- А ты, Матюха, чего рот разинул? - набросился Савка на плешивого мужика. - Тащи подливку, чуешь, мясом несет в нашу сторону? А ты, хозяин, прости нас, грешных, выпьем мы - и вниз по матушке-реке Норе. Только ты нас и видел...
- Я ничего... Не каждый день человека нового увидишь, а тут троих зараз.
Зашипело на сковороде мясо, появились на столе водка, колбаса. Пили, рассказывали: строгости пошли на прииске, другие места искать поехали. Назарка присматривался, водки не пил.
- Настьку боишься пропить? - смеялся рябой. - Не бойсь, из тайги баб не возят.
Старатели, подвыпив, спорили, куда ехать. Настасья постлала на полу шкуры для ночлега.
Всю ночь Назарка не спал, думал.
- Они только пьяницы, а так - ребята смирные, - шептала ему Настасья. - Намоют - поделятся...
Утром, собрав старателей на зиме, Назарка рассказал о ручье.
- Харч мой и две доли из пяти мне. Но уговор - по-честному, по-таежному. Почую обман - ни капли муки не дам. А кто полезет - я и на медведя не раз ходил...
Тетрадь четырнадцатая
К полудню он привел их на ручей.
- Пытай, - сказал рябому и склонился, в нетерпении следя за его движениями.
Рябой зачерпнул в лоток немного песку и стал его промывать:
- Есть трошки.
Через два дня на берегу появился новый зим.
Как-то, придя домой, Назарка сказал Настасье:
- Знаешь, может, так сделать... Заместо кухарки к ним... А сама приглядывай, чтоб не хоронили золото-тка, да и промеж собой ладили.
Настасья охотно согласилась.
В течение нескольких дней Назарка таскал к ручью муку, соль, мясо. Изредка спрашивал рябого:
- Как?
- Нельзя хвастать, уйдет...
Назарка строго уважал приметы, но все же ночью осторожно спрашивал у Настасьи:
- Ну как?
- Моют, а разве увидишь? - неохотно отвечала Настасья.
- Ну они вроде ребята ничего.
И вдруг все перевернулось. Назарка возвращался с охоты. Обычно с пригорка был заметен дымок. Теперь его не было. Назарка неторопливо шел, таща на спине громадного глухаря.
У ручья было тихо. Лесная сорока воровато поглядела на него и взлетела на крышу нового зима.
Назарка пробежал к дому, прислушался. Тихо. Только звенит ручей, прыгая с камня на камень.
Рванул дверь - и отпрянул. Савка и Матюха мертвые лежали на полу. Рябого и Настасьи не было".
- А ты чего все пишешь-то? - спросил меня Назар Илларионович.
- Интересно. Забыть боюсь.
- А-а... Вот и все про Настасью.
- А как же вы ушли с Темги, Назар Илларионович?
- Это совсем уже другое. Тут случилось так.
"Прошло много лет. Назарка постарел, согнулся и злобу перенес на кроткую Пальму. Он прозвал ее Дамкой в память о сбежавшей Настасье, желчно ругался, когда Пальма вырывала лучшие куски у Валета:
- Только обманом и живешь, нечистая кровь!
Не стало для Назарки в тайге прежней прелести и спокойствия. Стал избегать людей, и только с менялой встречался раз в году, зимой, да и то много не разговаривал с ним, - не торгуясь отдавал шкуры и, получив порох, муку, соль и свинец, молча поил менялу чаем, кормил сохатиной и наутро выпроваживал из дому.
Как-то шел Назарка по тенистому распадку. Валет и Дамка отбегали в стороны, рыскали в кустах и возвращались к хозяину. Выйдя на склон сопки, Назарка сел на валежину и закурил трубку. Он ни о чем не думал. Где-то далеко тявкала Дамка.
"Белку нашла", - убирая трубку в карман, подумал Назарка и спустился в распадок.
Дамка сначала тявкала редко, словно и сама понимала,что белка еще "не выкунилась", но потом стала лаять заливно, со злобой.
"Зверь!" - решил Назарка и перезарядил бердан пулей. Перепрыгивая через валежины, обегая деревья, он легко бежал вперед. И вдруг лай сменился визгом. Назарка выругался. В просветах между деревьями мелькнуло что-то серое, за ним промчались Валет и Дамка. Назарка вскинул ружье, выстрелил. Короткий визг - и все стихло.
На земле, судорожно дергая головой, лежала большая серая собака. Назарка удивленно рассматривал ее. Нечто похожее на испуг появилось на его лице.
- Что вы наделали? - услыхал он звонкий голос. Назарка обернулся и увидел девушку. Она подбежала к собаке, положила ее голову на колени и заплакала. Собаки таежника тихо рычали.
