Все находящиеся в зале шумно выдохнули. Аламут был древней крепостью, в которой Хасан ибн Саббах, Старец Горы, собрал несколько учеников и обучил их искусству убийства. Причем не простого, а прилюдного. Многие визири, шахи и султаны, да и европейские монархи сложили головы от клинков и яда хашишинов на площадях и улицах своих столиц. И никакая стража, никакие доспехи не смогли их уберечь. Неужели они хотят обвинить Афанасия в том, что и он принадлежит к семье этих убийц? Похоже.
Он снова дернулся в путах, хотел оправдаться, но вонючая ладонь Сабира лишь плотнее прижалась к лицу.
– М-да, – визирь снова почесал бровь. – Сама крепость разрушена уже больше двух сотен лет назад, но поговаривают, – он многозначительно помолчал, – что последователи клана продолжают собираться там, а после направляются во все концы света с новыми смертоносными заданиями.
– Именно так я и подумал, сиятельный Фатих, – подобострастно произнес судья. – Как услышал про южный Каспий, так сразу и… И к вам. Мне кажется, это очень важные сведенья, – "не забудьте, что именно я их вам принес", можно было и не добавлять.
Ничего себе, подумал Афанасий, понятно, что судьба пойманного во вражеском лагере лазутчика незавидна, но по сравнению с судьбой наемного убийцы она может показаться раем.
– Ассасин? В Трапезунде? – произнес визирь, словно пробуя оба эти слов на вкус. – Да, это гораздо значительней, чем какой-то лазутчик. И как ты думаешь, против кого может быть направлен его клинок?
В этот момент Сабир отнял ладонь от лица купца, чтобы отогнать севшую на ухо муху. Афанасий вскинулся, закричал пронзительно:
– Да какой клинок? Нет у меня никакого клинка! – заорал он, совсем забыв, что засапожный нож так и остался у него в голенище, и тут же снова получил по шее. Но был услышан. И совершенно неправильно истолкован.
– …или яд? – добавил визирь.
– Думаю, – судья снова выдержал трагическую паузу, но ничего не сказал. Только поднял вверх указующий перст.
– Скорее всего ты прав, – кивнул визирь, – кто бы стал посылать тренированного убийцу, чтоб разделаться с нами, ничтожными. Совсем не то наш Исмаил-паша, своей доблестью наживший множество врагов.
– Исмаил-паша неустрашим! – почти в один голос воскликнули судья и Энвер.
– Да. Но, увы, смертен, как все мы, – грустно проговорил Фатих. – Что ж, тогда нужно написать донесение и препроводить преступника пред светлые очи паши.
– А может, мы его сами казним, а Исмаил-паше отправим только донесение? – с надеждой спросил Текер-ага.
У Афанасия перехватило дыхание – а действительно, чего им с ним возиться-то? Обезглавить, и вся недолга, а бумага все стерпит.
– Хорошо бы, но боюсь, Исмаил-паша будет недоволен, если мы не предъявим ему убийцу.
У купца немного отлегло от сердца. Значит, прямо сейчас на расправу не кинут, будет хоть небольшой шанс еще немного пожить. Может, даже удастся что-то объяснить, доказать. Хотя, конечно, вряд ли, с тоской подумал он, глядя в холодные глаза визиря. Тот спокойно, не мигая, встретил его взгляд.
– Ладно, отведите его пока куда-нибудь, а я сейчас напишу донесение великому Исмаил-паше и отправимся к нему. С такими делами лучше не затягивать.
Он крикнул двух писцов, один из которых развернул написанную Текером-ага бумагу и начал зачитывать ее вслух, другой пристроился у низкого столика и стал ее переписывать так, будто до всего дошел умом сам Фатих. Судья сник, а Энвер-эфенди, наоборот, ухмыльнулся. Отлились кошке мышкины слезы.
Мальчик-служка, тоже из плененных греков, провел Афанасия и его конвоиров в темную комнату с узкими окнами под потолком, коя раньше была складом или чем-то вроде этого. Оставил, не сказав ни слова. Стражники расселись по лавкам, стоящим воль стен, купца же заставили опуститься прямо на пол.
