- Ты отказываешься? - взвизгнула старуха с негодованием. - Может, ты думаешь, что это отрава? Так нет же! Ну да, это яд. Но это - сладкий яд, который не убивает тела, яд, который дарит забвение и оживляет грезы!
Смотри! Я пью!
И она опорожнила полбутылки.
- Когда мне удается отыскать травы, дающие волшебный сок, - я ликую! - продолжала старуха - Смотри! Я на твоих глазах делаюсь снова молодой! Я снова становлюсь красавицей, какой была раньше!
Разве ты не видишь, как разглаживаются морщины на моем челе, на моих щеках, как огнем вспыхивают мои взоры, как гибки и стройны делаются члены моего тела?
Заморра с ужасом и отвращением глядела на быстро пьяневшую ведьму. А та, приплясывая, кружилась по комнате. Ее взор горел, и лицо становилось багровым, но, разумеется, делалось еще более отвратительным.
- Видишь, как я хорошею? - кривлялась старуха. - Я снова молода, я снова прекрасна, как утренняя зорька, как звезда полуночи! Тра-ла-ла!
Я снова "Прекрасная Сонора", владычица сердец! Тра-ла-ла!
С тихим хихиканьем старуха свалилась на пол и переползала из угла в угол, как змея, не выпуская опустошенной бутылки из костлявых пальцев.
- Скоро придет мой сыночек! - выпевала она. - Мой сыночек, мой красавчик Джурба-Янко! Он увидит нас обеих и удивится, и не будет знать, кто лучше: Заморра или Сабба-Сонора! Хи-хи-хи!
Внезапно мысли старухи приняли другое направление. Гнев овладел ею.
- Ты воровка! - кричала она. - Ты похитила мою красоту! но подожди, подожди, змея!
Я выдавлю твои глаза вот этими пальцами! Я оболью твое прекрасное лицо ядом, который сожжет твою атласную кожу! Я вырву все волосы с твоей головы! Ха!
Старуха, шатаясь, приподнялась и пошла по направлению к Заморре.
Все это время девушка напрягала свои силы, чтобы избавиться от веревки, которой были связаны ее руки. Ей удалось несколько ослабить петли. Когда старуха не видела, Заморра попросту грызла свои узлы, и теперь веревка еле держалась.
Сознание близящейся опасности придало нечеловеческие силы хитане, и, рванувшись, она освободилась от уз. Старуха увидела, что пленница освобождается, и с воплем кинулась на девушку, пытаясь выколоть ей глаза острыми кривыми когтями.
Но Заморра успела уклониться и сильным толчком в грудь сбить с ног ведьму. Сабба, как кошка, злобно фыркая, снова прыгнула на соперницу и уцепилась за нее.
Хитана сознавала, что тут, в хижине, где было так тесно, борьба становится опасной, и кинулась к дверям. Старуха вцепилась в ее платье и волочилась за ней. На площадке перед хижиной Сабба внезапно обвилась, как змея, вокруг тела Заморры. Ее костлявые руки с невероятной силой охватили горло хитаны, и девушка, полузадушенная, упала на землю.
Но, падая, она подмяла под себя старуху.
Отчаянная борьба закипела между двумя женщинами.
Заморра защищала свое право на жизнь. Обезумевшая от действия дурмана старуха хрипела и шипела, извивалась как змея, ее зубы впились в руку Заморры.
Потом обе женщины очутились на краю пропасти.
Миг - и тело Саббы покатилось туда, в пропасть, как ком грязного тряпья, оставляя на росших по скату кустах клочья одежды и пятна крови.
Заморра, шатаясь, постояла несколько мгновений над обрывом. Потом она ринулась в хижину старухи, с лихорадочной быстротой принялась рыться там: она искала оружие.
Прошло еще несколько минут.
И тогда по горным тропинкам, по лесной чаще пронесся призрак: стройная женщина с развевающимися за плечами черными волосами неслась вихрем на белом коне. В ее руке блестел кривой ятаган. За поясом был второй.
Это мчалась по знакомой дороге Заморра, которая думала об одном:
- Спасти Карминильо или отомстить за него, а потом…
Потом - хоть смерть, хоть ад!
