- Вы и так сделали для нас больше, чем могли, господин Хорунжий. Если бы не ваше подземелье, пришлось бы нам плутать по тайге, как загнанным зайцам. Алина спит?
- Проститься хотите? - с грустью спросил Родан.
- Понимаю ваши родственные страхи, хорунжий. - Курбатов помнил: Родану льстит, что собеседник не забывает о его офицерском чине.
- Дая не к тому. Понравился ты ей, - дрогнул голос станичника. - Понравился, вот что плохо.
- Почему же плохо?
- А то не знаешь, как это… когда вся любовь - в одну ночь. Даже нам, мужикам. Что уж о девке говорить.
- У меня всего несколько минут, господин хорунжий.
- Понимаю. Пройдусь. Ночи вроде теплее становятся. Не заметили, ротмистр?
- В шинели это ощущается особенно отчетливо.
* * *
Когда ротмистр вошел в дом и открыл дверь отведенной Алине комнаты, девушка уже стояла с лампой в руке. Но вместо того, чтобы поставить ее на стол и податься навстречу Курбатову, фельдшер удивленно посмотрела на него и отступила к столу.
- Не узнаете, товарищ младший лейтенант? - рассмеялся Курбатов.
- Опять в этом страшном мундире. Господи…
- Не ходить же мне в мундире лейб-гвардейца.
- Ну зачем, зачем вы явились в нем, князь? Вы опять все испортили.
- Простите, мадемуазель, переодеваться уже будет некогда, - Курбатову все еще казалось, что она шутит.
Хотя такая шутка была бы слишком неуместной. Он приблизился к девушке, взял из ее рук лампу и, погасив, поставил на стол.
- Все эти дни я часто вспоминал о вас.
- Я - тоже. Но, пречистая дева, не могу перебороть в себе отвращение к этому мундиру.
Курбатов обхватил Алину за плечи, привлек к себе, и руки его медленно Поползли вниз, вбирая в себя тепло ее тела.
- Когда вы шли сюда, никого не видели? - вдруг спросила девушка, упираясь руками ему в грудь.
- Кроме отставного хорунжего, - застыли его ладони на округлых бедрах Алины. - Кого еще я должен был видеть?
- У дома крутились трое военных.
- Это не мои, - сразу же насторожился ротмистр.
- Точно не ваши? Я-то приняла их… Пречистая дева! - вскрикнула она. - Если это не из ваших, тогда…
Объяснения Курбатову не понадобились. Освободив девушку от объятий, он расстегнул кобуру и на всякий случай проверил лежавший в кармане шинели запасной пистолет.
- Когда вы видели их в последний раз?
- На закате. Да, на закате. А где-то там, в предгорье, в это время раздавались выстрелы.
- Почему ваш брат ничего не сказал об этом?
- Не знаю.
"Хотя бы они не наткнулись на Тирбаха", - с тревогой подумал Курбатов.
Он оставил подпоручика метрах в ста от дома.
- Второй раз появляюсь здесь и второй раз то ли облава, то ли засада? Это уже подозрительно.
- Брат, наверное, тоже решил, что эти двое из ваших. А говорили они только со мной. И брат уверяет, что они не из нашего гарнизона.
Курбатов оглянулся на дверь, с тоской взглянул на залитое лунным сиянием окно. Как ему не хотелось отступаться сейчас от девушки, как не хотелось уходить из этого дома. Погибельна, погибельна для диверсанта любая увлеченность женщиной. Он прекрасно понимал это. Но Алина… В ней действительно есть что-то необычное.
… Он не то чтобы не совладал с собой. Просто это произошло как-то непроизвольно. Курбатов буквально набросился на девушку, повалил на кровать…
- Князь, - шептала она, машинально перехватывая то одну его руку, то другую, - князь… Ну что вы, князь?! Не сейчас, умоляю вас, князь.
Потом вдруг вскрикнула, обхватила руками его шею и так, замерев, сладострастно прислушивалась к буйству необузданного, по-звериному свирепого мужского инстинкта.
