Все мы, собравшиеся здесь, уроженцы разных районов Советского Союза - я с Украины, Тарас из-под Рязани, Ершов из Белоруссии. Есть среди нас и москвичи, и уральцы, но наши жизни до войны были так схожи, что все мы чувствуем себя в отряде, как братья, близкие и надежные друзья.
Ефим Колтунов подружился с Костей Толстых - коренастым, сильным парнем в морском бушлате. До войны Толстых был колхозным чабаном в Мордовской АССР. За смелость и боевые дела партизаны прозвали его "майором". Он, как и Колтунов, никогда не избегает опасности; чем труднее и опаснее поручение, тем охотнее он берется за него. Он владеет искусством минера, и немало вражеских машин подорвалось на шоссе на минах, заложенных нашим "майором".
Агеев строго следил за порядком в лагере и боролся с малейшими нарушениями дисциплины. В лагере не должно быть шума, громкого смеха, выкриков. Агеев ссорился с поваром, если от костра валил дым. Он требовал, чтобы костер горел без дыма, пламенем. Все эти предосторожности были крайне важны, так как в полукилометре от нас находились хутора. Разбить лагерь дальше от хуторов невозможно: лесной массив невелик. Чтобы не выдать своего местопребывания, нам каждую неделю приходилось переходить на новое место. Сейчас очень близко от лагеря было жилище лесника; это заставляло нас быть особенно осторожными, так как известно, что наш "сосед" не питает симпатии к партизанам.
Агеев вырос в деревне. В лагере он подружился с Петром Порфильевым, крестьянином Лудзенского уезда, из Латгалии. Порфидьеву было уже под сорок. Внешне он ничем не походил на разведчика. Ходил не спеша, говорить любил обстоятельно и большей частью слушал рассказы товарищей; сам он знал много сказок и вечерами, когда ему удавалось сидеть у костра, охотно рассказывал их.
Как-то вечером я возился с новым комплектом сухих батарей для нашей рации, Перфильев и Агеев сидели неподалеку и курили. На коленях у обоих лежали автоматы, но разговор, который они веля, носил самый мирный характер.
- Скажи ты мне по совести, Алеша, - подвинувшись ближе к Агееву, говорил Порфильев, - сколько можно заработать в колхозе хлеба? Если, скажем, семья три-четыре души - можно прокормиться?
- Как тебе сказать, - хитро усмехнулся Агеев. - Судя по тому, как человек работает, какие руководители в колхозе.
- Все-таки… Работает, положим хорошо?
- А вот у нас, к примеру, в колхозе "Искра" в предвоенный год выдавали на трудодень по три килограмма хлеба, да по три рубля сорок копеек деньгами. У меня в семье четверо, а трудоспособных двое. Выработали мы восемьсот двадцать трудодней. Считай теперь - сколько мы получили?
Порфильев долго сидел молча, видимо, подсчитывая доходы хозяйства Агеева.
- Выходит, что вы получили две с половиной тонны хлеба и около трех тысяч рублей деньгами? - недоверчиво протянул он.
- Не выходит, а так на самом деле. Кроме хлеба и денег, мы получили много овощей, кормов и других продуктов. А наш колхоз еще не лучший, средний, можно сказать, - есть у нас в районе такие, что на трудодень выдали больше нашего раза в полтора.
- Это как сказка. Мы, когда в памятном сороковом году стали советскими, говорили о колхозе, да ведь у нас трудно. Земля у нас болотистая. Тяжело у нас.
Агеев потушил огонек цыгарки и спрятал в мох окурок.
- В отношении болот не беспокойся, - сказал он. - В колхозе техника будет. Лет через пяток от ваших болот следа не останется. Где были болота, там колхоз пшеницу будет сеять. На то и власть советская, она поможет.
- Агитируешь за колхоз, - сказал я как-то Агееву.
- Не агитирую, а рассказываю, как мы у себя в колхозе живем. Тут дело понятное. Порфильев, хотя он и единоличником жил, когда Латвия была не советской, а человек деловой, - в тюрьме сидел при гитлеровцах. Он сказал, что в Латвию Советская власть вернется, за это его арестовали. Из тюрьмы он бежал и попал к партизанам.