Все равно!
IV
Молчали горы, молчал лес. Спал ветер, днем носившийся над горами Эр-Риф. Только море, неугомонное, вечно тоскующее и вечно мятущееся море волновалось и катило к скалистым берегам волны с седыми верхушками. В эту ночь в лесах около ущелья Гран-Лупо, казалось, жила только вода.
Небо было ясно и чисто. Воздух сух. А в то же время тому, кто находился возле ущелья, казалось, что он ясно слышит шум дождя, шум, производимый дождевыми каплями при падении с небесных высот на сухую листву изнывающего от зноя леса.
И этот шум все нарастал и нарастал.
Незадолго до полуночи при входе в ущелье уже как будто угрюмо рокотал целый поток.
Трое людей брели в это время по почти непроходимой чаще над ущельем.
- Тише! - предостерег один из них остальных товарищей. - Ради всего святого, тише! Враги рядом!
- Что ты видишь, Карминильо? - встревоженно прозвучал знакомый нам голос - голос лакомки-студента из Саламанки, злополучного юриста Педро Альвареса.
- Тишина обманчива, - продолжал Карминильо, - тут все живет. Заморра! А ты, ты видишь?
- Вижу, сеньор, - ответила хитана. - Да, тут все живет. Но это - страшная жизнь, готовая смениться смертью, сеньор!
- Да что вы видите? - с досадой вымолвил Педро. - Не мерещится ли вам попросту что-нибудь? Кругом - ни души.
- Подожди! Кажется, луна поднимается. Сейчас увидишь и ты. Беглецы, сбившись в кучу, сидели на краю обрыва. Под ними
расстилались склоны гор, то совершенно голые и усыпанные камнями, то поросшие кустарниками. Ниже - там смутно виднелось ущелье Гран-Лупо, или ущелье Большого Волка. Это ущелье выходило в лесистую и холмистую долину.
- Ужасно скучная история! - с досадой бормотал Педро. - Нет, ей-Богу, это черт знает что! Все силы земные и небесные вооружились против нас, вступив в заговор.
Я уже позабыл, как завтракают или обедают порядочные люди!
- Ну, друг, эта беда еще не велика, - насмешливо отозвался Карминильо. - Если бы только в этом состояли наши бедствия. А то ведь мы сами с тобой едва не послужили завтраком для льва.
- Не завтраком, а ужином, - поправил товарища Педро. - Ты забываешь, что дело было ночью. Когда Заморра примчалась к нам на помощь, было не больше двенадцати.
Помолчав немного, Педро добавил:
- Собственно говоря, если бы не некоторые посторонние обстоятельства, я, право, сделал бы сегодня же предложение Заморре.
- И что ты предложил бы мне, Педро? - заинтересовалась хитана.
- Руку и сердце! - полусерьезно, полушутливо ответил испанец.
- Мое сердце полно признательности тебе, хитана! Моя душа полна удивления!
Ты девушка, ты нежное существо, цветок, - ты освобождаешься от ведьмы, сбрасываешь ее в пропасть, несешься по дебрям, ухитряешься разыскать наши следы, догадываешься по голосам зверей, где мы находимся, и…
- И вступаешь в единоборство со львом! - вставил Карминильо.
- Как пригодился старинный пистолет, найденный тобою в хламе старухи Зизи-Саббы!
- Ха-ха-ха! - беззвучно рассмеялся Педро. - Нет, это следовало бы записать! Было ли когда от сотворения мира, чтобы кто-нибудь выступал против льва с пистолетом, заряженным не пулей, а дробью?
- Да, но дробь в данном случае сослужила нам огромную службу, Педро. Заряд дроби, выпущенный верной рукой Заморры, попал в морду льва и вышиб у него оба глаза.
Ослепленный лев был уже не столь опасен, и Заморра подвергалась значительно меньшему риску, рубя его своим ятаганом. Ты, Заморра, освободила сначала меня, Карминильо, потом Педро.
