- Я не знаю, - искренне сказал Боуман. - Никогда не слышал этого имени до сегодняшней ночи.
Он повернулся к бельевым ящикам и принялся за них. Поочередно вываливал их содержимое на пол и раскидывал его. Ничего, что заинтересовало бы его, не было, только тряпки.
- Чужое имущество ничего не значит для тебя, не так ли?
К этому моменту состояние шока, в котором находилась Сессиль, перешло в состояние человека, пытающегося взять себя в руки.
- У него все имущество застраховано, - сказал Боуман успокаивающе.
Он начал атаку на последние, еще не тронутые предметы обстановки - красиво инкрустированный дорогой письменный стол красного дерева, открывая запертые ящики с помощью ножа Кзерды, незаменимого в этом деле. Боуман вывалил содержимое двух ящиков на пол и хотел уже открыть третий, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он нагнулся и вытащил пару тяжелых шерстяных носков, внутри которых, стянутые резинкой, находились новые хрустящие банкноты с последовательными серийными номерами. Боуману потребовалось не более тридцати секунд, чтобы сосчитать их.
- Восемьдесят тысяч швейцарских франков банкнотами по тысяче, - подытожил Боуман. - Мне очень интересно, где мой друг Кзерда взял восемьдесят тысяч франков банкнотами такого достоинства? Ну хорошо. - Он сложил пачку банкнотов, сунул их в задний карман брюк и возобновил поиски.
- Но... но это же грабеж!
Нельзя сказать, что Сессиль выглядела испуганной, но и восхищения не было в ее больших зеленых глазах; однако Боуман был слишком возбужден.
- Заткнись! - бросил он.
- Но ты же взял деньги!
- Может, это мой способ их добывать.
Он взломал еще один ящик, исследовал его содержимое носком ботинка, затем повернулся, услышав шум слева. Ференц, шатаясь, пытался встать на ноги. Боуман взял его за руку, помог подняться, сильно ударил в челюсть и снова опустил на пол. Потрясение опять отразилось на лице Сессиль, потрясение, переходящее в отвращение. Возможно, она была нежным созданием, воспитанным на опере, балете и театре, посещение которых считала идеальным вечерним развлечением. Боуман взялся за следующий ящик.
- Скажешь, бездельник ломает и рушит все кругом? Забавно, не правда ли?
- Нет. - Она поджала губы, как строгая, педантичная учительница старых времен.
- У меня нет времени. А!
- Что там такое? - Даже у пуритански воспитанных женщин антипатия уступает любопытству.
- Вот.
Он показал ей искусно сделанную шкатулку красного дерева, покрытую лаком, инкрустированную черным деревом и перламутром. Она была заперта и сработана так тщательно, что невозможно было вставить кончик отточенного как бритва ножа Кзерды между корпусом и крышкой. Казалось, Сессиль злорадствует над тем, что у Боумана возникла кратковременная проблема: она сделала выразительный жест, показав на невообразимые обломки, покрывающие практически каждый квадратный дюйм пола кибитки.
- Может, поискать ключик? - спросила она ехидно.
- Не надо.
Он положил шкатулку из красного дерева на пол и прыгнул на нее, с силой ударив каблуками. Она сплющилась, как спичечный коробок. Боуман вытащил из-под обломков запечатанный конверт, вскрыл его и извлек лист бумаги, на котором крупным шрифтом был напечатан беспорядочный и, как казалось, бессмысленный набор букв и цифр. На листке также было напечатано несколько странных слов, смысл которых был абсолютно непонятен. Сессиль заглянула через его плечо. Она прищурилась, и Боуман понял, что ей трудно разобрать написанное.
- Что это? - спросила она.
- Вероятно, код. Некоторые слова можно разобрать. Понедельник, дата - двадцать четвертое и название места - Гро-дю-Руа.
- Гро-дю-Руа?
- Рыбацкий порт и курорт на побережье.
- Но зачем цыганам понадобилось везти закодированное сообщение?
Боуман немного подумал над этим, но без успеха. Он смертельно устал, и, хотя еще держался на ногах, ум его работал уже плохо.
