Осматриваясь по сторонам, Мириам поняла, насколько глупа была ее гордыня. Девушка никогда еще не ловила на себе стольких докучливых взглядов, как сейчас, пока она шла по базару. Зеленоглазая еврейка в модном египетском одеянии была для Иерусалима в диковинку, и вскоре пристальное внимание надоело. Мириам видела неприятных мужчин, желавших с ней заговорить, но присутствие ее телохранителя Захира останавливало их. Курдский воин со светло-каштановыми волосами и стальными мышцами, казалось, так и горел желанием подраться, и Мириам заметила, что он редко убирает руку с рукояти ятагана. Только этого ей и не хватало - нервного героя, из-за которого убьют их обоих.
Однако когда она перестала обращать внимание на пялящихся людей, прогулка по Иерусалиму стала приносить удовольствие. Ярко светило солнце, да и экскременты не так воняли. Главный базар оказался значительно меньше, чем в Каире, но чего здесь только не было! Шаткие прилавки (некоторые выглядели так, как будто стояли тут с незапамятных времен, еще до завоевания крестоносцев) изобиловали всевозможными фруктами и сластями. Женщины в парандже запальчиво торговались со скучающими продавцами, выбирая айву и изюм необычного цвета, золотистого и свекольного, равно как и привезенные из Индии бананы, апельсины, яблоки, сыр и кедровые орехи, поражающие своим бесконечным разнообразием. Мириам отведала меда местных пчел и была удивлена необычайно насыщенным и дурманящим вкусом.
Франки поддерживали торговые отношения со своей родной Европой, и Мириам обнаружила, что некоторые из европейских товаров до сих пор в продаже. Особенно ее заинтересовали французская керамика и итальянские украшения. И не потому, что изделия неверных были утонченнее тех, что изготавливались в халифате. Но даже по их бесхитростному рисунку она заметила, что среди варваров начинают появляться зачатки культуры. Возможно, столетие соприкосновения с восточной цивилизацией наконец послужило катализатором развития закостеневшей Европы. Так размышляла Мириам, хотя не надеялась, что сама доживет до рассвета европейской культуры.
Мириам больше интересовали прилавки с книгами, чем с безделушками. Захир покорно ждал, пока она заходила в разные магазинчики и перелистывала пыльные манускрипты, разворачивала свитки на арабском, греческом и французском. Мириам было немного жаль этого молодого стража - сама она владела несколькими языками, но сильно сомневалась, что Захир может читать хотя бы на родном. Она видела, как он взял какой-то тяжелый том и задумчиво кивал, перелистывая страницы, понятия не имея, что держит книгу вверх тормашками.
Владелец лавки, христианин с заметной хромотой и вызывающим замешательство лицевым тиком, также заметил ошибку стража, но промолчал. Невиданное дело, чтобы в его лавку заглядывала женщина, а чтобы ее порог переступил солдат - просто невообразимое. Мириам видела, что хозяин ждет не дождется, когда эта странная парочка уйдет отсюда. Ей стало жаль нервного владельца, и, заплатив несколько динаров за "Государство" Платона на арабском, она покинула лавку. За ней последовал и провожатый, оставив непонятный фолиант, который он держал в руках, делая вид, будто изучает.
Мириам подняла голову при криках муэдзина, эхом разнесшимся по городским улицам. Настало время для предвечернего намаза, и девушка заметила, как мусульмане в чалмах поспешили по направлению к аль-Харам аш-Шариф - Храмовой горе. С тех пор как Иерусалим освободили от франков, мусульмане и евреи стали регулярно посещать службы в соответствующих святых местах. Возвращение к утраченным "Куполу скалы" и Стене Плача - святыням, которые их предки воспринимали как должное, - через целых девяносто лет стало настоящим благословением для верующих. Мириам поняла, что через несколько часов стемнеет, и ей захотелось вернуться вовремя, чтобы зажечь с тетей субботние свечи. Не будучи крепка в собственной вере в ветхозаветного Бога, она по-прежнему придерживалась добрых обычаев своего народа, ибо они до сих пор волновали ее.