- Перестаньте говорить об этом, сеньоры, - с видимым неудовольствием сказала девушка. - Я сделала то, что должна была сделать, - не больше. Я рада, что поспела вовремя, но если вы все время будете твердить о том, что вашим спасением вы обязаны мне, я, кажется, способна возненавидеть вас!
- Обоих? Или меня одного? - подмигнул лукаво Педро. И потом добавил: - Ну, а как же насчет руки и сердца, Заморра? Я - бедный, но честный студент из благородного семейства. Окончив университетский курс, я получу приличное местечко, обзаведусь собственным хозяйством. И мне нужна будет хорошая хозяйка, которая умела бы отлично стряпать.
- На что же тебе будет нужна тогда Заморра? Ты просто возьмешь хорошую экономку.
- Ну да! Мне нужна прежде всего жена храбрая, как Заморра! Такая жена, которая умеет…
- Справляться со львами?
-Что львы? - пренебрежительно махнул рукой Педро. - Бывают звери пострашнее львов!
- Это какие же? - заинтересовался Карминильо.
- А кредиторов ты позабыл? А? Что? Смутился? Что касается лично меня, то я предпочту встречу с дюжиной львов, чем с парочкой христопродавцев-ростовщиков! Вот если я женюсь на Заморре, - я убежден, что все мои кредиторы скоро убедятся в полной бесполезности приставать ко мне с требованиями выплаты старых долгов по грабительским векселям!.. Ну, Заморра? По рукам, что ли?
- Нет! - резко ответила хитана, нахмурив красивые брови.
- Нет так нет, - утешился Педро. - Я не кончу жизнь самоубийством, получив отказ жестокосердной красавицы.
- Замолчи ты, болтун! - оборвал его Карминильо, которому не понравилась шутка товарища.
- Вот еще! С какой стати молчать? Я голоден. Муки пустого желудка вызывают печальное настроение. Печальное настроение можно прогнать, весело болтая. Поэтому я продолжаю. А кстати: догадывается ли кто из вас, друзья, что сделалось с нашими приятелями?
- Это с какими же, болтун?
- Я подразумеваю ведьму, сброшенную Заморрой в пропасть, и нашего верного спутника Янко.
- Ведь когда мы пробрались к хижине ведьмы, чтобы по-дружески поговорить с Янко, мы обнаружили, что яма, куда покатилась Сабба, пуста. Кто-то вытащил старуху оттуда.
- Кто же, кроме Янко!
- Ну, и мы нашли кое-какие следы пребывания в хижине ведьмы Янко: его трубку, его опустевший шелковый кисет.
- Ясно, что цыган спас из пропасти ведьму, которая при падении не была убита, а только оглушена. Ну, и они пустились в странствования, в погоню за нами.
Удивляюсь только, что они не нагнали нас тогда, когда Заморра, расправившись со львом, освобождала бедных осужденных на ужасную смерть… из брюха быков!
- Не малюй черта на стене! - угрюмо пробормотал Карминильо. - Знаешь пословицу, про волка помолвка, а волк недалече?
Мы и без того в отчаянном положении: без оружия, если не считать двух ятаганов и незаряженного пистолета, без провизии, без денег, оборваны, как нищие…
- Вздор! Ятаганы - отличное оружие, - запротестовал любивший поспорить юрист. - Наша одежда, правда, очень пострадала, особенно в утробе быков. Но разве мы не выстирали ее до такой степени чистоты, которую нельзя не назвать поразительной?
А потом, разве волшебница Заморра не пустила в ход своего искусства?
И разве, заштопав и наложив заплаты на наши куртки и, извините, штаны, - для чего Заморре пришлось пожертвовать подолом своей нижней юбки, - она не придала поразительно живописного вида нашим одеяниям?
Если бы мы в таком виде втроем вышли на сцену - да погибнет кодекс Юстиниана и да пропадет кодекс Наполеона, если мы не произвели бы фурора! Наше положение, говорите вы, отчаянное? Не согласен. Пока человек жив, нечего отчаиваться. И кроме того, по вашим же словам, испанские отряды двигаются в этом направлении. Правда, нас от соотечественников отделяют вражеские силы. То есть толпы конных и пеших рифов, которые, как кажется, хотят дать испанцам отпор… Но почему не надеяться на лучшее?