- Коммунист он или беспартийный? - спросил слушавший наш разговор Колтунов.
- Беспартийный. У них в отряде только командир коммунист, есть несколько комсомольцев, а в большинстве они - беспартийные советские люди.
УТРО В ЛАГЕРЕ
- Свейки, товарищ! Я тоже партизан, - представился мне и подал руку сероглазый мальчуган со светлыми бровями и румяными щеками.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Валюк, - важно задрав голову, ответил мальчуган. - Меня в отряде давно знают.
Дружба партизан с Валюком началась месяца два назад, когда, выбросившись на парашютах в тыл протшвника, разведчики перешли под Кулдыгу.
Знакомство состоялось так. Как-то под вечер Капустин и радист Володя Кондратьев возвращались с задания. Пробираясь по лесу, вдруг они услышали - кто-то неподалеку кричит по-латышски.
- Взвод, разойдись вдоль луга!.. Почему не выполняешь приказ? Я тебе приказываю… Пойдешь на гауптвахту!
- Товарищ командир, может, полицейские?.. Окружают нас, - высказал сомнение Володя.
Они прислушались. Командовал один и тот же голос. Потом все затихло. Прошло несколько минут. Партизаны стали осторожно продвигаться вперед. Вдруг совсем рядом раздался треск ломающихся веток, из-за кустов выбежал на поляну бык, а за ним мальчуган с кнутом.
- Ты у меня заработаешь! - крикнул он, ударив быка.
Увидев незнакомых людей, пастух остановился, посмотрел на них и виновато улыбнулся.
- Что ты делаешь в лесу? - спросил Капустин.
- Скот пасу, - бойко ответил мальчуган. - А вы откуда?
- Мы… шли просекой, услыхали, что тут кто-то командует. Полицейских не видал здесь?
- Нет.
- А кто кричал?
- Это я… Бык у меня отбился. - Ты один здесь?
- Один…
Парнишка оказался толковым. Выяснилось, что он пасет чужой окот, что двое ребят с ближних хуторов убежали с работы у гитлеровцев, ищут партизан. В конце концов они договорились, что мальчуган завтра принесет хлеб, что он будет опять в этом лесу.
- А зовут меня Валюк, - сообщил он на прощанье.
На следующий день Валюк привел к месту встречи Сашу Гайлиса и его товарища, невысокого, но крепко сложенного паренька, назвавшегося Казимиром. Оказалось, что они уже несколько недель скрываются от гитлеровцев. Так началось знакомство. Саша Гайлис и Казимир Малый были приняты в отряд.
Через них отряд установил связи с окрестными хуторами; Валюк стал работать в качестве связного. Он приходил в лагерь каждую среду, доставляя разведывательные данные. С помощью местных жителей партизаны-разведчики узнали, сколько и какое вооружение имеется у гитлеровцев в Кулдыге, сколько находится там солдат; Валюк сосчитал даже количество проводов, протянутых в штаб курляндокой группы войск, находившейся в пяти километрах от Кулдыги, на хуторе.
Валюк бывал в лагере не только днем, но и ночью. Однажды его задержал полицейский, но Валюк сказал, что идет за расчетом на хутор Лейши, где пас коров. Полицейский ему поверил и отпустил.
С нами он скоро подружился. Мы и другие партизаны бывали на хуторе его отца. Кстати, ходили туда очень охотно. Виной тому была Эмилия - сестра мальчугана, - веселая, красивая девушка. Валюк по секрету передавал, что сестре больше других наших ребят нравится Тарас, но все же побывать на хуторе, перемолвиться словом с девушкой - об этом мечтали многие.
Рано утром, когда синяя дымка рассвета таяла среди сосен, окружавших лагерь, вернулись с ночного задания Костя Озолс и Агеев.
- Фашисты щиты подвозят к дороге, собираются зимовать, - сообщил Озолс, располагаясь в шатре, сооруженном из натянутых палаток и еловых веток. По улыбающемуся лицу его было видно, что он доволен тем, что ему удалось узнать.