- Нужно возвращаться, - сказала она своему стражу. Захир кивнул и повел ее через лабиринт прилавков, где продавались гранаты и финики. Покинув базар, они оказались на каменной площади, как раз в том месте, где их ожидала повозка. Подходя к повозке, Мириам заметила нищего, лицо которого скрывал капюшон. Его изодранная одежда походила на одеяние прокаженного, и Мириам невольно почувствовала отвращение.
- Не пожалей динар для старика, моя госпожа! - прохрипел он, продолжая скрывать лицо под капюшоном. Мириам обрадовалась, подумав, что ей не видно, как болезнь обезобразила лицо нищего, и тут же устыдилась собственной мысли.
Захир сделал шаг вперед, положив руку на саблю и приготовившись отпихнуть уродливого попрошайку. При виде того, как отреагировал неграмотный страж на отвращение, написанное на ее лице, Мириам устыдилась еще больше.
- Не надо, все в порядке, - поспешно произнесла она, доставая из кошелька несколько монет.
Захир предостерегающе схватил ее за руку. Мириам поморщилась, когда грубые мозоли на его ладонях оцарапали ей кожу.
- Пусть сдохнет с собаками. Он грязен.
Мириам вырвала руку, чувствуя раздражение от его прикосновения и злость на себя за то, что сама хотела прогнать изуродованного болезнью нищего.
- Он пахнет лучше, чем ты, - сказала она и тут же пожалела. Юноша был добр к ней, а она отплатила ему черной неблагодарностью. К ее изумлению, прокаженный рассмеялся.
- Моя госпожа остра на язык, - заметил нищий и добавил: - И красива, как гурия из рая.
Мириам замерла. Голос был уже не хриплым, а до боли знакомым. Захир, которого Мириам не успела остановить, шагнул вперед и, вытащив ятаган, направил на прокаженного.
- Попридержи язык, пока не лишился его. Она гостья султана, - пригрозил он. Его суровый голос свидетельствовал о том, что дальнейших предупреждений не будет.
- Я знаю, - ответил прокаженный.
Не успела Мириам и глазом моргнуть, как нищий подпрыгнул и схватил стража за руку, в которой был ятаган. Молниеносным движением он выкрутил Захиру руку. Изумленный страж вскрикнул от боли, выпустил оружие, а потом, когда нищий придавил сильнее, упал на колени.
После этого капюшон был отброшен и в горле Мириам застрял крик - перед ней стоял Саладин.
Захир был потрясен еще сильнее, но тут же сказалась военная выправка: он остался стоять на коленях, склонив голову. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи.
- Сеид, я не узнал тебя, - промолвил солдат. Саладин отпустил его руку, но Захир даже не думал подниматься с колен.
- В том-то вся соль. Оставь меня на минуту наедине с моей гостьей, - велел султан.
Страж низко поклонился, встал и отошел в сторону. Саладин повернулся к испуганной Мириам, которая запоздало склонилась в неловком реверансе.
- Не нужно раскланиваться. Вы меня выдадите. Госпожа не кланяется прокаженному, - сказал он.
- Не понимаю.
Саладин взглянул на ведущие в сад бронзовые ворота, которые находились неподалеку от того места, где стояла ее повозка.
- Прогуляемся, и я все объясню.
Глава 12
ЗАПРЕТНОЕ СВИДАНИЕ
Мириам оглянулась и поняла, что они совершенно одни. Она ожидала, что площадь у главного базара в это время дня так и кишит людьми, - в голове промелькнула мысль, что султан нарочно организовал все так, чтобы тут было безлюдно. Она посмотрела на Саладина, но не заметила на его лице и тени угрозы. Что ж, если он желает прогуляться с ней, делать нечего, придется идти. Совсем другое дело с извергами-крестоносцами, которые напали на нее в Синае несколько лет назад. Нет, и с ними, по правде говоря, она нашла, как управиться.
