Однажды вечером, рассказывал Джордж, ему и трем его приятелям пришлось подниматься от Мэйденхеда вверх по реке на тяжело нагруженной лодке. Немножко выше Кукэмского шлюза они увидели молодого человека и девушку, которые брели по тропинке, углубленные в какую-то, по-видимому необычайно интересную и захватывающую, беседу. В руках у них был багор, а к багру привязана волочившаяся за ними бечева, конец которой уходил в воду. Лодки поблизости не было, вообще ни одной лодки не было на горизонте. Очевидно, когда-то к этой бечеве была привязана лодка, но что с ней приключилось, какая страшная участь постигла ее и тех, кто в ней оставался, – это было покрыто тайной. Однако, что бы ни произошло с лодкой, ее судьба ни малейшим образом не волновала молодую чету, тянувшую бечеву. У них был багор, у них была веревка, а до остального им не было дела.
Джордж хотел было крикнуть и привести их в чувство, но в эту минуту его осенила счастливая мысль, и он удержался. Он схватил багор, наклонился и выудил конец бечевы; он и его товарищи сделали на ней петлю и накинули на свой флагшток, а потом убрали весла, уселись на корме и закурили трубки.
И юная парочка протащила этих четырех дюжих парней и тяжелую лодку до самого Марло.
Джордж уверял, что он никогда не видел в человеческом взгляде столько сосредоточенной и задумчивой скорби, как у этих молодых людей, когда, дойдя до шлюза, они поняли, что последние две мили тянули чужую лодку. Джордж считал, что если бы не облагораживающее влияние любимой женщины, молодой человек дал бы волю языку.
Первой пришла в себя барышня. Ломая руки, она воскликнула: "О Генри, где же, в таком случае, тетушка?"
– Ну и как, нашли они в конце концов эту старушку? – спросил Гаррис.
Джордж сказал, что ему это неизвестно.
Другой случай опасного отсутствия гармонии между влекущим и влекомым довелось однажды наблюдать мне самому вместе с Джорджем около Уолтона. Это было там, где бечевник совсем близко подходит к воде. Мы устроили привал на противоположном берегу и любовались видом. Вдруг на реке появилась лодка. Она неслась на бечеве, влекомая могучей ломовой лошадью, на которой сидел крохотный мальчуган. Пятеро парней расположились в лодке в мечтательных и безмятежных позах; особенно беззаботный вид был у рулевого.
"Вот было бы здорово, если бы он сейчас положил руль не на ту сторону", – прошептал Джордж, когда они проплывали мимо. И в тот же миг это случилось, и лодка наскочила на берег с таким треском, как будто одновременно лопнули на ветру сорок тысяч парусов. Два пассажира, корзина с провизией и три весла тут же вылетели из лодки с левого борта и очутились на берегу; вслед за этим еще два пассажира высадились на берег с правого борта и шлепнулись среди багров, парусов, саквояжей и бутылок. Последний пассажир проехал еще двадцать ярдов и только тогда вылетел на берег головой вперед.
Это, видимо, облегчило лодку, и она помчалась еще быстрее; мальчишка гикнул и пустил своего коня вскачь. Пострадавшие пришли в себя и обалдело уставились друг на друга. Лишь через несколько секунд они сообразили, что с ними случилось, а когда сообразили, принялись кричать во все горло мальчишке, чтобы он остановился. Однако он был слишком увлечен своей лошадью, чтобы слышать. Тогда они помчались вслед за ним, и мы с интересом наблюдали эту картину, пока они не скрылись из виду.
Не могу сказать, что их неудача очень меня огорчила. Более того, я мечтаю, чтобы со всеми безмозглыми юнцами, которые пользуются подобным буксиром (а таких олухов хоть отбавляй), происходили подобные злоключения. Я уже не говорю об опасности, которой они подвергаются сами, но они страшны для всех проходящих судов. Двигаясь таким образом, они никому не могут уступить дорогу, равно как и другие не могут свернуть в сторону. Их бечева налетает на ваш флагшток и переворачивает лодку; а то еще она зацепляет кого-нибудь из пассажиров и либо швыряет его в воду, либо разрезает ему лицо. Лучше всего в таких случаях – не теряться и приготовиться к тому, чтобы отвести их бечеву концом багра.