Здесь они просидели довольно долго, причем за время пребывания никто не проронил ни слова. Наконец двери распахнулись, и тот же мальчик жестом пригласил их на выход.
Судья вышел первым, за ним офицер, следом ярыжка-Сабир, а уж потом стражники, как собаки медведя, облепившие могучего Афанасия. В этот раз комната с бассейном была не пуста, в ней плескались какие-то подростки. Мальчики, девочки – не поймешь за поднимаемыми ими фонтанами брызг. Высокая женщина в белой тунике, прихваченной на плече крупной брошью, прошла вдоль края бассейна, поставила на специальный столик поднос с фруктами. Без выражения посмотрела на конвоируемого тверича.
Кому-то в этом мире весело, с животной тоской подумал Афанасий, кто-то в купальне плещется, кто-то фрукты заморские жрет, а его сейчас…
Купца вытолкнули на крыльцо. Он глянул вниз и обомлел. У лестницы стояла уже знакомая повозка судьи, а перед ней – роскошная карета под крышей, но без бортов, завешанная кисейными пологами, сквозь которые проглядывали курганы из вышитых подушек. За повозкой стояла грубо сработанная телега на колесах без спиц. Запряжена она была одним ломовым конем с широкой грудью и толстенными ногами. Над телегой высилась клетка из перехваченных железными скобами деревянных шестов.
О, какой почет, горько подумал купец. Хоть ноги перед смертью лютой и неминуемой утруждать не буду. Его стащили по ступенькам и грубо втолкнули в клетку. Просунув сквозь решетку ременные петли, накинули их на палку, натянули, прижав Афанасия к прутьям. Дверь клетки скрипнула, лязгнул кованый замок. На телегу запрыгнули четверо стражников в кольчугах и островерхих шлемах, из личной охраны визиря, расположились спиной к углам, чтоб даже не смотреть на пленника. Текер-ага залез в свою повозку, Энвер с другими стражниками пристроились за узилищем на колесах. А визирь все не шел. Потянулись томительные минуты ожидания.
Маленькая серая птичка села на клетку, посмотрела на Афанасия круглым антрацитовым глазом, склонив на бок маленькую головку. Чирикнула. Перепрыгнула с прута на прут. Снова чирикнула. Глаза купца увлажнились. Многое бы хотелось ему сказать этой птичке. Пожелать, чтоб она жила долго и счастливо. Наслаждалась каждым мигом своей короткой жизни. Попросить, чтоб полетела на родину, передала матушке и сестрам, как любит их блудный сын. Но горло перехватило.
От дворца визиря донесся какой-то шум. Птичка вспорхнула и растворилась в голубом небе. Шмыгая носом, Афанасий повернул голову на звук. Наконец-то визирь соизволил выйти. Был он одет в ярко-алый кафтан из тафты с золотым шитьем, из-под которого выглядывали щегольские красные сапожки с загнутыми носами. Как и обувка прочих восточных всадников, были они на каблуках со специальным приспособлением, чтоб нога не выскальзывала из стремени. Только у прочих они были от силы полвершка, а у визиря – не меньше двух. Видать, низкорослый был и оттого переживал сильно. Тюрбан на его голове, скрепленный брошью с крупным изумрудом, был повязан замысловатым образом и делал своего обладателя выше еще вершка на два.
Зря он так, с некоторой даже жалостью подумал Афанасий, не делал бы этих ухищрений, глядишь, никто особо на его рост внимания бы не обращал, а так он к нему внимание только привлекает. Тем более, что и не всадник. А лицо-то еще и напомадил никак. Тьфу! Купец хотел сплюнуть сквозь прутья решетки, но в пересохшем рту не было слюны.
Следом за визирем шла свита – несколько мальчиков-служек с веерами и опахалами, девицы с кувшинами, кружками и полотенцами, несколько полуголых красоток с развратными взглядами – ублажать в дороге, и стражники. Несчитанное количество закованных в панцири вооруженных людей окружало визиря тройным кольцом.
