- А я вот назло ей переживу, да на следующий денек ее прямиком на кол посажу. Пущай ведает, яко государя пугати. Будя! Я уже страшил не боюсь! Езжай да передай ей мое слово, авось старая перепугается да отсрочку даст. - И громко захохотал над собственной шуткой.
Но хорохорился он только при своем любимце. Едва тот шагнул за порог, как Иоанн повелел немедленно привести ему английского посла, который вот уже несколько месяцев находился в Москве, ведя переговоры о женитьбе Иоанна. Джером Баус, проживавший на подворье английских купцов, чьи интересы он так рьяно отстаивал, явился так быстро, как только мог, однако был встречен Иоанном крайне холодно.
- Ты все обдумал из того, что я тебе сулил? - спросил он его раздраженно.
Джером почтительно склонился в поклоне и утвердительно кивнул головой.
- Погоди плясать-то! - одернул его Иоанн. - Ты лучше дело сказывай.
- Королева сочла бы меня безумным, ежели бы я признал предлагаемый вами договор, почтеннейший царь, - вежливо ответил тот. - Воевать с вашими врагами государыня не будет, ибо она в приязни к Литве, к Швеции и к Дании. Вот участвовать в примирении - дело иное. Но вначале надобно решить вопрос о ваших северных гаванях, чтобы мы торговали там одни.
- Ишь ты, "участвовать", - передразнил царь. - Судьей, стало быть, хочет быть? Это надо мной-то! - И счастье Бауса, что царю стало настолько смешно от этой нелепицы, что он даже засмеялся.
Правда, смех длился недолго. Почти сразу посерьезнев, он ответил:
- Что касаемо гаваней, так я уже тебе сказывал - не бывать сему. Русь открыта для всех. К тому ж ваши купчишки столь гнилым суконцем торгуют, что мне впору их изгонять, чтоб мой народ не обманывали. Ну да не о том речь. Я про Машку реку, как там ее, княгиню Хастинскую. О ней ты мне что скажешь?
- И тут мое слово прежнее, - склонился в очередном поклоне Баус. - Навряд ли Мария Гастингс решится переменить веру, как того требует ваше величество. К тому же она не хороша лицом.
- Не лги! - рявкнул царь. - Видал ее посол мой Федька, да иное сказывал. И росточком она мне подходит, и пальцы на руках долгие, и ликом бела. Тоща, правда, малость, ну да это ничего, раскормим. Опять же честь ей какая. Ты токмо представь - ее потомство сядет на мой стол.
- Но у вас есть сын Федор, - напомнил Баус.
- Да что ты мне про этого пономаря заладил, - поморщился Иоанн, - его место на колокольне. Он токмо звонить и горазд.
- Но я ведь уже сказывал, что она слаба здоровьем. К тому же у королевы есть и иные родственницы, кои весьма прелестны и гораздо пригожее, - возразил Джером.
- Не хотишь Машку, давай Дашку, - буркнул Иоанн. - Я вот тут все обдумал, посоветовался, потому тебя и вызвал. Пес с нею, с твоей княгиней, - сказал он почти весело. - Кого из них ты мне присоветуешь заместо ее?
- Ваше величество может свататься за любую, но назвать кого-либо без ведома королевы я не решаюсь.
- Та-а-ак, - зло протянул Иоанн. - А ты вообще чего сюда прикатил-то? Это ты не ведаешь, там ты отказываешь, на одну невесту напраслину возвел, охаял бабу ни за что ни про что. Я на другую согласие дал, а ты сызнова на попятную? - И оглянулся на стоявшего в отдалении у печки Андрея Щелкалова.
- Пустословия у него много, а дела мало, - поддержал его дьяк, который давно относился к англичанам с еле скрываемой за внешней любезностью враждебностью.
Тому было сразу несколько причин. Во-первых, посулы, как тогда деликатно именовались взятки. Увы, но гордые островитяне, в отличие от прочих иноземных купцов, были на них скупы и обходили Щелкалова стороной, предпочитая действовать напрямую через самого царя - так гораздо дешевле.
