Здоровенный казачина в полушубке, надетом прямо на голое тело, остановил лошадь как раз напротив окна, маханул по нему шашкой.
Посыпалось со звоном стекло. Турчин отшатнулся в сторону, прицелился из нагана. Выстрел в маленьком купе прозвучал оглушительно. Казачина завалился на бок, стал медленно сползать с седла, но, падая, успел несколько раз выстрелить. Лошадь рванула и понесла.
Турчин упал. Лебедев кинулся к двери купе, хотел открыть, но ручка не поддавалась.
И тут к вагону подскакал казах Кадыркул. Прежде чем вскочить в разбитое окно, он трижды выстрелил в купе.
Подпоручик Беленький отстреливался, лежа в тамбуре, когда появился Лемке. Несколько бандитов спешились и полукольцом ползли к вагону.
- Что делать, Лемке? - обернувшись, спросил Беленький.
Лицо его было измученным и несчастным.
- Не знаю, не знаю, но у меня другого выхода нет... - пробормотал Лемке и выстрелил в подпоручика. Тот вздрогнул, ткнулся лицом в пол.
Лемке метнулся по коридору к купе, в котором были Турчин и Лебедев. Открыл дверь.
Прямо у его сапог оказалась голова Турчина. Лебедев, скорчившись, лежал на лавке. Окно разбито, на деревянных стенах следы от пуль. Убиты оба...
Лемке заглянул под одну лавку, потом под другую, пошарил: баула не было. Все оказалось напрасным... В отчаянии он схватился за голову.
В коридоре послышался топот сапог, и Лемке проворно юркнул под лавку. В купе заглянули бандиты. Один в тельняшке, перетянутой патронными лентами.
- Нема никого, - сказал он.
- Кажись, чекистов укокали, - бросил другой.
- Ты шо у них шукаешь? Разве у чекистов когда шо в карманах было?
Они вышли из купе, шаги стихли в коридоре. Лемке выбрался из-под лавки, выглянул в окно.
Грабеж подходил к концу. Двое бандитов, хохоча, гонялись по насыпи за курицей. На подводах - мешки, сундуки и корзины.
Есаул подскакал к паровозу, махнул машинисту рукой, крикнул тонким, мальчишеским голосом:
- Трогай, любезный! Спасибо!
Машинист перекрестился и дал протяжный, хриплый гудок. Ограбленные пассажиры бросились к вагонам, прыгали на подножки, цеплялись за поручни.
Сухощавый казах Кадыркул скакал на вороной лошади рядом с поездом и смеялся. Развевались черные сальные волосы. Потом он перевел взгляд себе на ноги и вдруг осадил коня. Брючина на левой ноге чуть выше колена была разорвана, сквозь нее сочилась кровь. Кадыркул скатился с седла на землю и сморщился от острой боли.
Лемке медлил еще секунду, потом выбрался из купе, благо окно было разбито, повис, держась за раму, и спрыгнул...
Поезд уходил, набирая скорость, а Лемке, спотыкаясь, шел по полотну к тому месту, где сгрудились вокруг телег всадники. Еще издали он приметил молодого есаула в светлой венгерке, наброшенной на плечи.
И есаул увидел его, что-то сказал своему адъютанту, пятнадцатилетнему пареньку в черкеске и мохнатой каракулевой шапке. Тот направил лошадь к Лемке, спросил звонко:
- Кто такой?!
Лемке не ответил, продолжал молча идти.
- Отвечай, когда спрашивают! - Лошадь под мальчишкой взвилась на дыбы, он замахнулся на Лемке нагайкой. И не ударил, встретив твердый немигающий взгляд светло-голубых, навыкате, глаз. Лемке остановился перед есаулом Брыловым, сидевшим на лошади. Небрежно приложив два пальца ко лбу, Лемке подчеркнуто громко сказал:
- Ротмистр Лемке... воевал в дивизии Каппеля.
- Куда ехали, господин ротмистр? - спросил есаул.
- Пробираюсь из Читы. Ищу какой-нибудь отряд, к которому можно было бы присоединиться. Хочу драться с большевиками. - Светлые глаза Лемке смотрели пристально на есаула, словно хотели получить ответ на один потаенный вопрос.
- Неблагодарное это занятие, господин ротмистр. - Есаул лениво махнул рукой.