Девушка быстро отогнала неприятное воспоминание и последовала за султаном в сад. Мириам затаила дыхание. Казалось, она очутилась в совершенно другом мире, мире, скрытом от какофонии звуков и всевозможных жутких запахов, с которыми отождествлялся Иерусалим. Когда Мириам бродила по вымощенным разноцветными плитами тропинкам, вдоль которых росли розы - любимый цветок Палестины, - ей казалось, что она взирает на сказочный Эдем, откуда, согласно верованиям ее народа, брал исток род человеческий.
По всему саду виднелись разрушенные каменные изваяния, выглядевшие так, как будто они стояли здесь со времен самого Ирода. У зарослей винограда Мириам увидела растрескавшийся, вросший в землю каменный грот и остатки старого виноградного пресса. Искусственный водопад, тихо низвергающийся вдоль древней стены, и небольшое озеро у подножия привлекли ее внимание. Вода в озере была кристально чистой, и Мириам увидела голубых и красноперых рыбок, неспешно плавающих в лучах полуденного солнца среди тростника и водяных лилий.
Саладин, заметив удивление на ее лице, улыбнулся. Проходя под толстым деревом с розовыми цветами (раньше она таких не видела), он наклонился и сорвал белую розу. К удивлению Мириам, султан протянул руку и украсил бутоном волосы спутницы. Девушку как будто молнией ударило, когда султан убрал упавший ей на глаза вьющийся локон. Мириам не была уверена в своих чувствах, но захотела продлить мгновение.
- Скажи мне, юная Мириам, кто самый могущественный человек среди мусульман?
- Это вопрос с подвохом.
Саладин удивленно изогнул бровь от столь молниеносного ответа, но выглядел польщенным.
- Я знаю, но, тем не менее, ответь.
Мириам отвернулась от него, посмотрела на мечеть "Купол скалы", горящую в лучах полуденного солнца.
- Если бы я была мусульманкой, я бы ответила, что халиф Багдада, чтобы не впасть в богохульство!
- Но ты еврейка. Богохульствуй, сколько пожелаешь. - Он явно получал удовольствие от этой игры.
Мириам обернулась к нему, их взгляды встретились. Когда она посмотрела в эти темные озера, ее охватило странное чувство, словно она заглянула в душу - такую же древнюю, как и небесный свод.
- Тогда, как еретичка и прозорливица, я бы сказала, что ты.
- Почему?
- Тебе одному удалось объединить Египет и Сирию после столетней гражданской войны. И ты, несмотря ни на что, сокрушил франков. - Мириам внезапно устыдилась. Она всю жизнь была гордячкой и всегда считала, что ей уготовано больше, чем быть просто женой еще одного раввина, матерью выводка шумных детишек - судьба, о которой мечтала для нее тетушка. Но сейчас, находясь в присутствии самой истории, девушка чувствовала себя глупо. Кто она такая, чтобы флиртовать с этим человеком? Ее останки уже давно будут преданы земле, а имя султана будет продолжать слетать с уст миллионов.
Если Саладин и заметил внезапную перемену в поведении Мириам и неожиданное смирение в ее голосе, то виду не подал. Он отмахнулся от похвалы.
- Может быть, оно и верно. Но это лишь отдельный эпизод в истории, - сказал он. В его голосе она не услышала и намека на ложную скромность. Саладин просто констатировал очевидный факт, понятный даже ребенку.
- Тогда я мучаюсь в догадках, - единственное, что она могла ответить.
В это мгновение лицо Саладина стало серьезным, вечный блеск его глаз ярче - казалось, он прямо на глазах постарел лет на десять.
- Мы все рабы истории, Мириам. История - река, которую никто не в силах укротить. Против течения не поплывешь. Честно говоря, мы просто тонем в ее стремительном потоке.