Самые сильные ощущения при буксировке бечевой испытываешь, когда лодку тянут барышни. Слова тут бессильны, это надо пережить. Для того чтобы тянуть бечеву, необходимо не менее трех барышень: две тянут веревку, а третья прыгает вокруг них и заливается смехом. Начинают они обычно с того, что запутываются в веревке. Они обматывают ею ноги, и им приходится усаживаться на тропинке и распутывать друг друга, а потом они заматывают ее вокруг шеи и им грозит удушение. Однако в конце концов они справляются с веревкой и принимаются бежать изо всех сил, ведя лодку на угрожающей скорости. Через каких-нибудь сто ярдов они, естественно, выдыхаются, ни с того, ни с сего останавливаются, бросаются на траву и хохочут, а вашу лодку относит на середину реки и начинает вертеть, прежде чем вы успеваете понять, что произошло, и схватиться за несла. Тут они встают и начинают удивляться.
"Глядите-ка, – говорят они, – она уже на самой середине".
После этого некоторое время они довольно усердно тянут, но вдруг оказывается, что одной из них необходимо подколоть платье. Они замедляют ход, и лодка благополучно садится на мель.
Вы вскакиваете, и пытаетесь оттолкнуться, и взываете к девицам, чтобы они не останавливались.
"В чем дело?" – кричат они в ответ.
"Нельзя останавливаться!" – надрываетесь вы.
"Чего нельзя?"
"Нельзя останавливаться. Идите вперед, идите!"
"Вернись, Эмили, и узнай, чего им надо", – говорит одна из девиц.
И Эмили возвращается и спрашивает, что случилось.
"В чем дело? – спрашивает она. – Что-нибудь произошло?"
"Нет, – отвечаете вы. – Все в порядке, но только идите вперед, не останавливайтесь!"
"А почему?"
"Когда вы останавливаетесь, мы не можем править. Вы должны следить за тем, чтобы лодка все время была в движении".
"Была в чем?"
"В движении. Лодка все время должна двигаться".
"Ладно, я им передам. А хорошо мы тянем?"
"О да, превосходно. Только, ради бога, не останавливайтесь".
"Оказывается, это вовсе не так трудно. А я-то думала, что будет тяжело".
"Ну, конечно, это совсем просто. Только нельзя делать остановок. Вот и все".
"Понятно. Дайте мне мою красную шаль. Она под подушкой".
Вы находите шаль и отдаете ее, а в это время возвращается другая барышня, которой, видите ли, тоже понадобилась шаль. На всякий случай, она берет шаль и для Мэри, но выясняется, что Мэри она вовсе не нужна, поэтому они приносят ее обратно и вместо нее берут гребень. Убив на все это минут двадцать, они наконец трогаются с места, но у следующего поворота видят корову – и вам приходится высаживаться из лодки и прогонять корову с дороги.
Одним словом, когда барышни тянут лодку, – соскучиться невозможно.
Джордж в конце концов распутал бечеву и без приключений довел нас до Пентон-Хука. Там мы стали обсуждать важный вопрос о ночевке. Мы решили, что проведем эту ночь в лодке. Мы могли располагаться на ночлег либо здесь, в Пентон-Хуке, либо уже где-нибудь за Стэйнзом. Однако рано думать о покое, когда еще светит солнце, и мы решили добраться до Раннимида, находящегося в трех с половиной милях вверх по реке: это тихий лесистый уголок, и там удобно причаливать.
Впрочем, потом мы очень раскаивались, что не остановились в Пентон-Хуке. Сделать три-четыре мили вверх по течению рано утром – сущая ерунда, но в конце трудового дня – это дело не из легких. На протяжении последних нескольких миль вы уже не интересуетесь пейзажем. Вы не болтаете и не смеетесь. Каждая полумиля тянется как две. Вам не верится, что вы находитесь именно там, где вы находитесь, и вы уверены, что карта врет. Когда вы протащились, как-вам-кажется, по крайней мере десять миль, а шлюза все нет как нет, вы начинаете всерьез бояться, что кто-то его стянул и удрал с ним.
