- Да и для бизнеса это неплохо. - Боуман взглянул на счет, который ему вручили: - Две тысячи четыреста швейцарских франков. - Он извлек три банкнота достоинством в тысячу франков каждый из пачки денег Кзерды и передал хозяйке магазина. - Сдачи не надо.
- Мсье слишком добр!
По ее изумленному виду Боуман догадался, что жители Арля не очень щедры на чаевые.
- Как нажито, так и прожито, - сказал он философски и вывел Сессиль из магазина.
Сев в машину, они не проехали и двух минут, как Боуман снова остановился в почти безлюдном месте. Сессиль вопросительно взглянула на него.
- Моя косметичка, - объяснил он. Достал свой чемодан с заднего сиденья и вытащил маленький черный, закрывающийся на молнию кожаный футлярчик. - Никогда не путешествую без нее.
В ее взгляде появился особый интерес:
- Мужчины не пользуются косметикой.
- Я пользуюсь. Ты увидишь почему.
Двадцать минут спустя, когда они стояли возле портье самого большого отеля в Арле, она поняла причину. Боуман и Сессиль были одеты точно так же, как после посещения магазина готового платья, но выглядели иначе. Цвет лица Сессиль, а также шея и кисти рук стали намного темнее. Губы были ярко накрашены, ресницы и брови подведены тушью, а веки подведены голубыми тенями. Лицо Боумана приобрело темно-кирпичный цвет, как у хорошо загорелого местного жителя; только что приобретенные усы бросались в глаза.
Портье вернул ему паспорт.
- Ваш номер готов, мистер Паркер, - сказал он. - Это миссис Паркер?
- Не задавайте глупых вопросов, - ответил Боуман, взял Сессиль за ставшую вдруг каменной руку и пошел вслед за посыльным к лифту.
Когда они вошли в номер, Сессиль неодобрительно взглянула на Боумана:
- Тебе пришлось представить меня портье? Как свою жену?
- Посмотри на свои руки.
- А чем тебе не нравятся мои руки, за исключением того, что грим сделал их отвратительными?
- Нет обручальных колец.
- О!
- Возможно, для тебя "О!". Но опытный портье замечает такие вещи автоматически, вот почему он спросил. И его могут спросить о подозрительных парах, зарегистрировавшихся сегодня. С криминальной точки зрения мужчина с любовницей автоматически вне подозрений: предполагается, что у него совсем другие заботы.
- Не стоит говорить...
- Поговорим о птичках и пчелках попозже. Между прочим, было бы неплохо, если бы ты доверяла мне. Мне нужно ненадолго уйти. Прими ванну, но не смывай грим с рук, лица и шеи. У меня его осталось очень немного.
Сессиль взглянула в зеркало, подняла руки и внимательно осмотрела их:
- Но каким чудом я приму ванну, не...
- Я помогу тебе, если хочешь, - предложил Боуман.
Она зашла в ванную комнату и заперла за собой дверь. Боуман спустился вниз и потоптался немного возле телефонной будки в вестибюле, задумчиво потирая подбородок. Телефон был без диска, а это означало, что все исходящие звонки проходят через коммутатор. Он вышел на улицу, залитую ярким солнечным светом.
Даже в этот ранний час бульвар де Лио был многолюден. Ни любителей достопримечательностей, ни туристов - только местные торговцы, установившие буквально сотни лотков на широких тротуарах бульвара. Проезжая часть тоже была переполнена разнообразным транспортом, от тяжелых грузовиков до ручных тележек. И с тех и с других разгружали огромное количество всевозможных товаров: продукты, одежду, яркие сувениры, безделушки и бесконечные букеты цветов.
Боуман вошел в почтовое отделение, выбрал пустую телефонную будку, опустил деньги и назвал номер телефона Уайтхолла в Лондоне. Ожидая ответа, вытащил записку, найденную в кибитке Кзерды, и расправил ее перед собой.
По меньшей мере сотня цыган стояла на коленях на поросшей травой поляне, перед ними служил молебен одетый в черную рясу священник. Когда он опустил руку, отвернулся и направился к небольшой черной палатке, установленной поблизости, цыгане поднялись и стали медленно двигаться к своим кибиткам, оставленным у дороги в нескольких милях к северо-востоку от Арля. Позади кибиток смутно вырисовывались очертания древнего монастыря Монмажур.
