Андрей вернулся вечером. Солнце, раскалившись докрасна, скатилось к лесу, и все вокруг заполыхало, красные отблески легли на крыши домов, на деревья и даже на воду.
Тим услышал гул мотора и побежал к реке. И еще издали увидел Андрея и каких-то людей рядом с ним. Сбавив шаг, он старался разглядеть, кто там еще приехал вместе с Андреем. И первым, кого он узнал, был егерь Семен Калугин. Правая рука у него почему-то была перебинтована и висела перед грудью на подвязке. "Ранили…" - подумал Тим, тревожно вглядываясь в лица остальных стоявших чуть в сторонке двух мужчин. И одного из них он тоже узнал - Половинкин!.. Четвертый, невысокого роста, узкоплечий, с маленькими бегающими глазками, был незнаком. И он, как-то странно моргая, посмотрел на подошедшего Тима, так странно и непонятно, что Тим в тот же миг отвел от него взгляд.
- Как дела? - спросил Андрей, устало улыбнувшись. - Ходили к большому осокорю?
- Ходили, - сказал Тим и покосился на Половинкина. - Все в порядке: осталась ястребиха.
- Вот и отлично!
- Ну, пошли, что ли, - поторопил их Половинкин. - Чего рассуждать?
- А ты не спеши, - оборвал его дядя Семен. - Поспешишь - народ насмешишь. Возьми-ка вон лучше мотор неси.
- Это уж, извините, не моя забота. Не имеете права…
- Я тебе дам право, я тебе покажу и лево, и право… - двинулся на него дядя Семен. - Ты у меня не так запоешь, погоди, ты у меня другим голосом заговоришь.
- Да ладно, - сдался Половинкин. - Чего расшумелся? Мне нетрудно и донести…
Но Андрей, к удовольствию Тима, когда Половиякин хотел было взять мотор, отстранил его и сказал:
- Пусть идет налегке. Он привык налегке ходить. Пусть идет.
И ловко вскинул мотор на плечо, твердо, почти не сгибаясь под тяжестью, пошел в гору. Дядя Семен взял ружья - их было два: одно, наверное, Половинкина, а другое - того, узкоглазого, все время молчавшего и молча, покорно шедшего теперь за Андреем. Рядом с ним шел Половинкин, насвистывая свой любимый мотивчик: "Во поле березонька стояла…" Процессию замыкали егерь Калугин с ружьями и Тим.
- Дядь Семен, - решился, наконец, спросить Тим, - что они сделали?
- Поохотиться решили, - сказал егерь и подвигал плечом, поудобнее пристраивая ружья. - В лося стреляли, подлецы. Прямо у самого кордона, в осиннике.
- Убили?
- Нет. Помешали мы им, а то бы, конечно, не пощадили. - Половинкин все насвистывал, весело ему. Как будто ничего и не случилось.
- А что с рукой у вас? - спросил Тим.
- Задели немного… - сказал дядя Семен. - Я один поначалу был, а их двое. Хорошо, Андрей вовремя подоспел.
- Больно?
- Ничего. Перетерпим. И не такое бывало. Ничего, Тима, мы еще повоюем. Повоюем, а?
- Повоюем, - твердо сказал Тим. - Дайте, дядя Семен, я понесу одно ружье. Вам же тяжело…
Старый егерь глянул на Тима, благодарно кивнул и снял с плеча ружье.
- Держи. Донесешь?
- Донесу, - ответил Тим.
И хоть ружье было тяжеловато, но он старался изо всех сил. Так и шагали они рядом.
7
Вот и пришли жаркие летние дни. Расцвел на косогорах пахучий иван-чай, забились в речных камышах утиные выводки. По утрам в Подлипке гулко всплескивали щуки, звенели и тренькали на все лады птицы в зеленых тальниковых зарослях. А в Тимкиной дуплянке появились на свет маленькие желтобрюхие гоголята.
Заботливая мама-ястребиха выкинула из гнезда пустую яичную скорлупу и полетела добывать малышам корм. Чем она их собиралась кормить, трудно сказать - ведь пищу, которой питаются ястребы, ни за что не станут есть гоголи. Но пока она летала, произошло еще одно немаловажное событие: гоголята, обсохнув и обогревшись, один за другим, как десантники, вывалились из гнезда - прямо в воду. И уплыли. Ястребиха вернулась, а дуплянка пуста.
Она растерянно стала кружить над осокорем, над речкой и жалобно звать исчезнувших малышей.
Но никто не отзывался на ее голос. Гоголята уже уплыли в камыши и присоединялись к другому выводку таких же пушистых, желтоносых гоголят, как и они сами, и большая утка, увидав их, предупредительно и ласково встретила: "Крек-крек"… Пожалуйста, мол, живите с нами, всем вместе будет веселее…
А ястребиха все летала, летала и все звала и звала печальным, плачущим голосом. И на другой, и на третий день она кружила над речкой и плакала, звала своих детенышей. Ей и невдомек было, что не ее это детеныши. Хоть и высидела она их, согревая теплом своего тела, а жить с ней гоголята не станут. Да и не смогут. Так уж устроен мир. И все-таки Тиму до слез было жаль ястребиху. Вот уже прошло несколько дней, а она все еще летает, с каким-то безрассудным материнским упорством разыскивая птенцов. И когда Тим уходил, он помахал ей рукой и тихо сказал:
"Спасибо тебе, хорошая ястребиха. Если бы не ты, не было бы в моей дуплянке гоголят… До свидания! Не горюй. Будут еще и у тебя свои детеныши, вот увидишь, будут…"
8
Тим уезжал в город. Было раннее утро, и сизый туман висел над речкой. Солнце еще не взошло. Ехали они вчетвером: Андрей, Тим, дядя Семен и Белка, которая, будто чувствуя, что Тим уезжает, не отходила от него ни на шаг.
Мотор гудел ровно и весело, и зеленые волны расходились от бортов катера. Дядя Семен провожал их до ближайшего дебаркадера, а там они сядут на теплоход и будут плыть еще целый день по Оби.
- А это правда, - спросил Тим, - что все реки текут в сторону океана?
Дядя Семен кивнул.
- Правда. Вот, скажем, Подлипка наша впадает в Обь, а вместе они текут в океан… - И, помолчав, серьезно и многозначительно добавил: - Все малые воды стремятся к большой воде. Уяснил? То-то же!
И ласково, дружески похлопал Тима по плечу.
- Так что к осени мы тут будем ждать тебя. Непременно приезжай.
- Приеду, - пообещал Тим. Он уже стоял на палубе теплохода и смотрел, как матросы проворно убирают сходни. Теплоход, протяжно и басовито гуднув, отошел от деревянного причала, и зеленоватая полоска воды между берегом и теплоходом быстро стала расширяться. Тим помахал рукой и уже издалека крикнул: - Обязательно приеду!
"Прие-е-ду!" - разнеслось эхом над рекой. Белка кинулась вслед, пробежала вдоль берега и остановилась, долго смотрела на странно уменьшающийся, словно истаивающий на глазах пароход. Тима и вовсе почти что не было уже видно. Только голос его все еще звучал, как бы висел в прохладном, розовом от восходящего солнца воздухе: "Прие-ду-у!"