- Зачем вы убили Серко? - гневно хмуря брови, спросила девушка. У нее были карие с золотистыми точками глаза и короткие светлые волосы.
- Зря убил собаку, - раздельно произнес Назарка. - Лучше бы тебя убить-то, чем собаку-то...
И ушел.
Начался дождь, мелкий, скучный.
Назарка остановился, несколько секунд постоял в раздумье и повернул обратно. Скоро он подошел к тому месту, где убил собаку. Но Серко не было. "Ну, верно, недалеко они живут, подумал он, - унесли".
Но ему пришлось пройти еще с километр но следу девушки, прежде чем он услышал голоса.
На поляне у серых палаток ходили люди, горел дымный костер. Назарка залез в куст можжевельника.
Он видел: людей немного, среди них женщина. Возле палаток лежали лотки, кирки, лопаты. Назарка понял: люди пришли за золотом.
Он ушел, решив наблюдать за людьми, ждать того дня, когда они, намыв золота, передерутся.
Часто после этого Назарка подолгу лежал вблизи лагеря, слушая разговоры мужчин и звонкий смех девушки.
- У, нечистая кровь! - злобно ругал он ее и насмешливо глядел на очкастого старого человека в синем плаще. Назарке почему-то казалось, что этого человека непременно должны убить, и он даже знал, что убьет его рослый хмурый парень в клетчатой рубахе. А может, их всех убьет вот тот бородатый, сутулый и заберет с собой девку. Он всегда ходил с ружьем, этот бородатый. Назарке нравилось представлять картины убийства. В них он находил какое-то удовлетворение, - дескать, не он один обманутый.
Прошло около недели, но сколько Назарка ни подглядывал, ничего, кроме веселого смеха девушки, мирного говора мужчин и хорошей дружбы, не видел. Тогда он решил поближе узнать людей.
В лагерь он пришел поздним вечером, неся за спиной глухаря. Не здороваясь, оглядел палатку, очкастого человека.
- Вот, смотрю, люди. - И положил на стол глухаря.
- Глухарь - это замечательно, папаша... Славный глухарь. Тяжелый. Сколько вам за него заплатить?
- Ничего не надо. Та́к ешьте.
- Ну что ж, спасибо, тогда и я вас кое-чем угощу. Ирина! - крикнул он, и в палатку вошла девушка.
Она с неприязнью взглянула на таежника.
- Смотри, какого глухаря принес нам папаша. Будь любезна, приготовь кой-чего для знакомства.
Закурили. Назарка - трубку, очкастый - цигарку. Ирина принесла на тарелке жирную селедку с черемшой, водку и печенье. Старик налил водку в стаканы и поставил один перед Назаркой.
- Нет, - отодвинул Назарка стакан, - не пью.
- И прекрасно делаете. Я тоже не питок, хотя сейчас выпить можно.
- Чего в тайгу-то пришли? - ломая пальцами печенье, спросил Назарка.
- Золото искать.
- Это хорошо, золото-тка... Богатыми хотите быть. Старатели.
- Нет, геологи мы. Найдем золото, застолбим - и дальше. А потом здесь прииски будут... А вы, значит, местный охотник? Это хорошо. Вы отлично должны знать тайгу.
- Ну, - настороженно покосился Назарка.
- Проводником не желаете ли быть?
- Не желаю! - подымаясь, ответил Назарка и, не глядя ни на кого, вышел.
На поляне он увидел Ирину. Смеясь, она что-то рассказывала высокому хмурому парню.
Ночью у своего костра Назарка долго думал: "Видно, находят золото-тка, да мало, потому и дружные... Ежели Золотой-то ручей показать им, то, глядишь, и головы потеряют..."
Бездымно горела ольха. Собаки спали, тонко поскуливая, уткнув морды в передние лапы. Ветер шумел в вершинах лиственниц. Где-то далеко, в стороне Золотого ручья, прокричал гуран. Назарка поворошил поленья. Искры взметнулись в черное беззвездное небо.
"Показать ежели?.."
Назарка уже видел, как люди, обезумев от радости, громко смеются и благодарят его, потом, спустя время, мрачнеют, молчат и всё только моют золото, настороженно глядят друг на друга. А затем, как и раньше, - кровь и оброненные в спешке крупинки золота.
"Покажу", - решил Назарка и, укрывшись куском брезента, уснул.
Проснулся он поздно. Опять шел дождь, брезент намок. Назарку знобило. Он посмотрел на небо: лохматые тучи шли над лесом. Назарка поежился и впервые за все время жизни в тайге подумал о себе с жалостью. Дует ветер, идет дождь, а он стоит озябший, мокрый, и где-то далеко, затерянный в тайге, ею одинокий, пустой зим. Назарка подобрал брезент и, вскинув на плечо сумку, свистнул собак и пошел к лагерю.