Особенно привлекали внимание кибитка, окрашенная в зеленый и белый цвета, где жила мать Александре и три девушки-цыганки, кибитка Кзерды, которую теперь буксировал трак ярко-желтого цвета, и импозантный зеленый "ролле-ройс" ле Гран Дюка. Крыша кабриолета была опущена, так как утро стояло жаркое. Девушка-шофер без головного убора - явный признак того, что сейчас она не на службе, - стояла с Лилой около машины. Ле Гран Дюк, развалившись на заднем сиденье, освежался каким-то напитком из открытого бара и безучастно посматривал вокруг.
- Я никогда не считала цыган религиозными, - сказала Лила.
- Понятно, понятно, - милостиво кивнул ле Гран Дюк. - Ты, конечно, совсем не знаешь цыган, моя дорогая, в то время как я являюсь главным специалистом в Европе по этому вопросу. - Он помолчал, подумал и поправил себя: - Крупнейшим специалистом в Европе, если говорить о мировом уровне. Религиозность у них очень сильна, и их набожность особенно ярко проявляется во время путешествий: они специально отправляются в путь, чтобы поклониться мощам Святой Сары, покровительницы их храма. Всегда в последний день путешествия священник сопровождает их, чтобы поблагодарить Сару и... Но достаточно! Я не должен подавлять тебя своей эрудицией.
- Подавлять, Чарльз?! Это все очень интересно! Для чего же все-таки та черная палатка?
- Походная исповедальня. Боюсь только, что она редко используется. Цыгане имеют свои понятия о добре и зле. Боже мой! Это Кзерда входит в палатку. - Он посмотрел на часы: - Девять часов пятнадцать минут. Он, должно быть, выйдет оттуда перед завтраком.
- Тебе он не нравится? - спросила Лила с любопытством. - Ты думаешь, что он...
- Я ничего не знаю о нем, - ответил ле Гран Дюк. - Я бы просто отметил, что его лицо не облагорожено добрыми делами и благочестивыми мыслями.
Все вокруг было спокойно, когда Кзерда с тревожным, мрачным, побитым лицом опустил и закрепил входной полог палатки. Палатка была маленькая, круглая, не больше десяти футов в диаметре. Основным предметом обстановки была закрытая тканью кабина, которая служила исповедальней.
- Приветствую тебя, сын мой! - Голос, прозвучавший из будки, был глубоким, спокойным и уверенным.
- Откройся, Серл, - сказал Кзерда грубо.
Послышалось неуклюжее движение, темная ткань занавески раздвинулась, и показался священник в пенсне, с тонким аскетическим лицом. Весь его вид говорил, что его вера в Бога граничит с фанатизмом. Он мельком безразлично глянул на побитое лицо Кзерды.
- Люди могут услышать, - произнес священник холодно. - Называй меня "мсье ле Кюр" или "отец".
- Для меня ты Серл, и всегда будешь им, - ответил Кзерда презрительно. - Симон Серл, лишенный духовного сана, поп-расстрига. Звучит-то как!
- Я прибыл сюда не в бирюльки играть, - сказал Серл мрачно. - Я прибыл от Гэюза Строма.
Агрессивность медленно сползла с лица Кзерды, осталось только серьезное опасение, которое усилилось при взгляде на бесстрастное лицо священника.
- Я думаю, - продолжал Серл тихо, - что тебе необходимо дать объяснения. Твоя работа выглядит слишком непрофессиональной. Надеюсь, что это будут очень толковые объяснения.
- Я должна выйти на воздух. Я должна выйти отсюда! - Тина, девушка-цыганка с темными, коротко остриженными волосами, смотрела в окно кибитки на палатку-исповедальню, затем обернулась к трем другим цыганкам. Ее глаза были красны и опухли от слез, лицо - очень бледно. - Я хочу погулять. Мне нужно подышать свежим воздухом. Я... я не могу больше здесь оставаться.
Мари ле Обэно, ее мать и Сара посмотрели друг на друга. Никто из них не выглядел лучше Тины. Их лица были такими же печальными, как и в ту ночь, когда Боуман наблюдал за ними. Крушение надежд и отчаяние все еще витали в воздухе.