- Почему же? После сегодняшнего-то куша? - сказал ротмистр и впился глазами в есаула. От напряжения даже испарина выступила на лбу.
- Какой куш, ротмистр! - усмехнулся есаул. - Барахло, тряпье!
Есаул повернул лошадь, и она медленно пошла. Бандиты расступились, пропуская своего атамана.
- В Монголию подаваться надо, ротмистр! - обернувшись, проговорил Брылов. - Под крыло барона Унгерна... - Он вдруг привстал в стременах и тонким голосом крикнул: - По коням!
Самым людным местом на станции Кедровка была базарная площадь. В эти трудные времена люди торговали всем. Стоя за лотками, кричали бабы, ходили в толпе раненые красноармейцы, беспризорники шныряли под лавками. Тарахтели по булыжнику брички, поскрипывали телеги. Около каменного, крашенного известью амбара стояла груженная скарбом подвода. Тощая лошадь то и дело нетерпеливо взмахивала головой - оводы не давали покоя. К ней подошел кряжистый старик с кудлатой седой бородой, отвязал поводья от столба. За стариком увязался сорокалетний мужчина в поддевке, застегнутой на все крючки.
- Евграфыч, не по-людски это! Я ж тебе самую божескую цену назначаю!
- Божескую цену при царе Горохе назначали, а теперь - тьфу! Керенки - тьфу! Колчаковские твои деньги - и того хуже! Ты мне золотую десяточку положь - вот и овес твой будет! А нет, так нехай сгниет - не продам! А про советские бумажки и вовсе не толкуй!
Подвода, переваливаясь, заскрипела. Мужчина в поддевке устремился вслед за стариком, что-то говорил ему на ходу, совал пачки мятых денег.
Когда телега отъехала, стал виден стоявший у стены человек. Он с трудом держался на ногах, привалясь спиной к стене. Колени его подгибались. Запрокинутое лицо без кровинки, рот полуоткрыт, он тяжело, с хрипом дышал. Широко раскрытые глаза смотрели в одну точку ничего не понимающим, пустым взглядом. Это был Шилов. Вместо кожанки на нем потрепанный пиджак и темно-синяя косоворотка, порыжевшие от пыли сапоги, картуз с лакированным козырьком. На ремне, который опоясывал косоворотку, - раскрытая кобура, из нее торчала рукоятка нагана. К запястью левой руки наручником был пристегнут раскрытый баул, такой же, как тот, в котором везли золото.
Шилов мотнул головой, сделал несколько неуверенных шагов, споткнувшись, схватился руками за лоток, едва его не свалив.
Люди шарахнулись от него в сторону и остановились поодаль, с любопытством наблюдая за человеком с наганом на поясе: так открыто наганы носили только чекисты.
Бабка с соседнего лотка стала поспешно собирать зелень, которой торговала.
- Дожили... - бормотала она. - Уже и чека с утра пьянствовать стала.
Шилов оглядел рынок тяжелым взглядом, сделал несколько неверных шагов и вновь остановился, выставив вперед ногу, чтобы не потерять равновесия. Потом опять зашагал. Беспризорники, бабы, старики следили за ним, но никто близко не подходил.
- Может, он больной? - спросил кто-то негромко.
- Пьяный! Глаза залил с утра, у них ведь жалованье-то будь здоров какое! - возразила дородная, румяная баба.
Ноги Шилова подкосились, и он снова чуть не упал, но вовремя схватился за прилавок и так замер, отдыхая.
- Помочь бы ему, - сказала пожилая женщина, державшая в руках самовар.
- Рассолу ему надо, тут рассолом одна торговала, - оглядываясь по сторонам, сказала румяная баба.
Но никто не двинулся с места. Первым к Шилову подошел беспризорник, мальчишка лет восьми в драной женской кофте и изорванной солдатской папахе. Он внимательно осмотрел Шилова и, недолго думая, потянул из кобуры "смит-вессон". Шилов полулежал на прилавке, бессмысленно моргая набрякшими веками.
- Ты чего делаешь, паразит! - раздался сердитый голос. Сквозь толпу пробирался худой, высокий старик. - А вы чего смотрите? - накинулся он на остальных. - Чего рты разинули? Не видите, плохо человеку! А вам интересно?
Он поймал за шиворот кинувшегося было наутек мальчишку, выхватил у него из рук револьвер и сунул себе в карман. Взял под руку Шилова.
