Продувая задымленные затворы и меняя диски, бойцы оживленно обсуждали детали сражения. Шутили друг над другом. Но все понимали, что это была лишь встреча с передовым отрядом егерей, за которым идут основные силы врага, стремящегося любой ценой прорваться к побережью.
- Уходить надо, - свертывая дрожащими от волнения пальцами папиросу, сказал военврачу Оскольцев. - Подвезут гитлерюги минометы - от нас только мокрое место останется.
- Пока некуда уходить, - хмуро прервал его Лаптев. - Дорога в горы взорвана.
- Как взорвана?
- Очень просто, товарищ сержант, своими взорвана при отступлении. Чтобы восстановить ее, нам надо продержаться по меньшей мере двое-трое суток. Нужно укрепляться.
Оскольцев покачал головой.
- У нас в строю всего восемьдесят бойцов, считая раненых, которые могут держать оружие. Патронов и гранат - на час хорошего боя.
- Будем держаться, - твердо повторил Лаптев.
Казалось, после неудачной атаки немцы не собирались больше наступать. Вялая стрельба с их стороны не приносила вреда. Бойцы убрали обломки повозок, пристрелили искалеченных лошадей и стали исправлять каменный бруствер. Перевязав раненых, военврач присел рядом с Оскольцевым.
- Ну как - не собираются больше в атаку? - спросил он сержанта, кивая в сторону егерей.
- Пока тихо, ждут подмоги.
- Сверху они на нас не нагрянут?
- Нет, побоятся спускаться. Тут их можно перестрелять как куропаток.
- Вот что, сержант. В случае моей смерти командование возьмете на себя вы. Я уже сказал об этом Буряку.
- Спасибо за доверие, товарищ военврач.
Подполз Буряк. Моргая воспаленными глазами, сказал Лаптеву:
- Майор умер. Напоследок вспомнил: недалеко отсюда перевал должен быть, а там до моря рукой подать. Разведку посоветовал послать.
- Надо выделить трех крепких ребят, - ответил Лаптев. - Снабдить их веревками и лопатами. Как раненые?
- Вроде надежно укрыты. Санитары костры жгут, кипятком поят.
В это время послышался гул: возвращались с бомбежки перевалов фашистские самолеты. Заметив дымы, они стали снижаться. Со стороны позиций егерей в небо полетели ракеты. Чуть не задевая края ущелья, две машины пошли бреющим. На площадке, где лежали бойцы, заплясали фонтанчики пыли. Красноармейцы приникли к камням.
- Дай, Оскольцев, ответную. В сторону фрицев, - приказал Лаптев.
С шипеньем вверх ушла очередная ракета. Лопнув, она рассыпалась гирляндой зеленых огней. Самолеты, покачав крыльями, ушли на северо-восток.
- За своих приняли, - облегченно сказал Буряк, - а то наломали бы они нам дров. Какое приказание будет, товарищ военврач?
- Ваше теперь дело, Буряк, засыпать провал. Раненых сгрузить, повозки использовать для подвозки камня, земли и кустарника.
- Есть засыпать провал! - ответил Буряк, вскидывая к мичманке руку.
- Иди, иди, комендант переправы, - засмеялся сержант, хлопая моряка но спине. - Смотри, не наведешь моста - с довольствия снимем.
А внизу у фашистов началось движение. Слышались громкие голоса, слова команды. Очевидно, прибыло подкрепление.
- Скоро начнут, - тихо проговорил Оскольцев.
- Надо бы поднять бойцов с ручным пулеметом повыше. Вон туда!
Лаптев показал на выступ в скале, на котором каким-то чудом прилепился густой куст орешника.
- Срежут, - возразил Оскольцев.
- Замаскировать хорошо, так не срежут.
- Не пойму: дождь, не дождь… - удивился сержант, вытирая мокрую щеку.
- Вроде бы, - подтвердил Лаптев.
Внезапно в ущелье стало сумрачно, поднялся ветер, повалил снег. Вскоре кругом все загудело и застонало, как в штормовую погоду в море. Сверху посыпались камни, вырванные с корнем кусты.