Конечно, такую ораву-то собрать сколько времени надо, недовольно подумал Афанасий. Уж кончилось бы все скорей.
Наконец многочисленная свита визиря расселась, и караван тронулся. Под скрип несмазанных осей телеги и недовольное фырканье битюга они двинулись в сторону небольшого дома на горе, обнесенного высокой стеной, не иначе, обиталища сиятельного паши.
Дорога шла в гору, потому ехали медленно, долго. Заслышав цокот копыт и мерные шаги стражи, люди выглядывали из окон, высыпали на улицу. Переговаривались, смеялись, показывали пальцами на Афанасия, но никто, не кидался гнилыми овощами, как делали это в других городах, когда по улице везли преступника в клетке. Наверное, боялись попасть в визиря или кого-нибудь из его свиты.
Доехали до ворот. Те были распахнуты, караульный с башенки заметил приближающуюся процессию, и она без препятствий попала во двор.
Колонна остановилась, визирь, поддерживаемый мальчиками, спустился на землю и прошел в палаты, за ним поспешил Текер-ага. Энвер оглянулся, сунул кулак под нос Сабиру и рванул следом, ему тоже хотелось поучаствовать в получении награды за поимку опасного преступника.
Стражники открыли клетку, расплели ремешки и вывели Афанасия во двор, покрытый, словно шахматная доска, квадратиками черной и белой плитки. Под усиленным конвоем провели в покои. Вертя головой, насколько позволяло неудобное положение, Афанасий разглядел, что комнаты были такие же пустые, как и двор. В некоторых зияли ниши, в коих раньше располагались статуи, в некоторых виднелись следы сбитой мозаики, наскоро замазанные серым раствором. В некоторых углах прямо-таки просились кадки с растениями, но вместо них были только столбы воздуха.
Мебели не было вовсе. Лишь изредка попадались брошенные на пол ковры, рядом с которыми лежали связки тряпья. Купца втолкнули в большую залу, где уже собрались все, кто примазался к его поимке, десяток воинов у дальней стены – ветеранов с разномастным вооружением и многочисленными шрамами на угрюмых лицах, и сам паша. Он сидел на ковре, скрестив под собой ноги.
Невысокий, но крепкий мужчина в маленьком аккуратном тюрбане на квадратной голове. С рыжей бородой, подстриженной кирпичом, в полувоенном одеянии, на котором не было ни одного украшения. Визирь, судья и даже довольно скромно одетый эфенди выглядели на его фоне разодетыми павлинами. В зале висело гнетущее молчание. Вид у тех, кто доставил Афанасия к паше, был слегка потерянный. Похоже, незадолго до появления купца в зале здесь происходил тяжелый и нелицеприятный для них разговор.
Паша посмотрел на вошедших. Казалось, все, чего бог не додал Исмаилу в росте, он добавил во взгляде. Тяжелом, давящем, пронзающим насквозь. На плечи Афанасия словно опустили греческую колонну. Остальные тоже почувствовали себя неловко, и те, чьи руки не были заняты удержанием купца, постарались отойти подальше, раствориться в полутьме.
– Вы хотите сказать, что этот человек – ассасин? – пророкотал паша глубоким голосом, сглатывая окончания.
– Да, великий Исмаил-паша, – промямлил визирь. – Все доказательства указывают…
– Какие еще доказательства? – рявкнул паша. Вернее, спросил он спокойно, но слова вырвались из его горла, будто собачий лай.
– Да вот я ж тут написал, – визирь развернул перед пашой свиток, наверное, уже не в первый раз. – Книжица с записями, порошки неизвестного свойства, желание обогнуть Каспий с юга и посетить те места, где находится Аламут. На мой взгляд, этого вполне достаточно для обвинения. Вот и судья, и офицер разделяют мое мнение.
Тюрки закивали подобострастно.
– Развяжите его, – пролаял паша, небрежно отодвигая в сторону загораживающую обзор бумагу.