Во-вторых, выказывая иную, чем государь, точку зрения, Андрей Яковлевич мог хоть таким косвенным образом отплатить за свой позор, который до сих пор стоял в памяти. Случился он, когда Щелкалов попал в кратковременную опалу, и Семен Нагой выколачивал с него деньгу, нещадно лупцуя палкой по пяткам. И ведь содрал-таки целых пять тысяч рублев. А что делать, когда боль была вовсе невыносимой?
К тому же сейчас он мог выказать недовольство англичанами - и это в-третьих, - не рискуя вызвать гнев царя. Тот и сам прекрасно понимал, что предоставляет островным гордецам излиха. Да ведь добро государство там было бы велико, а то ведь крохотулечное. Плюнь на этот островок смачно, по-русски, и завоевывать не надо - сам утонет. Сколько они имеют, Иоанн посчитать не мог, поскольку не знал, почем купцы покупали свои товары, но догадывался, что не просто много, а - очень много . Иначе бы они не цеплялись за эту торговлю руками и ногами, не терпели бы страхи и ужасы, норовя каждым холодным и коротким северным летом, огибая свеев, добраться до Холмогор.
Наконец, в-четвертых, хотя, может, это как раз и во-первых, к тому времени Андрей Яковлевич уже имел вожделенные посулы, но от фламандских купцов - прямых конкурентов подданных королевы Елизаветы. Причем давали они так деликатно и так хитро, что уличить их в этом не было никакой возможности, так что Баус хоть и знал об их кознях, но даже не пытался вывести дьяка вместе с голландцами на чистую воду.
Ну, что он мог, например, сказать о последней мзде, которая и вовсе грозила стать регулярной? Ведь дело вроде бы обстояло как раз наоборот - Щелкалов их выручил, одолжив немалую сумму в восемь тысяч рублей. Разумеется, сделал он это не бескорыстно, а под процент, в котором и заключалась хитроумная уловка фламандцев. Умному человеку сразу понятно, что занимать под 25 % годовых крайне невыгодно, но попробуй придраться, и теперь дьяк уже второй год подряд берет у купчишек по две тысячи и в ус не дует - то ж не мзда, а процент с роста.
А разве один Щелкалов берет свой процент с якобы занятых денег? Баус покосился на стоявшего рядом с дьяком Никиту Романовича Захарьина-Юрьева, на Богдана Яковлевича Бельского, гревшего руки об теплые изразцовые плитки огромной печи, и вздохнул. Все они стояли на "жалованье" фламандцев. Обходилось это купцам около пяти тысяч марок серебром, но раз они считали возможным платить вместо того, чтобы вернуть весь "долг" сразу, значит, дело того стоило.
Вот потому-то сейчас Андрей Щелкалов и не стеснялся в бранных словах, с превеликим удовольствием плеская масла в огонь и без того разгорающегося царского гнева:
- И во всех делах своих они тако же - токмо под себя гребут, а делиться не желают. Как что дать надобно в ответ, так сразу в кусты. И как опосля того дела с ними вести - не ведаю, - развел Андрей Яковлевич руками.
- Вовсе у него дела нету, - раздраженно отрезал царь, зло глядя на Бауса. - Экий ты неученый да бестолковый. Давай-ка езжай отсель восвояси, а сестре моей, своей королевне, поведай, чтоб прислала иного, поумней.
Бледный посол последний раз склонился в поклоне, выскользнул, пятясь задом, из царских покоев и, впав в неописуемое уныние от загубленного им дела, даже заглянул в стоящую близ их подворья церковь святого Максима-исповедника. Там он прикупил почти на два шиллинга восковых свечей и щедро заставил ими все пустые ячейки в большом подсвечнике перед иконой самого почитаемого на Руси святого - Николая-чудотворца. И - о чудо! - через трое суток до него донесся слух, что уже вечером следующего дня Иоанн решил все переиначить.