Старик и Ирина сидели за длинным столом. Перед ними лежали кучи галечников и песка. Против Ирины стояли аналитические весы.
- Вот, пришел, - входя в палатку, сказал Назарка и принялся раскуривать трубку. Но табак показался ему невкусным, и он приглушил огонь пальцем. - Вот ты говорил про то, чтоб проводником мне быть, чтоб я по разным местам вас водил. Так я буду проводником...
- Замечательно!
- Только уж сегодня я не ходок, неможется мне. Простыл, видно...
- Ирина, папаше надо согреться, - сказал старик, - уберите шляхи, образцы и вообще все со стола. Сейчас мы будем пить чай. Чай полезен по утрам, особенно больным...
На другой день Назарке стало хуже, появился жар, болела голова. Старик распорядился поставить в палатку еще одну койку и в те часы, когда не уходил из лагеря, сам ухаживал за охотником, а когда уходил, его место занимала Ирина. Со стариком Назарка чувствовал себя свободнее.
- Говорил - золото, а сам камни таскаешь, - смотря на галечники, как-то сказал Назарка.
- Нам пробы нужны, а не золото. Золото прииску нужно.
Назарка опять недоверчиво улыбнулся. "Жизней лишаются люди из-за золота-тка, а ему не нужно..."
Утром все уходили на работу, а возвращались только поздним вечером, приносили образцы - гальки и песок, раскладывали их на столе и, рассматривая в лупу, взвешивая на весах, записывали что-то в тетрадке. Иногда они радовались. Назарка узнавал, что их радует удача кого-либо из товарищей.
- Восемнадцать знаков, это впервые в моей геологической жизни! - радовался бородач, и тогда все оживленно начинали говорить.
Старик бегал из угла в угол:
- Это замечательно! Прииск наверняка будет здесь. Богатейшие залежи.
Когда за Назаркой присматривала Ирина, таежник был неразговорчив. Молчала и девушка. В его горячечном мозгу возникали картины одна страшнее другой: то он видел Настасью, ползающую по полу и собирающую пригоршнями золото, то рябого. Назарка бежит и не может убежать, и кричит, и просыпается весь в холодном поту.
Ирина испуганно глядела на него, Назарка помутневшими глазами обводил стены палатки и, виновато улыбаясь, говорил:
- Напугал тебя...
- Нет, ничего. Тяжело вам...
Постепенно Назарка стал поправляться, и вместе с выздоровлением росла решимость. Он уже твердо знал, что плохого этим людям не сделает.
Наконец он встал с постели:
- Полежал - и будя... Спасибо вам.
- Э, папаша, не рано ли?
Но Назарка больше не лег. А на другой день он и старик пошли к Золотому ручью. Назарка шел, опираясь на палку. Он решил показать ручей в благодарность этим людям. Смущало его только одно: много было золота в этом ручье, не обернулась бы его дьявольская сила во вред неплохим людям.
В полдень они подошли к ручью. Не был здесь Назарка с того самого дня, когда сбежала Настасья. Ручей весь зарос буйной зеленью, зим покосился, стал черным от дождей и солнца. По-прежнему тихо звенела, переливаясь, вода.
Не заходя в зим, Назарка раздвинул густые ветви и замер. Прямо перед ним стоял белый толстый столб. На нем было что-то написано. Но Назарка не умел читать.
- Что это? - спросил он, ткнув пальцем в слова.
- Золотоносный ручей Темга. Открыт поисковой партией номер четыре треста "Геологоразведка", - прочитал ему старик".
Назар Илларионович уже спал, когда я закончил записи. На дворе стояла ночь. Костер догорал. Где-то далеко-далеко прозвучали выстрелы. "Наверно, меня ищут", - подумал я, но с места не тронулся. Куда идти в такую темень? Да еще пошел дождь.
В зи́ме было темно. Назар Илларионович храпел. Но как только я зажег спичку, сразу же проснулся.
- Чего бродишь? - спросил он, настороженно поглядывая.
- Ищут меня. Но темно, боюсь идти... Заблужусь. Да и дождь еще...
- Утром пойдешь. Ложись спать, - сказал Назар Илларионович и потеснился, освобождая часть нар, прикрытых шкурой сохатого.
Я лег. Но долго не мог уснуть. Таежник опять храпел, а я думал о том, как удивительно может сложиться жизнь человека. Уйти от людей. Отрешиться от всего. Что это - жизнь или небытие? Ради чего же тогда жить? Ради охоты? Но Назарка не жаден, он бьет, только чтобы прокормить себя, обеспечить необходимым для жизни. У него пусто в зиме. Он нищий? Нет, у него все есть, но самое необходимое. Так и не разобравшись в этом человеке, я уснул.