- А кого вы здесь могли видеть! - неожиданно, словно громом, поразили их обоих сурово молвленные слова отставного хорунжего. - Сосед наведывался - так это было.
- Это они, - по-рыбьи вскрикнула Алина, пытаясь освободиться от тяжести все еще распаленного мужского тела. - Спасайтесь, князь, это они.
Всего минутка понадобилась ротмистру, чтобы схватить шинель и, перекатом преодолев подоконник, оказаться в саду. Немного осмотревшись, он понял, что окружить дом красные пока не успели или просто не догадались, и можно уходить. Однако уходить Легионер не намерен был.
На углу дома он почти лицом к лицу столкнулся с солдатом. Тот шел, выставив винтовку со штыком, и в какое-то мгновение Курбатов оказался между стволом и стеной. Этого было достаточно, чтобы успеть вонзиться пальцами в глотку красноармейца и, уже полузадушенного, добить двумя ударами пистолетной рукоятки.
У колодца, под сенью развесистой кедровой кроны, ротмистр заметил еще троих. Один из них, что стоял на освещенной месяцем лужайке, был братом Алины. Князь узнал его по щуплой, почти мальчишеской фигуре и высокому чуть хрипловатому голосу.
Те двое, что расспрашивали Хорунжего, приняли ротмистра за своего возвращающегося из-за дома бойца.
- Ну что там, Усланов? - начальственно поинтересовался красный, стоявший ближе к Курбатову.
- А ни хрена, - невнятно проворчал Легионер, пригибаясь, чтобы не выдать себя ростом и фигурой.
- Тогда веди в дом, - приказал офицер Хорунжему. - Мы к тебе, шкура белогвардейская, давно присматриваемся. И пора бы тебя…
Решительно пройдя между хозяином усадьбы и офицером, Курбатов, не дав никому из троих опомниться, проткнул старшего патрульного штыком и почти в ту же секунду ухватился за трехлинейку красноармейца, которую тот держал у ноги. Испуганно вскрикнув, солдат попытался спастись бегством, однако несколькими огромными прыжками Курбатов настиг его и пригвоздил штыком к стволу росшего у ограды дерева.
- Ротмистр! Князь! - услышал он, еще не опомнившись после схватки, приглушенный голос барона фон Тирбаха. - Где вы?
- Здесь он, здесь, - успокоил пришельца отставной хорунжий. - Красные напали. Вы-то кто? Откуда взялись?
- Подпоручик фон Тирбах. Устраивает?
- Тирбах? - удивился Хорунжий, добивая штыком корчащегося у его ног офицера. - Знал я одного Тирбаха. Лютый был генерал.
- О генерале потом, - вмешался Курбатов, опасаясь бурной реакции сына генерала фон Тирбаха. - Пока займемся бренными телами.
Втроем они посносили убитых в распадок, что находился в тайге неподалеку от руин монастыря, набросали веток и облили керосином.
- И ничего такого в вашей усадьбе не происходило, Хорунжий, - проговорил Курбатов, устало глядя на разгорающееся пламя костра. - Вы, барон, соберите трофеи. Покажем Власевичу, что и мы свой диверсантский паек едим не зря.
Проходя мимо дома хорунжего, Курбатов еще раз увидел Алину. Фигура в белом четко выделялась на фоне огромного кедра, под сенью которого только что пролилась кровь.
"Троих убили и, не доведи Господь, одного зачал. Случаются же ночи…" - подумал ротмистр, мысленно прощаясь с молча провожавшей его казачкой-
59
Минут десять гауптштурмфюрер, закрыв глаза, молча, с упоением, как могло показаться со стороны, выслушивал оберштурмфюрера.
Он не перебивал. Скорцени никогда не проявлял себя как рассказчик, но слушателем был непревзойденным. Он умел заслушиваться так, что в какую-то минуту его гостю вдруг начинало казаться, будто это уже не рассказ, а покаяние. Тут бы говорить и говорить, завораживая и покоряя. Но, увы, уже все сказано. И появлялся страх: "Господи, так ведь действительно все сказано!" А останавливаться нельзя. Ибо спасение твое только в словах, только в твоем красноречии.
