ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Когда Парфен приехал в условное место, его встретил бледный, расстроенный Корнеев.
- Ну, что у тебя случилось, Леонтий? - с тревогой спросил он парня.
- Зевнул, Парфен Григорьевич, - уныло ответил Корнеев. - Евстигней захватил все свои ценности и удрал.
- Так… - протянул начальник угрозыска. - Значит, сапоги всмятку получились?
- Всмятку, - мотнул головой Леонтий.
"Сапогами" они договорились тогда называть золото, которое по всем признакам имелось у хозяина "Парижа".
- Эх, шляпа ты, Корнеев, - с досадой сказал Парфен. Но тут же спохватился. - Ладно, не горюй. Говоришь, в гости к лесопильщику ушел? Я - туда. А ты возвращайся в заведение и молчи. Бабенку эту тоже предупреди. Там еще будет карнавал.
Упустить Капустина было, как считал Парфен, верхом его беспечности. В течение длительного времени следить за хитрым, изворотливым дельцом, накапливать факты о его связях с уголовным миром и в последний момент дать ему возможность удрать. Так мог поступить только человек, утративший милицейское чутье. "Это, - думал Трегубов, - Боровков наверняка не простит. И, поделом тебе, раззява!"
Как он и догадывался, Капустина в доме лесопильщика не было.
- И не приходил? - с надеждой спрашивал он хозяина, рябоватого рыхлого мужчину, стоявшего перед ним в подтяжках.
- Нет, и уговору даже не было, - дрожа, отвечал тот.
- Мы осмотрим ваш дом.
- Пожалуйста, пожалуйста, - лепетал владелец лесопилки. - Только я уверяю вас: у меня никого нет. Кроме супруги, конечно. Она сейчас, извините, в постели. Легла отдохнуть.
- Ванюшка, пошли, - приказал Парфен сопровождавшему его молодому милиционеру.
Но в доме, действительно, никого посторонних не было. Тогда Парфен, вежливо выпроводив в другую комнату лесопильщика, обратился к его супруге, дородной женщине со следами былой красоты на располневшем лице.
- Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Екатерину Савичеву?
- Я ее видела лично всего два раза, - ответила та. - Это вы по поводу моего заявления?
- Да, - ответил Трегубов. - Мы тогда вам ответили. Но сейчас возникли некоторые обстоятельства.
- Пожалуйста.
- Кто вам сказал, что Екатерина Савичева находится… гм… в связи с вашим мужем?
- Певица из "Парижа" Галина Кузовлева.
- И вы поверили?
- Что делать? Женщины ревнивы, а я уже не молода, чтобы остаться одинокой.
- Откуда вам стало известно, что Савичева связана с уголовным миром?
- И об этом мне говорила Кузовлева.
- Хорошо, позовите сюда вашего мужа.
- Сейчас.
Дряблые щеки лесопильщика тряслись от страха, он нервно перебирал толстыми пальцами концы подтяжек.
- Да вы успокойтесь, - сказал ему Трегубов. - Мы вас не тронем. Откровенно, как мужчина мужчине: вы были близко знакомы с Екатериной Савичевой?
- Ей-богу, нет, - перекрестился лесопильщик. - Это все наговоры.
- С какой целью? Вам кто-нибудь мстит?
- Да нет вроде бы.
- А Кузовлеву вы знаете?
- Бываю в "Париже", слушаю ее.
- И только? Извините, что побеспокоили.
- Пожалуйста, пожалуйста.
К удивлению Трегубова, начальник милиции спокойно встретил весть о бегстве Евстигнея Капустина.
- Черт с ним, - сказал он Парфену. - Далеко не убежит. Дадим телеграмму, по дороге задержат. Тут дело поважнее. Сегодня утром в военизированной охране кто-то с пирамиды снял пять винтовок. Чувствуешь, какая схватка готовится? Луковин - это тебе не Евстигней, хотя и он сволочь порядочная. Завтра выставим возле учреждений усиленную охрану и ударим оперативными группами по "малинам". Медлить больше нельзя, иначе упредят. Будем брать, кто попадется. И по уезду также. А Луковина надо искать сегодня.