- Рассказывай, Костя, - предложил Зубровин.
- Встретились с "Тем самым", - сказал Озолс и достал из внутреннего кармана фуфайки исписанную бумагу. - Вот здесь, - показал он бумажку, - точные данные о транспортных судах в Лиепайском порту, находившихся там вчера. Тридцать судов! Транспорты простоят еще около двух суток, а вот это, - он подал другую бумажку, - план размещения портовых складов и описание их маскировки.
Я развернул карту, на которой мы отметили новые оборонительные точки по реке Вента и места, где расположены зенитные батареи.
"Тот самый", на встречу с которым ходили Озолс и Агеев, был кинооператор, латыш по национальности, работавший в кинохронике у гитлеровцев. В прошедшую ночь он прибыл на хутор под Рендой навестить жившую там жену. Познакомившись с этой женщиной и уверившись в том, что она ненавидит гитлеровцев, расстрелявших ее отца, Озолс встретился с ее мужем, оказавшимся честным человеком. С тех пор, бывшая на хуторе у жены, "Тот самый" передавал через нее очень ценные разведывательные данные, так как по своей работе кинооператора хроники ему приходилось бывать в Лиепайском порту и на других военных объектах гитлеровцев.
В этот день в час своей передачи я передал командованию радиограмму с данными по Лиепайскому порту: о транспортах, находившихся там, о расположении портовых складов с описанием их маскировки, а также об оборонительных сооружениях гитлеровцев по Венте.
Окончив доклад, Озолс й Агеев ушли к костру, где собрались партизаны. Налетавшие порывы ветра задували пламя, и дым, стелясь по земле, обволакивал любителей тепла. От дыма партизаны морщили носы, отмахивались, но каждый держался за свое место. От одежды шел пар, приятное тепло охватывало тело. Посидеть и согреться у костра после сырой и холодной ночи - это удовольствие ни с чем несравнимо для людей, которые вынуждены жить в лесу, терпеть и холод и осенний дождь.
Сырой туман, ночью кутавший лагерь, постепенно рассеивается, обнажая унылый вид осеннего леса. Над огнем в двух ведрах готовится суп. Запах лука и мяса щекочет ноздри.
Тарас с группой бойцов собирается на задание. Одни идут на посты, другие будут патрулировать около хуторов, наблюдая за скрещениями лесных дорог. Срок дежурства смены до трех часов дня.
Около десяти часов в лагерь явился ходивший в патруль Саша Гайлис. Он сообщил, что на хуторе, километрах в трех от нашего лагеря, находится группа - человек сорок - гитлеровских солдат и полицейских. Кроме автоматов, гитлеровцы имеют два пулемета.
Лагерь насторожился. Партизаны разбирали оружие, подтягивали ремни, нацепляя на них автоматные диски, гранаты, мины. Разговаривали шепотом. Костер продолжал гореть, но у повара Михаила из-за спины торчал ствол винтовка. Павел Ершов даже теперь не забыл натереть обрывком бархатной материи сапоги, и кажется, он только и занят тем, что любуется их блеском. Группа партизан тихонько стучит костяшками домино, играя в "козла".
Проходит еще час. От патрулей нет никаких сигналов. Лагерь начал успокаиваться. Но вот снова явился Саша Гайлис. Лицо у него угрюмое и злое.
- Коров фашисты забрали на хуторе, - докладывает он командиру, - должно быть, за тем и приходили.
- Из наших они никого не заметили? - спросил Капустин.
- Нет.
- Быть самому незамеченным, а видеть больше и больше знать - наше золотое правило, товарищи, - говорит Капустин. - После сегодняшнего посещения гитлеровцами хуторов нам следует быть настороже.
- Продовольствия фашистам не хватает. Вот они и взялись за грабеж крестьян.
- И своих коней сожрут, если Советская Армия не ликвидирует в ближайшее время курляндский "котел".
- Весь скот угнали с хутора? - спрашивают Сашу.
- Весь. Ничего не оставили, - отвечает тот.