- Дурацкий вопрос. Пошли, пошли скорей.
- Что? Два красивых ящика оставишь неразбитыми?
Он взял Сессиль под руку, чтобы она меньше спотыкалась на пути к двери. Она вопросительно взглянула на него:
- Уж не хочешь ли ты сказать, что умеешь раскалывать коды?
Боуман огляделся:
- Мебель - да. Посуду - да. Коды - нет. Пошли в отель.
Они вышли. Перед тем как закрыть дверь, Боуман в последний раз взглянул на двух избитых мужчин, все еще лежавших в бессознательном состоянии среди обломков мебели, когда-то создававшей недурной интерьер кибитки. Он почти почувствовал угрызения совести по отношению к этой кибитке.
Глава 4
Когда Боуман проснулся, пели птички, небо было безоблачным и прозрачно-голубым и лучи солнца струились в окно. Но не в окно комнаты в отеле, а сквозь стекла голубого "пежо", который перед рассветом он отвел с дороги под прикрытие группы больших деревьев: в темноте ему показалось, что они надежно укроют машину от любопытных взглядов. Но теперь, при свете дня, он понял, что это совсем не так, наоборот, каждый проезжавший по дороге, бросив случайный взгляд в их сторону, мог их заметить. А так как совсем недалеко от этого места находились те, объектом случайных взглядов которых Боуман не хотел бы стать, он решил, что пора ехать.
Ему не хотелось будить Сессиль. Она, казалось, провела относительно спокойную ночь, вернее, то, что осталось от ночи, положив свою темноволосую головку на его плечо, чем он был немного недоволен, потому что сам провел очень неспокойную ночь; он не хотел шевелиться, боясь потревожить Сессиль, кроме того, непривычные физические упражнения прошедшей ночи оставили болезненные ощущения во всех его мускулах, которые долгое время не подвергались такой нагрузке. Боуман опустил стекло со своей стороны, вдохнул свежий, холодный утренний воздух и зажег сигарету. Щелчка зажигалки было достаточно, чтобы заставить Сессиль пошевелиться, сесть прямо, затуманенным взором осмотреться вокруг и понять, где она находится. Она взглянула на Боумана и сказала:
- По сравнению с отелем здесь достаточно дешево.
- А что мне еще нравится, - подхватил Боуман, - так это ощущение первооткрывателей.
- Я похожа на первооткрывателя?
- Честно говоря, нет.
- Я хочу принять ванну.
- Ты ее примешь, и очень скоро. В лучшем отеле Арля. Как Бог свят.
- Ты оптимист. Все комнаты в отеле забронированы еще несколько недель назад в связи с проведением цыганского фестиваля.
- Да, это так. Включая и мою. Я забронировал ее два месяца назад.
- Понимаю.
Она подчеркнуто отодвинулась на свое сиденье, что Боуман про себя расценил как неблагодарность с ее стороны, принимая во внимание тот факт, что она не побрезговала использовать его плечо в качестве подушки большую часть ночи.
- Вы забронировали комнату два месяца назад, мистер Боуман?
- Нейл.
- Я была очень терпелива, не так ли, мистер Боуман? Я не задавала вопросов?
- Нет, не задавала. - Он восхищенно взглянул на нее. - Ты, по-видимому, будешь хорошей женой. Когда я поздно приду домой с работы...
- Пожалуйста, объясни, что все это значит? Кто ты?
- Бездельник в погоне.
- В погоне? За цыганами, которые...
- Я бездельник, который мстит.
- Я помогла тебе...
- Да.
- Я разрешила тебе пользоваться моей машиной. Ты подверг меня опасности...
- Я знаю. Я сожалею об этом, я не имел права этого делать. Я посажу тебя в такси до аэропорта Марти-ньян, и первый самолет доставит тебя в Англию. Там ты будешь в безопасности. Или возьми эту машину. Я подвезу тебя до Арля.
- Шантаж!
- Шантаж? Я не понимаю. Я тебе предлагаю безопасное место... Ты хочешь сказать, что намереваешься ехать со мной?
Сессиль кивнула. Он посмотрел на нее внимательно:
- Такое полное доверие к человеку, чьи руки по локоть в крови?