- Бойцов - в укрытие! - скомандовал военврач. - Охранение менять через полчаса.
Такое столпотворение в природе Лаптев видел только в оренбургских степях. Однажды буран застал его и мужа тетки в открытом поле, километрах в семи от деревни. Они только что сложили воз сена, когда поднялся ветер.
- Ну, парень, теперь держись! - крикнул Лаптеву дядька. - Давай заводи лошадь за зарод.
- Успеем же доехать до дому? - возразил он.
- Что, погибнуть захотел? Заводи, говорю!
Двое суток просидели они в стогу. Только к утру третьего дня начало прояснивать. В деревне их считали уже погибшими.
"А может быть, и тут тоже заладит надолго", - подумал Лаптев, стряхивая с ворота снег.
- Оскольцев! - крикнул он.
- Я здесь, - приподнялся сержант.
- Остаетесь за меня. Я иду к Буряку.
- Возьмите двух бойцов, товарищ военврач.
Ураган все более свирепствовал. От ветра захватывало дыхание, снег слепил глаза. Лаптев и бойцы шли, прижимаясь к каменной стене. Иногда они, словно упершись в воздушную преграду, не могли сделать даже шага. Тогда несколько минут стояли отдыхая. В одном месте Лаптев не удержался и заскользил вниз. В последний момент он ухватился рукой за ствол искривленного деревца. Сильные руки красноармейцев подхватили командира и поставили на ноги.
- Осторожнее, товарищ военврач, - прокричал один из них. - Так спикировать можно.
- Спасибо, - еле разлепляя губы, ответил Лаптев.
Через полчаса они увидели полузанесенные снегом повозки.
- Стой, кто идет? - окликнул их часовой.
- Свои, военврач Лаптев с бойцами.
Появился Буряк.
- Ну, как у вас тут, старшина? - спросил Лаптев.
- Плохо, товарищ военврач. Раненых разместил в затишье, однако засыпку рва пришлось прекратить.
- Ясно. Но, может, этот снег поможет нам?
- Вряд ли. Ров глубокий.
- Майора похоронили?
- Да, товарищ военврач. На камне написали фамилию, год рождения, должность.
- Добавьте адрес полевой почты части. Будут после войны разыскивать. Родные… Как вы думаете, Буряк, такая погода нам на пользу?
Буряк ответил не сразу.
- С одной стороны, это хорошо - фашисты потеряют маневр. Но и нам нелегко будет пробиваться вперед.
- Да, это верно, - задумчиво сказал военврач. - Вы случайно не одессит, Буряк?
- Нет, - удивленно ответил старшина. - Николаевский я, шофером работал в порту. А что?
- Просто так. Легкий у вас характер, неунывающий. И обстановку быстро схватываете. На фронт-то как попали?
- Я еще до войны на "Красном Кавказе" начал служить… Когда обороняли Одессу, крикнули добровольцев. Попал в морской отряд полковника Осипова. Слышали? Вот, вот. Потом Севастополь защищал, а теперь вот топаю по кубанской земле.
- Ладно. Где военфельдшер Петряева?
- При раненых.
…Раненые лежали на подстилках из веток кустарника, собранных заботливыми руками моряков и красноармейцев. Тесно сдвинутые повозки защищали их от порывов ветра. Костры, хотя и не давали большого тепла, все же спасали от внезапно нахлынувшей стужи. Многие дремали, обессиленные переходом.
Подошла Петряева.
- Как состояние раненых? - спросил се Лаптев.
- Двум требуется немедленная операция…
- Да, да. Но у нас нет анестезирующих средств.
Военврач устало присел на камень. Петряева опустилась рядом.
- Может, поедите, Борис Сергеевич? - спросила девушка, глядя на его осунувшееся лицо.
- Потом, Тоня. Надо сначала решить, что нам делать с теми.
Она поняла: врач говорит о раненых, нуждающихся в срочной операции. Неужели отважится? У них не было даже простой керосиновой лампы. Правда, ей удалось в последний момент захватить с собой сумку с хирургическими инструментами, но в этих условиях они могут оказаться бесполезными, так как нет антисептиков. Единственная возможность спасти раненых - немедленно отправить их в госпиталь. Но отряд отрезан, и еще неизвестно, удастся ли выскочить из каменного мешка даже здоровым.