– Что вы, как можно?! – в один голос воскликнули визирь и судья, Энвер-эфенди молча отошел от них подальше.
Один из воинов отделился от стены, неслышными шагами, не вязавшимися с его грузным видом, приблизился к стражникам и в два движения перерезал путы незаметно появившимся в руке кинжалом. Не отводя его от горла купца, другой рукой помог ему подняться. Отступил на шаг, не убирая кинжала.
Афанасий распрямился, потирая затекшие запястья. Паша вперил в него тяжелый взгляд.
– Дайте ему кинжал!
– Как же можно! – растеряно спросил визирь.
Еще один воин отделился от стены и, вынув из ножен короткую саблю с простой рукоятью протянул ее Афанасию. Тот взял, не понимая, чего от него хотят. Взвесил в руке. Оглянулся. Нападать на него вроде никто не собирается. Так зачем все это? Может, хотят убить с оружием в руках? Эти, пожалуй, и убьют, с грустью подумал Афанасий, оглядывая пристально смотрящих на него ветеранов.
– Теперь поставьте перед ним кумган, – распорядился паша. Молодой человек с тонкими усиками и тонким девичьим станом вынес деревянный столик на одной ножке и поставил на него медный кувшин.
– Бей! – приказал купцу Исмаил-паша.
Афанасий примерился и с размаху саданул клинком под горлышко. Кувшин со звоном отлетел в угол. Юноша поднял его и снова поставил на стол – в месте удара была небольшая вмятина.
Паша сделал неуловимый жест. Тот же юноша приблизился, забрал у Афанасия из рук саблю и подошел к столику. Движения купец не заметил, просто раздался лязг, и сабля по рукоять оказался в кувшине, насквозь пробив обе его стенки в самом толстом месте.
– Вот так с оружием должен управляться убийца. А этот деревенщина… Да ты на его руки взгляни, Фатих. На них следы тяжелой работы, а не воинского искусства.
Афанасий посмотрел на свои лапы, сжал их в кулаки и снова разжал.
– Иди сюда, – скомандовал Афанасию паша.
Тот приблизился на несколько шагов. Но дальше его не пустил один из воинов, преградив дорогу обнаженной саблей.
– А как он ходит? Фатих, посмотри и послушай. Топочет. Переваливается, как беременная свинья. Конечно, он силен. И в бою он может быть страшен. Но какой из него ассасин? Или представь, как он такими руками взвешивает и отмеряет нужное количество яда? И ловко насыпает его в вино. Чтоб даже те, кто сидит рядом, не заметили? Не можешь? Вот и я не могу, – сам себе ответил паша.
Визирь втянул голову в плечи.
– Нет, ты ответь. Похож он на подготовленного опытного убийцу, такого, как ты тут расписываешь? – снова спросил паша.
– Некоторые убийцы очень удачно маскируются под людей, на которых даже и не подумаешь, – промямлил визирь.
– Если б ты привел мне маленькую девочку и сказал, что она ассасин, в это я поверил бы гораздо скорее, чем в то, что последователи ибн Сабаха взялись тренировать этого колосса. В лучшем случае его отправили бы ухаживать за лошадьми или таскать камни. Или я не прав?
Визирь опять не ответил. Смотреть на него было жалко. Текер-ага едва сдерживал ухмылку, а Энвер и вовсе лыбился, почти не скрываясь.
– Все, Фатих, предупреждаю тебя последний раз. Если ты еще будешь плести интриги и заговоры или находить их там, где их нет и в помине, я напишу султану. А у него с такими, ты знаешь, разговор короткий.
– Но, сиятельный Исмаил-паша… – начал Фатих.
– Вон отсюда! – рявкнул паша.
Визирь, подбирая полы расшитого кафтана, бросился к выходу, следом за ним потянулись его стражники.
– А вы что встали? Тоже убирайтесь, – произнес он чуть мягче, глядя на подручных опального вельможи.