Повисло неловкое молчание. В надежде отвлечь султана от его гнетущих мыслей о собственном предназначении Мириам наконец заговорила:
- Ты так и не объяснил мне, почему самый могущественный человек в мире разгуливает в лохмотьях прокаженного.
На губах Саладина заиграла улыбка, чары рассеялись. Он вновь выглядел как молодой мужчина, снедаемый огнем искушения. Потому-то, поняла Мириам, он и затеял эту прогулку.
- Правитель не может знать нужды своего народа, сидя за высокими стенами. Но сегодня у меня были другие причины, - признался он.
- Какие, например?
Саладин оторвал взгляд от "Купола скалы" и взглянул на дворец, башни которого были отлично видны даже из сада.
- Дворец - золотая клетка. Нельзя насладиться обществом прекрасной женщины без того, чтобы тебя не осудили злые языки.
Саладин приблизился к Мириам. Порылся в складках своей одежды и достал сапфировое ожерелье. Кулон представлял собой птицу Рух - сказочную птицу из "Тысячи и одной ночи", гордо расправившую крылья. Мириам округлила глаза от неожиданности, почувствовала, как вся напряглась, когда султан подошел ближе и застегнул у нее на шее искусно сделанную цепочку.
- Это подарок. Добро пожаловать в наш город.
События развивались для Мириам слишком быстро.
- Я потрясена… я не могу это принять, - произнесла она.
Но Саладин не желал ничего слышать.
- Ерунда. Кроме того, сапфиры меркнут перед твоей красотой.
Она тут же вспомнила предостережения дядюшки. Она была не готова играть в эти игры.
- Мне пора домой. Дядюшка на базаре, покупает продукты к шаббату. Он скоро вернется.
- Не раньше чем через час. Во всяком случае, так доложили мне соглядатаи. - Саладин смерил девушку пристальным взглядом, видимо заметив ее неловкость. Он отошел в сторону, дав ей возможность успокоиться, и стал оглядывать искусно возделанные ряды тюльпанов, посаженные под лимонным деревом.
- Тебе нравится сад?
Мириам была благодарна за эту передышку в любовных ухаживаниях.
- Он прекрасен.
Лицо Саладина приобрело странное выражение, как будто он вспомнил нечто, о чем давно запретил себе вспоминать.
- Разве он может сравниться с оазисом в Аскалоне!
Мириам почувствовала, как по телу пробежал холодок, когда на нее нахлынули собственные нежданные воспоминания.
- Близ Синая? - Она сделала вид, что не знает, где это. Лучше так.
Саладин кивнул.
- Большую часть жизни я провел в Каире и Дамаске, жемчужинах халифата. Но сады Аскалона не имеют себе равных на всем белом свете, - сказал султан.
Мириам старалась не оглядываться, но сейчас была не в силах отогнать воспоминания. Ей тринадцать, она только отошла от потрясения после первых месячных, когда их караван остановился в Аскалоне. Сады там и вправду были удивительные - она таких нигде ни раньше, ни потом не видела. Она вспомнила, как собирала золотистые цветы подсолнечника в подарок своей маме Рахиль. У мамы как раз был в волосах подсолнечник, когда воин-крестоносец пригвоздил ее к земле.
Нет. Больше никаких воспоминаний. Мириам поймала себя на том, что убирает цветок, который Саладин воткнул ей в волосы.
- Султан удивляет меня. Не знала, что воинам нравятся цветы, - произнесла она, отгоняя от себя страшные воспоминания.
Саладин все еще оставался задумчивым.
- Я полюбил свою первую девушку в Аскалоне под пальмой. Однажды лунной ночью… Аскалон навсегда останется для меня особенным местом.
Другие женщины покраснели бы от подобного глубоко личного признания, но Мириам лишь пристальнее взглянула на султана.
- Похоже, ты до сих пор любишь ее.
Саладин посмотрел на Мириам и улыбнулся. Если он и заметил, что она вытащила розу из волос, то промолчал.