Она снова кивнула.
- Я все же не понимаю. - Он пристально посмотрел через лобовое стекло. - Не означает ли это, что праведная мисс Дюбуа влюбилась?
- Не волнуйся, - произнесла она спокойно. - У праведной мисс Дюбуа нет ничего подобного на уме.
- Зачем тогда ехать со мной? Кто знает, возможно, они сейчас придумывают различные злодеяния: засада в темной аллее, официант с отравленной чашей, человек с улыбкой на лице и кинжалом под полой - все это методы Кзерды и его приспешников. Так все же, почему?
- Честно говоря, не знаю. Он включил зажигание:
- Честно говоря, я тоже не знаю.
Однако они оба знали. Но она не догадывалась о том, что он знает о мотивах ее поступков. "Во всем этом, - подумал Боуман, - очень трудно разобраться в восемь часов утра".
Едва они выехали на главную дорогу, Сессиль сказала:
- Мистер Боуман, вы, очевидно, умнее, чем кажетесь.
- А почему ты так решила?
- Минуту или две назад я задала вам вопрос, от ответа на который вы уклонились по какой-то причине.
- Вопрос? Какой вопрос?
- Не обращайте внимания, - сказала она покорно. - Я сама забыла, какой вопрос.
Ле Гран Дюк, сидя в полосатой пижаме и повязав на шею салфетку, завтракал. Поднос, на котором принесли завтрак, был шириной с кровать и вмещал огромное количество еды. Он только что подцепил аппетитный кусочек рыбы, как открылась дверь и, не постучав, вошла Лила. Ее светлые волосы были растрепаны, одной рукой она придерживала плед, в который куталась, в другой держала листок бумаги, которым размахивала. Было видно, что она расстроена.
- Сессиль уехала! - Она энергично помахала листком бумаги. - Она оставила это.
- Уехала? - Ле Гран Дюк положил в рот кусочек рыбы и наслаждался его вкусом. - Боже, эта барабулька превосходна! Уехала? Куда?
- Я не знаю. Она взяла свои вещи.
- Дай мне подумать. - Он протянул руку и взял записку из рук Лилы. - "Увидимся на почте в Сен-Мари". Можно сказать, практически никакой информации. Этот бандит, который был с ней прошлой ночью...
- Боуман? Нейл Боуман?
- Именно этого бандита я имею в виду. Проверь, здесь ли он еще. И свою машину.
- Я не подумала об этом.
- Надо думать, - сказал ле Гран Дюк мягко.
Он снова взял нож и вилку, подождал, пока Лила быстрым шагом выйдет из комнаты, открыл ящик прикроватной тумбочки и вытащил оттуда записную книжку, которой Лила пользовалась прошедшей ночью, когда исполняла роль его бесплатной секретарши при интервьюировании цыган. Он сравнил почерк в записной книжке с почерком записки, которую Лила только что передала ему: вне всякого сомнения, почерк был один. и тот же. Ле Гран Дюк вздохнул, вернул на место записную книжку, небрежно уронив записку на пол, и возобновил свою атаку на барабульку.
Он уже закончил ее и с нетерпением поднимал крышку с блюда, на котором находились почки с беконом, когда вернулась Лила. Вместо пледа на ней было голубое короткое платьице, в котором она была вечером. Ее волосы были причесаны, но возбуждение не прошло.
- Он тоже уехал. И автомобиля нет. О Чарльз, я беспокоюсь.
- С ле Гран Дюком тебе нечего волноваться. Сен-Мари - это город?
- Я думаю, да. - Лила была задумчива, чувствовалось, что она не знает, что делать. - Но как я доберусь туда? Мой автомобиль... наш автомобиль...
- Ты поедешь со мной, дорогая. У ле Гран Дюка всегда найдется какой-нибудь транспорт. - Он сделал паузу и прислушался к внезапно послышавшемуся невнятному говору. - Тс... Эти цыгане бывают ужасно надоедливы. Убери поднос, дорогая.