Оба командира - Капустин и Зубровин - отнеслись очень серьезно к известию о появлении на хуторах гитлеровцев. В то, что гитлеровцы явились только за тем, чтобы угнать скот, - ни Капустин, ни Зубровин не верят. По их мнению, скот гитлеровцы могли забрать, не посылая вооруженный взвод солдат. Эта "заготовка" - одна из форм слежки, которую ведут фашисты за нами. Не скот, а точное место нашего расположения - вот что интересует их сегодня.
Капустин высылает дополнительно патрули на подступы к нашему лагерю, наказывает внимательнее следить за дорогами и за передвижением противника. С этим же распоряжением Валюк, бывший в это время в лагере, отправляется на хутор, к отцу. Во что бы то ни стало мы не должны позволить врагу захватить нас врасплох.
ЗВЕЗДНЫМ ВЕЧЕРОМ
Вот уже два дня наши летчики бомбят Лиепайский порт. Взрывы фугасок в порту порой сливаются с артиллерийскими залпами под Скрундой и Салдусом.
Вечер. Ветер гонит облака к морю. И вот уже чистое небо смотрит на землю мигающими звездами. На юго-запад от нас вспыхнуло зарево. Там же, похожие издали на звезды, повисли в небе осветительные ракеты, доносится грохот взрывов.
- Лиепая горит!
- В порту. Танкер с горючим вспыхнул.
- Нормально, товарищи. Небось, гитлеровцам памятна будет работа наших летчиков.
- А что о бомбежке Москва передавала?
- Совинформбюро во вчерашней сводке сообщило, что совершен налет на Лиепайокий порт в момент, когда там находилось до тридцати вражеских судов. Отмечены прямые попадания.
Приятно сознавать, что в успехе бомбежки фашистских военных объектов есть доля нашего незаметного, скромного труда. Наши радиограммы с сообщением о положении в порту пришлись кстати.
В лагере все, кто были свободны от нарядов, выбрались на вырубку смотреть на далекое зарево. А над головами у нас раздавался непрерывный рокот моторов. Это наши воздушные корабли летят громить фашистов.
Вдруг раздается автоматная очередь… Еще… Прозвучали два винтовочных выстрела.
Это на шоссе, там дежурит Зубровин с группой бойцов. Задание им - добыть "языка".
Со стороны шоссе выстрелы затихли. Мы идем к палаткам. Я заглядываю к "братьям" - Тарасу и Павлу Ершову.
В палатке Тараса и Ершова собрались партизаны; тут же находится Костя Озолс. Он большой любитель слушать рассказы товарищей.
- Хорошо сказано, - улыбаясь, качает он головой и снова настораживается, слушает, стараясь не пропустить ни одного слова.
Я прилег возле Тараса. Он положил кусочек бараньего жира в баночку, и вскоре огонек "лампочки" вспыхнул ярче.
- Михаил, твоя очередь. Расскажи что-нибудь об Одессе!
Михаил приподнялся, посмотрел вокруг. - Эх, была бы здесь гармонь, да партизанская зона, - как было в Полесье, рванул бы я так, чтоб меха треснули. Русскую бы… А го живем - голоса полного не подай.
Веселый парень Михаил из Одессы. В отряде любят его, но на боевые задания командир посылает его редко. После того случая, когда при встрече с нами Михаил, растерявшись, дал очередь из автомата, Капустин говорит, что опасно повару в разведку ходить: загремит не вовремя кастрюлями - выдаст себя и товарищей. Михаил обижался на это, но знал, что спорить с Капустиным бесполезно. Характер у того крепкий, если что сказал, то слову своему он хозяин.
- Тарас, помнишь партизанскую зону? - спросил Ершов.
- Еще бы, разве можно забыть?
Широко река весною в поле разливалася.
Партизана я любила, да не сознавалася;
Партизана я любила, свое сердце тешила, -
На плечо ему сама винтовочку вешала…
- вполголоса запел Тарас, Ершов подхватил припевку. Когда песня оборвалась, в палатке захлопали.
- Споемте, братцы, что-нибудь еще - партизанское, да так, чтобы всем подпевать, - воскликнул Михаил. - Начинай, Тарас!