- Что, брат? Плохо тебе? А, браток? - ласково заговорил он, помогая Шилову подняться.
Шилов ничего не отвечал, но и не сопротивлялся.
- Пойдем, дорогой. Пойдем ко мне... Чего тебе тут делать? - И он осторожно повел Шилова сквозь молчаливо расступавшуюся перед ними толпу. Они брели по пыльной улочке. Старик осторожно поддерживал Шилова под руку. Проходя мимо колодца, Шилов остановился, с трудом разлепил спекшиеся губы, что-то прошептал.
- Что, браток, воды тебе? - улыбнулся старик беззубым ртом. - Сейчас устроим.
Он осторожно посадил Шилова на край бревенчатого колодца, загремел цепью. Когда поставил на землю ведро, полное студеной чистой воды, Шилов тяжело встал.
Старик хотел было помочь Шилову, но тот отстранил его. С трудом наклонившись, он обеими руками поднял ведро и вылил на себя. И что-то снова проговорил. "Еще", - понял старик.
Вылив на себя ведра три, Шилов опять сел на край колодезного сруба. Тихая улочка была безлюдна. Шилов тяжело тряхнул головой, приходя в себя. С волос полетели серебряные брызги. Притихший старик стоял поодаль. Видя, что чекисту стало лучше, он теперь робел к нему подойти.
- Где я? - с трудом проговорил Шилов, увидев старика.
- Кедровка, браток, - ответил старик и спохватился: - Вот, брат, твоя штуковина... не забудь... - Он вытащил из кармана револьвер, передал Шилову. Шилов взглянул на старика, глаза его приобрели осмысленное выражение.
- Телеграф... - тихо сказал он.
Секретарь губкома Сарычев мрачно смотрел прямо перед собой, медленно и сильно бил пальцем по лежавшим на столе бумагам.
- Дальше, - глухо сказал он, не поднимая глаз.
- Ограбление произошло на перегоне Кедровка - Бирусовая, около семи часов утра, - сказал Забелин. - Есаул Брылов ушел на таежные заимки... О судьбе Липягина, Грунько, Лемеха и Дмитриева пока ничего не известно...
- Шилов, Липягин, Лемех, Грунько... - Сарычев сокрушенно покачал головой, сжал пальцами виски.
- Для меня сомнений нет: Шилов выдал бандитам время отхода поезда, - хмуро проговорил Забелин.
- Но ведь мы перенесли время на сутки, - тихо сказал Сарычев. - Шилов-то об этом знать не мог!
- Значит, есаул рассудил так же, как и мы, и ждал поезд на сутки раньше.
- Возможно, что и так, - задумчиво протянул Сарычев.
Члены губернского комитета сидели за тем же длинным столом в большом зале старинного особняка. На этот раз лица у всех были растерянными.
- Не пойму, товарищи, как же так? - Никодимов развел руками. - Ведь по крохам это золото собирали, из последних сил... Товарищ Кунгуров еще тогда предупреждал нас насчет Шилова. А вы не прислушались, товарищ Забелин, и вы, товарищ Сарычев, - рабочий укоризненно посмотрел на секретаря губкома.
- Шилов мертв, - устало возразил Сарычев. - Что теперь об этом толковать?
- А я не об нем! Я об том толкую, что не по-государственному к вопросу подошли. Революционную бдительность потеряли! В наше время доверять с оглядкой нужно... Бывает, с человеком бок о бок не один год живешь, а дошло до дела - и, оказывается, враг или еще хуже - духом слабый.
- Не надо, Семен Игнатьевич, - перебил рабочего Забелин. - С политграмотой тут все знакомы, не дети же здесь сидят.
- То-то и оно! - разозлился Никодимов. - Все больно грамотные! А теперь расхлебываем!
Кунгуров, молча сидевший в стороне от всех, вдруг с силой грохнул кулаком по столу.
- О чем мы лясы точим? - крикнул он. - Вы понимаете, что деньги у Брылова! Пятьсот тыщ золотом! А вы дискуссию развели! Пятьсот тыщ! Как вы их теперь достанете?! - И он снова ударил кулаком по столу, на шее набухли вены, лицо побагровело.
- Что с тобой, Николай? - негромко спросил Забелин.