Не без труда Лила убрала поднос. Ле Гран Дюк встал с кровати, надел яркий китайский халат и направился к двери. Было ясно, что громкий гул голосов доносится из переднего дворика, поэтому он подошел к балюстраде террасы и посмотрел вниз.
Возле задней стены кибитки Кзерды - только эту часть двора ле Гран Дюк мог видеть со своего места - собралась большая толпа цыган. Некоторые из них жестикулировали, другие что-то кричали, было видно, что все чем-то недовольны.
- А! - Ле Гран Дюк хлопнул в ладоши. - Это настоящая удача. Редко так случается, чтобы все были в сборе. Это как раз то, что нужно для фольклориста! Пойдем.
Он повернулся и решительно направился к ступенькам, ведущим вниз. Лила взяла его за руку:
- Но ты же не можешь идти туда в халате!
- Не смеши меня.
Ле Гран Дюк спустился в патио, проигнорировав или, скорее, просто не заметив взглядов ранних, уже завтракавших посетителей, и остановился при входе в передний дворик, чтобы рассмотреть всю сцену. Он увидел, что стоянка автомобилей позади изгороди пуста, две или три кибитки, находившиеся ранее в переднем дворике, уже убраны, а в остальных заканчивались последние приготовления к отъезду. Однако по крайней мере две дюжины цыган все еще находились возле кибитки Кзерды.
Словно крайне возбужденный Калигула, в сопровождении испуганной и ничего не понимающей Лилы, ле Гран Дюк с надменным видом спустился по ступенькам и прошел через толпу цыган, окруживших кибитку. Он остановился и посмотрел на то, что являлось предметом их шумного возбуждения. Избитые, в синяках и ссадинах, все забинтованные, Кзерда и его сын сидели на ступеньках своей кибитки, обхватив головы руками: их физическое и психическое состояние было явно на нуле. Позади них несколько цыганок выполняли тяжелую работу по уборке кибитки, которая сейчас выглядела еще ужаснее, чем при свете лампы. Любой анархист, специализирующийся на бомбометании, был бы горд такой работой.
Ле Гран Дюк покачал головой со смешанным чувством разочарования и отвращения:
- Семейная ссора. Ты же знаешь, некоторые цыганские семьи очень часто ссорятся. Для настоящего собирателя фольклора здесь нет ничего интересного. Пойдем, моя дорогая. Я вижу, что большинство цыган уже уезжают. Нам надлежит сделать то же самое. - Он повел ее вверх по ступенькам и подозвал проходящего швейцара: - Мой автомобиль, и побыстрее!
- Твой автомобиль не здесь? - спросила Лила.
- Конечно нет. Боже мой, не думаешь ли ты, девочка, что мои служащие спят в одном отеле со мной? Будь здесь через десять минут.
- Десять минут! Мне нужно принять ванну, позавтракать, собрать вещи, оплатить проживание в отеле.
- Десять минут.
Через десять минут Лила была готова. Ле Гран Дюк тоже. На нем был серый двубортный фланелевый костюм, темно-бордовая рубашка, панама с ленточкой того же цвета, однако внимание Лилы было приковано к другому. Она изумленно смотрела вниз, в передний дворик.
- У ле Гран Дюка, - повторила она машинально, - всегда найдется какой-нибудь транспорт.
Транспортом на этот раз был великолепный, огромный, сделанный по специальному заказу "роллс-ройс", сверкающий всеми оттенками зеленого цвета - от самого светлого до самого темного. Около него, открыв заднюю дверцу, стояла девушка-шофер, одетая в зеленую форменную одежду точно такого же тона, что и автомобиль, отделанную темно-зеленым кантом. Она была молода, изящна, с золотисто-каштановыми волосами и очень хорошенькая. Она с улыбкой помогла ле Гран Дюку расположиться на заднем сиденье, затем села за руль и абсолютно бесшумно тронулась с места.
Лила взглянула на ле Гран Дюка, прикуривавшего гаванскую сигару от зажигалки, которую достал из шкафчика на панели с кнопочным управлением, расположенной справа от него.
- Ты хотел сказать, - требовательно заговорила Лила, - что не позволил бы такому прекрасному созданию находиться с собой в одном отеле?