- Операцию "Париж" продолжать, Иван Федорович?
- Да, да. Кое-кого мы уже сегодня возьмем, тихонько. Кстати, надо будет задержать завхоза Капустина. Этот многое знает.
Трегубов рассказал начальнику милиции о своем разговоре с владельцем лесопильного завода и его женой. Боровков рассмеялся.
- Это ты насчет Кузовлевой? Понимаешь, обвела она нас вокруг пальца. Только что перед тобой был у меня Шатров. Он тоже высказал в отношении артистки сомнения. Надо брать и ее, а в доме оставлять засаду.
- Где сейчас Шатров?
- Рабочих железнодорожных мастерских инструктирует.
- А Ягудина вы никуда не отсылали?
- Он поехал по одному любопытному делу…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ягудина и еще двух сотрудников встретила высокая симпатичная женщина лет тридцати пяти. Это была Ксения Семеновна Ведерникова. Узнав о цели их прихода, она охотно распахнула двери своего дома. В комнатах стояла хорошая старинная мебель, всюду были ковры и гобелены. "Удивительно, как это она сумела сберечь такую обстановку", - подумал про себя Ягудин, подходя к прекрасному беккеровскому пианино.
- Играете? - спросила его хозяйка.
- Немного. Я воспитывался в приюте вдовствующей императрицы, там у нас был старенький инструмент. Скажите, Георгиева у вас живет?
- Да. Что с ней случилось?
- Видите ли, ее обвинили в краже вещей.
- Боже мой, этого не может быть!. - всплеснула руками Ведерникова. - Вера Ильинична - и такое? Да она пальцем не тронет чужого добра.
- Все может оказаться наветом, - согласился Ягудин. - Она давно у вас живет?
- С двадцатого. Георгиева - одинокая старая женщина.
- К ней кто-нибудь приходит?
- Разве только затем, чтобы попросить ее об уроках музыки. Она прекрасная пианистка.
- Это ее инструмент?
- Мой, но я ей охотно разрешаю пользоваться им.
- Покажите ее комнату.
В боковушке, выходящей одним окном в угол двора, стояли солдатская койка, прикрытая лоскутным одеялом, старенький с облупившейся краской столик и два обшарпанных венских стула.
- Вот ордер на обыск.
- Пожалуйста, пожалуйста, - замахала руками Ведерникова.
Обыск в комнате старухи ничего не дал. Два старых платья, стоптанные ботинки и съеденная молью шляпка - вот и все, что нашли. Тогда Ягудин позвал хозяйку и предъявил ордер на осмотр ее имущества. Ведерникова возмутилась. Лицо ее покрылось пятнами.
- Это противозаконно, - еле сдерживая себя, процедила она сквозь зубы, - задержали воровку, а обыскиваете честных людей.
- Но зачем же так, Ксения Семеновна? - укоризненно заметил Ягудин. - Вы только что утверждали, что Вера Ильинична - честный человек.
- Кто их знает… пришлых.
Обыск длился полтора часа. Все это время Ведерникова сидела в кресле, презрительно поглядывая на милиционеров. Но, когда Левченко отодвинул комод, хозяйка заволновалась.
- Я только что покрасила пол, - сердито сказала она, - а вы так неосторожно двигаете.
- Виноват, - ответил ей Левченко, заглядывая за комод.
Он попробовал половицы, постучал по стене, потом по комоду.
- Те-те-те, - поцокал языком Левченко. - А комодик-то с секретом, Леонид Егорович.
- Что-что? - переспросил его Ягудин, занятый осмотром печи.
- Двойная, говорю, стенка у комода.
Ведерникова вскочила на ноги.
- Не смейте трогать, хамы!
- Спокойно, гражданка, - предупредил ее Ягудин. - Не портите нервы, они еще вам пригодятся.
Задняя стенка комода крепилась медными гвоздями с большими шляпками. Ягудин стал нажимать на каждый из них. Вдруг часть стенки мягко упала ему на руки. Из проема посыпались бусы, ожерелья, кольца, золотые ложки, крестики, броши, часы, цепочки, портсигары.