- Ладно, споем. Был у нас в отряде хороший паренек, стихи писал. Читал нам их у костра… Так читал, что за сердце брало. Убили его фашисты. Это была его песня:
Пронесется гроза боевая,
Мы вернемся в родные края,
Но тебя не забудем, родная,
Партизанская наша семья.
Нашей дружбы великой цели,
Вечеров и бесед у костра;
Как, летя под откос, гремели
Фашистские поезда…
"Языка" захватить не удалось, и Зубровин вернулся недовольный результатами встречи с гитлеровцами. Группа его обстреляла на шоссе легковую машину. Зубровин строго наказывал - стрелять по колесам, но несколько пуль ударили выше и одна угодила в голову ехавшего в машине лейтенанта полевой жандармерии. Это сделал командир второго отделения отряда Николай Гомолов.
Комсомолец Николай Гомолов с восемнадцати лет бьется в тылу врага. Впервые он пришел в партизанский отряд в конце 1941 года вместе со своим отцом Карпом Григорьевичем. И отец и сын служили во взводе разведки, которым командовал Александр Данилович Капустин. Отряд действовал на родине Гомоловых, в Калининской области. В последние дни перед освобождением Калининской области от фашистских захватчиков гитлеровцы схватили и зверски замучили Карпа Григорьевича. В феврале 1942 года, после освобождения родных мест, Николай Гомолов попросил советское командование направить его в тыл врага. Он дрался в Белоруссии и Литве. Летом 1944 года во время отдыха Николай Гомолов снова встретился с Александром Даниловичем Капустиным; результатом этой встречи было то, что Гомолов оказался на территории захваченной гитлеровцами Латвии. За три года партизанских боев на счету Гомолова до полусотни захваченных фашистских "языков" и два пущенных под откос вражеских эшелона. Теперь он сам сердился на себя за то, что по его вине не удалось захватить живым офицера гитлеровской фельджандармерии.
- Не дальше как завтра "язык" будет, товарищ командир, - обещал Гомолов. - А этого, - он показал на жандарма, - оставим тут и заминируем.
Забрав полевую сумку жандарма, оружие, личные документы и значок с надписью "фельджандармерия", партизаны заминировали труп гитлеровца и скрылись.
Среди захваченных документов оказались протоколы допросов немецких солдат, вера которых в своего фюрера и свою победу была явно расшатана. После Сталинграда в гитлеровской армии все острее сказывались упадок духа и неверие в победу. Среди солдат, оказавшихся в курляндском "котле", эти "настроения" проявлялись особенно резко, о чем говорили многочисленные аресты недовольных жандармами и гестапо. Попавшие в наши руки протоколы допросов арестованных солдат подтвердили это. Были среди бумаг, захваченных у жандарма, различные донесения, циркуляры, распоряжения и в том числе распоряжение о том, чтобы автомашины, следовавшие по шоссе Талей - Кулдыга, ходили только колоннами. Это мы знали. Гитлеровцы никогда не были уверены в том, что их машины не окажутся простроченными из засады партизанскими автоматами. Кроме нашего отряда, в Курляндии было немало других, составившихся из ушедших в леса местных жителей-латышей и бежавших из плена солдат Советской Армии.
Среди личных бумаг жандармского лейтенанта нашлись и порнографические открытки; такие открытки мы находили у многих убитых и захваченных гитлеровских офицеров. Тут же была фотография, изображавшая группу полунагих головорезов на берегу пруда. Судя по надписи на обороте, это были "курсанты", если их можно так назвать, гитлеровского военного училища; среди, этой группы был и владелец фотокарточки.
Толстых, рассматривавший открытки, не выдержал:
- Какой срам! Скажи, Сашок, - обратился он к Капустину. - Ведь он же, этот лейтенант, небось, учился, корчил из себя культурного человека, над целым миром хотел властвовать со своим фюрером, а вот тут, - Толстых потряс поднятыми открытками, - сказалась вся его душонка. Наши бойцы умирают с пробитыми пулями комсомольскими билетами и книжками "Как закалялась сталь", а этот… Бот он весь туг - гитлеровский выкормыш.