- Ничего, - справившись с собой, сквозь зубы процедил Кунгуров. Он замолчал, и только крепко сжатые кулаки, лежавшие на столе, выдавали его напряжение.
- Теперь есаул наверняка бросит банду и уйдет в Монголию, - сказал один из членов губкома.
- Я предлагаю срочно сформировать специальный отряд для ликвидации банды есаула, - решительно сказал Кунгуров. - Может быть, успеем его перехватить.
Присутствующие одобрительно зашумели.
В это время на столе Сарычева зазвонил телефон. Сарычев взял трубку.
Ванюкин держал в руке телефонную трубку. В плетеном кресле, откинувшись на спинку, полулежал обессиленный Шилов. В дверях переминался с ноги на ногу старик.
- Товарищ! - кричал в трубку Ванюкин. - Я бы ему дал говорить, да он не в себе сейчас, понимаете? Что? Его старик на базаре подобрал.
Старик в дверях улыбнулся, утвердительно закивал головой. Шилов хотел было что-то сказать, но у него не хватило сил. Он смотрел на Ванюкина, что-то мучительно пытаясь припомнить.
- Да кто его знает! - продолжал кричать Ванюкин. - Что? Документов никаких... фамилия? Не знаю. Попробую. - Ванюкин положил трубку на стол, подошел к Шилову.
- Эй, гражданин! - Он потряс его за плечо. - Гражданин, как фамилия ваша?
Шилов с трудом разлепил веки, уставился на Ванюкина.
- Фамилия, фамилия твоя как? - Ванюкин тряс Шилова за плечо.
- Ши... Шилов, - еле выговорил Егор.
Ванюкин подбежал к телефону:
- Он говорит, Шилов.
Сарычев повесил трубку и некоторое время молча смотрел на членов губкома.
- Что там? - спросил Кунгуров, вынув изо рта мундштук.
Сарычев молчал, будто не слышал вопроса. Телефон зазвонил снова. Секретарь губкома помедлил, потом взял трубку.
- Говорит врач Щегловский из городской больницы. Мне нужен Липягин, - раздался медленный глуховатый голос.
- Говорите, Христофор Матвеич, - ответил секретарь. - Это Сарычев.
- Дело в том, Василий Антонович, что убит не Шилов, а путевой обходчик Кузякин. Два часа назад его жена опознала труп в морге.
Сарычев слушал и хмурился, сказав: "Спасибо", - он повесил трубку. Снова взглянул на сидевших за стоком членов губкома.
- Шилов жив! - наконец сказал Сарычев.
- Как жив? - опешил Никодимов. - А золото где? В банде или у него? Золото где, дорогой товарищ Сарычев?!
- Ну, братцы, чудеса человеческие! - развел руками Забелин.
- Немедленно отправьте за Шиловым людей, - тихо сказал Сарычев.
По масленым сверкающим рельсам в сторону станции Кедровка с грохотом мчалась дрезина. В ней пятеро вооруженных людей. Лица их сосредоточенны и серьезны. События последних дней подняли на ноги всю губернскую чека.
А в это время кто-то распекал начальника станции по телефону. Губы у Ванюкина мелко вздрагивали, он отвечал, испуганно заикаясь:
- Не знаю... Кто ж мог предположить? Случайность. Нет, из господ офицеров никто не появлялся, думаю, погибли. Да, да, сразу сообщу. Может, их в плен взяли? Слушаюсь... - Он бросил трубку на рогульки, плюхнулся в кресло и замер, тупо глядя перед собой. От страха и неизвестности сердце у него испуганно колотилось. Господи, что он имел от этих проклятых офицеров? Ничего, одни оскорбления и угрозы! И все из-за чего? Да из-за того, что выдал колчаковцам раненого красноармейца! И за это он обречен вот так трястись от страха? Где же справедливость? Ванюкин всхлипнул и рукавом форменной тужурки вытер глаза.
Допрашивали Шилова в городской тюрьме, в следственной камере, длинной и узкой. Небольшое окно, забранное пыльной решеткой, стол и три табурета. На них сидели Кунгуров, Забелин, у окна - Шилов.
- Не понимаю... Не могу понять, как может случиться такое, чтоб человек ничего не помнил, - говорил Забелин. - Пьяный, что ли, был?
- Не пил, - глухо промолвил Шилов.