- Ты будешь осторожна, Тина? - спросила мать Мари озабоченно. - Твой отец... Ты должна думать о своем отце.
- Все будет хорошо, мама, - сказала Мари. - Тина знает. Теперь она знает. - Она кивнула темноволосой девушке, которая бросилась к двери, затем продолжила: - Она так любила Александре. Вы же знаете.
- Я знаю, - ответила ее мать печально. - Такая жалость, что Александре больше не может любить ее.
Тина вышла из кибитки через заднюю дверь. На ступеньках сидел цыган лет сорока по имени Пьер Лакаб-ро. Большинство цыган очень красивы, и многие из них имеют европейскую наружность. Этот же был маленьким и толстым, с широким, обезображенным шрамами лицом, тонким жестоким ртом и свинячьими глазками; особенно уродливый шрам, который, очевидно, не был зашит, шел от правой брови до подбородка. Он, безусловно, обладал большой физической силой. Когда Тина проходила мимо него, цыган взглянул на нее и криво усмехнулся:
- И куда же ты идешь, моя хорошая? - У него был скрипучий, низкий и очень неприятный голос.
- Погулять. - Она не сделала даже попытки скрыть свое отвращение. - Мне нужен свежий воздух.
- Мы выставили посты, Мака и Мазэн наблюдают за тобой. Ты знаешь об этом?
- Ты что, думаешь, я убегу?
Он скривился снова:
- Ты слишком напугана, чтобы убежать.
С гордым вызовом она произнесла:
- Я не боюсь Пьера Лакабро!
- С какой стати ты должна бояться меня? - Он поднял руки ладонями вверх. - Такая красивая молодая девушка... Я же тебе как отец.
Тина содрогнулась и сошла по ступенькам вниз.
Объяснения Кзерды не произвели на Симона Сер-ла должного впечатления. Он даже не пытался скрыть презрения и неудовлетворенности. Кзерда старался оправдаться.
- А что я? Я, - с вызовом сказал он, - пострадал больше всех! Я, а не ты и не Гэюз Стром. Я же говорю тебе, Боуман переломал все, что можно, в моей кибитке и украл восемьдесят тысяч франков.
- Которых ты еще не заработал. Это деньги Гэюза Строма, Кзерда. Он потребует их вернуть и, если не получит, возьмет взамен твою жизнь.
- Ради Бога! Боуман же исчез! Я не знаю...
- Ты найдешь его и воспользуешься вот этим. - Серл порылся в складках своей рясы и достал пистолет с глушителем. - Если тебе это не удастся, избавь нас от проблем и сам покончи с собой.
Кзерда долго смотрел на него.
- Кто этот Гэюз Стром?
- Я не знаю.
- Мы когда-то были друзьями, Симон Серл...
- Клянусь Богом, я никогда не видел его. Он передает инструкции по почте или по телефону, а иногда через посредника.
- Тогда ты, может, знаешь, кто этот человек? - Кзерда взял Серла за руку и почти подтащил к выходу из палатки, закрытому пологом, один угол которого был приподнят.
Прямо перед ними находился ле Гран Дюк, который, вероятно, снова наполнил свой стакан. Он смотрел прямо на них, и взгляд его был задумчив.
Кзерда быстро опустил полог.
- Ну?
- Этого человека я видел раньше, - сказал Серл. - Богатый аристократ, я думаю.
- Богатый аристократ по имени Гэюз Стром?
- Я не знаю. И не желаю знать.
- Этого человека я вижу на паломничестве в третий раз. И третий год я работаю на Гэюза Строма. Он задавал вопросы прошлой ночью. Сегодня утром он спустился из отеля посмотреть, что сделали с моей кибиткой. И сейчас он пристально смотрит прямо на нас. Я думаю...
- Подумай лучше о Боумане, - посоветовал Серл. - Мой тебе совет - помалкивать. Наш шеф желает оставаться инкогнито. Он не хочет, чтобы вмешивались в его жизнь. Понимаешь?
Кзерда неохотно кивнул, засунул пистолет под рубашку и ушел.