На самом деле, разумеется, никакого чуда не было. Просто некогда было царю посылать людей в Англию, некогда дожидаться оттуда посланника посговорчивее. На дворе стояло начало марта, а проклятая старуха ясно сказала, чтобы он готовился к восемнадцатому числу. Оставалось всего ничего. К тому же ему и впрямь стало гораздо хуже.
Однако Иоанн еще продолжал хорохориться, да и предсказанию верил лишь наполовину. Едва ему становилось чуть полегче, как он снова подмигивал Бельскому и иронично спрашивал:
- Не передумала там эта ведьма?
Богдан отрицательно качал головой, после чего царь угрюмо обещал:
- А ты ей сызнова про костер напомни, авось поумнеет.
Баусу же, тайно вызванному в один из последних дней, он предложил иное:
- Ныне я сам за невестой поеду. Вот токмо казну свою заберу да айда в Англию. Примет меня королева твоя?
- Можете не сомневаться, ваше величество, - радуясь в душе, что все так удачно выходит, заявил Джером.
- То-то, - удовлетворенно кивнул Иоанн.
Но на утро ему опять стало немного полегче, и он задумался: а надо ли торопиться с отъездом? А вдруг врет ведьма? К тому же за все время покойник так ни разу и не навестил его во снах, а ведь должен, стервец, предупредить, непременно должен. И вообще - прошли все назначенные Димитрием сроки, давно прошли. И получалось, что он из-за какого-то дурного сна должен сломя голову бежать на край земель, бросив все свое царство-государство?! Да и не собрать ему казну до указанного старой каргой срока, никак не собрать. Или катить безо всего, прихватив пару-тройку бочонков с золотом?
В тяжких раздумьях прошло еще несколько дней. Иоанн совсем было собрался отдать повеление собираться в дорогу и приказал отнести его в сокровищницу, решив проститься с нажитым да отобрать самое ценное из хранимого. Но говорить этого никому не стал, сославшись, что он, дескать, желает показать свои богатства англичанам. Для вящего правдоподобия он и впрямь послал за услужливым и деликатным Джеромом Горсеем , который вот уже более десяти лет проживал на Руси.
- Зри, какой я жезл купил у Давыдки-купца. Восемьдесят семь тысяч и пятьсот рублев выложил, - с гордостью заметил он Горсею и торопливо прибавил: - Но не жалею о сем, истинный бог, не жалею. Что продано, то прожито, а что куплено, то нажито.
Жезл и впрямь впечатлял, хотя Джером разглядывал его уже в третий по счету раз. Сделанный, по уверению пройдохи Давыдки, из рога единорога, он весь был усыпан крупными драгоценными камнями, которые, обвивая его по спирали, создавали чудесный неповторимый узор.
"Но семьдесят тысяч фунтов стерлингов это все равно очень много", - тут же мелькнуло в голове расчетливого Горсея, и он еле слышно вздохнул.
Царь же, приняв вздох англичанина за завистливое восхищение, продолжал вдохновенно рассказывать о свойствах драгоценных камней, которые хранились в его сокровищнице, время от времени демонстрируя самые крупные из них.
- Вот лал. - Он поднес крупный рубин поближе к факелу, заставляя камень показать красоту игры огней, словно таящихся где-то внутри него. - Он более всего пригоден яко для сердца, тако же и для головы. Червленый, словно человечья кровь, он с нею одного рода, а потому ему дарована сила очищать ее, ежели она чрез меру сгустилась али попортилась. А вот смарагд, - и в руках Иоанна строго сверкнул большой зеленый изумруд, - он - ворог нечистоты. Ежели муж с женкой, не будучи в браке, тяготеют друг к дружке плотским вожделением, то он непременно потрескается и…
"За один лишь рубин, если бы мне удалось продать его королеве, я бы выручил не меньше четырех тысяч фунтов стерлингов. Он как раз был бы в тон ее рыжеватым волосам, - подумал Джером и вновь вздохнул. - Впрочем, мне и за изумруд удалось бы отхватить не меньше. Пускай он не так велик, но зато Елизавета их особенно любит, считая, что они лучше всего подходят к ее глазам. А если даже и правда, будто он растрескивается, то нашей вечной девственнице Бесс все равно не грозит его потерять.