Вспоминаю, как я однажды, катаюсь по реке, сел в лужу (конечно, в фигуральном смысле). Я совершал прогулку с одной девицей – моей кузиной с материнской стороны. Мы гребли вниз по течению к Горингу. Было уже довольно поздно, и мы торопились домой (она, во всяком случае, очень торопилась). Когда мы добрались до Бенсонского шлюза, было половина седьмого, уже смеркалось, и кузина начала беспокоиться. Она заявила, что ей во что бы то ни стало нужно вернуться домой к ужину. Я заметил, что тоже испытываю потребность поспеть домой к этому времени. У меня была с собой карта, и я развернул ее, чтобы прикинуть, много ли нам еще осталось. Выяснилось, что до следующего шлюза – Уоллингфордского – осталось ровно полторы мили, а оттуда до Клива – еще пять.
"Так, понятно, – сказал я. – Мы пройдем этот шлюз к семи часам, и тогда впереди останется всего один шлюз".
И я принялся усердно грести.
Мы проехали мост, и вскоре я спросил мою спутницу, виден ли уже шлюз. Она ответила, что нет, никакого шлюза не видно. И я произнес "гм" и продолжал грести. Прошло еще минут пять, и я попросил ее взглянуть еще разок.
"Нет, – сказала она, – я не вижу никаких признаков шлюза".
"А вы… вы поймете, что это шлюз, когда увидите его?" – спросил я нерешительно, боясь ее обидеть.
Она все-таки обиделась и сказала, чтобы я смотрел сам. Я бросил весла и, повернувшись, стал всматриваться вдаль. В сумерках река была видна почти на милю, но шлюз и не думал появляться.
"А мы не заблудились?" – спросила моя спутница.
Я не представлял себе, как бы это могло произойти, однако высказал предположение, что, может быть, мы каким-то образом попали в запруженное русло и нас несет прямо к водопаду.
Такая перспектива ничуть ее не утешила, и она принялась рыдать. Она говорила, что мы оба утонем и это бог покарал ее за то, что она поехала со мной кататься.
Мне такая кара показалась слишком жестокой, но кузина считала ее справедливой и уповала, что скоро всему настанет конец.
Я пытался ее успокоить и изобразить все совершеннейшим пустяком. Я сказал ей, что дело, по-видимому, в том, что я греб не так быстро, как мне казалось, но что теперь мы скоро доберемся до шлюза. Мы проплыли еще с милю.
Тут уж я сам начал беспокоиться. Я снова взглянул на карту. На ней черным по белому был обозначен Уоллингфордский шлюз в полутора милях ниже Бенсонского. Карта была хорошая, надежная; кроме того, я сам отлично помнил этот шлюз. Я дважды проходил его. Где же мы? Что с нами произошло? Я начал было думать, что все это сон, что я сплю в собственной постели и через минуту проснусь и узнаю, что уже одиннадцатый час.
Я спросил кузину, не кажется ли ей, что это сон, и она ответила, что только что собиралась задать мне тот же вопрос. И тогда мы решили, что, может быть, мы оба спим. Но если так, то кто же из нас действительно спит и видит сон, а кто только снится другому? Дело принимало интересный оборот.
Между тем я продолжал грести, а шлюз все не появлялся. Среди сгущающихся ночных теней река становилась угрюмой и загадочной, и все вокруг казалось таинственным и жутким. Мне стали приходить на ум всякие домовые, духи, блуждающие огоньки, русалки, которые ночью сидят на скалах и завлекают людей в водовороты, и всякая прочая чертовщина. Я стал сожалеть, что был недостаточно добродетелен, и раскаиваться в том, что знаю слишком мало молитв. И вдруг во время этих размышлений я услышал дивную мелодию "Он разоделся в пух и прах", которую прескверно играли на гармонике, и тут я понял, что мы спасены.