- Возмутительно, - зашептались понятые. - Люди в нужде бьются, а тут такое богатство прячут…
- Одевайтесь, гражданка Ведерникова. Пойдете с нами.
- Хамы, хамы, как я вас ненавижу! - закатилась та в истерике.
- Хватит!..
В милиции Ягудин передал Ксению Семеновну следователю Василевскому. Ведерникова долго отпиралась, уверяя, что все обнаруженные ценности ей оставили на сохранение отступавшие белогвардейцы. Потом сказала:
- Это от мужа. Он ушел с колчаковцами.
Пригласили Гущину, молодую женщину, узнавшую свои вещи в ломбарде. Среди драгоценностей, найденных при обыске у Ведерниковой, Гущина опознала брошь, подаренную ей отцом в день окончания гимназии.
- Вот видите, здесь даже инициалы мои выгравированы на обратной стороне: Е. Г. - Елене Гущиной.
- Позовите Георгиеву, - крикнул в коридор Василевский.
Вошла квартирантка Ведерниковой. Увидев хозяйку, побледнела.
- Ксения Семеновна… - удивленно протянула она.
- Ну, что "Ксения Семеновна"? Продала, старая дура! - зашипела на нее та. - Ладно, уведите ее, я все расскажу.
Плача и ругаясь, она поведала следователю о том, как связалась с бандой Луковина.
- Они вместе с моим мужем служили в колчаковской армии. При отступлении муж тяжело заболел и застрял в этом городе. Я приехала к нему. У нас тогда имелись кое-какие деньги, и мы приобрели дом, обстановку. Потом он умер. Я осталась почти без средств, стала зарабатывать шитьем и починкой одежды. Молодость уходила. В это время в уезде появился Луковин. Он нашел меня, стал помогать. Перед арестом Демьян Прокопьевич оставил свои ценности у меня, разрешив часть из них израсходовать для своих нужд.
- Вы знали, что эти вещи награблены?
- Да, знала.
- Как же вы тогда их сбывали?
- Ездила в губернский город, продавала ювелирам, частным зубным врачам, на рынке.
- Ну, на рынке вас бы сразу задержали. А в нашем городе кому их сбывали? Предупреждаю: только чистосердечное признание может смягчить вашу вину.
Подумав, Ведерникова сказала:
- Капустину.
- Владельцу "Парижа"?
- Да.
- Еще кому?
- Савичеву…
- Вы его знали?
- Да.
- И его жену Екатерину?
- Да.
- Что вы можете сказать по поводу убийства Савичева?
- Оно для меня явилось полной неожиданностью.
- А Савичеву после этого не видели?
- Нет.
Помолчав, Василевский неожиданно спросил:
- Почему вы направили Георгиеву в ломбард?
- Капустин в последнее время отказывался принимать ценные вещи, а мне срочно потребовались деньги.
- Для Луковина?
Ведерникова вздрогнула.
- Нет, что вы, я не видела его уже давно.
- Видели, Ксения Семеновна, видели, - глядя ей в глаза, медленно проговорил Василевский. - Я вам сейчас прочитаю свидетельства соседей. Только это будет уже не вашими показаниями. Учтите…
- Не надо, я сама все расскажу.
Но Василевский жестом остановил ее.
- Минуточку…
Выйдя из кабинета, он тут же направился к Боровкову.
- Иван Федорович, хотите Ведерникову послушать?
- Сейчас иду. И предупреди Трегубова. Ему необходимо присутствовать при допросе.
- Разве он уже вернулся?
- Да.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Все было в порядке. Гришин, взяв билет, прошел к стоящему на первом пути пассажирскому поезду, следовавшему в губернский город. Постояв несколько минут на перроне, начальник секретного отдела вошел в вагон. Рубахин вскочил в следующий. Ударил станционный колокол, и состав тронулся. Пассажиры начали устраиваться. В большинстве это были крестьяне, приезжавшие в уездный город по своим делам. Посидев с полчаса в их компании, Анатолий осторожно вышел в тамбур. У окна увидел мужчину в железнодорожной форме.
- Разрешите прикурить? - обратился к нему Рубахин.
- Пожалуйста, - ответил тот, подавая спички. - Далеко едем?