- Надеяться, Педро, нужно всегда на лучшее, - наставительно сказал инженер. - Но рассчитывая, надо всегда принимать во внимание не лучшее, а худшее.
- Нездоровый пессимизм, друг мой!
- Смотри же, болтун! - печальным и суровым тоном остановил легкомысленного товарища Карминильо.
Слабый стон вырвался из уст Педро.
- Господи! - вымолвил он. - Но ведь они слепо идут к гибели! Они и не подозревают, что тут засада!
- Да, наши братья и не подозревают, что ждет их тут!
- И мы… Мы не можем предупредить их, Карминильо?
- Научи, каким образом?
Будь у нас ружья - и тогда едва ли звук одинокого выстрела предупредил бы отряд испанцев, продвигающийся к ущелью, об опасности засады.
- Что же делать? Что делать? - допытывался Педро.
- Ничего! Остается присутствовать в качестве зрителей при разыгрывающейся драме - и только. Мы бессильны!
Пока шел этот разговор, луна озарила ярким светом горы и долины, леса и поляны, ущелья и пропасти.
И вот нашим беглецам стала видна во всех подробностях такая картина: довольно большой пехотный отряд с четырьмя полевыми орудиями втягивался уже в горло ущелья Гран-Лупо. Другой, еще больший отряд с двумя горными батареями находился в двух или трех километрах позади первого. Связь между отрядами поддерживалась слабыми кавалерийскими разъездами.
Это шла экспедиция генерала Альдо Марины. Целью ее было овладеть вершинами гор Эр-Риф и смести с этого горного хребта многочисленные дуары рифов в отместку за разбойничьи нападения на испанские концессии и предательский налет на Мелилью.
В течение нескольких предшествующих дней испанцы выдержали ряд боев с рифами.
Отчаянно храбрые горцы, организовавшие многочисленную кавалерию, проявляли удивительную предприимчивость и стойкость, подвергая Мелилью опасности оказаться осажденной и взятой штурмом.
Но, отличные наездники, они оказывались довольно плохими стрелками, к тому же у испанцев имелась многочисленная полевая и горная артиллерия, с помощью которой они подвергали настоящему разгрому дуары рифов.
Нестройные толпы полудиких всадников не выдерживали и рассыпались во все стороны, как только на них начинали сыпаться испанские гранаты.
Таким образом испанцам удалось нанести рифам чувствительный урон в ряде стычек и мелких боев. Увлеченные легко доставшимся успехом, испанские войска позабыли о благоразумии и довольно часто пренебрегали опасностью.
В эту сентябрьскую ночь им предстояла жестокая расплата за презрение к силе врага, за неосторожность и за заносчивость. ….. Каким образом было допущено, что целый батальон полка, находившегося под командой полковника Ларреа, рискнул настолько отдалиться от основной массы войск и углубиться, не принимая никаких мер предосторожности, в удобную для устройства засад горную местность, - это и поныне остается невыясненным. Но факт налицо: около восьмисот пехотинцев при четырех пушках в эту ночь вошли в ущелье Гран-Лупо.
Заранее предупрежденные своими разведчиками о движении испанцев, рифы собрались в огромном количестве на высотах с обеих сторон ущелья.
Нашим друзьям, находившимся значительно выше, чем размещались рифы, были отлично видны их многочисленные отряды, спрятанные за естественными и искусственными прикрытиями над ущельем.
- Caramba! - воскликнул Педро. - Ведь рифов в десять раз больше, чем испанцев! Но, положим, горцы вооружены куда хуже наших солдат. К тому же у них, надеюсь, нет пушек. Наши солдаты сумеют показать разбойникам зубы!
- Боюсь, что нет, - печально отозвался Карминильо.
В это мгновение горы как будто ожили, все вокруг зашевелилось. Словно ураган пронесся над ущельем: по сигналу с какой-то скалы в ряды колонны испанцев полетели тучи пуль. Следом рифы принялись сбрасывать с высот вниз, на дно ущелья, камни и бревна.