Обычно я не прихожу в восторг от звуков гармоники. Но, боже мой, какой пленительной показалась тогда нам обоим эта музыка; куда пленительнее, чем, скажем, пение Орфея или лютня Аполлона! В тогдашнем нашем состоянии какая-нибудь небесная мелодия могла бы только еще больше нас расстроить. Трогательные гармонические созвучия мы могли бы счесть зовом небес и утратили бы всякую надежду остаться в живых. Но в спотыкающемся мотивчике "Он разоделся в пух и прах", фальшиво наигрываемом на визгливой гармошке, было что-то удивительно теплое и человеческое.
Сладостные звуки становились все слышнее, и вскоре лодка, с которой они раздавались, появилась рядом с нами.
В ней была компания местных кавалеров и девиц, отправившихся прогуляться при луне (никакой луны, правда, не было, но это уж не их вина). Никогда в жизни я не видел более милых и очаровательных людей. Я окликнул их и спросил, не могут ли они указать мне дорогу к Уоллингфордскому шлюзу; я объяснил им, что ищу его уже битых два часа.
"Уоллингфордский шлюз! – отвечали они. – Да бог с вами, сэр, вот уже больше года, как с ним покончили. Уоллингфордский шлюз приказал долго жить, сэр. Вы теперь около Клива. Вот умора, Билл, этот джентльмен ищет Уоллингфордский шлюз!"
То, что шлюза больше нет, мне просто не приходило в голову. Мне хотелось броситься им на шею и расцеловать их. Но течение было слишком быстрым для того, чтобы я мог это осуществить, так что мне пришлось удовлетвориться банальными словами благодарности.
Мы благодарили их снова и снова и говорили, что сегодня чудный вечер; мы желали им приятной прогулки, и я, если память мне не изменяет, даже пригласил всю компанию погостить у нас с недельку, а моя кузина сказала, что ее мама будет очень рада с ними познакомиться. И мы запели "хор солдат" из "Фауста" и в конце концов поспели домой к ужину.
ГЛАВА X
Первая ночевка. – Под парусиновым пологом. – Мольба о помощи. – Коварство чайника и как с ним бороться. – Ужин. – Способ достижения нравственного совершенства. – Срочно требуется хорошо осушенный необитаемый остров с удобствами, желательно в южной части Тихого океана. – Забавный случай с отцом Джорджа. – Бессонная ночь.
Мы с Гаррисом уже подумывали о том, не случилось ли что-нибудь в этом роде и с Белл-Уирским шлюзом. Джордж тянул лодку до Стейнза; там мы его сменили, и нам уже стало казаться, что мы прошагали миль сорок, волоча за собой груз тонн в пятьдесят. Мы добрались до места в половине восьмого. Тут все мы уселись в лодку, подгребли к левому берегу и стали высматривать, где бы причалить.
Сначала мы думали добраться до острова Великой Хартии Вольностей – живописного уголка, где река делает излучину, прокладывая себе путь через очаровательную зеленую долину, – и устроить привал в одной из маленьких бухточек, которыми изобилует остров. Но почему-то оказалось, что теперь мы не так уж стремимся к красотам природы, как утром. Для первого ночлега нас бы вполне устроил, скажем, клочок берега между угольной баржей и газовым заводом. У нас не было потребности в живописном пейзаже. Мы хотели поужинать и лечь спать. Тем не менее мы подгребли к стрелке острова, называемой "Мыс пикников", и высадились в очень симпатичном местечке, под сенью огромного вяза, к узловатым корням которого и привязали лодку.
Мы мечтали скорей поужинать (решив, для сокращения времени, обойтись без чаю), но Джордж воспротивился этому: он сказал, что надо натянуть тент, пока еще не совсем стемнело и можно разглядеть, что к чему. А потом, сказал он, сделав дело, мы со спокойным сердцем займемся едой.
Думаю, что никто из нас не подозревал, сколько хлопот может доставить натягивание тента. В теории это выглядело проще простого. Берутся пять железных дуг – в точности как крокетные воротца, только гораздо больше, – и укрепляются стоймя над лодкой, а поверх них натягивается парусина и прикрепляется внизу, – не такая уж большая премудрость. На всю операцию потребуется, прикинули мы, минут десять.
Но мы просчитались.