- До Шалаево.
- А я вот в губернский центр еду, сдавать экзамены на машиниста.
- Это хорошо, - одобрил Анатолий. - Сами теперь будете водить паровоз.
- Еще надо сдать, - застенчиво улыбнулся железнодорожник. - Ну, пойду, а то меня жена ждет.
Он открыл дверь в вагон. Гришина в переднем купе не было. Рубахин осторожно вошел следом за железнодорожником, сел на боковое место, прикрылся газетой. Многие пассажиры по обыкновению уже закусывали, и на парня в темной клетчатой рубахе никто не обращал внимания.
Рубахину был виден весь проход. "В каком же он купе? - размышлял Анатолий. - Если я сейчас встану и пойду, Гришин меня узнает". Поезд шел медленно, часто останавливаясь на полустанках. Пассажиры входили и выходили из вагона, шагая мимо Рубахина. Гришин не появлялся. Но он мог перейти в следующий вагон и выйти оттуда. Тогда Анатолий решился пройти по проходу. "Узнает - скажу ему, что еду по заданию до Бродов".
Рубахин шел не торопясь, слегка опустив голову, как человек занятый собой. В то же время он боковым зрением успевал увидеть всех, кто находился в купе. Промелькнули женщины с узлами, старик с белой корзиной, служащий в толстовке и панаме, парень с повязанной щекой. Наконец, Анатолий увидел Гришина. Тот сидел у самого окна, разговаривая со священником. Гришин не обратил внимания на проходившего мимо пассажира. Рубахин сел в соседнее купе уже по другую сторону от выхода. Отсюда наблюдать за вагоном было еще удобнее.
Поезд миновал станции Кутерьма, Бутакино, Васинцы, Броды. Гришин сидел на месте. "Значит, он и вправду едет в губернский центр, - подумал Анатолий. - Тогда я сойду в Шалаево". Засмотревшись на девчушку у окна, Рубахин скорее почувствовал, чем увидел, что промелькнувший в проходе человек - Гришин.
Тот двигался по вагону не торопясь, держа чемоданчик в правой руке. Поезд подходил к разъезду Завалишино. Здесь он стоял всего одну минуту, Рубахин подождал, пока Гришин скроется за дверью, и тоже встал.
- Покурить? - откуда-то возник рядом давешний железнодорожник. - Я тоже с вами.
- Нет, я в другое место, - быстро нашелся Анатолий.
- Понятно, - засмеялся железнодорожник. - А я все же выкурю трубочку.
"Как бы не помешал", - с досадой подумал Анатолий. Он пропустил железнодорожника вперед себя. Когда тот открывал входную дверь, Рубахин увидел, что Гришин стоит, готовясь к прыжку. Поезд шел на подъем, с каждым метром снижая скорость. Многие пассажиры на этом участке прыгали на ходу, сокращая путь к дому. Рубахин внимательно смотрел в окно. Он видел вытянутую вперед руку с чемоданчиком. Прошла минута, другая, наконец чемоданчик полетел вниз, за ним последовал Гришин.
Рубахин открыл дверь в тамбур. И вдруг увидел фигуру готовившегося к прыжку железнодорожника. Неужели они друг с другом связаны? Но размышлять было некогда. Через сотню метров Рубахин тоже спрыгнул. Пройдя защитную полосу, Анатолий увидел обоих. Гришин и железнодорожник, оживленно жестикулируя, говорили о чем-то. Потом они направились в сторону леса.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Луковин получил десять лет тюремного заключения и пять лет высылки с последующим поражением в правах. В тюрьме он не испытывал особенных лишений. На его имя регулярно поступали посылки, доставлялись передачи. Подкупив двух надзирателей, бандит стал получать с воли даже спирт. Ему устраивали свидания с женщинами. Это возвысило его авторитет среди заключенных. Но прошел год, другой, и друзья начали забывать своего вожака. Настал момент, когда он услышал:
- Для вас ничего нет.