Уже нет сил, исчерпаны все возможные формулы, иссякла фантазия. Но как же страшна минута, когда этот исполосованный шрамами детина вдруг решит, что все, что ты мог сказать, ты уже сказал, и теперь настала его пора говорить. В самый неожиданный, неподходящий момент возьмет и взорвется своим тевтонским рыком.
Этот-то момент и настал.
- Но вы, лично вы, Гольвег, видели Муссолини?! Хотя бы издали? Хотя бы макаронный дух его - ощутили?! - обрушился на оберштурмфюрера камнепад увесистых, как булыжники мюнхенских мостовых, слов. - Я вас спрашиваю, Гольвег?
- Лично я - нет.
- Значит, вы его вообще не видели?
- Но, как я уже сказал…
Только теперь Скорцени оттолкнулся от спинки стула, наклонился к оберштурмфюреру и открыл глаза. В какое-то мгновение Гольвегу показалось, что содержимое бокала Скорцени вот-вот выплеснется на его лицо - такой убийственно презрительной высветилась для него улыбка начальника отдела диверсий управления зарубежной разведки СД.
- Что вы сказали? Вы уже успели хоть что-то сказать?
- Существуют доказательства…
- Х-хе! - тяжело выдохнул Скорцени, словно вырвался из холодной глубины водоворота. - Кто же тогда видел? Я спрашиваю: кто видел дуче на этом островке? Есть хоть одна живая душа, имевшая счастье лично лицезреть самого вождя нации?!
- Как я уже говорил…
- Вы еще ничего не говорили, Гольвег, - тихо, почти ласково, напомнил ему Скорцени. - Вы еще слова, того, нужного мне слова, не произнесли. Ни одного нужного слова, оберштурмфюрер. Поэтому начнем все сначала: кто, казни вас иезуитский палач, все же видел, хотя бы мельком, видел дуче? На Санта-Маддалене, на любом другом острове? Но уже после того, как его арестовали?
Не будь Скорцени его шефом, Гольвег врубился бы своим бокалом ему в переносицу - до того он ненавидел сейчас этого обер-диверсанта. Но, видимо, для самоубийства он еще не созрел.
- Такие люди есть. - Знал бы кто, какой силы воли стоил ему этот ответ. - Например, майор итальянской контрразведки Эльруччио. И уже упомянутый мною агент Могильщик. Который лично знаком с Муссолини.
- В таком порядке и я вздерну вас за перилами этой террасы. Если только обнаружится, что все доводы, все доказательства, с которыми я предстану перед фюрером, окажутся вашим блефом. Причем, уточняю, вас на всякий случай вздернут первым.
- Вот схема виллы, нарисованная Могильщиком. Здесь указана расстановка постов охраны. Кроме них, вилла опекается еще десятком тайных агентов в штатском. На острове почти вдвое увеличен гарнизон. Туда стянуты силы полиции, гвардейцев. У побережья курсируют пять катеров. Сама вилла способна выдержать довольно длительную осаду, если только обойдется без тяжелой артиллерии.
Какое-то время Скорцени молча изучал схему, потом достал из записной книжки небольшой снимок виллы "Вебер" и, положив его рядом с рисунком, сопоставил.
- Вы уверены, что могильщик - не подставное лицо?
- Он - "темный агент" Пореччи, которого тот спас от гибели.
- При каких обстоятельствах? В бою?
- Вырвал из рук мафии.
- Могильщик - мафиози?
- Скорее уголовник. Как ни дико это звучит, он увлекался трупами девиц.
- Чем?!
- Трупами.
Скорцени очумело смотрел на Гольвега.
- Насилует, только и всего, - объяснил тот.
- Что с вами, Гольвег?
- Со мной-то ничего.