Мы взяли дуги и начали вставлять их в специальные гнезда. С первого взгляда никак не скажешь, что такое занятие может быть опасным. И, однако, я до сих пор удивляюсь тому, что участники этого дела остались в живых и что есть кому рассказать о происшедшем. Это были не дуги, а сущие дьяволы. Поначалу они никак не хотели влезать в предназначенные для них гнезда, и нам пришлось налегать на них всей своей тяжестью, толкать и заколачивать багром. И когда наконец они стали на место, оказалось, что мы вставили дуги не в те гнезда, для которых они предназначены, и что теперь их нужно выдергивать обратно.
Но они не желали выдергиваться, и двоим из нас пришлось вступить с ними в борьбу, которая продолжалась минут пять, после чего они неожиданно выскочили, с намерением задать нам встряску, вышвырнуть нас в воду и утопить. Посредине у них были шарниры, и стоило нам отвернуться, как они ухитрялись прищемить нам этими шарнирами самые чувствительные части тела. И пока мы сражались с одним концом дуги, убеждая его выполнить свой долг,
– другой конец предательски подкрадывался сзади, чтобы треснуть нас по голове.
Наконец нам удалось укрепить дуги, – оставалось только натянуть парусину. Джордж раскатал ее и прикрепил одним концом на носу лодки. Гаррис встал посредине, чтобы подхватить парусину, переданную Джорджем, и отправить дальше ко мне, а я изготовился принимать ее на корме. Парусине потребовалось немало времени на то, чтобы добраться до меня. Джордж вполне справился со своей операцией, но для Гарриса это дело было в новинку, и он дал маху. Как он ухитрился это сделать, я не знаю, да и сам он не мог объяснить, – только после десяти минут сверхчеловеческих усилий он, с помощью совершенно загадочных манипуляций, обмотал всю парусину вокруг себя, Он был так плотно в нее завернут, и упакован, и закатан, что никак не мог из нее выбраться. Нечего и говорить, что он отчаянно боролся за свободу своей личности, как сделал бы всякий британец, пользующийся этим благом от рождения, – и в процессе борьбы (это мне стало ясно лишь впоследствии) повалил Джорджа; тут Джордж, ругая Гарриса на чем свет стоит, тоже вступил в бой и сам запеленался в парусину.
В тот момент я ни о чем не догадывался. Я вообще понятия не имел о том, что творится. Мне было сказано, что я должен стоять там, куда меня поставили, и ждать, когда мне передадут парусину; и вот мы вдвоем с Монморанси стояли и ждали, как паиньки. Мы заметили, что парусина как-то судорожно дергается и здорово брыкается, но полагали, что, видимо, так и надо, что в этом вся соль, а потому не вмешивались.
Из-под парусины доносились приглушенные выражения, по которым мы догадывались, что занятие находившихся внутри было не из легких; сделав такое заключение, мы укрепились в решении подождать, пока все образуется, прежде чем самим включиться в работу.
Мы ждали довольно долго, но дело, видно, запутывалось все больше и больше. Вдруг над бортом лодки возникла голова Джорджа и заговорила.
Ока сказала:
– У тебя руки отсохли, что ли, растяпа? Стоит как пень, когда мы оба чуть не задохлись! Чертов болван!
Когда взывают к моему состраданию, я не способен оставаться в стороне, а потому я поспешил на помощь и распутал их, – и едва ли преждевременно, так как у Гарриса лицо уже почернело.
Нам пришлось еще с полчаса зверски поработать, пока тент не был наконец натянут как полагается; потом мы очистили место в лодке и занялись ужином. Мы поставили чайник на спиртовку в носовой части лодки и удалились на корму, делая вид, что не обращаем на него внимания и озабочены совершенно другими делами.
Это единственный способ заставить чайник закипеть. Если только он заметит, что вы нетерпеливо ждете, чтобы он закипел, – он даже и зашуметь не подумает. Надо отойти и приступить к еде, как будто вы и не собираетесь пить чай. Ни в коем случае не следует оглядываться на чайник, тогда вы скоро услышите, как он фыркает и плюется, отчаянно желая напоить вас чаем.