Ле Гран Дюк задумчиво посмотрел ему вслед через очки.
- Боже мой, - сказал он мягко. - Он уже исповедался.
Лила переспросила вежливо:
- Прошу прощения, Чарльз?
- Ничего, моя дорогая, ничего. - Он перевел взгляд и встретился глазами с Тиной, которая, очевидно бесцельно, бродила вокруг с мрачным видом. - Честное слово, очень симпатичная шустрая девчонка. Возможно, чем-то удрученная... да, определенно расстроенная. Но красивая.
Лила сказала:
- Чарльз, я начинаю думать, что ты любитель хорошеньких девушек.
- Аристократы всегда этим отличались. Карита, моя дорогая, в Арль, и как можно быстрее. Я неважно себя чувствую.
- Чарльз, - озабоченно отозвалась Лила, - ты нездоров? Солнце? Если мы поднимем верх...
- Я голоден, - сказал ле Гран Дюк просто.
Тина проводила взглядом лимузин, который отъехал, мягко шурша шинами, затем бегло осмотрелась вокруг. Лакабро на ступеньках кибитки не было. Не было также видно Мака и Мазэна. Как будто совершенно случайно она оказалась около палатки-исповедальни. Не смея оглянуться, чтобы окончательно убедиться, что за ней не следят, Тина откинула полог и вошла в палатку. Сделала пару неуверенных шагов к исповедальной кабине.
- Отец! Отец! - позвала она трепетным шепотом. - Я должна поговорить с вами.
Глубокий скорбный голос Серла донесся из кабины:
- Именно для этого я здесь, дитя мое.
- Нет, нет! - ответила девушка все еще шепотом. - Вы меня не понимаете. Я хочу рассказать вам что-то ужасное.
- Нет ничего ужасного, чего не может слышать служитель Бога. Твои секреты умрут вместе со мной, дитя мое.
- Но я не хочу, чтобы о них никто не узнал! Я хочу, чтобы вы пошли в полицию.
Занавеска отодвинулась, и появился Серл. Его худое аскетическое лицо выражало сострадание и озабоченность. Он обнял девушку за плечи:
- Что бы тебя ни мучило, дочь моя, твои горести уже позади. Как твое имя, дорогая?
- Тина, Тина Деймел.
- Доверься Богу, Тина, и расскажи мне все.
В кибитке, окрашенной в зеленый и белый цвета, Сара, Мари и ее мать сидели в глубоком молчании: время от времени мать Мари всхлипывала и вытирала глаза платком.
- Где же Тина? - спросила она, ни к кому не обращаясь. - Где же она может быть? Она отсутствует слишком долго.
- Не волнуйтесь, мадам Зигэр, - успокаивающе отозвалась Сара. - Тина разумная девушка. Она не наделает глупостей.
- Сара права, мама, - подхватила Мари. - После вчерашней ночи...
- Я знаю. Я знаю, что это глупо. Но Александре...
- Пожалуйста, не надо, мама.
Мадам Зигэр кивнула и замолчала.
Внезапно дверь распахнулась, и Тина тяжело рухнула на пол кибитки лицом вниз. В дверях стояли Лакабро и Кзерда, первый - ухмыляясь, второй - свирепый, с трудом сдерживая ярость. Тина лежала там, куда они ее бросили, неподвижно, явно без сознания. Ее платье на спине было изодрано в клочья, спина вся в крови и почти сплошь покрыта фиолетовыми рубцами: девушка была страшно, безжалостно избита плеткой.
- Для вас всех, - произнес Кзерда мягко, - это послужит хорошим уроком.
Дверь закрылась. Три женщины в ужасе уставились на жестоко избитую, изувеченную девушку, затем бросились на колени, чтобы помочь ей.
Глава 5
Боуман очень быстро переговорил по телефону с Лондоном и вернулся в отель через пятнадцать минут. Коридор, ведущий в его номер, был покрыт толстым ковром, который заглушал шаги. Он почти уже взялся за ручку двери своего номера, когда услышал голоса, доносящиеся из комнаты. Не голоса, понял он, а только один голос, и доносился он с перерывами. По тембру голоса можно было безошибочно определить, что он принадлежит Сессиль, однако слов разобрать было невозможно. Боуман уже собрался приложить ухо к двери, но из-за угла появилась горничная со стопкой простыней в руках. Он безразлично прошел мимо, а через пару минут снова вернулся. В комнате было тихо. Боуман постучал и вошел в комнату.
