Из забытья вывел его дробный стук копыт, кто-то приближался со стороны пастбища. Всадник проехал было мимо, но крик его: "Назир! Где ты, Назир?" - заставил старика подняться, отряхнуть чапан и выйти на открытое место.
Подъехал Сафар.
- Где пропадаешь, Назир? Ищем тебя, Утан - в кишлаке, я - здесь. Садись-ка со мной!
- Ты слышал?..
- Да, сказали твои геологи, проходили мимо и сказали.
- Я очень верил, знаешь, Сафар. Оказывается, металл здесь, слыхал? Турсун, оказывается, оставил план металла…
- А это знаю. Давай садись, поехали!
- Нашелся, слава аллаху! Как перепугал нас всех! - так встретила Назира у юрты жена друга его Сафара. - Обед уже остыл!
Вернулся Утан, с ним пришла Зулейха. Увидев деда, бросилась к нему, обняла, заплакала.
- Не плачь, девочка моя… Не плачь… - тихонько повторял Назир, гладя ее волосы и по-своему понимая ее слезы. - Отец твой не стал бы зря план рисовать. В этот раз не нашли - другие придут, найдут. Правда, Сафар?
И Сафар не мог не ответить:
- Как же не найти, если есть, - куда деваться может?..
* * *
Прошел месяц. Дважды ездил за это время в Ташкент старый Назир и оба раза возвращался ни с чем. И управляющий и Кадыров были в командировке, а с теми геологами, что приезжали уже в кишлак, Назир встречаться не хотел: бумагам сына он доверял больше, чем непонятным приборам равнодушных, как ему показалось, парней.
Поездки Назира, досада, усталость и разочарование, остававшиеся после них, беспокоили друзей старика.
- Скажу тебе откровенно, - начал однажды Саксанбай. - Ты прав по-своему: как не думать о сыне и деле его, - я бы на твоем месте так же беспокоился бы, наверное. Но геологам этим верить надо, что поделаешь, друг. Они ученые ведь, и прибор мудреный носят с собой - сам же мне рассказывал. И если они говорят, что нет ничего у Семи вершин, - действительно, значит, нет. Пойми, у них ведь своя выгода в этом деле: думаешь, они не хотят клад найти? Не мучай ты себя - знаешь, как говорят, на нет и суда нет. Хлопотами и поездками только себя загонишь, но металла в горе от этого не прибавится ведь…
И Зулейха, внучка, ласково уговаривала деда не ездить больше в Ташкент, не утомлять себя.
Старик слушал - и будто соглашался с ними, кивал покорно головой и не возражал. Но в глубине души продолжал верить: раз оставил его Турсун план металла, значит, металл есть. Только постараться отыскать надо. Потихоньку он снова начал готовиться к поездке в город, - может, начальники вернулись уже из командировок? Но получилось иначе.
Однажды утром Назир пил чай в тени у своего арыка. Вдруг послышался шум машины, и появился Утан, а следом за ним вошли во двор еще двое. Старик сразу узнал Кадырова и старшего из тех двух парней, что приезжали с прибором, - Сабира.
- Снова к вам, отец! - Кадыров подошел, протянул старику руку. - Сколько бы еще прособирались, не знаю, да вот ваш родственник все покоя нам не давал, торопил. Пришлось ехать, что поделаешь!
Назир благодарно взглянул на Утана, тот покраснел, пробормотал что-то насчет школы и быстро ушел.
- В тех камнях, что привез Сабир, кое-что есть. Проверим еще раз. Как, поможете нам?
- С вами пойду, хотите - готовить вам буду, воду носить…
- Тогда собирайтесь, поехали. На этот раз дольше здесь пробудем.
- Взять мне кетмень, а, сынок?
Кадыров рассмеялся:
- Не нужен кетмень, отец! Техники у нас достаточно.
Через полчаса машина везла приезжих геологов и с ними Назира в сторону Семи вершин.
Когда разбили палатку, выгрузили оборудование и машина ушла, Кадыров объявил:
- Ну что ж, не будем откладывать. Сейчас и начнем.
Он огляделся, увидел чинару, заметил:
- Смотри-ка, Сабир, листья и кора - темные, будто над огнем держали. - Обернулся к старику: -Скажите, отец, всегда она такая была?
- Помню ее с детства, но темнеть стала, кажется, в последние годы. Стареет, наверное.
- Думаешь, почва?.. - спросил Кадырова Сабир.
- Проверить надо. А камни откуда?
- Сверху. Оползень был, там и взяли.
- Ну, пойдем посмотрим.
Старик встревоженно глянул на гору.
- А мне как… с вами подниматься?