Какое-то время они сидели, отводя глаза в сторону. Оба вдруг почувствовали себя как-то неловко, словно сами страдали тем же грехом.
- Вся грязь, - поморщился Скорцени, - весь зловонный сброд, извлеченный из канализационных люков нашей цивилизации, почему-то обязательно всплывает в виде агентуры разведки и контрразведки. Задуманных, видит Бог, лучшими, достойнейшими умами, как элитарные. Такова несправедливость нашей профессии, Гольвег, второй после священника, богоугодной и благословенной Господом профессии.
- Что поделаешь? - угрюмо развел руками оберш-турмфюрер, полностью проникнувшись возмущением своего шефа.
- Однако прелесть нашей профессии, - в ту же минуту взорвался Скорцени, - в том и заключается, что очень часто самого большого успеха мы добиваемся именно тогда, когда умело используем все эти "отходы"! Потому что только они и спасают нас от необходимости самим снисходить до всякой несвойственной нам низости.
- И это тоже святая правда, - еще более угрюмо развел руками Гольвег. - Поэтому-то я не откажусь от Могильщика до тех пор, пока его самого не загоню в могилу.
- Вот видите, Гольвег, вот видите! - воодушевился Скорцени. - Даже на вас время от времени находит просветление. И тогда оказывается, что все далеко не так мрачно и безнадежно, как бы вам хотелось это представить.
- Я - оптимист. Иначе не решился бы по своей воле оставить Сардинию и предстать перед вами с этим докладом.
Скорцени никак не отреагировал на это. Он уже весь был поглощен какими-то своими раздумьями.
Молча посидев еще несколько минут за столом, они поднялись и направились к выходу.
- И не надейтесь, господин Шварц, - метнул Скорцени очередные громы в хозяина ресторанчика, оставляя "Солнечную Корсику", - что мне до сих пор неизвестно о преуспевающем члене тайного ордена иллюминатов , некой Эрнсте Шварце.
- Вам известно даже это? - обреченно опустил глаза баварец. - Тогда мне остается уповать только на Бога.
- Который не хуже вас знает, что тайные ордена, как и всякие масонские ложи, к которым они примыкают, уже давно не поощряются не только фюрером всех времен и народов Сталиным, но и фюрерами гестапо. Не говоря уже о скромном, всеми забытом СД.
Наступило томительное гробовое молчание, подобное тому, которое, наверное, обычно нависало над площадью при занесенной секире палача.
- Мне трудно понять вас, господин Скорцени, - пролопотал мертвецки бледными губами грозного вида баварец. - Мне крайне трудно понять вас.
- Что, собираетесь отрицать?
- Столько сведений. Такое почти невозможно.
- В этом и заключается ваша главная ошибка, Шварц. Вы считаете, что в мире существуют тайны, проникнуть в которые идиот Скорцени просто не в состоянии. А меня это обижает. Получается, что я зря просиживаю в своей службе СД - как вам уже хорошо известно. Меня это, поверьте, обижает.
- Вы н-не так поняли меня.
- А это ваша вторая ошибка.
- Позвольте…
- Но вам, лично вам, я прощаю даже ее, незабвенный господин Шварц, - дружески похлопал его по плечу Скорцени.
"С таким же радушием можно похлопывать мертвеца: "Спи спокойно. На том свете, надеюсь, увидимся не скоро", - посочувствовал масону Гольвег. - Но ведь надо же: прослыть масоном в Третьем рейхе!"
60
Шкуро появился у генерала Краснова в новой черкеске из черного английского сукна, из-поД широких подвернутых рукавов которой выглядывал зеленый шелк бешмета. Эта черкеска и короткая кривая шашка с золоченым эфесом превращали кубанца-атамана в привидение кубайских степей, неожиданно появившееся в готических кварталах старого Берлина.
- Ничего, что я так поздно к тебе, атаман Дона великого? Не в обиде?
- Давайте без атаманских титулов, генерал Шкуро, - поморщился Краснов, приглашая гостя присесть за не большой столик, на котором уже стояли коньяк, две бутылки минеральной воды из Марианских Лазней и бутерброды.