Те, опасливо оглядываясь, поспешили на выход. Один ветеран уловил за воротник ярыжку Сабира и указал на валяющуюся палку и обрезки веревок, которыми был связан купец. Тот поднял мусор и стрелой вылетел из зала.
– И ты иди себе, путник, – устало сказал паша Афанасию. Из голоса его исчезли рыкающие интонации, а может, купец к ним просто привык.
– А вещи? – спросил Афанасий, смело глянув на низенького, но сильного человека.
– Да, вещи тоже забирай, – паша махнул рукой – мол, и не задерживайся.
Молодой человек поднял с пола оставшийся от Энвера шелковый мешок и передал Афанасию. Взяв его под локоть, повел из покоев Исмаил-паши. Купец на ходу изучал содержимое мешка. Книжица на месте. Заветные мешочки тоже, кошелек, изрядно похудевший, тут же. Ну и слава Богу, подумал он, завязывая горловину мешка крепким узлом. Во дворе, из которого спешно убрались все чиновники со своими присными, молодой человек положил Афанасию руку на плечо.
– Путник, лучше тебе уйти из города. Фатих злопамятен. Сиятельному Исмаил-паше он мстить побоится, а тебя, если увидит на улице, не помилует.
– Спасибо! Так и сделаю, – поблагодарил юношу Афанасий, закинул мешок за спину и вышел в открытые ворота. Воздух свободы показался ему таким сладким!
Глава четырнадцатая
Купец поспешил последовать совету молодого человека. Прямо от ворот дворца Исмаил-паши он спустился в порт и оплатил себе место на верхней палубе каторги, идущей в Кафу. Оставшихся в кошеле денег на то как раз хватило.
Отплыли через час. Ветер надул единственный парус, гребцы из рабов опустили в воду длинные весла, налегли, и узкое тело галеры ходко понеслось по морю, разрезая волны.
"С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Воны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трапезунду. Из-за ветра сильного встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. Город был обширен и богат. Тысячи домов, сотни церквей, мечетей и дворцов, построенных лучшими итальянскими мастерами, фонтаны и бассейны" – записал в книжице Афанасий.
В порту стояли сотни купеческих галер, и для швартовки прибывающих судов порой не хватало пристаней. Слышался многоязычный говор. Всю ночь до самого рассвета не закрывались ворота Кафы. Проходили через них мохнатые лошадки с арбами, нагруженными виноградом и фруктами, с телегами, полными огурцов, дынь, арбузов… Проходили, не спеша, караваны верблюдов из дальних земель. Высокие тюки покачивались на их горбах, задевая своды каменных ворот. Везли на ярмарку соль, рыбу, икру, зерно, отрезы восточной камки и массульской парчи, витрийского бархата и ковры.
Обширный рынок, обставленный мечетями с гордыми минаретами, был полон невольников из Московской Руси, с Подолии, Волыни, из Польши. Несчастный живой товар сидел и стоял группами. Бородатые покупатели – турки, армяне, крымцы – ходили от группы к группе, приценивались, высматривали здоровых работников и красивых детей и женщин. А вокруг этой юдоли скорби – роскошные здания, журчащие фонтаны, чудное синее море почти у ног. Толпами шел веселящийся и улыбающийся народ на этот рынок, на это чарующее и страшное зрелище.
Очень много было в городе тюрков. Вели они себя нагло, ходили посереди улиц толпами, отталкивая зазевавшихся горожан, не успевших уступить дорогу. Разговаривали нарочито громко. Чуть что – хватались за сабли и ятаганы. Стражники, набранные невесть из кого и отданные под командование итальянских начальников, не ввязывались, даже наоборот, старались свернуть с дороги, чтоб не столкнуться с османами.
Похоже, этот город ждала судьба уже многих покорившихся тюркам, но завоевание здесь происходило не так, как обычно, – штурм, разрушение, резня и грабеж, а мягко, исподволь. Тюрки селились здесь, устраивая веселую жизнь коренному населению, выживая его к центру квартал за кварталом. Возможно, некоторые уже входили в городское правительство, подтягивая своих на низовые должности.