- Нет, отец, вы отдохните пока. Здесь палатка, тень - вам хорошо будет. Плов нам приготовите.
Геологи начали подниматься по склону, Назир остался один.
Неожиданный поворот событий взволновал его, и, когда говорить было уже не с кем, старик продолжал разговаривать вслух сам с собой:
- Не зря, значит, старуха во сне знак подала. Слышишь, Зейнаб, не зря! Видно, большое дело начал наш Турсун - сколько людей затронула его бумага. А как найдут клад нашего мальчика, слышишь, старуха, весь кишлак соберу, товарищей Турсуна, стариков позову - большой той устроим. Все должны знать, какой сын был у садовника Назира!
Потом старика вдруг будто толкнуло - что ж он сидит, дела не делает! Перво-наперво воды надо раздобыть. Ручей пересох уже, но колодец Сафар должен был расчистить. Надо к нему пойти, воды принести от него, да и обрадуется друг, узнав, что опять приехали к Семи вершинам ученые геологи, клад Турсуна ищут.
Взяв в палатке ведро, старик отправился к юрте Сафара.
"А ведь геологов этих Утан привез, - вспомнил он. - Джигитом стал сын Сафара, на Турсуна похож стал. Ах, хорошая пара были бы они с моей Зулейхой! Поговорить, что ли, с Сафаром? Нет, мне начинать не к лицу, пусть он разговор заведет".
Солнце стояло уже высоко, Назиру трудно было идти по жаре, во рту пересохло. А как же Сафар - целый год, считай, на колесах, и за стадом гляди, и воды вечно нет?.. Да здесь-то еще ничего, а вот как откочует к пескам - хоть караул кричи!
Залаяла собака, на лай вышел из юрты Сафар.
- Опять не узнала тебя, Назир. Стареет, что сделаешь! Здравствуй, друг! Утром видел: машина прошла к ущелью, - значит, это ты был…
- Опять геологи пришли, в этот раз надолго, говорят, - объявил с гордостью Назир. - Твой Утан привез, спасибо ему!
- Да ну! - обрадовался Сафар. - Вот зачем, оказывается, он в город ездил. Да не раз!
- Пошли ему аллах всего, что пожелает он! Хорошим джигитом стал сын твой Утан, гордиться можешь им. А я за водой пришел, чай хочу заварить гостям. Есть вода?
- Есть! - Сафар повел друга к колодцу, приговаривая: - Да сбудутся твои мечты, помоги тебе аллах, Назир!
- Верю теперь, что сбудутся!
- Погоди-ка, - доставая из колодца воду, спросил Сафар, - ты что же, в ведре нести воду собираешься? Эй, жена, дай сюда бурдюк!
Принесли бурдюк, налили. Затем Сафар принялся седлать коня:
- Отвезу и воду, и тебя, старого. Сейчас поедем.
- Нет, Сафар, не надо, - покачал головой Назир. - Я долго тут останусь, часто приходить буду. В другой раз отвезешь, сейчас сам хочу дойти. Силу в себе чувствую.
Сафар бросил седло на землю.
- Ладно, Назир. Зайди в юрту, чаю выпей, тогда пойдешь.
Когда Назир вернулся с водой к палатке, геологов еще не было. Он собрал в ущелье хворосту, поставил на огонь чайник. Сейчас он мог, ему казалось, выполнить любую работу, любое дело было сейчас по плечу ему, проворным и молодым чувствовал себя старый Назир. Только бы не ушли геологи, как в первый раз, не вернулись бы только с горы с пустыми руками!
Пламя быстро пожирало хворост, от костерка веяло запахами степи, стада, полыни - приятными для старика запахами родной земли. Назир вытер пот со лба и постарался вспомнить, какие дела еще не сделал он.
Взгляд его скользнул по горбатой чинаре на скале: потемневшие жухлые листья ее сворачивались в трубочку, дерево страдало без воды.
Старик налил из бурдюка в ведерко и пошел поить чинару. Скала, где она росла, была невысокой, бесформенной, источенной ветрами и временем. Как жило здесь дерево, где брало силы выстоять - старик не мог понять. Большая ветвь засохла уже, и все-таки держалось дерево, окутывалось каждой весной зеленым облачком листвы.
Когда Назир с ведром в руках приблизился к ущелью Чабана, увидел наконец геологов - спускались ему навстречу.
- Далеко вы собрались, отец? - спросил Кадыров.
Назир поставил ведро на землю, показал на горбатую чинару:
- Ее напоить хочу.
- Из ведра-то? - удивился Сабир. - Здесь цистерны не хватит.
- И правда, это ведь капля малая, до корней не дойдет, высохнет, - поддержал его Кадыров.
