хома в полнейшей растерянности попытался перекреститься, но вовремя удержал руку, вознамерившуюся с вывертом ущипнуть хозяина. И что в мирном шинке сделалось-то?
У задней двери сидел пан Анчес, держал на коленях преогромнейшую миску с жареными в пряностях куриными ножками и усердно жрал.
Хома поставил молот на приступок, не церемонясь, выхватил из миски пару ног - гишпанец пытался возразить, но не смог - во рту хрустели перемалываемые кости.
- По-хр-тра-хр-ви-хр-лись? - спросил Хома, торопливо обгрызая ножку.
- Ы? - уточнил кобельер, кивая себе за спину.
- Ы-ы, - подтвердил Хома, отвоевывая ещё пару курячьих ляжек.
- Хррр! - раздраженно ответствовал гишпанец, впихивая в пасть очередную курятину.
Впрочем, миска уже показала дно.
- Так что там с лыцарством? Горилка недобрая пошла? - спросил Хома, облизывая пальцы.
- Отчего ж недобрая, раз упились? - справедливо удивился кобельер, вытирая ладони о голенища. - Самая что ни на есть, добрая!
- А в срамном виде отчего общество?
- Так проигрались. Как в азарт вошли, так всё насквозь на кон летело. И свитки, и шаровары, и саблюки с пистолями. От то ж игра шла! Эх, ты бы видел! Кресты с шей рвали, исподнее скидывали. А уж как кости выпадали?! Редкостное дело, прям даже и не расскажешь, - гишпанец в полном изумлении закрутил буйной шевелюрой.
- А выиграл-то кто?
- Да разве поймешь? Вроде все проигрались.
- Как это "все"? Не бывает такого!
- Как же не бывает, ежели вполне бывает. Иди вон, растолкай любого. Подтвердят.
- А шинкарь? - дивясь, вопросил Хома.
- И шинкарь подтвердит. Он там, что, сильно убивается?
- Слезой брызжет изрядно.
- Вот же горемыка. Да, враз шинок и все хозяйство проиграть, такое не с каждым случается.
- Так это чьё теперь? - пробормотал Хома, обводя взглядом двор и добротные клуни.
Гишпанец поковырял в зубах, поразмыслил и высказал догадку:
- Полагаю, хозяйство теперь шинкарской дочке полагается. Вообще-то, я ей расписки оставил.
- Зачем оставил? - поразился окончательно запутавшийся Хома.
- Как, зачем? Отец дивчину проиграл, будто она скотина какая. Вовсе она не скотина. Приятная особа, хотя и невеликого ума. Пусть уж живёт и носом не хлюпает. Мы, гишпанцы, народ благородный, - Анчес сдержанно рыгнул, поморщился и прикрыл пасть ладонью. - Тьфу, и на какое горе мы ту мадеру допивали? Нет, что бы токаем пробавляться, от него рыгание куда духовитей!
Хома решил о пухленькой дочке шинкаря не выспрашивать - оно и так понятно. Другая забота грозовой тучей скапливалась.
- Э, гишпанская твоя душа, так сейчас сердюки просыпаться да прочухиваться начнут. В срамном виде, в досаде и полном заблуждении.
- Еще не сейчас, - успокоил Анчес. - Да и нам что за горе? Хозяйка велела запрягать. Отбудем восвояси, пока тут гляделки продерут. Чего столбом встал? Запрягай. Гляди, дождёшься вечера.
Хома сплюнул и поспешил на конюшню. Гнедко и Каурый смотрели с осуждением. Только взялся выводить коней, как во дворе заскрипел голос ведьмы. Хома осторожно выглянул и узрел, как кобельер схлопотал крепкого поддупника. Взвизгнул, закрутился волчком, держась за отшибленное место, будто его по заду драгоценным молотом угостили. Слабы эти гишпанцы, просто удивительно мягкотелы. А ещё Европа!
Ведьма поманила кучера.
- Так я запрягаю, вы ж сами изволили повелеть, - напомнил Хома, пятясь за дверь конюшни.
Прихватило за грудиной, выскочил во двор, но упрямо разогнулся:
- Чего меня валтузить? От то вообще недостойно. Я при деле…
- Оружье возьми, варвар полоумный, - Фиотия приподняла юбки и достала из-под одежды вполне знакомые пистоли. - Заряды сделал?
- А чего ж не сделать? Полноценные пули имеем. Хоть старого кабана зачаровывайте в демона, враз с копытов свалю.
Темя ожгло болью - Хома почуял, что его за волосы пригибают ниже. Фиотия едва слышно проскрипела в ухо:
- Ты пошто оружье проходимцам отдал?! Тебе для того пистолеты покупали? Коновал трусливый!
- Чего трусливый? - скрежетнул зубами гайдук, ощущая, что кожа с волосьями медленно, но неотвратимо отделяется от положенного места. - Приказ ваша светлость на пальбу по сердюкам давала? А? А пальнул бы сам, что вышло? Порубили бы нас, так?
Волосы отпустили. Хома ухватился за пострадалую голову и сказал:
- Вот и я говорю! Без команды, какое же сражение учинять? Мы люди верные, но подневольные. Скажут - биться, живота не пожалеем! А просто так, отчего нам самовольствовать?
- Или приказ отдавать оружье был? - спросила коварная баба. - Или кто сам тот ловкий манёвр удумал?