- Надо оперировать, - подумав, сказал Лаптев.
- Тогда отдохните, хоть немного.
- Только не больше двадцати минут.
Он прислонился к колесу повозки. "Жестко ему так, - подумала девушка. - И холодно". И вдруг решилась:
- Борис Сергеевич, давайте вот так.
Она почти силой притянула к себе Лаптева и положила его голову на свои колени. Он пытался сопротивляться, но девушка крепко обняла его.
- Бросьте, товарищ военврач, мы на войне.
Лаптев что-то пробормотал в ответ и затих. Она боялась пошевелиться, чтобы не вспугнуть его сна. По сердцу прошла теплая волна нежности к этому измученному невзгодами человеку, который вот уже больше суток делает все, чтобы спасти попавший в беду отряд. Разница в годах у них была небольшая, но он ей до этого дня казался намного старше, опытнее. Сейчас, проведя рукой по его щеке, она удивилась, ощутив ладонью мягкие волоски. "Редко бреется, - мелькнуло в ее голове. - Мальчишка еще".
Прошло полчаса, а девушка все сидела, не меняя позы. У нее занемела спина, но она никак не решалась разбудить его. Наконец, когда кто-то из раненых сильно застонал, Лаптев проснулся, вскочил на ноги.
- Целую вечность проспал, - виновато сказал он, смущенный тем, что спал у нее на коленях. - Подготовьте инструменты, будем оперировать.
Буря продолжалась до утра. Боясь, что кто-нибудь замерзнет, Оскольцев то и дело окликал бойцов. Ему самому хотелось спать, но, чувствуя ответственность за людей, он крепился. Сначала сержант менял часовых через сорок минут, потом через полчаса. Двое дневальных по его приказу беспрерывно кипятили в котелках воду, которую тут же подавали сменившимся красноармейцам. Пили вприкуску с черными сухарями.
Стало светать, ветер дул уже порывами.
- Скоро кончится эта мура, - сказал Оскольцеву пожилой боец, которого все звали дядя Петя. - Снегу навалило, как в Сибири.
- У нас в Архангельской области его тоже хватает, - заметил другой. - А что на Кавказе снег бывает, я этого и не знал. Думал, тут тропики.
- Погоди, от этих тропиков тебя еще тошнить будет, - засмеялись вокруг. - Иль отдыхать прибыл сюда?..
Оскольцев приказал бойцам расчистить подступы к оборонительному рубежу, долбить в каменной замерзшей земле окопы и строить укрытия. До призыва он работал в колхозе бригадиром. Его хозяйская распорядительность действовала на бойцов успокаивающе. Работа шла споро, под веселые шутки. На немецкой стороне также началось движение. Там задымили походные кухни, ветер донес до красноармейцев аппетитный запах готовившегося завтрака.
- С комфортом устроились, черти! - ругнулся ефрейтор Гайдамака. - В глотку бы им шомполом.
- Попробуй вставь, - съехидничали ему в ответ. - Придет время - вставим.
В фашистском лагере заиграла музыка. Динамик разнес по ущелью легкую мелодию тирольского вальса. Лица бойцов погрустнели. Многим вспомнились дом, семья.
- Такую музыку у нас играли на клубных вечеринках, - заметил высокий красивый красноармеец. - Бывало, подхватишь партнершу и ну кружить ее по всему залу.
- У меня дома граммофонная пластинка с этим вальсом была, - сказал архангелец. - Не знаю, сохранилась или нет сейчас.
Вдруг музыка смолкла. Прокашлявшись, кто-то хриплым голосом произнес:
- Рус, рус, айн момент. Будем передавать приказ командования. Слюшайте все. Во избежаний кровопролитий предлагаем сложить оружие. Всем раненым будет оказан помощь. Пленные будут направлены в лагери, расположенные во Франции и Италии. На размышление дается три часа. После этот срок все обороняющиеся уничтожаются артиллерийским огнем. Ультиматум подписал полковник Зиндерман.