Разбудил меня Назар Илларионович.
- Иди, светает уже, мозжит, - сказал он.
Сквозь стекло смутно просачивался тусклый дождливый рассвет.
- Вот так иди, - махнул таежник рукой на юг.
- А вы откуда знаете?
- А я и тебя знаю. Всех знаю. Видел на берегу, когда еще приехали. Человек утонул у вас...
- Да. Бацилла...
- А другой не захотел спасать его.
- Он спасал его, но не успел.
- Нет. Тот звал его. Долго звал. А другой не хотел спасать, плыл к нему, держал оморочку шагах в пяти от него. Тот звал: "Пугач, спаси!", а другой не хотел спасать, молчал.
- Да не может этого быть! - чуть не закричал я.
- Это так. Мир велик, а людям жить тесно. Ну, иди. Опять стреляют. Ищут тебя. Весь порох переведут
Я пошел. Скоро совсем рассвело, и я зашагал быстрее, делая на ходу заметы: ломая ветви, чтобы потом легче было привести к началу участка наш отряд. И все время думал о Бацилле и Мишке Пугачеве. Не верить Назарке я не мог. С какой стати он будет наворачивать на человека? Но и поверить было трудно.
В лагере был переполох. Конечно, не все волновались, но Мозгалевский, оказывается, не раз дергал себя за усы, называя дураком за то, что рискнул послать меня одного. Как только я появился, сразу же подбежала Тася.
- Алеша! - Она смотрела на меня, и я видел в ее глазах слезы. - Мы тут измучились из-за тебя.
- И совсем зря, - не останавливаясь, сказал я.
- Коренков, попрошу! - махнул рукой Мозгалевский. Голос его был казенен. - Что случилось?
Я рассказал, как искал и нашел полевой пикет, как повстречался с таежником.
- Все это замечательно, но почему вы не вернулись вчера в лагерь?.. Ах, вот что! Вам было интересно послушать болтовню старого отщепенца. И вы что же, поверили ему? А если он скрывается от милиции, тогда как? Если он вредитель, тогда что вы скажете?
- Ну почему же...
- Почему же? Потому что надо заниматься делом, а не болтовней! По вашей милости с выходом на работу опоздали на дна часа. Прошу, ведите!
И я повел. Вести было легко, помогали заметы.
- Вы что, "Красная стрела"? Нельзя так. Надо идти медленно.
- Хорошо, Олег Александрович, - ответил я и пошел медленно.
Не прошло и часа, как я уже опять был у зима. На старом месте курился примятый костер. Серая струя дыма, извиваясь и раскачиваясь, поднималась к небу.
- Назар Илларионович! - крикнул я.
Но он не отозвался.
Наверно, на охоту ушел, сказал я и прошел в зим. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: таежник ушел совсем. Кроме пустого открытого ларя, в зи́ме ничего не было.
- Ну что вы на это скажете? - спросил, входя, Мозгалевский.
- Он говорил, что уйдет...
- Говорил. Он не только говорит, но и делает. Однако запах здесь... Тьфу!
Мы вышли из зимовки. Мне было почему-то грустно...
Мозгалевский с Покотиловым стали проверять план привязки рекогносцировочного хода, провешили линию, отбили угол. Просека за три года заросла, и ее пришлось подчищать. Выяснилось - план неточен.
- Этого следовало ожидать, - сказал Мозгалевский, но почему следовало - не объяснил.
...До сих пор самолета нет. Мозгалевский жалеет, что с Сосниным не отправил еще и лодку, побольше бы можно привезти продуктов. Решил отправить вдогон. К тому же и случай представился: Нинка заявил, что "ребятки работать отказываются, покуда не будет жратвы и табаку". Таких ребяток набралось девять человек.
- Чудненько! Вот они и поедут за продуктами, или, как вы выражаетесь, за жратвой.
- Не вернемся! - заявили ребятки.
Им, конечно, на всякие изыскания наплевать, но и нам такие рабочие не нужны. Мы эту девятку давно поняли.
- Можете не возвращаться! - сказал Мозгалевский.
- А мы тогда не поедем!
- Нет, поедете!
- А пропади она пропадом, вся ваша экспедиция, - вскричал Нинка, - сгори она!
- Всем жуликам накажу не ездить к вам! - крикнул Юрок, черноглазый увертливый татаренок.
Быстро собрав свое барахлишко, жулики сели в лодки и оттолкнулись от берега.
- А эвон, эвон, а догоните, а эвон, эвон, а побежал! - запел диким голосом Нинка, выводя лодку на середину реки.
Течение подхватило ее, и уже через минуту не стало ни слышно, ни видно уехавших вниз. На свободе им быть недолго. У Герби их перехватят и отправят в лагерь.