Передовая колонна испанцев смешалась, попятилась. Но выход из ущелья был уже отрезан: массы рифов залегли у выхода и расстреливали каждого появившегося у конца ущелья солдата. В то же время туча арабской конницы вырвалась откуда-то в долину и окружила главную колонну, не давая ей сделать ни шагу.
- Боже мой, почему молчат наши пушки? - стонал, хватаясь за голову, Педро. - Это ужасно!
Почему молчали испанские пушки?
Ответ на это давали груды трупов, нагроможденных возле испанских орудий: лучшие стрелки рифов сконцентрировали адский огонь именно на тех местах, где находились пушки. Лошади были перебиты моментально, орудия не могли тронуться с места. Артиллеристы падали один за другим, не успев зарядить орудие или установить прицел.
Попавшая в западню колонна ощетинилась штыками и ринулась прокладывать себе путь вперед, но эта попытка была заранее обречена на неудачу: испанцам надо было подниматься по крутым склонам, занятым рифами, и горцы стреляли в своих врагов сверху вниз, из-за прикрытия, почти не подвергаясь ответному огню испанцев. Свинцовый град из ружей рифов буквально сметал испанцев на дно ущелья.
Тогда испанцы, сгрудившись, попытались проложить себе дорогу назад, ударив в штыки. Но и это не удавалось, потому что перед колонной вырастали целые полчища вооруженных ятаганами и пистолетами горцев. Горцы шаг за шагом пятились под натиском пехотинцев, но дрались упорно, а потом расступались, и тогда на испанцев обрушивалась живая лавина - конница рифов.
Ряды испанцев таяли на глазах, в то время как полчища рифов все возрастали.
Главная колонна, как только в ущелье завязалась битва, пыталась пробиться на помощь к товарищам, расчищая путь гранатами, но орудийный огонь не оказывал обычного эффекта, потому что стрелять приходилось по чрезвычайно подвижной коннице рифов, крутившейся вокруг колонны, осыпавшей ее выстрелами, исчезавшей, снова собиравшейся и бросавшейся в отчаянную атаку.
- Они отступают! Боже, они отступают! - стонал Педро, видя, как главная колонна, поняв безнадежность дела, стала пятиться под бурным натиском рифов, предоставляя передовой отряд его трагической участи.
А в ущелье уже разыгрывались последние сцены кровавой драмы: сопротивление испанцев было сломлено, и вместо боя шла резня. Рифы расправлялись с отдельными державшимися еще группами испанцев, расстреливая их, рубя в куски.
Из ущелья Гран-Лупо, куда в ту ночь вошло около восьмисот отборных испанских солдат, не вышел ни один.
Рифам тоже не дешево досталась победа, и сотни три или четыре трупов горцев валялись здесь и там на поле сражения. Но горцы могли гордиться: они одержали блестящую победу над европейцами. Они нанесли огромный урон своим вековым врагам…
Мало-помалу гул битвы удалялся и удалялся: не заботясь о поле сражения в ущелье, где все было кончено, где, кроме мертвых и умирающих, уже никого не было, рифы бросили все свои отряды на главную колонну, надеясь уничтожить и ее, как уничтожили передовой отряд.
Зоркий Карминильо скоро определил, как обстоят дела.
- Вперед, друзья! - сказал он. - Нам надо спуститься туда, вниз.
- Зачем? - осведомился Педро.
- Во-первых, там мы сможем запастись оружием. Мертвым оно не нужно, нам - очень пригодится, чтобы, если понадобится, хоть дорого продать свою жизнь. Во-вторых, там мы найдем и съестные припасы.
- Припасы? - оживился Педро. - Ну, это дело иное! Так бы сразу и сказал! За пару галет и бутылку коньяку я готов вступить в сражение с целой ордой рифов!
- Не беспокойся! Держу пари, что там, внизу, мы сейчас найдем только шакалов, да, пожалуй, шайку арабских старух, добивающих и обирающих раненых! - успокоил его инженер.
Карминильо не ошибся: спустившись вниз, в ущелье, беглецы не встретили там ни единой живой души, если не считать нескольких оглашавших воздух предсмертными стонами раненых.