- Да что тут толковать! - Кунгуров махнул рукой. - Не хочет он говорить, не видишь разве?
- Как это не хочет! - повысил голос Забелин.
- А так... - ответил Кунгуров. - Третий день мы с ним бьемся, и все без толку.
- Ну хорошо, Шилов, а человека, который тебе пакет давал через окно, ты в лицо видел? - спросил Забелин.
- Я же говорил вам: темно было, не видел, - ответил Шилов.
- Как же ты мог поверить?! Как ты мог поддаться на такую дешевую провокацию, а, Егор?
- Сам не знаю. - Шилов вздохнул и потер лоб. - Поверил.
- Такой чекист, как ты? - Забелин смотрел на него с сомнением. - Нет, брат, тут что-то не то. Как же нам-то после всего этакого тебе верить?
- Что "не то"? Что "не то"? - начал раздражаться Шилов. - Я вам правду говорю, а вы... Ну, почему мне было не поверить? Машина за окном стучала... а за мной часто на машине приезжали... и почерк показался вроде липягинский... И чем я рисковал?
- Как чем? - удивился Забелин. - Собой... этого мало?
- А-а! - махнул рукой Шилов и отвернулся к стене.
- Ну хорошо, Егор, а когда ты в машину сел, ты видел, кто там?
- Нет... - Шилов подумал. - Одного разглядел. Лицо такое... длинное, глаза навыкате... Других не помню.
- Дальше что? - спрашивал терпеливо Забелин.
- Немного проехали, они меня за руки схватили, сунули под нос какую-то тряпицу... Больше ничего не помню. - Шилов посмотрел на Кунгурова и Забелина, приложил руку к груди: - Я ведь уже говорил вам, ей-богу, не помню...
Он находился пока только в недоумении: как это ему не верят? Ему, Егору Шилову! Разве можно вот так не поверить товарищу, с которым работал бок о бок, участвовал не в одной операции, прошлое у них у всех как на ладони: проверяй, рассматривай хоть в микроскоп. Ему еще не было страшно. Казалось, скоро все прояснится и станет на свои места. Интересно, как они будут извиняться перед ним? У него не было обиды ни на Забелина, ни на Кунгурова за то, что его допрашивают, да еще в следственной камере тюрьмы. На душе саднило лишь оттого, что он чувствовал: они не верят его словам. А верить должны. Почему-то в этом он был убежден.
- А труп, который вместо тебя подложили? - вмещался в допрос Кунгуров. - Ты убил путевого обходчика?
- Да вы что, ребята? - оторопел Шилов. - Что вы такое говорите?
- Говорим что есть! Где ты был, когда банда грабила поезд?
- Не знаю, - вновь устало проговорил Шилов. - И кто этого обходчика убил, тоже не знаю. Лучше бы меня...
- Откуда у тебя баул взялся? В нем ведь золото было!
- Не знаю. Говорю же, товарищи, не помню... не могу вспомнить. - Шилов сжал кулаки, тряхнул головой.
- А ты через не могу, - сурово проговорил Забелин.
- Не надо так... - с трудом выдавил Шилов, по лицу промелькнула гримаса боли.
- Хорошо! - Забелин погладил бороду, его темно-серые глаза сверлили Шилова. - Расскажи, как на станцию попал, в Кедровку?
Шилов молчал, отвернувшись, смотрел на сырую, в темных разводах, стену.
- Опять не помнит, - слегка улыбнулся Кунгуров и вставил в рот мундштук, потянул воздух.
- Что-то со мной они делали... станция... - мучительно стараясь вспомнить, проговорил Шилов. - Вроде бы на станции...
- Городская станция? - спросил Кунгуров. - Ты не спеши, постарайся вспомнить.
Шилов несколько секунд молчал, глядя в пол.
- Не помню, - беспомощно выдохнул он.
Дверь в каморку отворилась, вошел Сарычев. Часовой внес еще один табурет, и секретарь губкома сел, кивком поблагодарив красноармейца.
Шилов взглянул на Сарычева и вновь отвернулся к стене.
- Кем было подписано письмо, которое привез тебе посыльный? - продолжил допрос Забелин.
- Липягиным.
- Ошибиться ты не мог? - В голосе Забелина зазвучали сочувственные нотки.
- Я об этом не думал.
- Где это письмо?
- Не знаю.
- А где документы, партбилет твой где?