- Нет, Краснов, я всегда говорил: нима в тебе ни черта казачьего. Ни нашего, ни кубанского-донского корня, ты - и все тут.
Краснов мужественно стерпел и этот пассаж, наполнил рюмки и, бросив: "За павших казаков", выпил.
- За павших. Храбрейших из храбрецов моей "волчьей сотни" , чьи души все еще ходят в атаку над полями сражений, - мрачно поддержал его Шкуро.
Выпили. Несколько минут молча закусывали. Один - мелко откусывая и старательно пережевывая, другой - громко кряхтя и по-крестьянски прицмокивая.
- У Скорценя был, - заговорил Шкуро, теперь уже сам распоряжаясь бутылкой "Наполеона".
- Скорцени, - поправил Краснов, поморщившись словно от зубной боли.
- А я что говорю? Хитрый мужик этот Скорценя, скажу я тебе, - не придавал значения его поправке Шкуро. - Был бы у меня такой на Кубани, я бы его вместо своего есаула Колкова сотником "волчьей сотни" назначил. И не каялся бы.
- Так он что, сам изъявил желание встретиться с вами, генерал?
- Какого черта "изъявил"? Кому здесь, в Германии, нужен генерал Шкуро? Мне бы на Кубань сейчас. Где Шкуро каждая собака при казачьей хате знает.
- На вашем месте я бы не высказывался столь пессимистично, генерал. По моему представлению командир казачьего корпуса генерал фон Панвиц недавно назначил вас начальником казачьего резерва, созданного главным штабом войск СС. И Гиммлер одобрил наш выбор. Но если вы, вместе со своей сотней, желаете отправиться на Кубань - хоть сейчас, - улыбнулся неискренней и какой-то старческой уже улыбкой Краснов. - Все хлопоты беру на себя.
- Не "хоть сейчас", атаман, не "хоть сейчас"… Так мы и ходили "хоть". Брали необученных, необстрелянных и бросали в кубанские плавни да донские овраги. А что из этого вышло? А то, что против них НКВД бросало свою контору… Обученную, вышколенную. Потому и задумал я создать при казачьем, круге специальную школу. Разведывательно- диверсионную. Схожую с той, какая, по слухам, существует под руководством самого Скорценя.
- И он, Скорценя ваш, дал добро? Готов помочь?
Шкуро вспомнился его сумбурный разговор с гауптштурмфюрером. Немного поколебался и, говоря в рюмку коньяка, словно в микрофон, подтвердил:
- А куда денется? Теперь поможет. И словом - перед начальством, и - людьми. Ты-то как к этому относишься, атаман?
Краснов снял пенсне, старательно протер его носовичком, снова водрузил на переносице и, глядя поверх головы Шкуро, торжественно, словно заверял огромную аудиторию, проговорил:
- Пришло время, генерал Шкуро, пришло. Фронтальной атакой в немецком строю у нас с вами не получилось. Следовательно, надо менять тактику. Поднимать кубанцев небольшими диверсионно-агитационными отрядами.
- А школу мы с тобой, Краснов, так и назовем: "Атаман".
- Чтобы каждый, обучающийся в ней, понимал: на Кубань или Дон он прибудет для того, чтобы стать атаманом местного казачества, - задумчиво расшифровал смысл названия Краснов. В сущности, так оно и должно быть.
- Заодно и власовцам рога намылим. А то ведь тоже в герои лезут, краснопьеры недобитые.
- Что, кто-то из власовцев подступается к вам? - насторожился Краснов. Он знал, что Власову очень хочется заполучить если не сами белоказачьи части, то по крайней мере наиболее известных командиров. Надеясь, что это позволит помирить и сблизить его со старой, белогвардейской эмиграцией.
- Да вроде как главный Геббельс власовский ко мне подмыливается. В друзяки метит.
- "Главный Геббельс"? - поморщился Краснов, - о ком это вы?