Сессиль стояла у окна. Она обернулась на стук закрываемой двери и улыбнулась ему. Ее блестящие темные волосы были как-то по-новому расчесаны... или уложены... или что-то в этом роде, словом, выглядела она еще очаровательнее, чем обычно.
- Восхитительно! - воскликнул Боуман. - Как ты сумела обойтись без меня? Если бы наши дети могли взглянуть!..
- Да, вот еще что, - прервала она его. Улыбка, как заметил Боуман, была холодной. - Почему при регистрации ты предъявил паспорт на имя мистера Паркера? Отвечайте, мистер Боуман!
- Мне его на время одолжил приятель.
- Конечно, как же иначе? Твой приятель очень важная персона?
- Почему?
- Чем ты занимаешься?
- Я уже говорил тебе.
- Разумеется. Я забыла. Профессиональный бездельник. - Она вздохнула. - А сейчас - завтрак?
- Сначала мне нужно побриться. Это, конечно, испортит мой цвет лица, но у меня есть грим, я смогу его восстановить. А затем - завтрак.
Боуман вынул из чемодана футляр с бритвой, прошел в ванную комнату, закрыл дверь, приготовился бриться и огляделся. Она была здесь, сняла все свои тряпки, осторожно, чтобы по возможности не смыть грим, приняла ванну, снова оделась, нанесла грим на руки - и все это в течение пятнадцати минут. Не говоря уже о прическе и прочем. Он не верил этому. Она выглядела так, словно за это время только почистила зубы. Он осмотрел ванну - та еще была мокрой, так что, по крайней мере, кран она открывала. Поднял полотенце - оно было сухим, как пески пустыни на Синайском полуострове. Она просто причесалась, и все. И еще кому-то позвонила.
Боуман побрился, восстановил грим и отвел Сессиль к столику, стоявшему в углу богато украшенного и заставленного скульптурами патио отеля. Несмотря на относительно ранний час, оно было заполнено людьми: одни завтракали, другие пили кофе. Большую часть посетителей составляли туристы, но были и зажиточные местные завсегдатаи в традиционных праздничных или цыганских костюмах.
Усаживаясь за столик, Боуман и Сессиль обратили внимание на припаркованный у тротуара огромный "роллс-ройс", в оригинальной окраске которого присутствовали все оттенки зеленого; рядом стояла женщина-шофер в форменной одежде такого же цвета. Сессиль смотрела на сверкающую машину с искренним восхищением.
- Великолепная, - сказала она. - Необыкновенно красивая.
- Да, в самом деле, - согласился Боуман. - И не подумаешь, что она может управлять таким большим автомобилем. - Он не обратил внимания на неодобрительный взгляд Сессиль и лениво оглядел патио. - Три предположения относительно владельца?
Сессиль проследила за его взглядом. Третий столик от них занимали ле Гран Дюк и Лила. Появился официант с очень тяжелым подносом и поставил его перед ле Гран Дюком, взявшим и осушившим стакан апельсинового сока раньше, чем официант успел разогнуться, - возможно, у него болела спина.
- Я думал, что этот парень никогда не придет, - сказал ле Гран Дюк громко и раздраженно.
- Чарльз, - покачала головой Лила. - Ты же недавно плотно позавтракал.
- А сейчас у меня второй завтрак! Время бежит, моя дорогая.
Сессиль положила ладонь на руку Боумана:
- Боже мой! Там, за столиком, Дюк и Лила.
- Что тут удивительного? - Боуман смотрел на ле Гран Дюка, который старательно накладывал себе джем, в то время как Лила наливала ему в чашку кофе. - Естественно, что он здесь. Где цыгане, там должен быть и собиратель цыганского фольклора. И, конечно же, в лучшем отеле. Кажется, у них завязывается настоящая дружба. Она умеет готовить?
- Может, это и забавно, но умеет. И очень здорово. Первоклассный повар.
- О Господи! Он украдет ее.
- Но почему она все еще с ним?