- Да, мелодия уже не та, - почесав в затылке, сказал архангелец. - Хитрый подлюга, этот полковник, хочет без боя нас выкурить отсюда. Выходит, мы им как кость в горле. А почему? Ясно, что наш батальон ключевые позиции занял.
- Правильно понимаешь, Егоров, - одобрил его Оскольцев. - Отсюда они нашим хотят в спину ударить. Ну что же, дадим ответ фашистам. А пока у нас есть время, будем укрепляться.
Не сидел сложа руки и Буряк. Как только буран начал стихать, он вывел своих бойцов на расчистку дороги к каменоломне. Хотя снегу выпало много, но он не засыпал и третьей части провала. Измученные лошади плохо тянули повозки, и людям приходилось помогать им. Вниз снова полетели камни, корявые стволы, вязанки кустарника. Прежде чем отойти от провала бойцы глазами измеряли расстояние до отсыпанного уровня.
- Много еще, язви его в душу, - огорченно сказал маленький, юркий Сундуков, с которым Буряк оборонял Одессу и Севастополь. - Валишь, валишь, а все на донышке. К центру земли, что ли, проваливается?
- Ты, Гриша, своими разговорами не расстраивай товарищей, не то спущу тебя вниз вместе вот с этими камнями, - предупредил его старшина.
- Всерьез или шутишь, Петя? - спросил тот, очищая от снега бескозырку.
- Всерьез, Гриша, всерьез. Поступлю, как с последним паникером. И на нашу дружбу не посмотрю…
Делать операции без наркоза и антисептических средств Лаптев все-таки решился. Другого выхода не было. Здорового, сильного краснофлотца, которого Лаптев перед операцией заставил выпить целую кружку спирта, держали трое моряков. И все же раненый сумел вырваться, укусил Лаптеву плечо, располосовал на нем гимнастерку. С большим трудом удалось его уложить и закончить операцию. Следующего раненого военврач приказал связать вожжами.
Поливая ему на руки, Тоня сказала:
- Перевязочный материал, Борис Сергеевич, на исходе, риванола только банка осталась.
- Что поделаешь, Тонечка, если нету. А на нет и суда, как говорится, нет. Не у немцев же занимать?
Она невесело рассмеялась.
После этой ночи в их отношениях появилось что-то новое. Они стеснялись друг друга и в то же время стремились быть ближе. Война притупила в людях чувства, но она не смогла полностью заглушить их. Тот нечаянный жест, когда Тоня ладонью коснулась щеки военврача, разбудил в ней что-то. Это что-то волновало девичье сердце. Наблюдая, как Лаптев усиленно растирает холщовой тряпкой покрасневшую шею, девушка на миг представила себя вот так же с ним, но в другой, не военной обстановке, и улыбнулась. "Вот глупая, - ругнула она себя, - людей кругом убивают, а у меня мысли какие-то бабьи появились…"
- Ну, я к Оскольцеву, - сказал Лаптев девушке. - Раненые - на вашей совести. Я знаю, что вы преданы своему делу, и все же, как старший, напоминаю: ничего не жалеть для них.
- Берегите себя, Борис Сергеевич. А то что я буду делать без вас? Я хочу сказать - без врача.
- Все обойдется, Тонечка. В случае чего обращайтесь к Буряку.
Холод, постоянное чувство опасности, физическая усталость делали свое дело. Бойцы, таскавшие камни и кустарник для засыпки взорванного участка дороги, работали уже не так споро, как накануне. Некоторые, укрывшись за скалистые выступы, украдкой отдыхали. Руки у многих были стерты, в ссадинах. Буряк смертельно хотел спать, порой его охватывало оцепенение, и он, прислонившись к повозке или к скале, на минуту-другую отключался от всего окружающего.
В один из таких моментов к нему подошел Лаптев.
- Старшина, что с вами? Да очнитесь же!
- Да, да, я сейчас, - бормотал моряк, суетливо шаря по карманам бушлата. Ладони его были сбиты в кровь, на щеках горел лихорадочный румянец.
Лаптев отвел от него взгляд.
- Соберите сюда на несколько минут бойцов.
- Есть собрать бойцов! - окончательно очнувшись, повторил приказ Буряк.