- Она была очень красива. - Неужели он хотел поддразнить ее? Мириам почувствовала, как внутри растет волна раздражения.
- А тебя интересует только женская красота, сеид? Больше ничего? - А она-то надеялась, что он на самом деле натура утонченная, как ей вначале показалось. Вероятно, когда дело касается женщин, он такой, как и остальные мужчины.
Саладин подошел к ней почти вплотную, провел рукой по ее щеке, и Мириам почувствовала, как замерло сердце.
- У меня тяжелая жизнь, Мириам. В ней много войны и казней. Я нахожу утешение в красоте.
Мириам сделала шаг назад. По телу вновь пробежала странная дрожь, которая начала ее пугать. Девушка засмеялась, надеясь подавить нарастающую внутри бурю.
- А когда она постареет и увянет? Тогда ее красота тебя утешит?
Саладин наклонился к Мириам, как будто собирался выдать ей государственную тайну.
- Тогда я найду утешение в ее смехе.
Мириам заметила, что ее невольно тянет к султану. Как мотылька на пламя.
- Сеид…
Он наклонился, как будто хотел ее поцеловать. Мириам почувствовала, как заколотилось сердце. Неожиданно султан отступил.
- В прошлый раз меня поразила твоя смелость. Мало у кого хватает духу говорить о том, что думаешь, в моем присутствии, - сказал султан.
Мириам покраснела. Ее ставила в тупик эта игра, а замешательство неизбежно затрагивало гордость и злило. Она не какая-нибудь безграмотная селянка, с которой можно играть в кошки-мышки.
- Разве не ваш Пророк сказал: "Главный джихад - это когда человек говорит правду в лицо правящему тирану"?
Саладин повернулся к Мириам, изумленный тем, что она цитирует одно из преданий о словах и деяниях Пророка - хадису. Редко кто, за исключением учащихся медресе, мог похвастаться тем, что цитирует тысячи изречений Мухаммеда. И уж точно он не ожидал таких познаний у юной еврейки.
- Ты не перестаешь меня удивлять! - воскликнул султан. Мириам заметила, что его восхищение было неподдельным.
- Моя тетушка воспитала образованную девушку, - ответила она, не в силах скрыть надменность в голосе.
Саладин внезапно опять шагнул к Мириам и взял ее за руку. Она вновь смутилась, ощутив жар его тела.
- Равно как и красивую, - добавил он.
Черт бы его побрал! Она вдруг поняла, что раздражение, вызванное поведением Саладина, перерастает в желание. В его присутствии Мириам чувствовала себя на удивление беспомощной, что одновременно пугало и захватывало ее.
- Опять это слово, - все, что она успела произнести, прежде чем он нагнулся и поцеловал ее. Мириам решила сопротивляться, но уже в следующее мгновение осознала, как ее неумолимо затягивает в бурный поток его судьбы. "Против течения истории не поплывешь" - так, кажется, говорил султан. И против страсти.
Они целовались долго и страстно, время как будто остановилось. Мириам, конечно, целовалась не в первый раз. Ее тетушка ужаснулась бы, узнав, насколько Мириам искушена в делах сердечных. И плотских. Но было в объятиях Саладина что-то первобытное, подавляющее, как будто ее затягивало в водоворот, а сердце сладостно щемило.
Мириам вырвалась из его объятий, как тонущий выныривает на поверхность в надежде последний раз глотнуть воздуха. Она хотела продолжить поцелуй, забывшись в порыве страсти, и боялась этого.
Саладин смотрел на спутницу, его бледное лицо горца разрумянилось. Какая бы сила ни охватила ее, она затронула и султана.
- Что ты скажешь, если я предложу тебе присоединиться к моему гарему?
Ну, это уж слишком! Слишком много событий для одного летнего дня. Она обязана положить этому конец, пока ее саму не поглотило безумие.
- Я бы ответила, что недостойна такой чести.