- Конечно нет. Не потому, что не забочусь о своих служащих. - Он выбрал кнопку на панели, и стеклянная перегородка, отделяющая их от шофера, бесшумно исчезла. - Где ты спала, Карита, моя дорогая?
- Ну, мсье ле Дюк, в отеле мест не было и...
- Где ты провела ночь?
- В машине.
- То-то! - Перегородка поднялась опять, и ле Гран Дюк повернулся к Лиле: - Но ты же видишь, это очень комфортабельная машина.
К тому времени, когда голубой "пежо" въехал в Арль, между Боуманом и Сессиль возникла некая отчужденность. Они обсуждали вопросы гардероба не глядя друг на друга. Боуман припарковал машину на относительно тихой боковой улочке напротив большого, не слишком процветающего магазина одежды, заглушил двигатель и взглянул на девушку. Она не повернула головы.
- Ну? - произнес он.
- Я сожалею. - Она устремила безучастный взгляд вдаль. - Мне это не нравится. Я думаю, что ты сумасшедший.
- Вполне возможно, - согласно кивнул Боуман.
Он поцеловал Сессиль в щеку, вылез из машины, забрал свой чемодан с заднего сиденья и пошел через тротуар к магазину, чтобы рассмотреть экзотические костюмы, выставленные в витрине. Он ясно видел в ней отражение машины и почти так же отчетливо - Сессиль. Она поджала губы и выглядела очень рассерженной. Какое-то время она колебалась, затем вышла из машины и подошла к нему.
- Я чувствую, что могла бы ударить тебя, - сказала она.
- Мне бы этого не хотелось, - ответил он. - Ты выглядишь слишком сильной.
- О, ради Бога, заткнись и положи чемодан обратно в машину.
Он ничего не сказал, положил чемодан обратно в машину, взял ее за руку и повел в магазин одежды.
Двадцать минут спустя Боуман взглянул на себя в большое зеркало и содрогнулся. Теперь он был одет в черный, очень тесный костюм с длинным рядом пуговиц, - благодаря которому получил полное представление о том, как должна себя чувствовать толстая, затянутая в корсет оперная певица, берущая высокую ноту, - болтающуюся белую рубашку, узкий черный галстук и широкополую шляпу того же цвета. Он вздохнул с облегчением, когда Сессиль появилась из примерочной кабины в сопровождении пухленькой приятной женщины средних лет, одетой во все черное, очевидно, хозяйки магазина. Но на нее он глянул только краем глаза, так как мужчина, который не смотрел бы во все глаза на Сессиль, или был бы психом, или обладал зрением филина.
Боуман никогда не считал Сессиль дурнушкой, но сейчас понял раз и навсегда, что она ошеломляюще красива. И вовсе не благодаря наряду, состоявшему из изящного, экзотического и явно дорогого цыганского костюма, в котором присутствовали почти все цвета радуги, белой накидки, ниспадающей пышными складками, и очень волнующей вуали. Боуман слышал, что красивые вещи, в которые одета женщина, дают ей особое ощущение, озаряют ее особенным светом, очевидным для окружающих. Он почувствовал, как у него пару раз замерло сердце; но когда появилась эта милая девушка со слегка смущенной улыбкой на лице, Боуман заставил себя успокоиться и принял свой обычный вид. Хозяйка магазина выразила его мысли словами.
- Мадам, - повторил Боуман, - прекрасна. - Затем вернулся к прежней манере разговора: - Сколько стоит? В швейцарских франках. Вы принимаете швейцарские франки?
- Конечно!
Хозяйка магазина позвала помощницу, которая начала подсчитывать сумму, в то время как она сама принялась упаковывать одежду Сессиль.
- Она упаковывает мою одежду, - произнесла Сессиль встревоженно. - Не могу же я выйти на улицу в этом наряде!
- Конечно можешь! - Боуман хотел произнести эти слова с чувством и убедительно, но получилось как-то казенно, и он даже не смог посмотреть ей в глаза. - Сейчас же праздник.
- Мсье абсолютно прав, - сказала хозяйка магазина. - Сотни молодых арлезианок одеваются в такие наряды в это время года. Всем это нравится.