Люди подходили, вопросительно глядя на военврача.
- Товарищи! Вы видите, что мы все - в опасности, - начал Лаптев. - Назад пути нет: там смерть и позор плена. Но впереди у нас спасение. Там наши. Кроме собственной жизни на нашей совести жизнь раненых товарищей. Если мы хоть на миг расслабимся, потеряем веру в успех, - все пойдет прахом. Судьба нам дает последний шанс на спасение, и надо его использовать. Кто не может работать, пусть выйдет из строя.
Из шеренги вышли трое, потом еще один. Остальные стояли, сурово сжав губы.
- Так, хорошо. Я был уверен в вас. Буряк, у нас осталась бутыль спирта. Через каждый час выдавать бойцам по пятьдесят граммов.
Это был последний резерв, "энзэ", без которого ни один военный врач не рискнул бы остаться. Но у Лаптева выхода не было.
- Идемте со мной, - кивнул Лаптев вышедшим из строя красноармейцам. - Вы поступаете в распоряжение Оскольцева.
Подготовка позиции шла полным ходом, когда Лаптев, проделав тяжелый полукилометровый путь, прибыл в "хозяйство" сержанта. Сам Оскольцев, прислонившись к большому камню, что-то высматривал впереди себя. Увидев военврача, он вскочил на ноги и торопливо доложил об обстановке.
- Когда, говорите, ультиматум передавали?
- Два часа назад.
- Значит, остается час, - задумчиво проговорил Лаптев. - Что это там?
Он указал рукой в сторону немецких позиций, где шла оживленная работа.
- "Самовары" свои устанавливают, - хмуро пояснил Оскольцев. - Минометы. И горные орудия подвезли. А нам достать до них нечем.
- Как только начнут кидать мины, всем в пещеру. Главное - не прозевать момента между обстрелом и атакой. Расстояние до пещеры какое?
- Метров пятьдесят.
- Вот видите. Это по снегу - минуты две-три.
- Но и они тоже будут двигаться по снегу.
- Нельзя, сержант, равнять силы егерей и наши. Их кормят санаторным пайком. Да и по физическим данным народ в эти войска подбирается особый. Вот что. Надо во время артобстрела оставить здесь пулеметчиков, позаботясь, конечно, об их безопасности. Они задержат наступающих до подхода остальных. А сейчас дайте людям отдохнуть. Как с едой?
- Конину варим.
- Выдайте двойную порцию сухарей, - сказал Лаптев. Помолчав, спросил: - Из дома давно получали письма?
- Давно, - вздохнул Оскольцев. - Все бежим, вот письма и не доходят.
- Ничего, сержант, остановим. У Сталинграда намертво стоят наши. И здесь у немцев уже нет той прыти, что была летом. Видите, они с нами сутки возятся да еще ультиматумы шлют. И это на полусотню бойцов. Значит, выдыхаться начинают.
- Оно так, - подтвердил Оскольцев. Он задумался о чем-то своем. Потом вдруг спросил: - Вы откуда сами, товарищ военврач?
- Родом - из Ленинградской области, а работал после института в Челябинской области врачом в участковой больнице.
- Семья-то у вас есть?
- Отец только. Мать еще до войны умерла. Собственной семьей не успел обзавестись.
- А у меня пятеро гавриков. Старшему двенадцать, а младшему - два года всего…
Время тянулось долго. Но вот снова защелкал динамик. Тот же хриплый голос сказал: "Срок ультиматум истекает через десять минут. Немецкое командование приказывает выслать парламентеров. Предупреждаю об ответственность, которая ляжет на русский офицер. Полковник Зиндерман".
- Как ответить им? - спросил Оскольцев.
- Да никак.
Лаптев смотрел на свои наручные с крупными цифрами часы. Нервно бегала по кругу маленькая секундная стрелка, подталкивая большую, минутную. В такт механизму часов стучало сердце Лаптева. С обеих сторон прекратилось всякое движение. До назначенного егерями срока выполнения ультиматума оставалось пять минут, когда Лаптев скомандовал:
- Всем - в укрытие, кроме пулеметчиков.