- И за каплю она спасибо скажет, у нее ведь и этого нет… - попробовал объяснить Назир, но Кадыров уже поднял ведро, припал губами к студеной влаге. Назир остановил его: - Осторожнее, сынок! Вода из колодца, в бурдюке нес. Горло заболеть может.
В словах его столько слышно было заботы и нежности к незнакомым почти людям, что Кадыров улыбнулся, молча подошел к старику, обнял его за плечи.
Сабир тоже напился, потом предложил:
- Идемте с нами, отец, каплей дереву не поможете.
Назир улыбнулся и ответил парню стихами Джамбула:
- Помнишь, что акын сказал?
Маленький след дорогу рождает,
Море - из родника вырастает.
- Опасно с вами спорить, отец! - рассмеялся Кадыров.
- Ну, а что у вас?.. - осторожно спросил старик.
- Рано еще говорить. Опять камни несем. Раздробим - видно будет…
* * *
- Жадно ты пьешь, дерево! - говорил Назир, видя, как быстро исчезает вода, вылитая им под корни горбатой чинары. - И тебе трудно, как старику, - лето жаркое выдалось…
Он отломил маленькую веточку, с виду сухую, увидел влагу на изломе и обрадовался:
- Нет, долго еще проживешь, чинара. Раз в десять больше моего отпущен тебе срок, много весен у тебя впереди…
Сказал - и испугался. Что же это он, хоронить себя собрался?
- Нет, чинара, и мне еще пожить надо, - поправился он. - Кто ж на себя заботы мои примет, кто за садом смотреть станет, кто о бумагах Турсуна хлопотать будет, кто внучку Зулейху мою приголубит! Вот пришли люди из города клад Турсуна искать - и сил у меня даже прибавилось, чинара, помолодел будто.
Вернувшись к палатке, Назир увидел, что Кадыров сидит над микроскопом, рассматривает что-то, а Сабир растянулся в тени - отдыхает.
Кадыров помахал старику рукой:
- Идите, отец, садитесь, чаю вместе выпьем! Чай у нас здесь, оказывается, большая роскошь - воды-то нет… Берите сахар.
За чаем Кадыров спросил старика:
- Когда сын ваш на фронт уходил, ничего вам не сказал про бумаги?
- Тогда мы не о бумагах говорили. Сын ведь не думал, что не увидимся больше… Да и жена его, невестка моя, родить должна была. Об этом и говорили.
- Может быть, он матери что-то говорил. Нельзя ли спросить у нее?
- Год прошел, как схоронили ее.
- Простите… - Кадыров смущенно помолчал: потом спросил: - Вы что же, один живете?
- С внучкой.
* * *
Под вечер на лошади Сафара подъехали к палатке Утан и Зулейха, привезли старику и геологам ужин. Кадыров помог Зулейхе спуститься на землю, обратился к Назиру:
- Внучка?
- Она… - Старик улыбнулся и спросил Зулейху: - Как узнала, что здесь я?
- Утан приходил за книгами, сказал. - Девушка порозовела от смущения. - А я плов приготовила.
- Ах, молодец, девочка! И тебе, Утан, спасибо. Нука, гости дорогие, - позвал он геологов, - присаживайтесь, ешьте, пока горячий!
Все вошли в палатку, уселись вокруг миски, где исходил душистым парком привезенный Зулейхой плов.
Геологи ели да похваливали, Назир тоже, лишь Утан почти не притронулся к угощению, только ловил быстрые взгляды девушки, а та нет-нет да посматривала на него.
Когда все поужинали, Назир поднялся. Пора было возвращаться домой.
- Приду к вам утром, - сказал он Кадырову.
- Поспите, отец, подольше, не торопитесь, - посоветовал Кадыров, закуривая. - Мы утром в горы поднимемся.
- Да он же с солнцем встает каждый день! - засмеялась Зулейха.
- А вы опять привезете нам завтра что-нибудь вкусное? - спросил ее Сабир.
- Привезем, - ответил за девушку Утан.
Назир сел вместе с внучкой на лошадь, Утан шагал рядом. Когда отошли от палатки, юноша сказал:
- Оставайтесь у нас ночевать, отец приглашает. Места достаточно.
- Не можем остаться, перепел дома голодный, - ответил, подумав, старик.
- Я покормила его, - вставила Зулейха.
- Что ж, тогда останемся, - согласился старик и улыбнулся.
* * *
- Завидую тебе, - сказал Сафар. - Такая бумага маленькая, а большое дело стронула. А тебе-то - сколько забот новых, а?
- Человек без забот, что без жены. Скучно. А теперь - будто помолодел. Сейчас бы коня горячего да за козлом, - силу в себе слышу.
- Нет нынче таких игр.