Хотя навряд ли в словах этого вонючего варвара есть хоть крупица истины, - и его мысли тут же перескочили на царя. - И как он сам не замечает, что заживо разлагается, что от него несет мертвечиной? Или уже притерпелся, привык? Хотя нет - к такому навряд ли можно привыкнуть". Горсей усилием воли сдержал рвотный позыв и, даже не поморщился, лишь чуточку сдвинулся в сторону, чтобы не так сильно пахло.
Он ни на секунду не убирал любезной улыбки со своего округлого лица, продолжая кивать Иоанну. Единственное, что он себе позволял, так это время от времени подносить к лицу обильно надушенный платок, делая вид, что вытирает выступивший пот - в затхлом помещении царской сокровищницы и впрямь было несколько душновато.
А государь меж тем, пока показывал и рассказывал, окончательно пришел к выводу, что оставлять придется слишком много. Стало нестерпимо жалко - ведь разворуют, ей-ей, разворуют. Чтоб это предсказать, и к ворожеям ходить не надо - чай, на Руси живем. И тогда получалось, что надо оставаться.
Придя к такому решению, Иоанн повеселел и вечерком даже попытался забраться под сарафан своей невестке Ирины, но та, подняв отчаянный крик и переполошив все палаты, сумела выскользнуть из лап страстного воздыхателя и убежать. А на следующий день, почувствовав себя совсем хорошо - боли в костях вообще не ощущались, - окончательно уверился в правильности своего выбора и послал Бельского предупредить ведьму, чтоб готовилась к смерти, ибо он до сих пор жив.
- Да спроси ее, отчего она про этот день сказала, а не про какой иной? - напутствовал царь своего любимца. - А я покамест в баньку наведаюсь, - и пошутил: - Чай, русскому человеку негоже чумазым в гроб ложиться.
Богдан Яковлевич послушно отправился к Лушке и получил загадочный ответ:
- То его за царевича мертвяк четырьмя месяцами одарил. Вот пусть-ка он сочтет, коль не дурак, да все сам поймет, а о том, что жив покамест, не бахвалится - день еще не прошел.
Бельский уныло посмотрел на Годунова, стоявшего рядом, и решительно произнес:
- Я тебе эту красавицу отдал, когда ты меня попросил?
- Отдал, - подтвердил Борис Федорович.
- Теперь ты меня выручай. Не смогу я ему такое сказать. Зашибет ведь. Опять же, коль станет спрашивать, какой-де мертвяк, что я ему скажу? А ты к нему с подходцем, с вежеством, глядишь, и не изобидится сильно.
Словом, вернулись они к Иоанну вместе. Царь в это время, сидя в своей опочивальне, довольный и разрумянившийся после баньки, встретил Богдана с добродушной усмешкой:
- Что? Перепугал старуху-то? - и тут же предложил: - Садись-ка да погляди, яко я Родионку Биркина в шахматы обыгрывать учну. А то, может, и небывалое случится - подвезет ему, да и одолеет он меня в кои-то веки. И ты тоже рядом побудь, - предложил он Годунову. - Биркина одолею - за тебя с Богдашкой примусь.
- Питье, государь, - напомнил лекарь.
- Да мне совсем славно, Ивашка, - заупрямился царь. - К чему хлебать сию отраву, коль немочи не чую?
- Чтоб ты ее и далее не чувствовал, - пояснил Иоганн Эйлоф, бывший в последние четыре года главным изо всех лекарей, и настойчиво протянул кубок.