Тогда-то и надумал Луковин бежать из тюрьмы. Эта мысль приходила ему в голову и раньше, но он все откладывал. Теперь на побег толкало его взыгравшее самолюбие. О своем замысле Луковин сообщил дружкам по банде, сидевшим в той же тюрьме: Егору Сопину, Ивану Клементьеву, Владиславу Корецкому, Корнею Зубову - самым отпетым. Согласились бежать и другие, среди которых находился и Гришка Вострухин.
Луковин не строил никаких иллюзий. Он знал, что в уезде долго не погуляет. Но бандит и не думал задерживаться там. Ему нужно было собрать оставленные кое-кому ценности, умножить их за счет грабежей, отомстить изменившим ему дружкам и уехать на юг страны. Оттуда Луковин надеялся пробраться за границу.
Побег удался, и семеро беглецов тайно прибыли в уезд. У двоих здесь были семьи. Луковин привел своих дружков на квартиру к Георгию Николаевичу Свиридову, брату своего сослуживца в колчаковской армии. Свиридов еще в конце девятнадцатого года сумел устроиться в ЧК под именем Романа Перфильевича Гришина. Свиридов через связных предупреждал бандитов о готовящихся против них санкциях. Это серьезно затрудняло работу чекистов.
С преобразованием ЧК Свиридов перешел в органы милиции. Здесь он затаился, ожидая лучших времен. О прошлом Свиридова не знал даже Луковин.
Отсидевшись несколько дней, Луковин начал нащупывать старые связи. Восстановить их оказалось нелегко. Одни еще находились в тюрьмах, другие скрылись из уезда, третьи наотрез отказались вернуться к прошлому. А некоторые начали "самостоятельные" дела. Поэтому Луковину пришлось забыть многие задумки. Он начал действовать исподволь, осторожно, решив пока не спешить, осмотреться. Обстановка в уезде уже была не та, что раньше. Отмена продразверстки и два подряд урожайных года улучшили положение крестьян. В магазинах появились товары. Заработали маслобойки, крупорушки, мельницы. В городе открылись государственные и частные предприятия, артели, различные учреждения. Люди стали смотреть на жизнь с большей уверенностью…
Это-то и приводило Луковина в бешенство. Свои жалобы он изливал прежней любовнице Ксении Семеновне Ведерниковой, жене его умершего друга, с которым Луковин не раз участвовал в колчаковских карательных экспедициях. Он жаловался ей на трусость своих прежних сподвижников, грозился отомстить им. Об этом Ведерникова рассказывала сейчас следователю Василевскому.
- Демьян Прокопьевич был в последнее время очень нервным, - говорила она, вытирая платком глаза. - Приходя ко мне, он просил закрывать все двери на запор, всегда держал под подушкой наган.
- Луковин говорил вам, что о его приезде знают в городе?
- Да, он был в курсе этого.
- А не говорил, через кого?
- Однажды Луковин пожаловался, что какой-то Свиридов плохо снабжает его информацией.
- Так. Кузовлева имела с Луковиным какие-либо отношения?
- Она была его любовницей.
- Скажите, а Елизов не появлялся у вас?
- Елизов? - брови Ведерниковой сошлись у переносицы. - Но его ведь нет в уезде?
Боровков с Трегубовым переглянулись.
- Кто еще к вам приходил?
- Егор Сопин. По-моему, он правая рука Демьяна Прокопьевича. Еще Владислав Корецкий, Корней Зубов… Они у меня вместе гуляли раза три.
- Ксения Семеновна, а что общего было у Луковина с Савичевым и Капустиным?
- Про Савичева он мало говорил. Только когда сообщили, что тот убит, перекрестился и сказал: "Царство ему небесное". А Капустина Демьян Прокопьевич грозился сжить со света.
- Почему?
- Я так поняла: он встал в чем-то на пути.
- Когда Луковин обещал прийти к вам?
Ведерникова опять уткнулась в платок.
- Я не знаю, я ничего не знаю.
- Ну, ну, нельзя же так распускаться, - поморщился Василевский. - Вам теперь надо подумать и о себе.
- Я скажу, - вскинулась Ведерникова. - Демьян Прокопьевич должен быть завтра вечером.
Заметив знак Боровкова, следователь сказал:
- Ксения Семеновна, вам надо отдохнуть, успокоиться. Потом продолжим… разговор.