- Так я что? Мигнули бы, я бы двоих вмиг свалил. А может и троих.
- Этакий стрелок отличный? - поморщилась чёртова ведьма.
- Опыт есть, - сдержано признал Хома. - Помнится, были мы с запорожцами у Корсуни, так я…
Казацкий рот сам собой захлопнулся, да так, что в затылке что-то хряцнуло. Хорошо, язык не откусил.
- Снаряжай пистолеты да держи наготове, - приказала хозяйка. - Уйти не успеваем. Здесь останемся - у Лаща хоть и навозные жуки за охрану, но всё ж вояки недурные. Сейчас ступайте с этим дурным шулером и панночку с любовного ложа заберите. Не в себе краля, негоже её с ясновельможным оставлять.
Анчес, хитроумно изогнувшись, стоял у стойки - шинкарь сгинул, вокруг сидели и лежали сердюки, храпели вразнобой. Вид был весьма поганый. Вот же странное дело: как в седлах, так лыцари-орлы, пусть и кровососные, а ежели раздеть да навалить как попало - так вовсе тьфу. Стыд и срам!
- Что, за панночкой идти? - спросил кобельер, всё еще пытаясь заглянуть себе за спину.
- М-м, - подтвердил Хома, челюсти которого немота так и не отпустила.
Сотоварищ вздохнул и, бормоча матерное, пошёл вперед.
***
В светёлку вступили без церемоний - пан Тадзеуш храпел громогласно, с болезненным присвистом. На перинах ясновельможному места не досталось, скрутился на половике. Вокруг изобильно валялось дворянская одёжа и вооруженье. Хома подумал, что камзол у пана Лащинского был вполне себе чистый. Если сравнить с подштанниками. Эк ляха разморило, даже срамоту упрятать не удосужился…
- Это всё мадера, - вполголоса пояснил Анчес. - Вешать нужно за такую мадеру. У меня в брюхе до сих пор, будто углей нашвыряли. Ядский яд, а не мадера!
Хома пожал плечами, стараясь не смотреть на кровать. Даже в полутьме Хеленка сияла: спина беломраморная, линии этакие чистые, словно оленихи из ангельских кущ те ножки-ручки нализали своими бархатными языками до совершеннейшей медовой сладости и полного скульптурного совершенства. Тьфу, не к месту тот мед вспомнился…
- Ничего так вышла панночка, - признал и Анчес, озирая девичью нагую спину и чудесные ножки. - А ведь наспех кроили. Что значит, материал добротный. Вон как ловко сложилась.
Хоме захотелось сунуть кулаком в поросячью балабольскую харю, но что уж тут мордобоем исправишь. Кругом прав гишпанец - ладно сшили. Да и чего на дурня пенять? Кто шил, того и грех. Эх…
- Буди, - ткнул пальцем в девицу решительный кобельер.
- М-м, - запротестовал Хома, которого вдруг пробрало еще большее смущение.
- Э, ничего сами делать не хотите, - заворчал гишпанец. - Все на меня валите, а потом я и виноват. И играю не так, и пнуть меня опять же, нужно…
Он потряс дивчину за плечо - та не шевельнулась. Пришлось трясти еще - наконец, разлилась по подушке грива густых волос, донеся звук малоразборчивый, но пониманию доступный.
- Не, она еще и лается, блудница этакая, - возмутился Анчес. - Её для чего к Лащу подсаживали? Чтоб мадеру лакала? Вот как возьмут нас здесь за хвост…
- М-м! - сказал Хома, показывая, что жертву мадеры нужно посадить и хорошенько растолкать.
- Опять я? Она ведь и драться может, - опасливо предположил кобельер и перевернул младую даму.
Хелена на миг приоткрыла бессмысленные очи, округлила чарующий ротик, издала глубочайший вздох и вновь погрузилась в блаженный сон.
Соратники отшатнулись - выдох мадерного перегара сшибал с ног не хуже картечи.
- Я и говорю - яд, - заметил Анчес. - Прямо хоть рецепт такого пойла выспрашивай. Ладно, я сажаю, ты тряпье нацепляешь.
Хома кивнул, готовя шёлковую рубашечку - та благоухала духами, ну и липкой мадерой, понятно. Анчес хекнул, ухнул, подхватил подмышки упившуюся шляхетскую жертву и попробовал посадить - вышло даже чересчур ловко - Хеленка взлетела пёрышком и боднула гишпанца макушкой в харю.
- Да фто тафое?! - взъярился кобельер, одной рукой хватаясь за носяру, другой пытаясь удержать дивчину. Паненка задорно отмахнулась, крепко заехала няньке по шее, после чего рухнула на перину и засопела.
- Протрезвлять надофно, - сделал вывод Анчес. - Вот щас за фодой схожу, уж будет разфратнице нафей.
Гишпанец выскочил за дверь, а Хома остался под двойное похрапывание и посапывание разглядывать пречудесные красоты. Хороша Хелена, не отнять. И не угадаешь, где те шрамы. Да и что смотреть да угадывать? Особенно, когда язык вроде заворушился…
- Вставала бы ты, - уныло пробормотал казак, больше для проверки. Но слова выходили складно и ловко. - Вовсе недосуг валяться. Того и гляди, иудейские бесы прискачут. А ты в этаком виде. Неприличность выйдет.