Иоанн поморщился, выпил, вновь поморщился и, крякнув, принялся расставлять фигуры. Бельский же, усевшись, продолжал раздумывать, говорить царю о загадочных словах ведьмы или поостеречься. Она-то далеко, а он, Богдан, рядом, и против кого в первую очередь обернется царский гнев - неведомо. Решил чуть переждать и сказать попозже, когда Иоанн придет от выигрыша в еще более доброе расположение духа. То, что государь выиграет, боярин знал точно, равно как и то, что смельчака, осмелившегося одолеть царя, рано или поздно ожидала неминуемая опала. Пускай не сразу, но то, что она придет, однозначно - уж очень не любил государь проигрывать.
Правда, и с теми, кто откровенно поддавался, Иоанн тоже не любил играть - какой интерес. С Биркиным дело иное. Был сей боярский сын туповат и всегда играл с Иоанном на полную силу, причем страдал и переживал от проигрышей очень искренне, без малейшей фальши, которую зоркий царь мгновенно подмечал, и уж тогда берегись. Все помнили, как опростоволосился на одном из пиров выкупленный царем из польского плена воевода Юрий Борятинский. Отвечая на вопросы царя вместе с другим недавним полонянником - Иосифом Щербатым, он врал на чем свет стоит. Дескать, нет у ихнего короля ни хорошего войска, ни могучих крепостей и вообще он дрожит при упоминании одного имени русского царя.
- Бедный король! - сокрушенно произнес тогда Иоанн, печально покачивая головой. - Как ты мне жалок!
И тут же, схватив посох, принялся охаживать им Борятинского, приговаривая:
- Вот тебе, бесстыдному! Получай за лжу несусветную!
Говорят, после тех побоев воевода почти два месяца не сползал с постели, залечивая полученные раны.
С Биркиным иное. Родион искренне радовался, когда снимал с доски фигуру противника, переживал, когда получал мат, даже топал ногой от расстройства и всякий раз умолял царя дать ему отыграться, грозно суля, что уж на сей раз он непременно одолеет. Поэтому с ним Иоанн играл охотнее, чем с кем-либо другим. С ним да еще с Годуновым, но тот всячески увиливал от шахматных баталий - уж слишком слабо играл государь.
В первой игре Биркин, так и не заметив, что Иоанн готовит мат, кровожадно накинулся на его фигуры на противоположном фланге, пожирая их одну за другой и ликующе приговаривая: "Ну, государь, уж ты себе как хошь серчай, а на сей раз мой верх станет. Вона ты сколь всего лишился", на что царь снисходительно хмыкал:
- Зарекалась свинья, - и продолжал уверенно раскидывать сеть, завершившуюся через пару ходов матом. - Вот так-то, - похлопал он по плечу обескураженного Биркина. - А все почему? Поторопился ты, Родиошка, победу праздновать, вот и проглядел. В шахматах, яко на войне, - тут же принялся он его поучать, - поперек загадывать негоже. Потому и пророчества у ведуний все яко в тумане плавают. Это чтоб простецы на них ловились да чтоб самим пути к отступлению завсегда оставить. Токмо дуры голимые, навроде этой ведьмы, в открытую лепят, потому и гореть ей в огне дважды - в той жизни диавол расстарается, а в этой я ему подсоблю. Что, напужал старуху, яко я тебе повелел? - повернулся он к Бельскому.
- Она сказывала, чтоб ты погодил ликовать - день еще не прошел, - робко заметил Богдан Яковлевич и, уходя от щекотливой темы, предложил: - Может, дашь Биркину отыграться, государь? Вона как человек жаждет.
- Можно и дать, хотя все одно - не сумеет он, - благодушно согласился Иоанн, начав расставлять свои фигуры - царь любил черный цвет. - А что до старухи, то ее и завтра не поздно изжарить али на кол насадить, - усмехнулся он и вспомнил: - Ты как, не забыл, что я повелел тебе ее вопросить, почто она мне нынешний день назначила, а не какой иной?
- Не забыл, государь, - еще тише ответил Богдан.
- И что? - требовательно спросил Иоанн.