- Времени, что ли, меньше у людей стало? А хорошая была игра - козлодрание!
Беседовали, вспоминали и просто молча сидели, думали о своем, до самой ночи. Потом улеглись: женщины - в глубине юрты, мужчины - у входа.
Назир долго не мог заснуть, лежал с открытыми глазами, смотрел на звезды. Вдруг услышал шепот.
- Зулейха, не спишь?
- Нет, - тоже шепотом ответила девушка. - Не спится.
- О чем ты думаешь?
- О многом сразу… Не знаю даже…
- Я тоже. Знаешь, мне сейчас захотелось стать геологом. Уж я бы нашел этот клад! Дедушка твой только об этом и думает…
- Хороший он…
- Знаю. Идем из юрты, а то разбудим их.
- Твоего отца сейчас из пушки не разбудишь - слышишь, сладко как посапывает!
Молодые тихо засмеялись, и Назир тоже улыбнулся в темноте. Ему показалось даже, что звездочки веселее стали подмигивать с ночного неба.
- Посидим здесь… Дальше страшно идти.
- Тебе не холодно? - спросил Утан.
- Нет. Какая светлая луна сегодня!
- А пятна - видишь? Как думаешь, на что они похожи?
- Не знаю.
- Мне кажется, похоже на глобус. Вон - Америка, это - Европа и Азия вместе, а там, маленькое пятнышко, это наш кишлак. Видишь, в пятнышке точка светится? Это - ты.
Зулейха засмеялась серебристым смехом.
- Все-то он знает! А вот почему ущелье у Семи вершин назвали ущельем Чабана? Ну-ка, ответь?
- Расскажи! - попросил Утан.
- Я эту историю от бабушки моей слышала…
Полились тихие слова, Назир ловил их, и ему казалось, что в степи заколыхались чудесные тени, что поплыли над землей волшебные песни, а лунный свет, призрачный и странный, вечно затопляет эти места, соединяя сегодняшнее время с временем далеких и печальных событий.
* * *
"Давным-давно, в незапамятной давности времена, когда правил в этой стране свирепый и жестокий шах, жил здесь, в степи у гор, молодой чабан. Пас свои стада и играл на свирели. Трава склонялась перед волшебными звуками его дудочки, вольный степной ветер пел вместе с ним, ручьи подпевали. Идет чабан перед стадом, играет на свирели, - и радуется, играет и поет вместе с ним родная земля.
Однажды поднялась в степи буря, налетел свирепый ветер, и в вое его и свисте услышал чабан топот копыт, увидел заблудившихся всадников. Ветер гнал их по степи, сорвал шелковую чадру с женщины, закружил…
Чабан поднес к губам свирель, заиграл, и смирился буйный ветер, улетел в горы… Поднял юноша чадру, отнес женщине - и замер. Никогда не видал он подобной красавицы. А юная дочь шаха - это была она - не брала из рук красавца чабана чадру, смотрела на него завороженно: почудилось ей, что солнце спустилось на землю…"
* * *
Старый Назир смотрел на близкие звезды, и мир и покой жили сейчас в душе его. И слышался ему серебристый голос, рассказывал старую быль о красавце чабане и шахской дочери, и это был голос жены его, Зейнаб. Она так напевно, с теми же интонациями, рассказывала когда-то эту грустную историю… Старик прикрыл глаза и слушал, боясь пропустить хотя бы слово.
* * *
"Ускакали всадники, и с ними дочь шаха, но разве можно ускакать от любви? Дочь шаха и молодой чабан не могли жить друг без друга… И белый конь каждый день приносил к пастбищу свою прекрасную всадницу.
Слуги шаха зорко следили за его дочерью. Тогда пастух попросил буйный ветер и пенистый горный поток помочь ему - вырыть ущелье, и в это ущелье у Семи вершин приезжала к чабану его любимая.
Но выследили все же чабана шахские слуги, схватили и по приказу жестокого владыки отрубили ему ноги… Привезли чабана обратно в ущелье и бросили там.
Долго не знала ничего о любимом шахская дочь, не видела его, не слышала его свирели. Но вот прокатился слух о безногом кузнеце, что живет у Семи вершин.
Мечи, выкованные его рукой, славились крепостью, щиты делали воинов неуязвимыми, стремена украшены были искусной резьбой. И повторялся на всех изделиях мастера один мотив: прекрасная всадница на коне и ветер, уносящий ее чадру…
Прошли годы, сложились в века. Давно умер чабан, давно умерла его прекрасная возлюбленная, дочь жестокого шаха. И только буйный ветер поет в горах песню об их несчастной любви да луна, словно белый конь, что приносил к чабану его красавицу, каждую ночь заглядывает в ущелье…"